Текст книги "Остап Бендер в Крыму"

Автор книги: Анатолий Вилинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Вот та из музея в Херсонесе, командор, которая надпись на плите читала. Она бы и могла…

– Нет, брат Вася, к ней нельзя было обращаться, – ответил Остап… – Это могло бы стать известно Анне Кузьминичне, а от нее и тому же Канцельсону.

– А грек-еврей о записке и так узнает от того извозчика, командор, – приподнялся Балаганов.

– О записке – да, что мы у него отняли, Шура, но не о тексте же ее, – произнес Бендер.

– Все равно он узнает, – прихлопнул ладонью по песку молочый брат Остапа. – Через несколько дней, тот моряк говорил, в Ялту прибудет эта самая «Три… ка-рия»…

– «Тринакрия», – поправил его Бендер.

– «Тринакрия» и негоцианту скажут… он же поплачется о пропаже записки, и ему повторят ее…

– Вы рассуждаете логично, маэстро Балаганов. Поэтому нам надо ковать графское золото, пока оно горячо, камрады. Да, начнем, как подсказывают обстоятельства, с перевода текста записки, – утвердил план Бендер. И вдруг засмеялся, сказав: – Заграница нам поможет.

Выслушав рассуждения предводителя, два его компаньона не поняли смысл слов «Заграница нам поможет», но промолчали. Козлевич вдруг сказал:

– Интересно, как там наш Звонок в Мариуполе? Скучает за нами?

– Определенно скучает, – хлопнул ладонью по песку Балаганов.

– А также интересно, как там наши сослуживцы по морскому клубу Кутейников и Мурмураки, – сказал еще Адам Казимирович.

– Живут. Сдают свои квартиры, на «Алых парусах» с Федором Николаевичем рыбачат, приторговывают рыбкой, – предположил Шура Балаганов.

– Вернемся, все и узнаем, друзья, – промолвил Остап. Поднялся и направился снова в море.

– Солнце садится, пойдем и мы, Адам Казимирович, – вскочил с песка упруго как гимнаст бывший названный сын лейтенанта Шмидта.

Козлевич последовал за ним, отряхивая с себя песчинки.

Вечером компаньоны пошли прогуляться по набережной Ялты, ярко освещенной электрическими фонарями. Идя среди потока курортников, Остап говорил:

– Прекрасный город, камрады. Смотрите, в порту дымит пароход, разгружается какая-то баржа, кругом масса отдыхающих, из ресторанов льются звуки вальса, чарльстона и танго, красота, детушки.

– Уж, не перебраться ли нам сюда, Остап Ибрагимович? – заглянул в лицо Бендера Козлевич. – Мне тоже здесь очень нравится, братцы.

– И мне, командор, и мне, – закивал головой Балаганов. – Такое море людей!..

– Нет, голуби, нет. Город, конечно, заслуживает одобрения, но это все сейчас, в бархатный сезон. А зимой? Зимой Ялта замирает, как и любой курортный город, как я понимаю.

– Как и Мариуполь? – остановился, глядя на Остапа, Балаганов. – Командор?

– Мариуполь тем более, Шура. Он же не крымский теплый курорт, а гораздо восточнее расположен.

– А вот я так думаю, Остап Ибрагимович, – потрогал свои кондукторские усы Адам Казимирович. – В Мариуполе заводы, торговый порт, он и после курортного времени не захиреет. Там можно и артель таксистов организовать, братцы.

– Артель таксистов? – остановился теперь уже и сам великий предприниматель, глядя на Козлевича. – Это очень интересно, Адам. Очень интересное предложение… – задумался Бендер, идя дальше. – Артель таксистов… – повторил он уже сам себе.

В этот теплый южный вечер друзья посетили в порту плавучий ресторан с таким же романтическим названием, как и их катер, – «Алые паруса». Много пили, сидя на палубе под яркими звездами южного неба, а великий комбинатор-предприниматель даже несколько раз потанцевал с какой-то грудастой женщиной.

Утром Остап сказал:

– Обращаться в «Интурист» для перевода текста нашей загадочной записки нельзя. Там может быть написано нечто такое… А все переводчики доверенные люди ГПУ, может, и агенты. Да, и нам не следует себя афишировать.

И компаньоны, втроем, отправились в ближайшее фотоателье с рекламой над входом: «Мать, сфотографируй своего ребенка!» А когда вышли на солнечную улицу, то у каждого в руке было по одной трети увеличенного фотоснимка, сделанного с греческой записки.

– Сейчас еще кое-что, – и Остап повел своих единомышленников в аптекарский магазин.

Оттуда все трое вышли в темных очках, и Балаганов, глядя на своих «братцев», рассмеялся:

– Мы как Паниковские, Бендер, Адам! Помните, когда Михаил Самуэльевич злодействовал при переходе улицы у «Геркулеса»? Командор?

– То, что он засыпался, и его били, да, но у нас сейчас другая метода, друзья-помощники.

– Я уже отвык по карманам, командор. Дисквалифицировался… – не понимая еще затею своего командора, сказал Балаганов.

– А я никогда и не занимался этим, Остап Ибрагимович, – пробурчал под усы Козлевич.

– А вас никто к этому и не принуждает, голуби вы мои сизокрылые, – засмеялся великий затейник. – Вот каждому зачиненный карандаш…

– Надо что-то писать? – скривил недовольно физиономию Балаганов. – Знаете, товарищ Бендер…

Но Остап прервал его словами:

– Шура, созывая конференцию детей лейтенанта Шмидта, вы чуть было не стали писателем, не так ли? Так почему вас смущает этот карандаш? Но сейчас у меня вопрос к вам обоим: просили ли вы когда-нибудь милостыню у прохожих?

– Никогда, – твердо ответил Балаганов. – Я предпочитал…

– Догадываюсь, что вы предпочитали, братец Вася.

– Я только однажды, на бензин… – стыдливо отвел глаза в сторону Козлевич.

– Ладно, не будем копаться в прошлом, камрады. Хотя могу сказать, что милостыню я тоже не просил, а требовал. – И вдруг Остап бросился к какой-то проходящей паре курортниц с возгласом:

– Давай деньги! Деньги давай!

– Командор!

– Остап Ибрагимович! – бросились к нему компаньоны. – Что с вами? Что с вами?! – тревожно восклицали они.

Курортницы пораженно оглянулись на Бендера и ускорили шаг, переходя на бег.

Великий импровизатор прошлого смеялся, приседая и хлопая себя руками по коленям. Ему вспомнилось, как он с Кисой Воробьяниновым шел пешком в Тифлис и вот такими криками приставал к проезжающим туристам. Успокоившись, великий предприниматель сказал глядевшим на него с испугом друзьям:

– Как-нибудь потом я опишу превратности судьбы, детки. Итак, сейчас каждый из нас идет: Адам Казимирович – к «Интуристу», Балаганов – по набережной, я – в порт. Идем и выискиваем знатоков греческого языка…

– Как это выискиваем, командор?

– Да, как выискивать? – удивился Козлевич. – Что же, у них на лбу написано, что знают греческий?

– А так, вопросом: вы знаете греческий язык? И когда получите ответ «знаю», попросите перевести свою часть записки.

– А не лучше ли все же к переводчикам в «Интурист», командор? – невесело спросил Балаганов.

Козлевич не задавал вопрос, так как он был такого же содержания и ждал ответа Бендера.

– Не лучше, не лучше, – разозлился Остап. – Товарищ Балаганов, я же говорил, что в этом тексте может быть то, чего не должен знать никто другой. А тем более ставленники ГПУ. Поэтому мы и разрезали фото записки на три части. Уразумели, камрады? А когда переведут, то соединим все воедино по смыслу. Неужели не понятно? – оглядел своих нижних чинов глава компании.

– Да, теперь понятно, – вздохнул Балаганов, пробуя острие карандаша на язык.

– Ясная затея, Остап Ибрагимович, – согласно кивнул головой Козлевич. И добавил: – И, как всегда, правильная.

И компаньоны деловито разошлись к своим участкам работы.

Великий комбинатор двинулся стрелковым шагом по набережной мимо магазинов, ресторанов, закусочных и винных ларьков и бочек, возле которых, прямо на улице, продавали сухое и крепленое вино. Обгоняемый и обтекаемый потоком загорелых курортников, Остап вышел к морскому порту Ялты.

Выйдя на пирс, Бендер увидел портовиков, разгружающих бревна и тюки с самоходной баржи. Других судов в порту не было.

– Привет, ребята, как трудимся? – приветливо обратился он к ним.

Стоящий у штабеля бревен докер вяло ответил:

– Трудимся, – и сплюнул сочно. Оглядел Остапа и спросил с надеждой: Что-то надо разгрузить, погрузить?

– Да нет, уважаемый. У меня дело другого плана, но дело платное, товарищ. Кто из ваших знает греческий язык? Не подскажешь? Вы ведь все время общаетесь с командами иностранных пароходов. Прочесть тут надо, несколько слов всего, – показал Бендер кусок фотографии.

– Э-э, спросите что-нибудь попроще. Если по-иностранному еще можем как-то объясняться жестами и прочими морскими словечками, то читать… Эй, Кондрат! – крикнул он зачаливающему груз на палубе судна. – Ты читать по-гречески можешь?

От плечистого голого по пояс Кондрата последовал выкрик:

– Не-е, откуда! Пусть к начальству порта, к тем, кто оформляет бумаги, – посоветовал он.

– А есть кто из команды, товарищи?

Из рубки вышел рослый парень в морской тельняшке и подошедшему к барже Остапу ответил:

– Ну, я из команды, что надо? – перегнулся он через борт.

– Сам капитан, – кивнул на него докер, присаживаясь на причальную тумбу.

– Прекрасно, рад приветствовать, уважаемый капитан. С греческого перевес ти несколько слов надо, уважаемый, – просительно пропел ему Остап.

– С греческого? Ха, не знаю, чтобы перевести. С английского если, то попробовать можно, – ответила тельняшка, закуривая.

– Вот беда, товарищи…

– Правильно вам подсказали, к тем надо, кто бумагами в порту командует, товарищ.

– Ясно, ясно, товарищ, я так и сделаю, – вздохнул искатель.

И Остап пошел к служащим порта с тем же вопросом: кто может перевести с греческого несколько слов?

Но все, к кому он обращался, пожимали плечами и отнекивались. И только один всколыхнул надежду у великого предпринимателя. Он взял фотокарточку, внимательно посмотрел и сказал:

– Тут вообще непонятно… Одно слово по-гречески, другое по-турецки, как я догадываюсь, – и возвратил шифровку недоуменно смотревшему на него Бендеру.

– По-гречески и по-турецки? – переспросил озадаченный Остап.

– Это так, если не ошибаюсь, товарищ, – подтвердил тот.

После этого Бендер начал ловить людей, идущих в морвокзал и выходящих оттуда. Ловил у касс, у багажного отделения, спрашивал всех:

– Не знаете ли греческого языка? Перевести тут надо, всего несколько слов, граждане? – и подносил свою треть фотоснимка к глазам спрашиваемых.

– Не-е… товарищ…

– Не изучал.

– Не ведаю…

– Откуда мне знать!

– К переводчикам обратитесь.

– Не приставайте, гражданин!

Сыпались ответы и многие другие, но все содержали отказ. Наконец один пожилой толстячок в канотье, держа в руке трость с замысловатым набалдашником, участливо ответил:

– Немного знаю в пределах гимназического курса. Что тут? – взял он фотокарточку. – Ага… Первое слово, как я понимаю, звучит… разыскать. Другое слово не иначе как по-турецки… Дальше… Э-э-э, – начал он, экая, разбирать по складам. Дальше я тоже не понимаю… Извините, товарищ, но… хотел помочь… и не могу… – Приподняв канотье, толстячок проследовал от Остапа своим курсом.

– Да, дело осложняется, – сказал вслух сам себе Бендер. – Но продолжим поиск…

А в это время Козлевич охотился у входа в «Интурист» с такими же вопросами. Но результат был такой же, что и у его технического директора. Наконец, одна фифочка, ни тела, ни мяса, как говорится, душа ремнем одна перепоясана, не обошла его вниманием.

– Ну-ка, ну-ка, товарищ, дайте посмотреть, что туту вас, – одернула она гимнастерку с комсомольским значком. – Я знаю немного… А-а… – вернула она второй кусок фотокарточки загадочной записки. – Фотография… – сморщила она свое полудетское личико-яблочко. – Тут вперемешку и по-гречески, и по-турецки, извините, товарищ, – и понеслась дальше.

А потом Адам задел надоевшим ему вопросом парня в кепке, насунутой на самые брови. И тот ему гаркнул:

– Какого ты пристаешь к трудящемуся, усатый бля… – и протопал мимо. А еще один сказал Козлевичу когда посмотрел на фототекст:

– Шифровками занимаетесь, товарищ? – и с подозрением уставился на просителя. – В милицию надо, или в ГПУ, там все знают.

Услышав слова такие, Адам Казимирович выхватил свою треть фото из рук такого умника и быстро отошел от него. Он так и не понял, то ли «шифровку» в милицию и ГПУ надо, то ли его самого.

День клонился к вечеру, и разомлевшие курортники вяло тянулись домой. И когда Адам подплыл к одной такой паре с заветным вопросом, то услышал:

– Гимназии не кончали, греческому и латыни не обучались, – скороговоркой отсыпал ему ответ высокий и худой, как жердь, курортник в панаме.

– Вот именно, – поддакнула его спутница в противовес ему полная в два обхвата, обливающаяся потом.

– Нет, – вслух произнес Козлевич, когда остался один. – Так мыкаться и выслушивать всякое от прохожих ни к чему, уважаемый Остап Ибрагимович.

И Шура Балаганов выслушивал схожие реплики, а один бросил:

– Не приставай, лишенец.

Услышав такое, молочный брат Остапа рассмеялся и спросил:

– А кто это сейчас гимназическими языками занимается? Что, из белогвардейцев видать? Вот я в милицию…

И тут в бывшем допровце вспыхнула его былая ненависть к тем, кто часто призывал милицию на помощь. Он подскочил к тому и, тряхнув своими рыжими кудрями, нагнул голову, чтобы боднуть угрожавшего ему оскорбителя. И растопырив вилкой указательный и безымянный палец, подколодным змеем прошипел:

– Да, я за такие слова, знаешь что…

– Но-но, ну-ну – и поняв, что его слова были не по адресу и навлекли на него опасность, «лишенец» ретировался восвояси.

После этого случая настроение у бывшего мелкого жулика резко упало. И он отправился в ближайшую пивную, чтобы охладить свое возбуждение.

За одним из столиков пивной сидел Козлевич и окунал свои усы в пивную кружку.

Балаганов громко заказал себе пива и, подсев к автомеханику, завистливо спросил:

– Адам, вы перевели свою писанину и обмываете ее пивом?

– Ой, братец Шура, что я могу вам сказать. Натерпелся я всяких непригодных слов, но выяснил, что тут одно слово по-гречески, а другое по-турецки. Перевести это все мне не удалось. Кроме всяких упреков со стороны тех, к кому я обращался.

– Ха-ха-ха, – поперхнулся глотком пива Балаганов. – Такая же история и у меня, мой дорогой учитель автоделу. Одни неприятности и никакого толку. А с одним чуть было до драки не дошло.

– Оно понятно, – хмыкнул Ада и смахнул с усов пену.

Старший и младший брат закончили этот вечер в пивной, делясь между собой неудачами, критикуя тех, к кому они обращались, и талантливо копируя ответы их.

– Шифровками занимаетесь, товарищ? – повторял благодушно Козлевич и смеялся, прихлебывая пиво.

– А один дурило… – заливался смехом бывший уполномоченный по копытам, – «Не приставай, лишенец», а я ему…

– Гимназии не кончали, греческому и латыни не обучались… – вторил ему Адам.

– Еще один… «Чего канючишь, делать неча?»… Дома Бендер выслушал своих порученцев и сказал:

– Ну что, друзья,… Я тоже не могу похвастать результатом. У меня подобное, как и у вас. Все, – твердо отрубил Остап. – Этот способ перевода я отвергаю. Завтра приступаем к другому методу…

Глава VIII. НЕОБЫЧНАЯ БЕСПРОИГРЫШНАЯ ЛОТЕРЕЯ

Великий затейник до полуночи сидел и старательно перерисовывал из текста записки каждое слово в отдельности. Затем каждое слово, выписанное на восьмушке листа ученической тетрадки, было пронумеровано и закатано в трубочку.

Шура и Адам не сидели без дела и тоже закатывали пустые клаптики бумажек с нулями.

– Пустышек надо как можно меньше, камрады. Перерисовывайте тоже слова из своих фотокарточек, – распорядился Остап.

Когда таких билетиков заготовлено было достаточно, – каждое слово записки было продублировано по нескольку раз, – вся премудрость была ссыпана в большую стеклянную банку из-под томатов и перемешана.

На следующий день, как только открылись магазины, компаньоны, предводительствуемые Бендером, вошли в ближайший магазин под вывеской «Писчие принадлежности».

Были приобретены: три листа ватмана, пузырек туши, плакатное перо с ученической ручкой, кнопки, переводной резиновый штемпелеватель цифр и подушечка с чернилами для него.

Дома Остап спросил Козлевича:

– Когда вы писали на своем самокате «Эх, прокачу», у вас прилично получалось. Вот теперь, на этих листах ватмана вы можете написать текст?

– Что именно писать, Остап Ибрагимович? – скромно спросил Адам Казимирович?

Балаганов заглянул в глаза своего руководителя, чтобы уяснить, что надо написать и для чего.

– Узнаете, Шура Шмидт. Видите почтамт? Марш туда и приобретите несколько десятков конвертов без марок и разных открыток с видами Крыма… Да, поживее, брат Вася.

Все еще не поняв затею Бендера, Балаганов бросился выполнять поручение.

– И несите все домой, Шура! – крикнул ему вслед Остап.

Пляж крымского сезона бурлил. Вдоль моря берег был усеян голыми телами: под зонтами, в шезлонгах, на топчанах, лежаках, прямо на песке. Сюда через узкие ворота двигались два людских потока: один на пляж, другой с пляжа. Вот здесь и преграждали путь пляжникам плакаты.

«Граждане! Беспроигрышная лотерея для знатоков греческого и турецкого языков!» – гласил броско один.

«Остановись! Купил ли ты лотерейный билет?! Может быть, именно в нем твое счастье!» – было написано на другом.

А на среднем, между первыми двумя плакатами:

«Купив лотерейный билет, вы имеете шанс бесплатно съездить в Грецию или Турцию!»

Организатор многообещающего выигрыша Остап Бендер кричал:

– Беспроигрышная лотерея для знатоков греческого и турецкого языков! Играйте, граждане! Игра бесплатная и проводится с целью популяризации языка древнейших культур. Языка, которым разговаривали Гомер и Эсхил, Софокл и Еврипид, Платон и Аристотель. А на турецком разговаривает отец турок Мустафа Кемаль!

Техническому директору вторили его компаньоны с одной и другой стороны плакатов. Если Остап кричал, как декламатор, то его помощники свои призывы читали по бумажкам.

Больше всех привлекал плакат, обещающий бесплатные поездки в Грецию и Турцию. Желающие испытать свое счастье запускали руки в банку, выхватывали трубочку-билетик и, развернув его, пытались прочесть, если там было слово. Морщили лбы, советовались друг с другом и, если могли перевести на русский, подходили к Остапу. Остап тут же, на обороте билета, записывал перевод и по номеру вручал соответствующий выигрыш – конверт с открыткой.

Все шло как нельзя лучше. Люди толпились и разворачивали свои выигрыши. Но билетов-поездок никто не находил.

– Скажите, а эта лотерея кем финансируется? – спросил старикан скрипучим голосом.

– Институтом культуры, – ответил Остап, осмотрев того с ног до его отвислой панамы на голове.

– А может, от «Интуриста»? – прищурился въедливый гражданин.

– А вы греческий или турецкий знаете, папаша, прежде чем задавать вопросы… возьмите и переведите… А вдруг и поедете? – засмеялся Бендер и стоящие вокруг него засмеялись тоже.

– Я в пределах гимназического класса, граждане… И все же, откуда эта лотерея? – допытывался любопытный «папаша».

– Оттуда, откуда надо, – начал терять терпение Остап.

– И все же, может, от самой Греции и Турции? – не унималась панама.

– Я же вам сказал, переводите и идите на пляж или с пляжа! – повысил голос проводник необыкновенной лотереи. И вновь провозгласил свой призыв участвовать в розыгрыше, Въедливый владелец отвислой панамы, так и не узнав истоков странной лотереи и что-то бормоча себе под нос, наконец, удалился.

– Шура, Адам, руководите здесь, мне необходимо окунуться после таких знатоков языка древней культуры, – пошел к морю Остап.

Балаганов и Козлевич читали свои призывы в унисон и старательно записывали слова перевода, если таковые были.

Освежившись в теплом море, Бендер поспешил к своему предприятию. Не доходя десятка шагов до своих рекламных листов и заветной стеклянной банки с билетами, стоящей на фанерном ящике, он остановился как вкопанный и присвистнул.

Возле его компаньонов, среди прочих игроков, стояли два милиционера.

Бывший сын лейтенанта Шмидта и непревзойденный автомеханик что-то мямлили в ответ на вопросы представителей власти.

Бендер подумал: «Сейчас наговорят черт знает что…», – тут же ринулся на помощь своим коллегам:

– Позвольте, позвольте, граждане, – Остап деловито протолкался к лотерейному ящику. И к милиционерам: – Я слушаю вас, товарищи, прошу брать билетики и переводить! Возможно, как раз вам и удастся поехать в Грецию или Турцию! Эти сказочные страны…

– Я спрашиваю, патент или какое разрешение имеется? – перебил его старший милиционер. – Мы не переводить…

– Конечно, имеется, товарищи! А как же! В «Интуристе». А патент не требуется, товарищи. Лотерея безналоговая, так как бесплатная, вот читайте, – указал Остап на плакат.

Милиционеры переглянулись и старший промямлил:

– Все равно…

– Прошу по билетику, товарищи, – любезно поднес стеклянную банку к ним Бендер, – Испытайте счастье, товарищи, – елейным голосом пригласил он. – Для вас и без перевода можно.

– А что… – запустил руку в банку старший.

– И мне можно? – спросил и второй.

Остап взглянул на их развернутые билеты с номерами и провозгласил:

– Выигрыши: сто девятый и семнадцатый! Посмотрим… – он отыскал среди стопки конвертов нужные проштемпелеванные чернильными номерами. – Посмотрим… – и показал сгрудившимся вокруг милиционеров пляжникам открытки, извлеченные из этих конвертов.

Милиционеры взяли свои выигрыши и с довольными лицами удалились. А младший даже еще раз заглянул в свой конверт: нет ли там еще чего-нибудь.

– Ой, командор, – зашептал на ухо Бендеру бывший допровец, – если по справедливости, то меня почему-то в мандраж кинуло от этих легавых.

– Вы опять за свое, Шура, – упрекнул в ответ Остап. – Дело у нас вполне легальное…

Козлевич молчал, даже и не призывал больше граждан испытать свое счастье – бесплатно отправиться в Грецию или Турцию.

И Бендер, чтобы восстановить прежнее настроение своей команды, начал еще более активно декламировать призыв.

– На счастье, на счастье вам, на счастье… – закричал вдруг по-петушиному бывший уполномоченный по рогам и копытам, поднося билетную банку к стоящим гурьбой пляжникам.

Многие хотели играть «на счастье», но греческого и турецкого не знали. А один загорелый пожилой в очках и в соломенной шляпе громко скептически ответил:

– В совдепии русского не знают, а вы греческого, турецкого там…

– А ты знаешь? – набросился на него парень с фиолетовыми наколками на черном от загара теле. – Знаешь, я тебя спрашиваю?

Но соломенная шляпа с очками постаралась ретироваться от такого вопроса.

– Мочи, мочи десять узлов в час, буржуй недорезанный! – прокричал ему вдогонку наколыцик.

– Спокойно, спокойно, товарищи, кто знает, не знает, прошу играть, граждане! – призывал Остап.

– Только здесь, только здесь, беспроигрышная лотерея! – провозгласил уже успокоившийся от вопросов милиционеров Козлевич.

– Что, потеря духа, Адам Казимирович? – посмотрел на него технический директор. – Ко всякому надо быть готовым, не сразу Москва строилась, как говорил мой приятель Аркаша Нос.

И команда перевода продолжала работать до позднего вечера. До того времени, когда с пляжа уходили последние наиболее завзятые пляжники, а на пляж шли парочки уже с другой целью.

– Все, сворачиваемся, – распорядился, наконец, Бендер.

И необыкновенная беспроигрышная лотерейная игра также неожиданно исчезла, как и появилась. В первый день ее работы у пляжа компаньоны получили по десятку переводов каждого греческого и турецкого слова из загадочной записки старшего помощника капитана «Тринакрии».

И снова великий искатель миллионов до глубокой ночи складывал слова по номерам, как первоклассник – картонки разрезной азбуки, выясняя желанный текст «шифровки».

Утром Остап ходил по комнате и говорил с чувством удовлетворения:

– Как я перечислил, детушки, в нашем активе имеются три служанки и бывший служака дома Романовых. А теперь, благодаря нашей лотерее самобытных переводчиков единоличников, у нас появились новые кандидатуры: дворцовый фотограф Мацков, адрес которого неизвестен, штабс-ротмистр Ромов, поручики Шагин, Крылов, служившие в Алупкинской пограничной зоне и графский садовник Егоров… Но, граждане-господа искатели, мы все же продолжим поиск, вначале через горничных. У них, возможно, узнаем адреса и других… – помолчал Остап и медленно проговорил: – Если они живы.

– Да, прошло более десятка лет, Остап Ибрагимович, – встал и вновь присел на краешек стула Козлевич.

– От горничной, может быть, и узнаем, командор, – выглянул во двор Балаганов. – А погодка сегодня не пляжная, друзья…

Остап подошел к открытой двери комнаты, и некоторое время смотрел во двор. Ветер гнул деревья, солнца не было, с моря тянуло свежестью. – Да, вчера погода благоприятствовала нашему предприятию. Собирайтесь, Шура Шмидт, делаем визит к первой горничной, – сказал он.

И Остап в сопровождении Балаганова отправился к первой из трех горничных графини Воронцовой-Дашковой – Софье Павловне. Адрес ее был получен в Севастополе от Анны Кузьминичны.

К компаньонам вышла очень опрятная, средних лет женщина. На ней было ситцевое платье, передник, отделанный кружевами и, как ни удивительно, белоснежный накрахмаленный чепец на голове. Глядя на нее, можно было поду мать, что она и сейчас служит горничной в графских покоях.

– Чем могу служить, судари? – тихим голосом спросила она, внимательно смотря на гостей карими глазами.

Бендер привычно представился газетчиком, а Балаганов, тряхнув своими кудрями, назвался представителем радиокомитета. Остап сказал, что они готовят статью и репортаж о графе Воронцове, о его дворце, о его заслугах в вопросах отечественной культуры, просвещения народов.

– Нас также интересуют сведения, сударыня… – Бендер сделал упор на обращение «сударыня», – интересует также судьба наследников графа… последней владелицы дворца в Алупке графини Воронцовой-Дашковой, – с обворожительной улыбкой смотрел на хозяйку Остап, слегка наклонив голову набок.

– Странно, судари, весьма странно, – сжала руки горничная под передником. – Удивительно, что Советская власть проявляет интерес к графу Воронцову и его наследникам. Впрочем, можно понять, ведь граф очень много сделал для обустройства Таврического края, создания дворцов и других предприятий. Заслуги его несомненны. Так, что вас интересует конкретно, судари? Прошу вас, проходите, присаживайтесь.

Компаньоны вошли в комнату и скромно присели на простенькие стулья. Комнатка была небольшая, скромно и просто обставленная. Так же, как и многие другие подобные комнаты жителей курорта.

– Прежде всего, сударыня, мы передаем вам привет от вашей коллеги Анны Кузьминичны из Севастополя. Мы беседовали с ней и брали у нее интервью. Материалом для статьи и радио мы постепенно обогащаемся. Но нас очень интересует последняя наследница – графиня Воронцова-Дашкова. Ведь вы же были возле нее, когда она покидала дворец?

– Да, судари, я там была и была еще некоторое время до национализации Воронцовского дворца. Известно ли вам, судари, что там сейчас музей?

– Да, сударыня, известно, – ответил с неизменной своей улыбкой Остап.

– Что я могу сказать… – помолчала немного хозяйка. – И графиня, и мы прислуга, разумеется, не думали, что Врангелю вскоре придется покидать Крым. А вместе с ним и дворянам. Особенно такого высокого происхождения, как наша графиня. Это произошло неожиданно не только для Елизаветы Андреевны, но и для нас.

– Простите, а кто такая Елизавета Андреевна? – спросил Остап.

– Как – кто? – удивленно посмотрела на Бендера женщина. – Графиня Воронцова-Дашкова, судари.

– Простите, совсем выпало из головы… – постарался как-то исправить свою оплошность Бендер-«газетчик».

– Да, судари, все произошло так неожиданно, как я уже говорила… Приплыл катер к Чайному домику…

– Чайному домику? – удивленно спросил Балаганов.

За этот вопрос Остап пригвоздил его к стулу строгим взглядом, но хозяйка пояснила:

– Это строение на берегу моря, судари-товарищи. В былое время там владельцы дворца и их гости пили чай после купания и отдыхали, как им положено было. Да… Но, я вижу, вы совсем не подготовлены своими знаниями для газеты и радио, уважаемые господа-товарищи.

– Разумеется, высокочтимая сударыня, и поэтому мы у вас, чтобы восполнить этот пробел, – высокосветски склонил голову Бендер и лучезарно улыбнулся.

– Приплыл катер, как я сказала, и графиня Воронцова-Дашкова в сопровождении морских офицеров поплыла к военному кораблю, который ожидал ее, и отбыла на нем за границу. Но куда, мне, судари, неизвестно.

– Да, уважаемая сударыня, мы так и предполагали. Но внезапно, не внезапно, а кое-какие приготовления графини перед отъездом все же были? Ведь она была информирована о положении дел на фронте?

– Мне неизвестно. Но все же могу предположить, что Елизавета Андреевна знала о своем отъезде. Так как незадолго до этого по ее приглашению во дворце поселился гостем штаб-ротмистр Ромов, а с ним и два его поручика… – замолчала Софья Павловна, затем промолвила: – Один из них собирался обвенчаться с одной девушкой, из прислуги…

Бендер отметил, что последние слова хозяйка произнесла как-то жалобно, как будто вспомнив что-то личное и очень грустное… И Остап подумал: «Уж не собирался ли тот поручик обвенчаться именно с ней?» Но сказал:

– Очень интересно. А кто этот штабс-ротмистр? Что его приняли во дворце?

– Он являлся начальником прирубежного морского участка, где расположен дворец. Нам, прислуге, было неведомо, с какой это стати офицеры не только гостили, но и проживали какое-то время во дворце. И все же, как я полагаю, с помощью их какие-то приготовления к отъезду графини все же делались.

– Нам известно, сударыня, что графиня Воронцова-Дашкова, чтобы не оставлять вражеской стране, то есть Советам, все золото, серебро и другие ценности, готовила… но оставила их, – взглянул Бендер на своего компаньона-единомышленника.

Балаганов неотрывно смотрел на руки хозяйки, которые она почему-то старалась держать под передником. И когда она на какой-то миг выдернула руки, чтобы поправить чепец, Остап понял, почему тот так смотрел на них. На среднем пальце правой руки горничной красовался золотой перстень с бриллиантом. «Ага, – мысленно отметил он, – бедная горничная с таким перстнем? Ну нет, она явно не все рассказывает».

– Вот, что я могу сообщить вам, судари-господа, – и тут же поправила сказанное, – товарищи, что я могу поведать о моей бывшей госпоже.

– Но ходят слухи, что все золото и серебро по указанию графини было спрятано перед ее отъездом в каком-то тайнике. Что вам известно об этом? – спросил Остап. – Мы хотели бы заинтриговать наших читателей и слушателей, сказав им об этом.

– О, господи, уважаемые товарищи, об этом мне как раз ничего и неизвестно. Слухи всегда есть слухами. Им верить нельзя. И если у вас нет больше ко мне вопросов, то позвольте вам сказать, что мне пора. Я служу снова горничной, но не во дворце, разумеется, а в гостинице «Мариино». Без работы сейчас нельзя получать хлебную карточку.

– Да, это так, сударыня. Ну что ж… – не спешил вставать великий психоаналитик. – Благодарю, вы так любезны…