Текст книги "В чужих не стрелять"

Автор книги: Анатолий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Анатолий Ромов
В ЧУЖИХ НЕ СТРЕЛЯТЬ

1

Собака лаяла зло, с подвыванием.

Дворник Трофимов, нащупав в темноте одежду, встал, чертыхнулся и вышел на улицу. Несмотря на второй час ночи, было светло; собачья конура стояла далеко, наискосок по двору, у самого забора.

– Черти б тебя взяли… Шарик, фу!

Остановившись у конуры, посмотрел на собаку. Огромный пес бурой масти, со свисающим вниз подшерстком, замолчал, но, глядя в пространство, продолжал вздрагивать и тихо рычать. Дворник тронул пса за загривок, недовольно потряс:

– Очумел совсем! Что лаешь? – Всмотрелся в светлую мглу. За большим, изрытым канавами и заросшим бурьяном пустырем привычно темнел корпус электромеханического завода.

– Ну что людям нервы портишь, никого и нет?

Глядя на хозяина, Шарик вильнул хвостом, коротко тявкнул.

– Давай, Шарик, чтоб не было этого больше. Слышишь?

Трофимов оставил пса и, придерживая на ходу штаны, вернулся в свою каморку. Улегся, попытался заснуть – не получилось. Сказал, прислушиваясь к дыханию спящей рядом жены:

– Все ж зря собака лаять не будет.

2

В 1912 году Голодай, северная часть Васильевского острова, представлял собой одно из самых заброшенных мест Петербурга. Отдаленный от Петроградской стороны Малой Невой, а от Васильевского острова речкой Смоленкой, Голодай также был своего рода островом, почти необитаемым. Центр этого островка занимали болота, на западной части размещались керосиновые склады, на восточной, около Немецкого и Армянского кладбищ, – канатная фабрика и Чухонская слобода. Кроме слобожан, работников фабрики, здесь никто не жил.

В два часа ночи 7 июня 1912 года было светло как днем. В тишине ночной белизны вдоль берега Малой Невы, по Пятигорской улице, медленно двигалось ландо. Но вряд ли кто-то мог бы заметить движение экипажа – слобожане спали, гуляющие сюда не заходили, лошадь же, умело придерживаемая вожжами, шла ровно; на ее копыта были надеты специальные резиновые галоши.

В пролетке, тесно прижавшись друг к другу, сидели двое мужчин во фраках и котелках. Одному было около тридцати, второй, сухопарый, с подстриженной щеточкой светлых усов, державший вожжи, казался постарше. Оба сосредоточенно следили за дорогой и молчали.

Лошадь остановилась возле высокого забора. Из калитки выглянул сторож.

– Чего надо, господа?

Старший поднял палец к губам, зашипел:

– Тс-с… Не узнал? Я же тебя предупреждал…

– А-а. Да, да, признал, простите, господин хороший. – Сторож замялся, не зная, что сказать еще. – Сослепу-то не увидел. Так вы что, это… С дамами?

– С дамами, с дамами. – Старший быстро сунул сторожу рубль. – Только тише. Сядь на облучок, покажешь, как проехать.

– А где дамы-то?

– Они ждут… В другом экипаже, тут, неподалеку.

Сторож помедлил и, решившись, вышел к пролетке.

– Ладно уж. Хорошо-с. Покажу, как не показать. – Подобрав плащ, уселся. Молодой достал из кармана кастет, примерился – и коротким рассчитанным движением ударил сторожа по затылку. Тот дернулся, вяло осел; старший ловко подхватил тело, не давая сползти. Поднял вожжи – и вороная развернулась и двинулась назад по дороге, ведущей в центр голодаевских болот.

Вскоре старший остановил кобылу. Зеленая вода подступала здесь к самой дороге. Молодой спрыгнул с подножки, вдвоем они осторожно сняли тело и, привязав к ногам две чугунные гири, столкнули в воду. Снова уселись в пролетку, и старший тронул вожжи.

3

Еще через три дня в Петербурге, на Московской заставе, вспыхнул крупный пожар. Пожар был из тех, которые входят потом в городские хроники; горел электромеханический завод фирмы «Н. Н. Глебов и K°». Там, где стояли штабеля бочек с варом, обмоточным материалом и нефтью, огонь временами поднимался вверх до десяти метров. Сторож, работавший здесь недавно, вторую неделю, так и не смог объяснить, откуда появились первые языки пламени. Были вызваны пожарные; надо сказать, подъехали они довольно быстро. Команда тут же приступила к тушению, но практически ничего нельзя было сделать: рухнула крыша. К трем часам утра от завода «Н. Н. Глебов и K°» ничего не осталось – только слабо дымились голые стояки стен.

За пожаром наблюдали почти все обитатели соседних домов. Многие из них вышли на улицу, высыпали и жильцы дома, в котором дворничал Трофимов. Жильцы тревожно хмурились, наблюдая за догоравшим заводом. Только сам Трофимов, присев на корточки, плакал. Голова лежащего у забора пса была разбита, но приподнявшиеся губы, обнажив бессильные теперь клыки, казалось, все еще угрожают кому-то.

4

Петербургский адвокат Арсений Дмитриевич Пластов вернулся с обычного утреннего променада. Открывая дверь с медной табличкой: «К. с. А. Д. Пластов, присяжный поверенный», он усмехнулся. Когда-то этот адрес на Моховой, 2, и медная табличка были известны многим, теперь же о них постепенно начинают забывать. Сам же он, тридцатишестилетний Арсений Пластов, за эти годы карьеры так и не сделал, остался все тем же «к. с.» [1]1
  «К. с.» – коллежский секретарь, чин X класса, соответствующий военному чину «штабс-капитан».


[Закрыть], адвокатом без клиентуры, но зато остался честным. Пластов считал, что иначе нельзя, и вместе с другими подписал петицию против введения военно-полевых судов. [2]2
  После поражения революции 1905 года царским правительством 19 августа 1906 года были введены в чрезвычайном порядке военно-полевые суды, действовавшие вопреки всем юридическим нормам в мирное время. Представителями общественности было направлено в адрес царского правительства несколько петиций с требованием отмены военно-полевых судов как противоправных.


[Закрыть]

Пластов прошелся по кабинету, тронул корешки книг, и в это время раздался звонок.

За дверью стоял хорошо одетый человек среднего роста, лет сорока – сорока пяти, с небольшой русой бородой. Он выглядел уверенным и знающим себе цену; впрочем, в его глазах адвокат уловил растерянность попавшего в беду клиента.

– Меня зовут Николай Николаевич Глебов, я владелец фирмы Глебова. Вы – Арсений Дмитриевич Пластов?

– Совершенно верно. Прошу.

Проходя вслед за гостем в кабинет, Пластов попытался вспомнить все, что читал в последних газетах о случившемся три дня назад пожаре. Как назло, в голове вертелись лишь общие слова: «пожар на электромеханическом заводе» и «миллионный убыток».

– Я весь внимание, Николай Николаевич.

– Прежде всего, Арсений Дмитриевич, хотел бы надеяться, что разговор останется между нами.

– Можете всецело на меня рассчитывать. Я адвокат, и этим все сказано.

– Наверняка вы слышали о пожаре, случившемся на моем заводе в воскресенье. Завод сгорел, его больше не существует. Я хочу получить страховую компенсацию, но обстоятельства подсказывают: без услуг юриста мне не обойтись. В качестве вознаграждения хочу предложить вам три процента от страховой суммы.

Пластов осторожно придвинул к гостю сигары – сам он не курил. Судя по поведению Глебова, дело не простое, раз речь сразу же пошла о вознаграждении.

– Где вы застрахованы? В «Фениксе»? Или в «России»?

– В «России».

– Сумма страховки?

– Полтора миллиона рублей.

Пластов с огорчением поймал себя на том, что высчитывает, сколько составят три процента от полутора миллионов. Сорок пять тысяч рублей. Да, о таких суммах он давно уже и думать забыл.

– Уточним: в каких случаях вы можете получить эти полтора миллиона?

– В страховом соглашении написано: при полной гибели объекта. Точнее: при уничтожении 90 процентов стоимости предприятия.

– И сейчас как раз тот самый случай?

– Да, тот самый. Вот страховой полис… – Глебов достал из кожаной папки полис и положил на стол.

– Кто обычно защищает ваши интересы?

– Контора «Трояновский и Андерсен».

– Сергей Игнатьевич Трояновский один из лучших адвокатов России, и вы отказываетесь от его услуг? Вряд ли кто в нашем корпусе решится перебегать дорогу такому метру. И особенно я.

– Мне рекомендовали вас как смелого человека.

Услышав это, Пластов с иронией подумал: «Милый господин, попали бы вы в мою шкуру». Глебов взял сигару, прикурил, сделал затяжку; после этого некоторое время сумрачно разглядывал корешки книг за спиной Пластова.

– Арсений Дмитриевич, до воскресенья я был богатым человеком, у меня было интересное дело, которое я любил и в котором прекрасно разбирался. Отличные сотрудники, а главное – завод. Созданный собственными руками электромеханический завод. Я ведь не только заводчик, я инженер. Теперь же… Во-первых, пропало все – и дело, и завод. Во-вторых, у страхового общества «Россия» есть серьезные сомнения: был ли этот пожар действительно ненамеренным.

– Они вас официально уведомили об этом?

– Сегодня утром ко мне пришел страховой агент «России». Пока в частном порядке, но он все же предъявил доказательства, что пожар подстроен мною.

– Простите, вы можете мне довериться: а на самом деле?

– На самом деле я не имею к пожару никакого отношения. Не знаю, откуда и как эти доказательства попали в руки страховой компании. Но, насколько я понял, спорить с ними будет очень трудно. Приписать их появление можно только странному стечению обстоятельств, но ясно: для любого суда эти доказательства прозвучат убедительно.

– Что же предлагает «Россия»?

– Мне кажется, они ведут дело к тому, чтобы я добровольно отказался от страховки.

– А если нет?

– Точных намерений «России» я пока не знаю. Но, судя по всему, если я откажусь, они начнут процесс. Ну и – вы ведь знаете, они могут нанять для борьбы со мной лучшего адвоката России. – Глебов осторожно отложил сигару, и Пластов заметил: пальцы дрогнули. – Сразу после визита страхового агента я отправился к своему постоянному адвокату Трояновскому. Конечно, Сергей Игнатьевич уверял меня, что будет драться как лев. Но… когда я попросил Трояновского высказаться откровенно – мы ведь с ним друзья, – он сказал, что на моем месте добровольно уступил бы страховку.

– Он сослался на какие-то причины?

– Нет, не сослался. Но шансов выиграть процесс, как он считает, у нас почти нет. Так что… я стою перед полным фиаско. Если я не получу страховки, мне грозит позор, долговая яма. Это в лучшем случае. В худшем, если докажут преступный умысел, – каторга.

Пластов подошел к окну, глянул на привычно оживленный тротуар Моховой. Дело скользкое, это чувствуется сразу, но ведь впервые за много лет он получает возможность заработать большие деньги. Причем, что самое главное, честно.

– Николай Николаевич, вряд ли я помогу вам больше, чем Трояновский. И потом… если кто-то посоветовал вам прийти ко мне, он наверняка должен был сказать, что… – Пластов поймал взгляд Глебова. Тот закончил за него:

– Что вы не у дел и в черных списках? Да, меня об этом предупредили. Это сделал один из помощников Трояновского, Владимир Иванович Тиргин. Кажется, вы вместе учились?

– Володя Тиргин… Пай-мальчик, не хватающий звезд с неба.

Что это он вдруг вспомнил?

– Тиргин видел, что я в отчаянном положении.

– И это все?

– Думаю, у Тиргина… Как бы это сказать, особое отношение… – Глебов сделал паузу. – Ко мне.

– Что же сказал Тиргин?

– Он целиком согласился с Трояновским, но заметил, что есть последнее, отчаянное средство – ваша помощь. Теперь я вижу – он не ошибся. Кстати, если речь пойдет о гонораре, я мог бы увеличить вознаграждение до пяти процентов.

Пластов на секунду снова повернулся к окну и невольно застыл. Внизу, у одного из подъездов, так хорошо ему знакомых, стоял невысокий человек лет тридцати пяти. Новость: Тиргин никогда не будет прятаться в подъезде просто так. Помедлив, Пластов повернулся.

– Подождем о гонораре. Прежде всего я должен решить для себя, есть ли у меня, а значит, и у вас, хоть какой-то шанс. Отлично знаю: Трояновский никогда не будет ронять марку и отказываться от дела, если есть хоть какая-то надежда на успех. – Он еще раз глянул в окно. Тиргин исчез. Что было ему нужно? Непонятно. Выслеживал? Но в выслеживании Глебова для Тиргина как будто не было никакого смысла. Мелькнуло: Тиргин – ключ к Трояновскому.

– Николай Николаевич, расскажите коротко о так называемых доказательствах страховой компании. – Так как Глебов колебался, Пластов добавил: – Вы понимаете, без них о деле не стоит и говорить?

Владелец сгоревшего завода кивнул:

– Мелких поводов, к которым компания могла бы придраться, немало, я изложу главные. Во время пожара на заводе находился один сторож, что естественно, так как был выходной день. Обычно мои сторожа всегда отлично справлялись с обязанностями. Но на этот раз сторож был, мне кажется, просто пьян. Видите ли, последние несколько лет сторожами у меня работали опытные люди, совершенно не пьющие. Дежурили они через день. Но… за пять дней до пожара одного из них, Ермилова, я уволил. Признаться, сейчас я вижу, что без всяких причин. Как говорится, этот Ермилов попал мне под горячую руку.

– Из главных причин все?

– Да, если не считать покупки семидесяти бочек нефти и, вара перед самым пожаром. Видите ли, нефть входит в состав изоляционного материала для проводов. Эти семьдесят бочек, годовой запас, я, как назло, принял и разместил на заводе в субботу, перед самым пожаром.

– Получается, вы действительно подготовили условия для того, чтобы завод сгорел.

– Получается.

– Из фактов, говорящих против вас, все?

– Как будто все… Естественно, имели место другие мои оплошности, скажем, отсутствие предохранительных противопожарных переборок, большое количество разбросанного по заводу прессшпана, кое-что другое, но это… нужно считать лишь дополнением.

– Да, обстоятельства более чем грустные. – Пластов встал; Глебов поднялся вслед за ним. – Думаю, Трояновский прав, серьезный юрист вряд ли возьмется за это дело.

В кабинете наступило неловкое молчание.

– Вы мне отказываете?

– Николай Николаевич, если говорить честно, да, отказываю.

Глебов усмехнулся.

– Что ж. Имею честь.

– Подождите. – Они медленно двинулись к выходу. – Если вы дадите мне некоторое время на размышление, не исключено, что я все-таки за него возьмусь.

Глебов остановился у двери, взял шляпу.

– Что значит «некоторое время»?

– Ну, допустим, день, два.

– Что ж… У меня нет другого выхода.

– Понимаю… В «России» пока ничего не говорите. Скажите: вам нужно подумать. Постарайтесь как можно дольше оттянуть момент решительного разговора. Я же… Я позвоню вам в самое ближайшее время. – Пластов щелкнул замком, приоткрыл дверь. – Скажите, кому из людей на заводе вы могли бы доверять?

– Каждому.

– Так не бывает.

Глебов задумался, достал из кармана глянцевую тетрадку:

– Возьмите, это рекламный каталог нашего завода. Там вы найдете интересующие вас адреса, телефоны, имена. Если говорить об особо доверенных, я бы назвал директора-распорядителя Гервера, начальника производства Ступака, инженеров Субботина и Вологдина.

– Спасибо. – Пластов спрятал проспект, вышел вместе с Глебовым на лестничную площадку. – Значит, старого опытного сторожа вы выгнали. Откуда взялся новый?

– Его по моему запросу прислала биржа труда – естественно, с рекомендациями. Я очень тщательно подхожу к отбору людей.

– А где сейчас старый сторож… Ермилов, по-моему? – Так как Глебов замешкался, Пластов пояснил: – Я имею в виду, нашел ли он другую работу?

– Думаю, нашел… Это был человек толковый и дельный. Сейчас я уже жалею, что выгнал его.

– Но где он и что с ним, вы не знаете?

– Нет. Сами понимаете, мне сейчас не до этого.

– Кто мог бы указать мне его адрес?

– Думаю… Думаю, это знает Гервер, директор-распорядитель.

– Хорошо. О своем решении я вас уведомлю.

Вернувшись в кабинет, Пластов быстро записал в блокнот: «На сегодня: Гервер, Ступак, Субботин, Вологдин». Помедлил – и добавил: «Бывш. сторож, Тиргин».

Спустившись во двор с черного хода, Пластов заглянул в дворницкую. К здешнему дворнику он обращался не раз, по поручению Пластова тот ходил и в университет.

– Михеич, выручи, братец? Вот тебе пятиалтынный, сходи-ка в университет? Ты ведь комнату пятикурсников знаешь? Там ночует Хржанович, попроси передать – пусть сегодня-завтра заедет ко мне.

После этого Пластов поехал к Московской заставе. Пока мимо ползли дома Литейного и Владимирского проспектов, а потом Загородного и Забалканского, внимательно просмотрел рекламный проспект завода «Н. Н. Глебов и K°». Четыреста рабочих, средняя стоимость продукции триста тысяч рублей в год, традиционное производство – оборудование для силовых и осветительных станций, электромашины, небольшие генераторы; в последнее время завод стал осваивать выпуск пускорегулирующей аппаратуры. В трамвае он встал у окна на задней площадке и, проезжая место в начале Забалканского проспекта, где раньше тянулось саженей на сто предприятие Глебова, хорошо разглядел то, что осталось от бывшего электромеханического завода. Часть лежащей на земле крыши, разбросанное и покрытое копотью оборудование… Нет никакого сомнения – завода Глебова больше не существует. Трамвай шел медленно, и Пластов успел рассмотреть окружавшие заводскую территорию дома и тянувшийся слева от завода изрытый канавами и ямами, заросший кустарником пустырь. Место пожара окружало веревочное ограждение; большинство прохожих сейчас шли мимо, не задерживаясь.

Трамвай остановился далеко от заводской территории, и Пластову пришлось идти пешком. Он не спеша прошел мимо пустыря, внимательно разглядывая тянущиеся вдоль бывших зародских стен рытвины, слежавшиеся глыбы, сухой выветрившийся суглинок и покрывающий его бурьян. Пустырь как пустырь, и все же Пластов подумал: если допустить, что кто-то захотел бы ночью незаметно подойти к заводу, самым удобным было бы подойти именно отсюда. Вглядевшись в непроходимые дебри кустарника, скрывающие застарелые кучи мусора, добавил: для этого надо было бы также обладать ловкостью и сноровкой.

Рабочие, разбиравшие завалы, не обратили на него никакого внимания. Они выполняли указания человека в белой инженерской тужурке. Пластов коснулся шляпы:

– Прошу прощения. Меня зовут Арсений Дмитриевич Пластов. Я хотел бы видеть кого-либо с завода Глебова. Я адвокат и, может быть, буду защищать интересы вашей фирмы.

Человек в тужурке повернулся:

– Начальник производства Федор Илларионович Ступак. Что именно вас интересует?

– Все, что вы знаете о пожаре.

– Завод сгорел быстро. В шесть утра в воскресенье мне позвонил Субботин, наш инженер. В половине седьмого я был на месте. Конечно, все уже сгорело. Оставалось только подсчитывать потери, чем я и занялся. С теми, кто успел подъехать.

– Таких было много?

– Некоторая часть рабочих, матросы.

– При чем здесь матросы?

– По просьбе Морского ведомства завод в последнее время выполнял некоторые заказы для флота.

– Если это представляет военный секрет, вы можете не говорить, но… Мне хотелось бы знать, что это были за заказы?

– Инженер Вологдин на испытательной станции модернизировал генераторы для радиостанций учебно-минного отряда.

– Удалось что-то спасти?

– Все самое ценное сгорело. Остался десяток пригодных к реконструкции динамо-машин, одну из них я и пытаюсь вытащить. Морякам повезло еще меньше – они обнаружили лишь три генератора с более или менее сохранившейся обмоткой. Извините, я спешу.

– Ради бога, еще минуту. Чем вы можете объяснить возникновение пожара?

– Думаю, могло произойти самовозгорание. Погода стояла сухая. Сторож свою вину категорически отрицает, да и поджог завода не имел для него никакого смысла.

– Как будто он работал на заводе недавно?

– Около недели.

– Как я слышал, старого сторожа директор уволил без всяких причин?

– Не знаю, но могу заверить – вряд ли, Глебов отнюдь не сумасброд. Впрочем, о причинах спросите лучше Гервера, директора-распорядителя.

– Глебов сказал мне, что Гервер может указать и адрес бывшего сторожа?

– Видите дом за пустошью? Не знаю, как сейчас, но раньше сторож жил там. Попробуйте спросить Ермиловых, дворник наверняка знает.

– Спасибо. Последний вопрос: кому принадлежит этот участок земли? Пустующий.

– Городским властям. Знаю, Николай Николаевич мечтал начать строительство нового цеха, и несколько раз заходил разговор о приобретении участка. Но каждый раз выяснялось, что сделать это по каким-то соображениям городского начальства не так просто. – Ступак развел руками, – Извините, меня ждут рабочие.

Спустившись в подвал указанного Ступаком дома, Пластов долго стучал в покрытую застарелой коричневой краской дверь. Увидев в открывшейся двери небритое опухшее лицо, спросил:

– Вы дворник?

– Барин, извини… Горе у меня… – Дворник всхлипнул. – За что, главное? Всю голову – вдрызг… Ведь собака, она как человек… А, барин? Разве ж можно? Она ж чувствует… А ей всю голову – вдрызг… Извини уж, барин… Нету теперь Шарика… Нет… Нет сторожа нашего…

Пластов попытался понять хоть что-то в этом бессвязном объяснении. Убили собаку… Сам по себе факт малопримечательный, но все же – этот дом стоит у пустыря, заводская стена рядом. Впрочем, вряд ли в таком состоянии дворник сможет что-то объяснить.

– Когда убили твою собаку?

– Шарика-то? – Дворник не понимал, что кто-то может всерьез этим интересоваться. – Моего-то? Да уж четвертый день, барин, четвертый пошел… В субботу, значит…

– В субботу, говоришь? Как раз когда пожар был?

– Д-да, барин… На воскресенье, в ночь… П-пойду, извини…

– Подожди. Где живут Ермиловы?

– Ермиловы – на третьем этаже, восьмая квартира… – Икнув на прощанье, дворник захлопнул дверь. Решив про себя, что с дворником надо будет поговорить, когда он протрезвеет, Пластов поднялся на третий этаж и позвонил в восьмую квартиру. Открывшая дверь женщина средних лет прищурилась, недоверчиво разглядывая его.

– Что вам? Небось ошиблись, барин?

– Если Ермилов здесь живет, не ошибся.

– Я Ермилова, а зачем он вам? Муж мой в отъезде, уехал на заработки.

– Я адвокат, может быть, я смогу чем-то помочь…

– Не нужно нам помогать, мы не бедствуем… Не нужно, оставьте нас, господин хороший, оставьте… Я все сказала. – Женщина смотрела с вызовом, и Пластов понял: что-то вытянуть из нее сейчас не удастся. – До свиданья, не обессудьте.