Текст книги "Экспресс в Зурбаган"

Автор книги: Анатолий Ярмолюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Это я, – сказал Андрей после того, как Яков Ефимович поднял трубку.

– А то кто же еще на мою голову? – недовольно отозвался шеф. – Ты откуда?

– Так, из одного места, – сказал Андрей. – А что такое?

– Он еще меня спрашивает, что такое! – возмутился шеф. – Сломал челюсть Красавчику из-за какой-то девки – и еще имеешь нахальство спрашивать, что такое! Кстати, что это за девка?

– Понятия не имею, – сказал Андрей.

– Он не имеет понятия! Сломал челюсть главному городскому бандиту – и не имеет понятия! Ой, ой… Так откуда ты сейчас звонишь?

– Из одного места, я же сказал.

– Вот и сиди в своем одном месте – денька два, а, может, и все три. Пока они не успокоятся, и пока я не встречусь с серьезными людьми, и кое о чем с ними побеседую. Потому что это же просто удивительное дело – сломать бандиту челюсть из-за гулящей девки! Если бы они нашли тебя вчера, то точно бы застрелили!

– Ефимыч, все было совсем не так…

– Он мне будет говорить, что все было совсем не так! Они тебя искали всю ночь и даже сегодня приходили в редакцию, а ты мне будешь говорить, что все было совсем не так! Сиди, говорят тебе, и не смей казать своего скандального носа в общественное присутствие! Я уже объявил, что ты в командировке.

– А эту самую девицу – они не ищут?

– Он говорит мне о девице! Ой, ой… Они ищут тебя, халамидника! Для чего им девица? Разве это девица сломала челюсть Красавчику?

– Ладно, Ефимыч, спасибо. Я еще позвоню…

– Что? – спросила Рита, когда Андрей повесил трубку.

– В общем – ничего. Все, как я и предполагал. О тебе они даже и не вспоминают. Им нужен я. Так что можешь спокойно идти домой.

– А ты? – глядя в землю, спросила Рита.

– А мне нужно где-нибудь отсидеться. Денька два, а лучше – три…

– И где же ты будешь отсиживаться? – по-прежнему не поднимая глаз, спросила Рита.

– Где-нибудь, – сказал Андрей. – Например, в том же вагончике…

– Значит, ты будешь отсиживаться в вагончике, а мне можно идти домой?

– Именно так.

– Я не хочу домой, – сказала Рита, глядя в сторону. – Я хочу остаться с тобой… Вот…

– Понимаешь, Рита, я – опасный компаньон, – не сразу откликнулся Андрей. – Если они меня найдут…

– Я думаю, что они ни за что не догадаются искать нас в нашем вагончике, – взглянула на Андрея Рита. – Как они могут догадаться? Конечно, если ты задумал меня прогнать… то – тогда, конечно…

– Рита, – сказал Андрей, – ах ты ж, Рита… Замри! Слышишь, замри… и старайся не обращать на себя внимания!

– Что? – испуганно спросила девушка.

– Видишь тех двух типов? Я их знаю. Они – из банды Красавчика. Не исключено, что они ищут меня… нас. Значит, так. Сейчас мы встанем из-за столика и постараемся затеряться в толпе. Только не бойся… вставай.

– А я и не боюсь.

– Умница. Пойдем… вот так…

Типы из банды Красавчика их не заметили. Андрей и Рита смешались с выходящей из электрички толпой, вместе с толпой прошли привокзальную площадь, затем свернули за угол и остановились.

– Уф! – сказал Андрей. – Вроде как пронесло. Нет уж, барышня… Рита, вокзал сейчас не для нас. Лучше уж и впрямь вагончик… Ты еще не передумала идти со мной в вагончик?

– Я – не передумала, – с подчеркнутым вызовом сказала Рита.

– Тогда сделаем так, – взглянул на Риту Андрей. – Сейчас мы забежим вон в тот магазин, ну а затем – уже в вагончик.

– А в магазин-то – зачем? – спросила Рита.

– Должен же я тебя чем-нибудь кормить, – улыбнулся Андрей. – И – надо же нам чем-то укрываться по ночам!

– Да, – согласилась Рита, – конечно…

***

До вагончика они добрались никем не замеченные. Время близилось к полудню. Стены вагончика были горячи от солнца.

– А вдруг сюда кто-нибудь все же явится? -подумалось Андрею вслух. – Ну, например, хозяин сена…

– Не явится, – очень уверенно заявила Рита.

– Это почему же ты так уверена? – удивился Андрей.

– Потому, что я этого не хочу, – сказала Рита. – Пока я сама не захочу, никто сюда не явится.

– Да? – смеясь, сказал Андрей. – Тогда – прошу в купе. Подоспело время обеда!

Обеденным столом им служило расстеленное на сене одеяло. На одеяле лежало копченое мясо, хлеб, огромная вяленая рыбина, фрукты и стояла бутылка вина.

– Я хочу вина, – сказала Рита. – Налей мне вина.

Андрей налил, протянул Рите стакан.

– Нет, – сказала Рита. – Не так. Я хочу, чтобы было иначе… чтобы ты держал стакан в своих руках, а я из него пила. И чтобы вино пролилось мне на грудь. И чтобы вся моя блузка пропиталась вином… и грудь также была в вине… а затем ты снимешь с меня блузку и станешь пить вино с моей груди. Вот так… Совместными стараниями Андрея и Риты вина на Ритину грудь вылилось изрядно.

– Ну же! – сказала Рита. – Разве ты не видишь… уже можно… снимай же с меня блузку!

У Ритиной груди был едва распустившихся березовых почек. Запрокинув голову, зажмурив глаза и вытянувшись в струнку, Рита лежала на сене, изнемогая от поцелуев и стремясь навстречу рукам Андрея. Она подставляла его рукам и губам каждую частичку своего вытянутого струной, благоухающего вином и березовыми почками тела. Ей казалось, что она – это не совсем она, а кто-то иной, не имеющий к ней никакого отношения, а сама она лишь наблюдает откуда-то сверху за этим иным… а затем Рита стала завидовать этому иному, ей захотелось с ним слиться и стать с ним единым целым – и она тотчас же так и сделала, слилась, и растворилась сама в себе…

– Мне хочется говорить, – прерывистым шепотом сказала она. – Мне хочется говорить, не умолкая… мне кажется, что в это самое время я должна говорить и говорить… мне этого хотелось еще ночью… но я не знала, можно или нельзя… может быть, в это самое время полагается молчать…

– Можно, – сказал Андрей, – можно все, что ты хочешь…

– Тогда я буду говорить. Знаешь, когда я была совсем маленькой… рядом с нашим домом росло большое дерево… рябина. На этом дереве каждой осенью было много красных ягод… много-много красных ягод… так много, что не было видно даже самого дерева… так мне казалось тогда, в детстве… и каждую осень на это дерево садились птицы… это были большие, черные и строгие птицы… их было очень много. Они сидели на рябине и внимательно смотрели на меня… и мне было так странно от их взглядов. Черные птицы – и красные ягоды… птицы и ягоды, птицы и ягоды… ягоды, ягоды…

…– Откуда это все в тебе? – спросил Андрей, когда они, уставшие и потные, лежали рядышком на превращенном из пиршественного стола в любовное ложе одеяле. – Откуда ты столько всего умеешь?

– Я ничего не умею, – сказала Рита. – Это все – не я… это кто-то внутри меня… и тот, кто внутри меня, говорит мне, как нужно делать и что нужно делать… это все не я, а тот, кто внутри у меня. Вот.

– Ты становишься женщиной, – улыбнувшись, сказал Андрей.

– Правда? – подняла голову Рита. – Именно так и становятся женщинами? Все-все так и становятся женщинами?

– Насчет всех-всех не знаю, – сказал Андрей, – а вот насчет тебя – теперь знаю.

– Как странно, – сказала Рита. – Будто бы кто-то меня выпотрошил и оставил от меня одну лишь мою кожу, и в эту кожу вложил меня другую… И сейчас это я и не я…

– Прекрасной женщиной, – добавил Андрей.

– А ты хотел отправить меня домой, – укоризненно сказала Рита. – Отправил бы – и одной женщиной на свете сейчас было бы меньше…

Потом они спали, и проснулись уже тогда, когда мир укутали вечерние сумерки.

– Единственное, чего мне сейчас не хватает, – сказала Рита, – это ванны или душа. Ах, как мне нужен душ!

– Потерпи до утра. Утром тебе будет душ, – сказал Андрей.

– Вправду? – радостно удивилась Рита. – И где же ты его возьмешь?

– А вот увидишь, – улыбнулся Андрей. – Только чур, душ будет холодным.

– Это ничего, – сказала Рита. – Ведь ты меня потом согреешь.

…Ночью они говорили об одиночестве.

Тема одиночества была понятна и близка обоим.

Андрей говорил о том, что можно быть одиноким, даже если ты, по сути, и не одинок, Рита же вначале таких слов не понимала, а затем согласилась, что, наверно, – можно быть одиноким даже и тогда, когда вокруг тебя множество людей. Тут, сделала для себя великий вывод Рита, дело вовсе не в количестве людей вокруг тебя, а в том, какое отношение эти люди имеют к тебе, и какое отношение ты имеешь к ним. Если между тобой и окружающими людьми нет никакого единства – это и есть одиночество.

А затем Рита изнемогала под поцелуями Андрея, и сбивчивым, горячечным шепотом рассказывала ему о том, как в детстве во дворе дома, где она жила, всякий раз после дождя образовывалась огромная лужа, в которой отражалось небо, и как Рита всякий раз боялась ступать в эту лужу, потому что ей казалось, будто она непременно провалится в отраженное в луже небо…

– Я вспотела до самых пяток, – сказала Рита, когда все закончилось. – Я хочу на улицу, чтобы остыть.

Андрей, отодвинул дверь вагончика, и они вышли на улицу.

Кустарник, разросшийся вокруг, шумел таинственными ночными голосами. Вверху сияли безмолвные августовские звезды. Вдалеке высокими голосами перекликались электровозные гудки, им сиплыми голосами вторили гудки тепловозов.

– Наш вагончик… – сказала Рита. – Уехать бы куда-нибудь в этом вагончике… Ехать бы и ехать… и чтобы никаких других пассажиров, кроме нас с тобой, в нем не было. Ведь правда же, нам с тобой не надо никаких попутчиков?

– Конечно, – сказал Андрей. – Зачем нам попутчики?

– Тогда давай уедем прямо сейчас! Прямо сейчас! Что нам делать в этом городе? Здесь – одиночество и бандиты… давай уедем, а?

– Давай, – сказал Андрей. – Только – куда мы поедем?

– Куда-нибудь, – сказала Рита. – Чтобы только далеко-далеко… Ты мужчина, ты и решай. Куда ты меня повезешь, туда я с тобой и поеду.

– Вот как… – сказал Андрей, внимательно глядя на Риту. – Что ж… А давай мы поедем в город Зурбаган.

– А где это – Зурбаган? – полушепотом спросила Рита.

– Далеко, – сказал Андрей. – У самого-самого дальнего на свете моря.

– Как здорово, – совсем уже шепотом произнесла Рита. – А кто там живет?

– Хорошие люди. Старые моряки, сошедшие на берег пираты, веселые и беспечные бродяги, щедрые торговцы, прекрасные смуглолицые женщины…

– А море там – какое? – спросила Рита.

– Хорошее, весёлое, – сказал Андрей. – Бескрайнее и теплое. Иногда, когда шторм, оно бывает сердитым, но затем, когда шторм утихает, оно опять становится ласковым и добрым.

– Ура! Поедем в Зурбаган! Поедем туда немедленно! Вот только…

– Что? – спросил Андрей.

– Я вдруг подумала… – сказала Рита. – Вот мы уедем в Зурбаган… и мы обязательно туда приедем… а только – кем я там тебе буду? И – кем будешь ты мне?

– Ты будешь мне там женой, – сказал Андрей, и сам удивился тому, что сказал. – Ты хочешь быть моей женой?

– Я не знаю… – в раздумье сказала Рита. – Я не знаю, что такое жена. Это, наверно, то, что было сейчас между нами?

– И это, и еще многое-многое другое. Впрочем, я и сам не слишком-то знаю, что такое – жена. Хотя у меня и есть жена… как будто бы есть.

– Это хорошо, что и ты не знаешь, – сказала Рита. – Потому что… Мне кажется, что строить на пустом месте намного проще, чем перестраивать то, что уже было построено кем-то и когда-то.

– Наверно, – согласился Андрей.

– Вот видишь, какая я у тебя умная. Я сейчас чувствую себя взрослой-взрослой! Я хочу быть твоей женой. Мы приедем в Зурбаган и поселимся в домике возле самого моря. И ты будешь работать, например, рыбаком, и каждый день уходить в море…

– А ты будешь меня встречать.

– Мы будем тебя ждать ивстречать, – поправила Рита.

– Вы? – удивился Андрей.

– Мы, – сказала Рита. – Я и он… тот, который сейчас у меня внутри. Он еще совсем-совсем крохотный… но я его чувствую… я знаю, что он там.

– Рита…

– У тебя такой испуганный голос… Ты не хочешь, чтобы у нас, когда мы будем жить в Зурбагане, был малыш… наш с тобой малыш? Мы оденем его в матросский костюмчик… и вместе с ним каждый вечер будем встречать тебя на берегу…

– Ну, хорошо… Просто мне кажется, что еще рано говорить о малыше… откуда мы можем это знать?

– Я знаю! – засмеялась Рита. – Я чувствую! Он внутри меня… где-то глубоко-глубоко… но я его все равно чувствую… потому что он – мой и твой… он – частица меня и тебя!

– Как просто у тебя все получается.

– А дети вообще получаются просто! – засмеялась Рита и прижалась к Андрею. – Теперь-то я это знаю! Погоди-ка…

Рита высвободилась из объятий Андрея и подбежала к вагончику. Рядом с ним белел в темноте большой закаменевший кусок извести. Рита подобрала известь и принялась что-то писать на стене вагончика.

– Только ты пока не смотри! – крикнула она Андрею. – Посмотришь тогда, когда все будет готово. Еще не готово… и еще не готово… а вот теперь – готово! Смотри!

Андрей повернул голову. На вагончике белела надпись «Прокопьевск-Зурбаган». Андрею вдруг захотелось плакать. Он не знал, почему ему захотелось плакать. Может быть, из-за смутного предчувствия, которое вдруг возникло где-то глубоко в нем. Это было нехорошее предчувствие, тягостное и смутное. Будто бы он отправился в дальнюю дорогу, и позабыл взять с собой что-то крайне необходимое и важное. Что-то такое, без чего и само дальнее путешествие, и вся последующая жизнь непременно должны превратиться в тягостную бессмыслицу…

– Пойдем спать, – сказал он Рите. – Уже поздно.

– Пойдем! – охотно согласилась Рита. – Мы будем спать, а наш вагончик будет ехать и ехать, ехать и ехать… Как называется поезд, который едет без остановок?

– Кажется, экспресс, – сказал Андрей.

– Экспресс в Зурбаган, – сказала Рита. – Тебе нравится такое: экспресс в Зурбаган? По-моему, очень красиво.

***

Андрею не спалось: он думал. Он думал о себе и о Рите. Последние Ритины слова – наивные, полудетские и исполненные бесконечного доверия к нему, Андрею, растревожили его душу до самого основания, если, конечно, у человеческой души может быть какое-то основание.

Он не хотел ни в чем обманывать Риту, он не считал, что воспользовался случаем и Ритиной неопытностью, ему не было дела до того, что Рита, по сути, годится ему в дочери… Возраст Риты и его собственный возраст в данном случае были неважны: важно было другое. Он не сожалел сейчас, что неосторожно предложил Рите стать его женой. Да, действительно, слова эти были весьма неосторожны, они как-то сами собой сорвались с губ, но – он не жалел о сказанном. Кроме того, Рита с чисто женской интуитивной предусмотрительностью сообщила, что у них может случиться ребенок – да, у них может случиться ребенок. От того, чем они с Ритой занимались и, вероятно, будут заниматься еще, родятся дети. Рита – нормальная, здоровая, вполне взрослая девочка – стало быть, у них и впрямь может быть ребенок. Андрей не жалел и об этом пока что в высшей степени гипотетическом ребенке. Ребенок так ребенок: он, Андрей, покамест достаточно еще молод, он еще успеет поставить на ноги своего ребенка…

Итак, что же получается в итоге? А получается, что Андрею и впрямь надобно жениться на Рите.

Впрочем, надобно – не то слово.

Он хочет жениться на Рите.

По сути, он сделал Рите предложение, и она согласилась.

Стало быть, они поженятся и уедут из этого города. Они уедут в Зурбаган. Нет, и в самом деле – что Андрей потеряет, женившись на Рите и уехав из города? Нелюбимую работу? Такую же нелюбимую жену? Сам зачумленный город? Нечего ему терять, а, стало быть, не о чем и раздумывать. Тем более Рита – весьма, кажется, славное существо. Просто-таки подарок небес…

Конечно, будут сложности. Неведомо еще, как отнесется к замужеству дочери Ритина мать, которая, наверно, ровесница ему, Андрею. Неизвестна также и грядущая реакция его собственной жены, да и дочери тоже. Впрочем, все это – пустяки. Тут главное – решиться. И второе, такое же главное, – надобно будет очень серьезно и обстоятельно потолковать с самой Ритой. Рита – ребенок: что она может смыслить в замужестве? Он и сам-то в нем мало чего смыслит, а уж Рита…

Сам не заметив как, Андрей уснул, а проснулся оттого, что Рита его поцеловала. Андрей открыл глаза: сквозь оконце под потолком пробивались утренние лучи.

– Доброе утро, – улыбаясь, сказала Рита. – Я не сплю уже тысячу часов. Я смотрю на тебя… то есть как ты спишь, и думаю. Сказать тебе, о чем я думаю?

– Конечно, – сказал Андрей, протягивая к ней руки.

– Я думаю о том, как мы с тобой будем жить в Зурбагане… какой у нас будет дом, какие будут занавески на окнах и какие цветы разведём в нашем палисаднике. И еще я думаю, как мы назовем нашего маленького. Мне почему-то кажется, что это будет мальчик, и он будет похожим на тебя. Я придумала уже двадцать семь имен, и все никак не могу выбрать самое лучшее…

– Как странно получается, – сказал Андрей. – Вчера вечером ты заснула, а я не спал и смотрел на тебя… вернее, слушал твое дыхание, а тебя не видел, потому что было темно. И – думал о том же самом… то есть о том, как мы с тобой будем жить в Зурбагане. Я думал о тебе, о нашем ребенке… то есть о том же, что и ты сейчас.

– Мы с тобой думаем одинаково! – торжественно сказала Рита. – А, значит, ты сможешь угадать, о чем я подумала буквально сию секунду!

– Да тут и гадать-то нечего, – рассмеялся Андрей. – Ты подумала о душе, который я тебе вчера обещал.

– Точно! – в восторге воскликнула Рита. – Ты вчера обещал мне душ! И еще ты говорил, что душ будет холодным, и ты меня потом согреешь.

– Тогда – готовься! – сказал Андрей, вскакивая.

– А как это – готовиться? – спросила Рита.

– Ну, раздевайся.

– Совсем-совсем?

– А то как же! Кто же идет в душ одетым?

Рита принялась раздеваться, но на полпути остановилась.

– Знаешь, – сказала она, – я не могу сама… до конца. Я еще не умею… чтобы так, легко и до конца. Я, наверно, научусь потом, позднее… в Зурбагане. А пока – раздень меня сам…

Обнаженная, при дневном свете, Рита до такой степени походила на девочку-подростка, что у Андрея перехватило дыхание. Он укутал ее в одеяло и вынес из вагона на улицу.

Великолепное, наполненное солнцем утро. Невдалеке от вагончика среди кустарника высился самодовольный молодой ясень. Мириады утренних росинок, будто драгоценные камни, сверкали на его листьях. Вот к этому-то ясеню Андрей Риту и принес. Это и был обещанный холодный утренний душ.

– Ух, ты! – восхищенно прошептала Рита. – Как красиво…

– Прошу! – сказал Андрей, распеленав Риту. – Становись под дерево и встряхни его! И – сразу же ко мне, под одеяло!

– Я боюсь, – нерешительно сказала Рита. – Эта роса, наверно, такая холодная. Встряхни дерево сам.

– Ну, тогда держись! – сказал Андрей, подходя.

– Давай! – отчаянно зажмурившись, сказала Рита.

И – мириады блистающих на солнце холодных бриллиантов тотчас же обрушились на нагую Риту и одетого Андрея!

– Ух, ты! – едва выдохнула Рита, взглянула на Андрея и расхохоталась. – И тебя тоже! Прямо в одежде! Еще! Давай еще!

Андрей встряхнул дерево еще – и новые мириады бриллиантов обрушились на него и Риту.

– Еще! – радостно вопила Рита. – Еще!

– Может быть, хватит? – стараясь перевести занявшееся дыхание, спросил Андрей.

– Еще! – требовала Рита. – Еще!

Андрей встряхнул дерево еще дважды, а затем бриллианты иссякли.

– Душ закончился до завтрашнего утра! – сказал Андрей и скомандовал: – Скорей под одеяло! Немедленно греться!

Он укутал Риту в одеяло, подхватил ее на руки и побежал к вагончику. Рита смеялась.

– Завтра мы уедем в Зурбаган! – хохоча, кричала Рита. – Завтра! Завтра!…

4.

…Ну, любовники, ну в вагончике, – размышлял редактор, – подумаешь, сенсация!

Однако вскоре Яков Ефимович посмотрел на дело иначе.

– Так ты говоришь, – спросил он у присутствовавшего при разговоре Мыки, – что эта самая девица – совсем еще малолетка?

– Чистое дитя! – вместо Мыки клятвенно заверил Вася Нечитайло. – Он, то есть Мыки, самолично наблюдал… будьте уверены! Титьки, говорит, еще толком не выросли…

– Гм… – сказал Яков Ефимович, и надолго задумался. – Вот что, братва лихая. Мне тут надобно слетать в одно местечко. А вы ожидайте меня… ну, скажем, в «Трех свиньях». Да-да, естественно… понимаю… вот вам деньги в качестве аванса. Но – не напивайтесь в тех «Трех свиньях» как свиньи. Потому что в любое время вы мне можете понадобиться для дела.

Получив аванс, Вася Нечитайло с Мыкой отправились в «Три свиньи», где их ожидали Валька Астролябия и безучастный Владик, а Яков Ефимович тем временем набрал телефон милиции.

Если бы трубку тогда поднял я сам или, скажем, Батя, то эта история имела бы, наверно, совсем другое продолжение. Потому что мы с Батей знали, что такое этот Яков Ефимович, и не стали бы с ним размазывать кисель по чистой скатерти. Да и он сам, думается, заслышав в трубке наши с Батей голоса, поспешил бы откланяться – иначе непременно нарвался бы на справедливую грубость с нашей стороны.

Но – случилось то, что случилось: трубку подняли не мы, потому что в тот день случился выходной и мы отсутствовали, а – дежуривший по отделу Федя Гвоздев. Этот Федя Гвоздев был милиционером тишайшим, исполнительным, пришибленным, нерассуждающим и абсолютно не способным к абстрактному мышлению. Вот на него-то искушенный Яков Ефимович и вышел.

– Это говорит редактор газеты «Сплошная сенсация» Яков Ефимович, – услышал Федя в трубке. – Да-да, Яков Ефимович… А это, стало быть, Федя Гвоздев… Наслышан, наслышан… Да какой там выходной, мама моя родимая! Какие у меня выходные, Федя! Тружусь на старости лет как последняя ломовая лошадь! Так и помру на рабочем месте, Федя!

– А чего звоните-то? – спросил Федя, весьма смутно представляя себе, кто таков Яков Ефимович.

– А дело у меня имеется, Феденька. Очень важное, между прочим. Имею информацию о совершающемся сейчас тяжком преступлении. Как порядочный человек и как гражданин, считаю своим долгом поделиться важной информацией, потому что… ну и все такое прочее.

– Преступление? – насторожился Федя. – Какое преступление?

– Наитягчайшее, – сказал Яков Ефимович. – Я так думаю, что совращение малолетней.

– Что-что? – удивился Федя. – Это как же?…

– Он мне говорит «это как же»! Ой, ой… Ну, слушайте, молодой человек, что я имею вам сказать по этому поводу… – и Яков Ефимович поведал Феде вкратце то, что сам недавно услышал от Васи Нечитайлы и Мыки.

– Ну, – засомневался Федя Гвоздев, – какое же это совращение? Развлекаются ребята… Я за них… хи-хи-хи… даже рад.

– Он мне будет говорить «развлекаются ребята»! – всплеснул руками Яков Ефимович на другом конце провода. – Он-то, может, и развлекается, а она-то, если судить по имеющейся у меня информации, малолетняя! Неразумное, так сказать, дитя!

– Ну, так и что же? – не мог взять в толк Федя Гвоздев. – Ну, малолетняя… Сейчас эти самые малолетние – ого… сами знаете, какие! Нас с вами еще научат… Короче говоря – развлекаются.

– Ой, ой! – горестно произнес Яков Ефимович. – Развлекаются – в густых кустах и вдалеке от мира… А если, например, он ее там держит насильно? Или даже не насильно, а просто – купил дурочку за шоколадку и пачку дешевых сигарет? А если, прямо сказать, он сексуальный маньяк? Маньяки – они любят, чтобы все было именно в кустах… а потом придушит девчонку, и поминай как звали.

– Да какой еще маньяк… – неуверенно сказал Федя.

– Я так считаю, – змеиным голосом произнёс Яков Ефимович, – что эти ваши слова, Федя, есть официальное мнение всей нашей милиции? И, стало быть, в качестве таковых я могу их присовокупить к своей будущей статье?

– Это к какой еще статье? – насторожился Федя Гвоздев.

– К разоблачительной, Федя, – сказал Яков Ефимович. – По поводу злодействующего в городе маньяка и реакции нашей милиции в связи с таким прискорбным фактом нашей жизни. Вернее – о полном нежелании нашей милиции реагировать на сей прискорбный факт.

– Ну… – впал после этих слов в размышления Федя. – А вы-то сами, к слову говоря, для чего мне об этом рассказали?

– По двум причинам, – сказал Яков Ефимович. – Во-первых, потому, что я честный человек и не могу, получив наиважнейшую информацию, не уведомить о том родную милицию… о чем, между прочим, семь минут назад я вам, Федя, уже докладывал. А во-вторых, я прошу у вас позволения самолично присутствовать при поимке маньяка в качестве репортера. Это же будет замечательный репортаж! О том, как наша славная милиция вовремя среагировала на сигнал от обеспокоенных граждан и разоблачила маньяка! Готовьте дырочку для ордена, Федя…

– А другие обеспокоенные граждане, помимо вас, еще имеются? – спросил Федя.

– А то как же! Ждут в условленном месте и готовы к выполнению своего гражданского долга!

– Стало быть, свидетельская база имеется, – констатировал Федя.

– А то как же ей не быть, – сказал Яков Ефимович. – Они же заодно и понятые.

– Ну… – сказал Федя. – Ладно. Этим делом я займусь самолично. Вот прямо сейчас и займусь.

– Можно, разумеется, и сейчас, – сказал Яков Михайлович. – Но, я так думаю, лучше вечером… даже ночью… где-нибудь ближе к рассвету. Чтобы, значит, этот маньяк меньше всего нас ожидал и не оказал нам сопротивления. Вот они-то, эти сознательные граждане, о которых мы только что с вами беседовали, нас с вами туда и отведут. Ой, ой, какие мерзкие дела творятся в этом собачьем мире…

– А ежели, – засомневался Федя Гвоздев, – они до вечера того… исчезнут в неизвестном направлении?

– Я вижу, Федя, – назидательно сказал Яков Ефимович, – что вы ни черта не разбираетесь в жизни… уж простите старика за такие резкие эпитеты! Вы, судя по всему, очень слабы в психологии! Скажите-ка, а вы сами, будь вы на месте того маньяка, разве не пожелали бы продлить, так сказать, процесс наслаждения на как можно более длительное время? Ну, вы только себе вообразите: ночь, тишина, одиночество и тут же – на все готовая юная особа… эдакий сладкий персик! Ведь это же, скажу я вам, такое удовольствие, которое может длиться вечно… до самой зимы! Или вы, Федя, станете меня уверять в том, что я-таки не прав?

– Ну… – ответствовал Федя Гвоздев, на чём, собственно, разговор и закончился.

***

Андрей и Рита, разумеется, не знали, что это – их последняя совместная ночь, да даже и не вся ночь целиком, а всего лишь – половина ночи. Они не знали, что скоро для них всё закончится…

Вначале они ужинали. От купленных вчера на вокзале продуктов осталось всего ничего, так, какие-то крохи и еще – огромная вяленая рыбина. Рыбину по просьбе Риты они есть не стали. «Это, – сказала Рита, – рыба из самого Зурбагана. Пускай она с нами и вернется в Зурбаган, хорошо?» «Само собою!» – смеялся Андрей, целуя Риту.

Вина в бутылке оставалась самая малость, и эту малость Рита откровенно, демонстративно, медленным взмахом руки частью выплеснула себе на грудь, а частью – себе на бедра.

– Ну? – глядя Андрею в глаза, призывно сказала Рита. – Я женщина, или я не женщина?

– Конечно, женщина! – сказал Андрей.

– Тогда чего же ты ждешь?

Рита снова и снова подставляла свое тело под поцелуи.

– Однажды, – лепетала она, – на мою ладонь упал желтый лист… Была осень. Я, конечно, и раньше знала, что осенью листья желтые, и что они облетают… но почему-то не придавала этому значения. А тут вдруг удивилась. Лист был резной и крупный… это был кленовый лист… и я вдруг увидела, что весь мир наполнен падающими листьями… и все вокруг было таким удивительным и непостижимым, что мне захотелось плакать. Это было в городском сквере… я нашла скамейку, где никто не сидел, присела на нее и всплакнула… а желтые и красные листья все падали и падали… И каждый из них словно бы пел. Мир был наполнен тихими голосами падающих листьев… это была удивительная и непостижимая музыка… они падали, падали, падали…

Потом Андрей, лежа на сене, сквозь полуоткрытую дверь вагончика задумчиво смотрел во тьму, а Рита, смеясь, играла с рыбиной.

– Когда мы приедем в Зурбаган, – сказала она Андрею, – я отпущу ее в море, там она оживет. Вот увидишь, оживет и уплывет – далеко-далеко! Как ты думаешь, когда мы доберёмся до Зурбагана?

– Завтра, – сказал Андрей.

– Завтра? – тут же прекратила свою игру Рита. – Нет, и впрямь – завтра?!

– Завтра. Настанет утро, мы отправимся с тобой в город… я думаю, что все утряслось, и никто нас уже не ищет… я рассчитаюсь с работы, ты соберешь свои вещички, предупредишь свою маму – и мы уедем.

– В город, – задумчиво сказала Рита. – А, может, не надо в город? Ты знаешь, я почему-то боюсь… Я боюсь, что если мы пойдем в город, он нас разлучит… он нас проглотит… мы там затеряемся… и больше никогда уже не встретимся. Я не хочу в город. Давай уедем так… без возвращения в город. Если не в этом вагончике, то в каком-нибудь другом…

– Пока мы не обрежем все веревки, которыми привязаны к этому городу, мы никуда не сможем уехать, – сказал Андрей. – Мне нужно рассчитаться с работы, забрать документы, тебе – поговорить с матерью.

– Наверно, ты прав. Но я все равно боюсь… Я боюсь не только за себя и за тебя, но еще и за него… за того, кто сейчас живет внутри меня. Мы с ним боимся вместе… у нас один общий страх на двоих.

– Иди ко мне, – сказал Андрей. – И – ничего не бойся. Будем считать, что мы только на несколько часов завернули в этот город, а следующая остановка – уже Зурбаган. Спи, моя девочка, спи. Завтра у нас будет непростой день…

– Завтра мы попрощаемся с нашим замечательным душем, – сказала Рита, – и с нашим вагончиком. Надо обязательно попрощаться и с вагончиком, и с душем… и еще нам надо не забыть про рыбину, чтобы отпустить ее затем в море.

– Конечно, конечно…

– Мне будет жаль расставаться с нашим вагончиком, – сказала Рита. – Так жаль, что я, наверно, буду плакать. И еще я буду плакать, потому что… можно, я не скажу, почему я завтра буду плакать?

– Ну и не говори…

***

Они уснули одновременно. Впрочем, Андрей тут же и проснулся. Его разбудило какое-то непонятное и тоскливое ощущение вдруг возникшей в нем тревоги.

Он осторожно поднялся, стараясь не потревожить Риту и прислушался к ночной тишине. Вроде все было как всегда: легкий шелест ночного ветра за дверью, далекие вокзальные гудки, еще какие-то невнятные шорохи, которые бывают лишь ночью.

И вместе с тем – что-то было не так. Что-то было не так до такой степени, что Андрей, помедлив, решил разбудить девочку.

– Вставай, – сказал он, опустившись перед ней на колени. – Просыпайся…

– Что? – вскинулась спросонья Рита. – Уже утро, да? Разве уже утро? но почему же тогда так темно?

– Одевайся, – деревянным голосом сказал Андрей.

– Да-да, – засуетилась сонная и ничего не понимающая Рита: каким-то непостижимым образом невнятное ощущение тревоги, томившее душу Андрея, вдруг передалось и ей. – Да, конечно… скажи, что-то случилось?

– Мы – приехали, – тускло сказал Андрей. – Конечная станция – Зурбаган. Дальше поезд не идет…

– Я не понимаю…

– Иди ко мне, – сказал Андрей. – Садись. Посидим рядышком… у нас еще есть несколько минут.

– Хорошо, – покорно сказала Рита, садясь и интуитивно прижимаясь к Андрею. – Мне холодно… обними меня, пожалуйста.