Текст книги "Остап Бендер в Крыму"

Автор книги: Анатолий Вилинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Все понял, Остап Ибрагимович, сделаю, как вы сказали, – ответил дисциплинированный Козлевич.

Войдя в здание Панорамы, компаньоны не больше двух минут послушали экскурсовода, который говорил:

– Впервые Панорама была открыта в мае 1905 года, в связи с празднованием 50-летия обороны Севастополя. Замечательную картину создал выдающийся русский художник-баталист академик Франц Рубо. На огромном полотне размером 115 на 14 метров, площадью 1610 квадратных метров, художник с потрясающей силой воспроизвел один из наиболее драматических и ярких эпизодов обороны – отражение штурма англо-французов 6 июня 1855 года. Автор изобразил все так, как все представлялось с Малахова кургана. Внизу картина сливается с предметным планом, доходящим до смотровой площадки, расположенной в центре здания. На плане вы видите пушки, ядра, укрепления, макеты сооружений, фигуры людей. Это придает Панораме еще больше реальности, убедительности и перспективности…

Компаньоны не так слушали экскурсовода, как отыскивали глазами в группе посетителей заинтересовавшего их греческого негоцианта Мишеля, как называла его Анна Кузьминична. Но его нигде видно не было.

– Скажите, пожалуйста, отсюда есть другой выход? – нагнулся к сидящей смотрительнице Бендер и спросил шепотом.

– А как же, как и во всех музеях, сюда вход на смотровую площадку, а с нее выход в ту дверь, – указала она.

Не сговариваясь, компаньоны быстро вышагали из здания Панорамы и увидели, что их автомобиля с верным Адамом Козлевичем нет.

– Значит… – начал Остап.

– Значит, командор, наш автомеханик поехал за греком, как вы ему и сказали, – докончил мысль Бендера Балаганов.

– Верно, брат Шура. Вы догадливы, подождем его возвращения, – прошелся великий предприниматель-комбинатор.

– Скажите, командор, а зачем нам нужен этот коммерсант, да еще и греческий?

– Во-первых, его задержали энкавэдисты-гэпэушники и вдруг так быстро отпустили. Не странно ли, товарищ Николай Шмидт? Ну, это куда бы ни шло, криминала нет, вот и отпустили. А вот когда его супруга сказала как-бы между прочим, что он не раз предлагал ей съездить в Воронцовский дворец, то как вы думаете, товарищ мыслитель, с чего бы это? Зачем это ему знакомиться с верным служакой дома Романовых, с господином Березовским, а?

– Просто… – протянул рыжекудрый компаньон. – Купить что-нибудь по дешевке…

– Как говорил мой студенческий знакомый Изя Ицексон, по дешевке только сыр в мышеловке, дорогой рыжик.

– О, Козлевич, Козлевич уже едет!.. – обрадовался Балаганов, указывая своему предводителя на мчавшуюся к ним машину.

– Итак, Адам? – вскочил на свое командорское место Бендер.

– Сейчас расскажу, Остап Ибрагимович, – торопливо начал Козлевич. – Ушли вы, значит, я сижу. Смотрю, выходит из здания этот самый негоциант. Но один. Спешит куда-то. Отдалился он, значит, братцы, я медленно за ним еду. Тут извозчик ему навстречу. Он нанял его и поехал. Ну, и я за этой самой пролеткой с ним. Спустились вниз и выехали к железнодорожному вокзалу, Остап Ибрагимович…

– И что дальше, Адам Казимирович, – спросил Бендер, видя, что Козлевич замолчал, отведя взгляд в сторону.

– Подзащитный, как Вы говорили в свое время, Остап Ибрагимович, вошел в вокзал. Я не мог оставить автомобиль без присмотра, а когда решился и вошел в здание, то щеголя-негоцианта нигде не нашел, братцы, – прижал молитвенно к груди руки Козлевич.

– Ясно, Адам. Едем к вокзалу, камрады, – распорядился Бендер. – Этот греческий негоциант все больше и больше меня интригует.

Севастопольский железнодорожный вокзал находился у пристаней Российского общества пароходства и торговли. Его приземистые пакгаузы, с подъездными путями к ним, вытянулись вдоль моря и отделялись от здания вокзала невысоким каменным забором.

– Пролетка, Остап Ибрагимович, – указал Козлевич, когда «майбах» подъехал к вокзалу. – На ней щеголь-коммерсант и приехал сюда.

– Будем думать, что кучер ждет своего прежнего нанимателя, – вышел из ма шины Остап.

Не ожидая обычной команды, Балаганов последовал за ним.

Если полуденный зной распространял вокруг смешанный запах мазута, паровозного дыма и моря, то в самом здании вокзала, куда вошли компаньоны, пахло карболкой после дезинфекции.

– Пассажиров не густо, как видите, Шура. И нашего подследственного нам было бы обнаружить совсем просто, если бы он был здесь, – отметил Бендер.

– Нет, командор, он давно отсюда смылся, я думаю, – ответил Балаганов.

– Шура, что это за слово такое – «смылся»? – взглянул на своего рыжекудрого единомышленника Остап. – Жаргон вашего прошлого? Нет, рыжик, сейчас вы культурный современный человек и, советую, не употреблять такого вульгарного слова. Впрочем, как и слово «легавые», «легавый».

– Учту ваше воспитательное замечание, командор, учту, – засмеялся компаньон-акционер, – А может, кучер дожидается другого седока?

– А мы сейчас проверим, братец, – пошел к пролетке Бендер. И, подойдя к извозчику, спросил:

– В гостиницу «Кист» отвезешь, любезнейший?

– Занят, уважаемый товарищ, ждать велено, – скручивал самодельную папиросу тот.

– Ну если так… – пошел было Остап к подъехавшему экипажу, но передумал вроде бы и вернулся к Балаганову.

– Видите, Шура, как просто надо выяснять сомнительные вопросы. «Занято» – ответил кучер. Будем полагать, что ждет нашего подследственного, – А может… – но свое дальнейшее предложение Балаганов прервал восклицанием: – Смотрите, Бендер, смотрите, наш подследственный! – указал он. – Из дыры в заборе сюда идет, смотрите!

– Спокойно, Шура, спокойно, не надо лишних оваций. Не привлекайте к себе внимания посторонних. Вы не на базаре, чтобы рекламировать товар, которого у вас нет, – осадил его Остап.

– Молчу, командор, молчу… – тряхнул головой бывший названный молочный брат Бендера. – Но, как я вижу…

– Я тоже вижу, что наш поднадзорный идет не один, как я понимаю, – не дал договорить своему другу Бендер.

Мишель Канцельсон шел не спеша к вокзалу, а за ним, чуть отстав, шагал моряк. И можно было не ошибиться, если сказать, что он с иностранного судна.

Негоциант вошел в вокзал, прошел к станционному буфету и уселся за свободный столик. Иностранный моряк тут же подошел к нему, спросил:

– Разрешите присесть с вами за компанию, господин хороший?

Эти слова отчетливо слышали компаньоны, которые уже сидели за рядом стоящим столом и рассматривали меню.

– Да, да, пожалуйста, садитесь, господин капитан, – ответил ему Мишель.

– Прошу прощения, но я еще не капитан, а старший помощник капитана, ответил тот.

– У нас в Одессе всегда повышают чин хорошему деловому человеку.

Разговор между греческим негоциантом и моряком шел на русском языке и довольно отчетливо, что позволяло акционерам слышать все их слова.

После заказа, сделанному подбежавшему к ним официанту, моряк сказал:

– «Тринакрия» уходит в Константинополь завтра, но через несколько дней у нас снова рейс, но не сюда, а в Ялту, господин Канцельсон.

– Понимаю, – кивнул Мишель, – Как я буду знать, когда вы приплывете туда?

– Будете, господин Канцельсон. – Получите открытку. А вот это поручено передать вам… – вложил незаметно листок между страницами меню моряк. – Здесь имена людей, которые могут знать… – оборвал на полуслове свои разъяснения старший помощник «Тринакрии», так как к ним подбежал официант с подносом, на котором стояли тарелки с закуской и бутылка вина.

– Так как и соседям, – сказал официанту Остап, когда тот подскочил к их столу. Он был весь внимание, боясь пропустить хоть единое слово из разговора соседей.

– Постараюсь уточнить, господин Канцельсон, живые ли еще эти люди и где они, – говорил в это время моряк.

– Легко сказать, как я понимаю, уточнить. Но раз так, то это так. Я же сам имею большой интерес к этому.

– Еще бы, ведь вам обещана доля от вывезенного? – усмехнулся моряк.

– Вот именно, вывезенного, а не оттого, что во дворце будет найдено… – поднял плечи негоциант. – Тут две большие разницы, как говорили у нас в Одессе, господин старший помощник капитана. Найти, а потом и вывезти…

– Главное найти, а вывезти уже наша забота, господин Канцельсон, – налил и выпил бокал вина моряк. – Вы не хотите пить?

– Нет, почему, но такая жара, я вам скажу… – сделал глоток вина и щеголь коммерсант.

– Надеюсь, вы не в поле зрения НКВД-ГПУ? – спросил моряк, пристально глядя на негоцианта.

– Нет, нет, только по делам фирмы, в которой я на процентных условиях состою. Конечно, у этих товарищей, я вам скажу, был ко мне определенный интерес, но без обвинения, без обвинения…

– Как мне передавали, друзья старой графини предостерегали, чтобы тот, кто будет заниматься поручением, должен быть вне всяких подозрений у советских властей, господин Канцельсон.

– Я и есть такой, господин моряк, я и есть, скажу вам без всяких шуры-муры, – приложил руку к груди Канцельсон. – Ведь я греческо-подданный, и они не имеют права…

– Если им надо, то у них найдется право. А тем более, когда вы сотворите что-то не по их закону, – сказал старший помощник «Тринкарии».

– Конечно, конечно, я это очень хорошо понимаю, поэтому и остерегаюсь от их внимания. Мой покойный отец всегда говорил: «Мишель, веди себя скромно и не вступай в конфликт с властями». И если он имел в виду прежнюю власть, то почему не поберечься и от этой власти, – пожал плечами Канцельсон. – Но знаете, господин моряк, для того, чтобы я имел повод говорить с нужными мне по этому делу людьми, мне надо знать несколько слов о графине, о ее жизни там, за кордоном… Что она, как она…

– О, господин Канцельсон, разумно, даже похвально. Знайте, что графиня Воронцова-Дашкова первые три года жила в фешенебельной гостинице в Каннах. Затем переселилась в Висбаден, где и умерла в 1924 году…

– Так ее нет уже в живых?! – привстал с восклицание Канцельсон? – Вы поражаете меня такими словами, господин моряк.

– Скорбно, что вы этого не ведали, уважаемый негоциант. Графиню похоронили в семейной усыпальнице Шуваловых на кладбище при русской церкви…

– И кто же имеет теперь право на ее наследство, хочу я спросить?

– О каком праве вы спрашиваете? Недвижимое имущество, как вам известно, национализировано Советами, а то, что мы думаем найти, будет принадлежать ее родственникам… а, вернее, тем, кто найдет и сумеет вывезти отсюда, господин Канцельсон.

– Я так это и понимаю, раз так, как вы говорите. Но свою долю я предпочитаю получить здесь, не отходя от касс, как говорится, господин моряк.

– Можно и так, если найдем… – встал старший помощник «Тринакрии», – Мне пора, господин Канцельсон, – взглянул он на карманные часы. – Сейчас заканчивается разгрузка и начинается погрузка моего судна. Счастливо оставаться и удачно действовать. Семь футов под килем, как говорится у нас, – пошел из буфета моряк.

– А вам счастливого плавания, – встал и сделал шаг за ним негоциант. Канцельсон расплатился и пошел не к ожидавшей его пролетке, а в туалет.

– Надо отнять у него ту бумажку, товарищ Бендер, – прошептал Балаганов, подкрепляя свои слова недвусмысленным жестом. – Там места клада…

– Спокойно, спокойно, господа наблюдатели, – говорил Остап. – Не надо силовых приемов, Шура. Шагните в ряды лучших методов. Главное, что имеющиеся у нас сведения подтверждаются, геноссе-рыжик.

Они вышли из вокзала и сразу же остановились. Неподалеку стоял сборный автомобиль севастопольского ОПТУ и возле него компаньоны увидели знакомого им Донцова. Рядом с ним маячила девица, которую они приметили у буфетной стойки, когда та медленно тянула ситро из стакана. Было ясно, что она была агентом из конторы Железнова.

Канцельсон, увидев Донцова, отпрянул в сторону, но тут же вежливо поднял свой котелок, как бы приветствуя его. И когда поставил уже ногу на подножку пролетки, Донцов козырнул ему и взял негоцианта за локоть.

– Прошу в нашу машину, господин Канцельсон, – голосом, не терпящим возражения, сказал оперативник.

– В чем дело? В чем дело? Я протестую, я иностранно-подданный. Я же все объяснил вашему начальнику… – затараторил коммерсант.

– Хорошо, хорошо, господин Канцельсон, небольшое дело к вам и точка, – и Донцов бесцеремонно подсадил негоцианта в машину.

– Видите, детушки-голуби? – спросил Бендер своих друзей, садясь в автомобиль. – Приобретайте опыт, Вы стали свидетелями уже второго задержания одесского еврея Мишеля Канцельсона, сделавшегося греко-турецко-подданным негоциантом. Видите, что получается, если нарушать Уголовный кодекс, – указал Остап в сторону задержанного.

– Еще как… – тряхнул рыжими кудрями бывший завсегдатай ДОПРов. – Но бумажка, бумажка, командор, – голосом человека, потерявшего банковский чек на крупную сумму запричитал Балаганов.

В это время гэпэушное средство передвижения, очень похожее на бывшую «Антилопу-гну» Козлевича, нещадно чадя и треща, двинулось от вокзала. Уцепившись за дверцу этого своеобразного «лорен-дитриха-2», извозчик пролетки закричал:

– Эй, постойте, постойте, а платить кто будет?! Так не пойдет, гражданин хороший, не пойдет! Заплатите за конный извоз, а потом и катите себе!

– Не извольте беспокоиться, не извольте беспокоиться, уважаемый, – запустил руку в карман Канцельсон и сунул в руку извозчика скомканную денежную купюры.

– Поехали, поехали, – строго приказал Донцов. – Нашел время расплачиваться. Отстань от машины! – грозно гаркнул он на кучера.

Извозчик развернул скомканную пятерку и из нее выпала бумажка. Он закричал вслед машине:

– Постойте, тут еще бумажка, бумажка какая-то, господин хороший!

Но гэпэушная родня «Антилопы», громко тарахтя, уже покачивалась на почтительном от него расстоянии, и его крик седоками услышан не был. Зато бумажку увидели и пролеточника услышали Остап и Балаганов. Их ветром поднесло к извозчику и Бендер, копируя Канцельсона, сказал:

– Не извольте беспокоиться, не извольте беспокоиться, уважаемый, дайте-ка мне эту бумаженцию, я ее передам вашему ездоку, а моему приятелю.

– Э-э, нет, почтеннейший. Тот господин меня часто подряжает. Сам и передам ему эту писулю в другой раз. Но-о! – хлестнул кучер вожжами застоявшегося коня.

– Стой, тебе говорят! – схватил лошадь за узду Балаганов.

– Отдай письмо, уважаемый, это я ему писал! – встал не подножку пролетки Бендер.

– Мы ему писали, уразумел? – повысил голос молочный брат командора Вася, не выпуская из рук уздечку.

– Вы писали, говорите? – прищурил глаза кучер, глядя то на одного, то на другого, смекнув, что здесь что-то не так, поскольку такой интерес к этой записке. – Я сам ему и отдам, граждане, и где он живет, я знаю, – снова захлестал он вожжами по крупу лошади с криком: – Но-о! Отпусти, коня, говорю! – замахнулся он кнутом.

Этот разговор с упрямым и недоверчивым извозчиком, переходящий уже в скандальную стычку, долго мог бы еще продолжаться, если бы Балаганов не вскочил на пролетку и, ухватив того за грудки, угрожающим тоном процедил:

– Отдай тебе говорят.

– Ну ну ну разошлись тут. Коли писали, так и забирайте, что мне от этого, сдался извозчик и отдал Бендеру записку, которая была не иначе, как от старпома «Тринакрии».

Остап пробежал глазами по написанному в ней и с удивлением взглянул на кучера. А тот, поняв его взгляд по-своему, спросил:

– Изволите со мной ехать? Прокачу с ветерком, граждане. Не дорого возьму, раз вы приятели того господина.

– Нет, уважаемый, поезжайте, поезжайте сами, – ответил Бендер и снова посмотрел на написанное в бумажке.

– За мой простой и бумажку, может что накинете, граждане? – не спешил отъезжать кучер.

– Езжай, езжай, за простой мы не виноваты, – махнул рукой Балаганов.

– А за бумаженцию… держи, – кинул Остап ему трояк.

– Премного благодарен, граждане, премного, – хлестнул коня извозчик, отъезжая, сказал: – Сразу видно, что вы приятели того господина…

– Командор, в записке что-то не то? – спросил обеспокоенный Балаганов, видя своего старшего молочного брата озадаченным.

– То, то, дорогой Шура Шмидт, – направляясь к ожидавшему их Козлевичу весело ответил Бендер. И, когда сел в автомобиль на свое командорское место, спросил: – Видели, Адам, как мы добывали эту писулю?

– Видел, видел, Остап Ибрагимович, и уже собирался предупредить…

– Предупредить? – удивленно посмотрел на него Остап.

– Да. Из вокзала вышел агент дорожно-транспортного отдела того же ГПУ.

– У него что же, на лбу было написано, что он агент ОДТГПУ? – продолжал смотреть с улыбкой на Козлевича Бендер. – Или вам показалось, Адам Казимирович?

– Не показалось, он был в армейской форме и в фуражке с малиновым околышком. С такими я уже имел дело когда-то, – пояснил Козлевич.

– И я таких легавых хорошо знаю, – подтвердил балаганов. – Встречались.

– Не сомневаюсь, Шура Шмидт. Встречался и я. – усмехнулся Остап. – И не только встречался. Но я имею ваше слово «агент», Адам. Если агент, то он не в униформе, а в гражданском одеянии, чтобы быть замаскированным, а если он в форме, то сотрудник…

– Открытый легавый, командор…

– Вот вы опять, Шура, за свое бескультурье… Да, так и куда же делся этот самый сотрудник ОДТГПУ, который несомненно мог вмешаться в наш отъем записки?

– Как куда? – засмеялся непревзойденный автомеханик. – Погнался за двумя беспризорниками, Остап Ибрагимович. Интерес к ним отвел его внимание от вас, братцы. Видать, посчитал он тех беспризорников контриками, – удовлетворенно погладил кондукторские усы бывший владелец таксомотора «Эх, прокачу!».

– Так что там в письме, командор? – спросил, теряя терпение, Балаганов.

– Да, Остап Ибрагимович, что там? – с не меньшим нетерпением взирал на великого искателя миллионов и Козлевич.

Балаганов и Козлевич высунулись со своих мест к предводителю и поедали его глазами, сгорая от любопытства.

Бендер загадочно взирал на своих компаньонов и медлил с ответом.

– Так что там? – повторил Балаганов.

– О! – наконец произнес Остап. – Как я полагаю, в этом письме есть все. Могу повторить вам, молочный братец Вася, то, что я говорил вам и нарушителю конвенции Паниковскому когда завел дело на подпольного миллионера Корейко. Но я повторяться не буду. А только скажу, господа единомышленники, что в этом письме лежит ключ к осуществлению моей голубой мечты детства.

И он развернул перед изумленными компаньонами листок с греческими буквами.

– Не по-нашему писана, – протянул рыжеволосый компаньон.

– По-иностранному – определил Козлевич.

– Все, господа исследователи, наблюдение за поднадзорным прекращаем. Курс на Симферополь, мои верные визиры! – распорядился Остап, пряча послание из-за кордона.

– А как же прочтем бумажку? – продолжал растерянно смотреть на него Балаганов. – Командор?

– Очень просто, Шура Шмидт. Найдем знатока греческого, он нам и переведет, не переживайте, камрады, – засмеялся Бендер. – Полный вперед, Адам!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НА ЮЖНОМ БЕРЕГУ КРЫМА

Глава VII. В ЯЛТЕ

Компаньоны в приподнятом настроении без приключений вернулись в Симферополь вечером. Остановились в гостинице «Московская». Оставив машину на попечении швейцара, дежурившего у входа, все трое направились в ресторан на первом этаже и устроили роскошный ужин. После нескольких тостов вышли на улицу подышать вечерней прохладой.

У кинотеатра с яркими афишами толпилась разряженная публика. Раскрашенные девицы и женщины призывно поглядывали на мужчин с немым приглашением развлечься. Тут же толпились всякие дельцы. Шушукались, совершая одним им известные сделки. Прохаживались и блюстители порядка в милицейских униформах, с остроконечными матерчатыми шлемами на голове. Ходили в толпе и сотрудники НКВД и ОГПУ в штатском.

– И хотя это не Рио-де-Жанейро, – отметил предприниматель, наделенный отменной наблюдательностью, – но, все-таки, любопытное оживление в столице Крыма. Хватит, нагулялись, а теперь спать, камрады. Завтра отправляемся в путь. Нас ждет солнечная Ялта на Южном берегу Крыма с прекрасными историческими дворцами.

Эту ночь великий искатель графских сокровищ спал в отдельном номере со смуглой девицей: ее он увел из числа приглашающих развлечься.

Шура Балаганов хотел последовать примеру своего командора, так как тоже поселился в отдельный номер. Но та девица, которая ему приглянулась, неожиданно была уведена каким-то хлыщем. А другой, которая подсунулась к нему с предложением, он пренебрег.

Что касается Козлевича, то, по всей вероятности, он тоже спал не один на сидениях автомобиля их компании. Об этом свидетельствовал следы губной помады на его шее, которые он, умываясь, не заметил.

Утром акционеры снова заехали на городской базар. Накупили еды, фруктов на дорогу, выпили понравившейся им бузы и наполнили ею походные фляги, чтобы утолять жажду в пути. Однако Козлевич сказал:

– Знаете, Остап Ибрагимович, мне нужна обыкновенная холодная вода. Буза содержит хмель.

– Адам, неужели после бузы вы потеряете свое мастерство автовождения? Что же касается дорожных постов, то сомневаюсь, чтобы они останавливали наш роскошный «майбах», чудом возвратившийся к нам.

– Ах, Остап Ибрагимович, не напоминайте о происшедшем. Я как вспомню, так и впадаю в трагедию. А когда вот сижу за рулем в нашем автомобиле, то мое сердце переполняется радостью.

– В путь, камрады, в путь! Мои верные визири. Все стало ясно. Сокровища жцут нас не в загородном доме графа Воронцова, а в его дворце на берегу лазурного моря в городке, именуемом Алупка.

Выезжая из Симферополя, искатели сокровищ снова проехали мимо загородного дома графа Воронцова и понеслись к берегу Черного моря. Когда проехали первый десяток километров, Остап сказал:

– Слушайте, Шура, Адам? Хотите, чтобы ваши лица были как огурчики? Он просматривал «Ниву» тоже, как и путеводитель издания 1913 года. Этот журнал уговорила его купить старушка, продавая ему путеводитель. – Здесь предлагается крем «Одалиск Клео Дарти», Париж, бесспорно, удаляет все дефекты лица. Новость косметики!

– А зачем нам? – крутнул руль Козлевич.

Выдвиженец Бендером в стивидоры и боцман клуба «Два якоря» обернулся к своему капитану и некоторое время выжидательно смотрел на него, затем спросил:

– Еще что там пишут интересного, командор?

– Поезжайте, Шура, в Санкт-Петербург, там на Невском, 13, вы сможете приобрести себе хронометр и часы. «Август Эриксон» 1865 года.

– Верно, командор, часов у меня и нет, если по справедливости.

– А когда, моряки двуякорники, вы женитесь, и ваша дама захочет иметь идеальный бюст, то запросите иллюстрированную книжку «Белла-Форма» из того же Санкт-Петербурга… – продолжал читку рекламных объявлений Остап.

– Так это же в старом журнале, Остап Ибрагимович, – бросил взгляд на него Козлевич, не выпуская руля из рук.

– Адам, вы играете на каком-нибудь музыкальном инструменте?

– В детстве мамаша пыталась меня учить играть на скрипке.

– Если хотели бы купить скрипку, то всего за рубль пятьдесят в торгово-фабричном товариществе Винокуров и Синицкий на том же Невском. Недорого, а? Зато труба тянет целых девять рублей, гуси-лебеди.

– Хотя этого сейчас уже нет, но интересно, командор, правда, Адам Казими-рович?

Когда проехали второй десяток километров, дорога начала петлять и Остап сказал недовольно:

– Эта поездка по виляющей дороге напоминает мне пароходную качку в штормовую погоду, друзья.

– А если по справедливости, командор, то меня уже укачивает, – сонно ответил Балаганов.

– Ну братцы, вы же видите, что я не делаю крутых поворотов, а стараюсь их спрямлять по мере возможности.

Когда ехали, то обгоняли медленные автобусы «Крымкурсо», следующие с пассажирами к Южному берегу Крыма. Встречали и, конечно, обгоняли конные экипажи и пролетки, едущие к морю и от него.

Вначале ехали с откинутым верхом над кузовом машины. Но крымское солнце начало так нещадно припекать, что Козлевич, по просьбе своих друзей, остановил автомобиль и надвинул над салоном кожаный козырек. Если встречный ветер от быстрой езды и освежал лица компаньонов, то знойные лучи солнца палили жестоко.

Начали подниматься на Ангарский перевал. У неискушенных путешественников по горным подъемам начало закладывать уши.

– Отчего это? – глухо спросил Балаганов.

– Оттого, Шура, что мы все время едем ввысь, – пояснил грамотный Остап, глядя в путеводитель. – И когда мы будем на перевале, это значит, что мы поднялись на семьсот пятьдесят шесть метров.

– А потом начнем спускаться? – спросил Адам Казимирович.

– По всей вероятности, да. Вниз, к Алуште. А от нее вдоль моря и в Ялту.

– Ну и ну… И все же интересно все это, командор. Адам Казимирович, а? – тряхнул рыжими кудрями Балаганов, то ли прогоняя сонливость, то ли подтверждая свой интерес к еще неизведанному путешествию.

– Здесь будем обедать, гуси-лебеди, – указал Остап на придорожную шашлычную, над которой струился сизый дымок. – Прежде, чем начнем спускаться, заключил он.

Это был у них запоздалый завтрак, приближенный к обеду. Ели овощи, фрукты, заказали душистые шашлыки, чебуреки, и все это запивали не вином, а только бузой, купленной на симферопольском базаре.

После завтрака, преодолев на автомобиле петляющий спуск, достигли Алушты. Но в городок не заехали. Оставив его в стороне, устремились по подъему вправо.

Из автомобиля компаньоны-акционеры смотрели на лежащую внизу синь моря, солнечные домики Гурзуфа, горную и придорожную зелень сосен, кустов, трав и, захваченные сказочным миром, окружившим их в хрустально-чистом воздухе, как завороженные, молчали. А после Никитского ботанического сада и Массандры еще более восхитились, когда взорам охотников за графскими сокровищами открылась голубая панорама Ялты. Жемчужина Крыма, залитая солнцем, лежала в приморской долине, спускаясь белоснежными домами под голубым небом к лазурному морю.

– Смотрю и спрашиваю себя: уж не сестренка ли это моего заветного Рио? – промолвил Бендер.

– Ох, и правда, красота какая, командор!.. – воскликнул Балаганов.

– Я тоже в восторге, Остап Ибрагимович, от этого вида, – сказал Козлевич. И помолчав, спросил: – Останавливаться в Ялте будем или проследуем в ту же Алупку о которой вы говорили?

– Для начала остановимся в Ялте, детушки. Вы заметили, что мы приближаемся к цели нашего предпринимательства постепенно, последовательно. Вначале Симферополь, ответвление в Севастополь, а теперь Ялта. А затем и в Алупку приедем, где ждут нас графские сокровища.

– Хотелось бы верить, если сказать по справедливости, командор, – обернулся к нему Балаганов. – Так как в погоне за ними, один Бог знает с какого конца к ним приближаться, чтобы заполучить их.

– Ну, Шуренчик, в ваших словах определенно есть доля правды. Но я хочу сказать следующее, детушки. Великий Бог посылает разум человеку, чтобы он мог действовать, вопреки своей глупости, разумно. И решать свои цели. Но я где-то читал, если Бог хочет наказать, то лишает человека, прежде всего, разума.

– О, это верно, очень верно вы отметили, командор, – затряс своими кудрями Балаганов. – И отец Никодим часто так говаривал. Ибо бог и дает разум человеку для свершения им благих деяний, а не для претворения зла.

Козлевич не участвовал в этом разговоре, но очень внимательно слушал обоих, а после последних слов своего молодого соседа с полным вниманием взглянул на него.

Обогнав автобус «Крымкурсо» и два экипажа, «майбах» спустился к уже прямым улицам Ялты и выехал прямо на Набережную.

Было время, когда курортники после знойного пляжа предавались послеобеденному сну, а неорганизованные отдыхающие настойчиво продолжали загорать и принимать морские ванны до вечера.

Проехав вдоль берега моря, компаньоны увидели вывеску гостиницы «Мариино» и решили в ней остановиться.

Несмотря на конец летнего и начало бархатного сезона, свободные места в гостинице были только литерные, дорогостоящие. Двора для стоянки машин или экипажей у нее тоже не было. А оставлять автомобиль без присмотра на дороге было делом рискованным, и друзья решили ужинать тут же под тентом, не спуская глаз со своего средства передвижения.

– Балаганов, сходите к ближайшему киоску и купите местные газеты, особенно те, в которых печатают объявления, – распорядился Бендер. – Если мы, дорогой молочный брат, сможем сейчас же отправиться на пляж, чтобы погрузить свои усталые и пыльные телеса в ласковые волны моря, то нашему автомеханику придется сторожить наш лимузин. Надеясь, я понятно объяснил, камрады?

– Да-да, командор, понял, понял. Это будет не по справедливости. Мы купаться, а Адам Казимирович…

– Несите газеты, Шура, – поторопил его Остап.

Вскоре Бендер и его друзья занялись изучением объявлений, напечатанных в «Курортной газете» и «Ялтинских ведомостях». Все предложенные Козлевичем и Балагановым объявления великий предприниматель отвергал, но затем сказал:

– Судя по этому объявлению, нам предлагают постой неподалеку от моря. Туда мы сейчас и отправимся, друзья мои-голуби.

Это был одноэтажный домик по соседству с Набережной. Он состоял из двух комнат с небольшой прихожей. К домику прилегал уютный дворик с летней кухней, в которой размещались хозяева, сдавая свое жилье курортникам. Дворик этого «поместья» вполне был пригодным для стоянки автомашины.

Наем квартиры и места для стоянки «майбаха» тут же был компаньонами совершен, и только после этого все трое, оставив автомобиль под охраной хозяев, отправились к морю, чтобы, наконец, освежиться купанием.

После купания, лежа на песке голова к голове, великий зачинщик поиска графских сокровищ говорил:

– Наш актив. Две горничные в Ялте. Их фамилии, имена известны. Адрес только одной. В Алупке проживает верный слуга дома Романовых, а сейчас экскурсовод в Воронцове ком дворце, превращенном советами в музей. В Феодосии проживает третья служительница графини, имя, отчество имеются, адрес неизвестен, – и после паузы продолжил: – Все дела надо начинать с утра, друзья. Хотя мне очень не терпится поговорить с одной из трех, которая видела и провожала старую графиню в девятнадцатом году. После визита к ней, надеюсь, нам станет известен адрес второй горничной, проживающей в Ялте. От первой и второй мы узнаем адрес третьей в Феодосии. Что же касается дворцового экскурсовода в Алупке, то нам не составит большого труда найти его по месту жительства в этом небольшом городке. Или на службе в самом дворце. Ну, и еще козырь в наших руках – записка на греческом языке.

– Интересно, что там говорится? – положил голову на песок Балаганов.

– Может быть, Остап Ибрагимович, с нее нам и следует начать? – приподнялся и взглянул на своего предводителя Козлевич, стряхнув песчинки с усов.

Помолчав, Остап ответил:

– Как я понимаю, там указаны фамилии людей, знающих что-либо о ценноетях графини, об ее отъезде, друзья. – Он помолчал снова, раздумывая и сказал: Да, вы правы, Адам. Нам надо сделать перевод текста с греческого, а уж потом решать с чего начинать, камрады.