Текст книги "Война глазами дневников"
Автор книги: Анатолий Терещенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Часть II.
Взгляды танкового стратега на войну
Молниеносные войны с Россией обречены на поражение любого ее противника…
Гейнц Гудериан
Думается, Гейнц Вильгельм Гудериан (1888–1954), «быстроходный Гейнц», «Гейнц – ураган» или «танковый Бог», как его величали в вермахте, тоже вел записи дневникового характера. Именно ими он и воспользовался для написания мемуарных книг «Воспоминание Солдата», «Опыт войны с Россией» и множественных статей и монографий о минувшей войне.
Гудериан хорошо знал историю России. Будучи полковником рейхсвера Веймарской республики Германии, он неоднократно приезжал в середине 1920‐х годов в Казань для инспектирования процесса обучения своих воспитанников. Сначала в автомобильной, а потом в танковой школе под названием «Кама». Он еще тогда справедливо и пророчески считал, что блицкригом Россию не одолеть не только из‐за огромных просторов страны и плохой дорожной сети, но прежде всего ресурсной мощи ее недр и промышленности. Сюда он добавлял и климатические условия, неприхотливость русского солдата, его упорство и стойкость, эффективность развития плановой экономики страны, особенно в военное время.
По его мнению, именно оценка плановости экономического развития положительно повлияла на скорость и масштабность мобилизационных возможностей Советского Союза. Немаловажную роль он отводил и роли идеологической подготовки советских воинов.
Немецкий генерал, с одной стороны, восхищался культурой России, а с другой – мечтал поработить ее. Уже после войны он скажет, что Россию не удалось одолеть ни Карлу XII, ни Наполеону, ни Гитлеру. Покидали их армии российское пространство битыми, оставляя на русских землях миллионы погибших своих солдат и офицеров.
Как видит читатель, слова танкового стратега, одного из пионеров моторизованных способов ведения войны, родоначальника танкостроения в Германии, изобилую откровениями.
Это был главный противник для войск сначала Юго‐Западного фронта, а потом и 50‐й армии РККА и всего Брянского фронта осенью 1941 года. Да что там говорить об отдельной армии, он представлял серьезную угрозу и другим нашим фронтам, оборонявшим столицу.
«В ночь с 6 на 7 октября, – писал Гудериан, – выпал первый снег. Он быстро растаял, и дороги превратились в сплошное месиво. Наши танки двигались по ним с черепашьей скоростью, причем очень быстро изнашивалась материальная часть. Люди изнемогали и замерзали…»
Но следует учитывать, что непогода в одинаковой степени поразила и другую сторону – воинов Красной армии. Они тоже испытывали аналогичные трудности, в том числе и с обмундированием. Спасала советского солдата традиционная теплая суконная шинель, летом носимая в скатке, а в холодное время спасавшая от морозов.
Были у нацистов и другие проблемы. Так, Гудерин отмечал, что он повторно обратился в Берлин с просьбой о доставке зимнего обмундирования:
«Но нам ответили, что оно будет получено своевременно, и нечего об этом излишне напоминать. После этого я неоднократно напоминал о необходимости прислать зимнее обмундирование, но в этом году оно так и не было мне доставлено».
Первые осенние холода – предвестники зимы больно ударили по незваным пришельцам – тевтонцам ХХ столетия. Советские воины, есть смысл повторить еще раз, наши отцы и деды были поставлены природой в одинаковые условия с противником. Но справлялись лучше. Выходит, они были более закаленные и неприхотливые, а также о них лучше позаботились вещевые службы тыла РККА.
***
2‐я танковая группа в составе группы армий «Центр» начала Восточную кампанию охватом Бреста с севера и юга. В боях против Красной армии летом 1941 года тактика блицкрига имела феноменальный успех. Враг быстрыми темпами продвигался на восток России. Но стратегия молниеносной войны для Гитлера и его генералов в конце концов оказалась авантюрой.
А пока, действуя путем прорыва и охвата танковыми клиньями, немецкие войска стремительно продвигались вперед. 28 июня пал Минск. Ровно через месяц – 28 июля – гитлеровцами был взят Смоленск.
Западный фронт РККА потерпел поражение. Именно в это время у Гитлера от радости скоротечных побед «в зобу дыханье сперло». Он отдал приказ вместо стремительного наступления на Москву развернуть танки Гудериана на юг – на Киев.
Он устремился за кровью войны – нефтью Кавказа!
3‐я танковая группа Гота была передана группе армий «Север» – генерал‐фельдмаршалу Вильгельму фон Леебу – для наступления на Ленинград. Выполняя приказ фюрера, танковая армада Гудериана с 28 августа устремились на юг.
Советские войска Брянского фронта пытались фланговыми ударами разгромить 2‐ю танковую группу в ходе Рославльско‐Новозыбковской операции, создав опасную угрозу, но Гудериан сумел частью сил остановить этот удар, продолжив выполнение основной задачи.
15 сентября части 2‐й танковой группы соединились восточнее Киева. В результате в «Киевский котел» попал весь Юго‐Западный фронт (ЮЗФ) Красной армии. При попытках вырваться из окружения погиб командующий ЮЗФ Герой Советского Союза генерал‐полковник Михаил Петрович Кирпонос. А через несколько дней пали смертью героев начальник штаба фронта генерал‐майор Василий Иванович Тупиков и руководитель военной контрразведки комиссар госбезопасности 3 ранга (генерал‐лейтенант – Прим. Авт.) Анатолий Николаевич Михеев.
Зима приближалась ранняя, с морозами и метелями.
По словам Гудериана, русская пехота отчаянно наступала с фронта. И советские танкисты кое‐чему уже научились:
«Тяжесть боев постепенно оказывала свое влияние на наших офицеров и солдат. Генерал фон Гейер снова обратился ко мне с просьбой ускорить доставку зимнего обмундирования. Не хватало прежде всего сапог, нательного белья и носков. Серьезность этого сообщения заставила задумываться. Поэтому я решил немедленно отправиться в 4‐ю танковую дивизию и лично ознакомиться с положением дел.
На поле боя командир дивизии показал мне результаты боев 6 и 7 октября, в которых его боевая группа выполняла ответственные задачи. Подбитые с обеих сторон танки еще оставались на своих местах. Потери русских были значительно меньше наших потерь… Приводил в смущение тот факт, что последние бои подействовали на наших лучших офицеров.
Но зато в главном командовании сухопутных войск и в штабе группы армий царило приподнятое настроение. Именно в этом проявилась пропасть между взглядами высшего командования и нашими, хотя в тот период 2‐я танковая армия ничего не знала о том, что высшее командование так сильно опьянено нашими победами».
После «опьянения победой» возникает всегда чувство великой потери: наш враг мертв! Как говаривал Ежи Лец, опьянение победой подчас переходит в алкоголизм. Такому человеку или коллективу присуща эйфория. Но самое жесткое похмелье приходит от опьянения коллективным единодушием.
Окопные солдаты и офицеры вермахта лучше знали реалии фронтового быта и тоньше улавливали перспективу дальнейшего развития той или иной операции, чем в генштабе сухопутных сил вермахта и штабе группы армий «Центр».
Гудериан смело докладывал Гитлеру о переменах в тактике и стратегии советского командования и его войск, особенно бронетанковых. К ноябрю 1941 года он фиксирует мысль на таком повороте: превосходство материальной части наших танковых сил, имевшее место до сих пор, было отныне потеряно и перешло к противнику. Тем самым исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех.
16 декабря Гудериан встретился в Орле с главным адъютантом Гитлера и начальником кадрового управления вермахта, генерал‐лейтенантом Рудольфом Шмундтом. Он обрисовал ему серьезность обстановки и просил доложить об этом фюреру. Гудериан надеялся, что в течение ночи Гитлер вызовет его к телефону, чтобы дать ответ на предложения, которые он передал через адъютанта. После отлета в Берлин Шмундта Гудериан не спал ночь – одолевали сомнения в правильности некоторых установок Берлина. Он вспоминал в одной из своих книг:
«Ночь я провел без сна, ломая голову над тем, что я еще мог предпринять для того, чтобы помочь моим солдатам, которые оставались совсем беспомощными в условиях этой безумной зимы. Трудно даже себе представить их ужасное положение, Работники верховного командования, которые ни разу не были на фронте, не в состоянии представить себе истинного положения войск. Они все время передают по телеграфу одни лишь не выполнимые приказы и отказываются удовлетворить все наши просьбы и выполнить наши предложения».
Вот и Гудериан, проклиная русскую морозно‐метельную зиму, хотел обвинить подмосковную погоду в своей неимоверной жестокости. Но в таких же, есть смысл повториться, условиях находились и наши воины. Гудериан предлагал Гитлеру организовано отойти на зиму, перейдя к обороне, отсидеться в окопно‐блиндажных условиях, а весной снова перейти в контрнаступление. Другого выбора танковый маэстро не видел.
Вот их диалог:
Гитлер: – Нет, это я запрещаю… В таком случае вам придется зарыться в землю и защищать каждый квадратный метр территории!
Гудериан: – Зарыться в землю мы уже не можем, так как земля промерзла на глубину от одного до полутора метров, и мы со своим жалким шанцевым инструментом ничего не сможем сделать. Саперные лопатки гнуться и ломаются.
Гитлер: – Тогда вам придется своими тяжелыми полевыми гаубицами создать воронки и оборудовать их как оборонительные позиции. Мы уже так поступали во Фландрии во время первой мировой войны.
Гудериан: – В период первой мировой войны каждая наша дивизия, действовавшая во Фландрии, занимала фронт шириной четыре‐шесть километров и располагала двумя‐тремя дивизионами тяжелых полевых гаубиц и довольно большим комплектом боеприпасов. Мои же дивизии вынуждены каждая оборонять фронт шириной в двадцать‐сорок километров, а на каждую дивизию у меня осталось не более четырех тяжелых гаубиц с боекомплектом в пятьдесят выстрелов на каждое орудие.
Если я использую свои гаубицы для того, чтобы сделать воронки, то с помощью каждого орудия я смогу создать только пятьдесят мелких воронок, величиной в таз для умывания, вокруг которых образуются черные пятна, но это ни в коем случае не составит оборонительной позиции!..
Придерживаясь такой тактики, мы уже в течение этой зимы вынуждены будем пожертвовать лучшей частью нашего офицерского и унтер‐офицерского корпуса, а также личным составом, пригодным для его пополнения, причем все эти жертвы будут напрасными и, сверх того, невосполнимыми.
Гитлер: – Вы полагаете, что гренадеры Фридриха Великого умирали с большой охотой? Они тоже хотели жить, тем не менее, король был вправе требовать от каждого немецкого солдата его жизни. Я также считаю себя вправе требовать от каждого немецкого солдата, чтобы он жертвовал своей жизнью.
Гудериан: – Каждый немецкий солдат знает, что во время войны он обязан жертвовать своей жизнью для своей родины, и наши солдаты на практике доказали, что они к этому готовы. Однако такие жертвы нужно требовать от солдата лишь тогда, когда это оправдывается необходимостью. Полученные мною указания неизбежно приведут к таким потерям, которые никак не могут быть оправданы требованиями остановки…
Гитлер: – Мне известно, что вы болеете за дело и часто бываете в войсках. Я признаю это достоинство за вами. Однако вы стоите слишком близко к происходящим событиям. Вы очень сильно переживаете страдания своих солдат. Вы слишком жалеете их. Вы должны быть от них подальше. Поверьте мне, что издали лучше видно…
После этой беседы Гитлер сказал Кейтелю:
– Нет, этого человека я не переубедил!
Гудериан понимал, что иллюстрировать фюреру в диалоге картину суровой реальности бесперспективно. Он ее не знал, сидя в берлинской канцелярии, как не знало и все его ближайшее окружение.
«Да, даже если все держаться одного мнения, – подумал танковый стратег, – все могут ошибаться».
Он мало знал настоящих бунтарей, готовых умереть за свои убеждения. А еще он знал о мстительности и злопамятности Гитлера. И она скоро проявилась. Подогрел обстановку генерал‐фельдмаршал Гюнтер фон Клюге, который пожаловался фюреру, что танковый командарм представил ему неверное официальное донесение.
26 декабря 1941 года Гудериан, получив распоряжение фюрера о переводе его в резерв главного командования сухопутных войск, отбыл в Берлин. В тот же день он подготовил прощальный приказ по армии. В нем говорилось:
«Солдаты 2‐й танковой армии!
Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами освободил меня с сегодняшнего дня от командования.
Прощаясь с вами, я продолжаю помнить о шести месяцах нашей совместной борьбы за величие нашей страны и победу нашего оружия, я с глубоким уважением помню обо всех тех, кто отдал свою кровь и свою жизнь за Германию.
Вас, мои дорогие боевые друзья, я от глубины души благодарю за все ваше доверие, преданность и чувство настоящего товарищества, которое вы неоднократно проявляли в течение этого продолжительного периода…
Я уверен в том, что вы так же, как и до сих пор, будете храбро сражаться и победите, несмотря на трудности зимы и превосходство противника. Я мысленно буду с вами на вашем трудном пути.
Вы идете по этому пути за Германию!
Хайль Гитлер!
Гудериан».
Он хорошо усвоил аксиому: когда плохая политика ведет к военной катастрофе, обычно обвиняют генералов.
Это был мужественный, образованный и умный генерал – наш враг, полностью преданный не столько нацизму и Гитлеру, сколько Германии.
А еще Гудериан, против брони которого осенью сорок первого сражались воины трагически погибшей 50‐й армии РККА, вспомнил о беседе в городе Орле со старым царским генералом. Тогда он сказал такие слова немцу:
«Если бы вы пришли двадцать лет тому назад, мы бы вас встретили с большим воодушевлением. Теперь же слишком поздно. Мы как раз теперь стали снова оживать, а вы пришли и отбросили нас на двадцать лет назад, так что мы снова должны начать все сначала. Теперь мы боремся за Россию, и в этом мы все едины».
Как никто другой Гудериан понимал – в единстве сила!
Из записей дневника Гельмута Шибеля:
«Во время войны на Восточном фронте я был командиром роты 13‐й танковой дивизии. Я в этой должности испытал все ужасы войны. Войны страшной и длительной, коварной и необъяснимой, волюнтаристской и обманчивой. Войны, на которой происходила утрата человеческого достоинства и способности трезво размышлять. Мозги, бывало, работали меньше, чем эмоции.
Я старался быть объективным в своих оценках как воинов вермахта, так и бойцов Красной армии, отдавая дань храбрости и благородству, независимо от того, кто их проявлял: советский воин или солдат вермахта.
Да, мы верили в скорую победу. Нам ее обещали политики и генералы. В Европе мы быстро управились – победы сыпались на наши погоны, самолюбие и была уверенность, что так же легко мы победим и Советскую Россию. Пропаганда Геббельса нас успокаивала, Провидение Гитлера нас убаюкивало. Мы верили в хорошо накачанные стальные мускулы Третьего рейха.
Победу на Восточном фронте мы видели через жерло танкового ствола. Поначалу все шло хорошо: Прибалтика, Белоруссия, Украина, Западная часть России – высвечивались реалии скорого захвата советской столицы. Москву мы видели в цейсовские стекла биноклей. Но потом в нашей машине что‐то сломалось. Российская пружина трудно, а то и вовсе не поддавалась сжатию. Мы почувствовали ее обратный ход. Под Москвой она стала стремительно расправляться.
И дело тут не только в глиноземной распутице и коварных морозах. Всем воюющим сторонам было холодно и голодно. Значит, Россия лучше подготовилась и с сезонным обмундированием, и питанием. Нам только обещали привезти теплое обмундирования. Командование и пальцем не пошевелило, зная, что эшелоны со спецодеждой стоят уже недели в тупиках. Больше заботилось оно о боеприпасах и боевой технике, а не о солдатах, замерзающих в снегах Подмосковья».
В конце своих дневниковых записей он с горечью произносит:
«У нас украли годы юности. С нами все кончено. Скоро все рухнет, и Третьего рейха никогда не будет».
Немцы проиграли еще и потому, что были необъяснимо жестоки по отношению к командирам и комиссарам, военнопленным и простым гражданам на оккупированных территориях. На звериную жестокость к мирному населению райхскомиссара Украины Эриха Коха фюреру жаловался даже рейхсминистр восточных оккупированных территорий обергруппенфюрер СА Альфред Розенберг.
Он считал, что своими действиями Кох усложняет отношения с украинскими националистами, временными попутчиками нацистов. Более того, создает основу для расширения и углубления процесса советского партизанского движения.
А в это время стремительно шли, ехали на колесах и грохотали гусеницами бронетехники по украинской земле по направлению к Москве в куцых мышиного цвета мундирах, обливаясь потом летом сорок первого года «зольдаты» группы армий «Центр». Они стремились вперед с мыслю фюрера о непременной победе над Россией с обещанием солдатам и офицерам земли под красивые фольварки.
Как говорил поэт:
По выжженной равнине,
За метром метр.
Идут по Украине
Солдаты группы «Центр»…
Они сначала уперлись в Киев, потом в Смоленск. Подкатились на броне к Москве. И тут получился первый облом. Враг был разгромлен на подступах к Москве. А затем случились Сталинградская битва и Курская дуга. Враг стал задыхаться от подзатыльников, откатываясь, яростно сопротивляясь. Трезвомыслящие немцы понимали, что блицкрига не получилось. Красная армия теперь нацелилась на Германию и все быстрее и увереннее катила к Берлину.
Вот и оправдалась «ошибка» Сталина, что Советская армия будет воевать и добивать врага на его же территории!
Из воспоминаний бригаденфюрера и генерал‐майора войск СС Отто Кумма:
«…Отто Кумм с начала войны с Советской Россией командовал 4‐м мотопехотным полком СС «Фюрер» в составе дивизии СС «Рейх».
В начале июня 1941 года полк был доставлен по железной дороге в район польского города Люблин – для обеспечения охраны границы с Россией, как нам сказали. Однако в действительности здесь происходило сосредоточение и развертывание войск, что в сочетании с развертыванием тыловой службы могло означать только подготовку к войне с Россией. Это не могло не вызвать серьезную озабоченность у всякого сознающего свою ответственность здравомыслящего немца.
Принимая во внимание общую военную обстановку, уже тогда нельзя было исключить возникающую для Германии огромную опасность войны на два фронта. Правда, Франция была разгромлена и капитулировала. Но ни в коем случае нельзя было недооценивать военную мощь Англии, для которой усмирение Германии было вопросом жизни и смерти. Чем сильнее становилась Германия, тем большие опасения вызывала ее военная мощь у Англии…
Еще не была известна точная дата начала наступления на Россию, но все очевиднее становилось, что решение уже принято. На рассвете 22 июня 1941 года внезапно начался сильный обстрел из всех калибров дальнобойной артиллерии русских позиций на восточном берегу Буга и в дальнем тылу. Эскадрильи немецких бомбардировщиков и истребителей непрерывными волнами пролетали над расположением полка, который только что получил приказ подготовиться к выступлению. Так началась роковая война с Россией!
Начали поступать долгожданные первые сообщения о том, что русские, занимавшие позиции на берегах Буга, были захвачены врасплох. Сообщалось также об удачной переправе через Буг, о тяжелых боях в Бресте и в его окрестностях, об огромных потерях русских и об их беспорядочном отступлении на других участках фронта.
С большим интересом мы наблюдали за завязавшимися воздушными боями с плохо подготовленными русскими летчиками, и все радовались нашему абсолютному превосходству в воздухе. Повсюду быстро разгорались все новые и новые бои… Мы перешли границу под Брестом. Здесь, в городе, все еще шел бой за крепость, которую героически защищали выпускники русского военного училища, они успешно отбивали все атаки германских войск.
Надежде на быстрое продвижение вперед по шоссе не суждено было сбыться. Оно было в плохом состоянии и к тому же забито колоннами с боеприпасами и марширующими немецкими пехотными дивизиями. На обочинах громоздилось множество подбитых и сгоревших русских танков и автомобилей, нескончаемым потоком по дороге двигались постоянно растущие колонны русских пленных…
При допросе пленных выяснилось, что полку СС «Дер Фюрер» противостояла 100‐я (Сибирская) танковая бригада русских, которая особо отличилась еще во время зимней кампании против Финляндии и относилась к элитным соединениям Красной армии…
Недостроенная оборонительная линия Сталина находилась на восточном берегу Днепра. На западном берегу у русских имелось несколько хорошо укрепленных плацдармов… Завязался ожесточенный, кровопролитный бой, каждую пядь земли приходилось отвоевывать ценой больших потерь. Многочисленные попытки прорвать вражеские оборонительные позиции на высоте 215 в ходе рукопашных схваток потерпели неудачу…
Ретроспектива
Из рассказа Кумма мы узнали, что он видел и как оценивал начало вероломной войны на театре военных действий Белорусского особого военного округа, вскоре ставшего Западным фронтом (ЗФ). Из официальной историографии нам известно, что войска ЗФ, несмотря на мужество и стойкость отдельных частей, подразделений, солдат и командиров, потерпели жесточайшее поражение. Враг стремительно приближался к Киеву и Смоленску. Ставка и Сталин обвинили командование фронтом – командующего генерала армии, Героя Советского Союза Д.Г. Павлова в трусости и неспособности организовать надлежащий отпор внезапно вторгнувшемуся врагу. А ведь вся РККА, сосредоточенная на западных рубежах страны, жила под жестким окриком вождя – не провоцировать немцев никакими приготовлениями к активной обороне. Получилось то, что получилось. Противник быстро сломал сопротивление практически не подготовленных к войне наших частей, потерявших управляемость. Командующего ЗФ Д.Г. Павлова и его штабных командиров по указанию Сталина на основании собранных начальником ГлавПУРА Л.З. Мехлисом «объективных» данных расстреляли.
А теперь, что касается первых боев. В обороне Брестской крепости принимали участие подразделения 6‐й и 42‐й стрелковых дивизий, 17‐го погранотряда и 132‐го отдельного батальона войск НКВД. В результате внезапного нападения в первые часы войны 3,5 тысячи воинов этих формирований были окружены и в дальнейшем образовали гарнизон Брестской крепости, демонстрируя образцы мужества и геройства в защите нашей Родины, о которых говорил эсесовец Отто Кумм.
Кумм упоминает бой русских с немцами за высоту под номером 215. Как не вспомнить слова из стихотворения Михаила Лермонтова «Бородино»: «Изведал враг в тот день немало, что значит русский бой удалый, наш рукопашный бой!..» Драться в рукопашном бою россияне всегда были мастерами. Да, были люди в то время – могучее, лихое племя!!!
Кумм дожил до глубокой старости, но не изменил своего отношения к России, как это сделали другие немцы, в том числе и ряд высоких генералов.
***
Октябрь 1941 года был самым тяжелым и опасным месяцем для советской столицы. Именно в это время в Москве комендант московского Кремля генерал‐майор Н. Спиридонов в докладной записке о подготовке минирования объектов Кремля заместителю наркома внутренних дел, комиссару госбезопасности 3‐го ранга И. Серову докладывал:
10 октября 1941 г. Сов. СекретноЛично№47/14155с
Согласно Ваших указаний о проведении специальных мероприятий по объектам в Кремле:
1) Правительственная АТС на 1500 номеров,
1) Кремлевская АТС на 1000 номеров,
2) Водонасосная станция с артезианской скважиной,
3) Тепловая станция,
4) Элетроподстанция,
5) Бомбоубежище.
Необходимо:
1) Взрыв. веществ 4000 кг
1) Детонаторов Тау‐8 – 500 шт.
2) Детонир. шнура – 3000 шт.
