Текст книги "Условия договора"

Автор книги: Анатолий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Врач-терапевт портовой поликлиники Гоглидзе. Старший врач портовой санэпидстанции Асатрян. Судовой врач танкера "Кутаиси" Лулуа. Судовой врач пассажирского теплохода "Георгий Гулиа" Челидзе. Трое из этой четверки выходят на днях в загранплавание. Как судовые врачи. Челидзе раньше работал на "Георгии Гулиа" судовым врачом, потом списался на берег, сейчас снова вернулся на прежнее место работы. Гоглидзе же и Асатрян перешли в плавсостав только что. Как объяснили в пароходстве, вынужденно, на подмену, вместо ушедших в отпуск.

– А Лулуа?

– Лулуа пятый месяц в Тихом океане, на рефрижераторе. – Бочаров убрал его фотографию. – Получается, вот наши кандидаты: Гоглидзе, Асатрян и Челидзе.

– Что говорят о них в пароходстве?

– Все трое характеризуются в высшей степени положительно. Другого трудно ожидать. И тем не менее один из них вполне может оказаться Сергеем Петровичем.

– Будем ими заниматься?

– Будем. Сухумцы сейчас по моей просьбе изучают регистрационные книги в сухумских гостиницах, кемпингах, пансионатах и так далее.

– На каких судах эти трое выходят в загранплавание?

– Челидзе – на "Георгии Гулиа". Гоглидзе – на контейнеровозе "Адмирал Сенявин". Асатрян – на пассажирском теплоходе "Аджария".

– Я вот еще что подумал: ведь операцию с "Перстнем Саломеи" Пэлтон и Сергей Петрович должны были обговорить заранее, хотя бы за несколько месяцев. Значит, Пэлтон уже был в Батуми.

– Да, вы правы, надо проверить списки пассажиров предыдущих круизов. Как у вас со временем?

– Могу заняться.

– Спасибо. Свяжитесь с транспортниками, я их предупрежу.

В дверь постучали. Телецкий, войдя в кабинет, сел напротив, доложил:

– Мы с Парулавой наметили ювелиров, которые могли бы изготовить копию "Перстня Саломеи". Думаю, он всех этих ювелиров скоро объедет – с черным футляром. Но боюсь, впустую.

– Почему? – спросил Бочаров.

– Все крупные ювелирные мастера в Батуми – люди официальные. Где-то работают, где-то числятся. Вряд ли кто-то из них рискнул бы взять такой заказ. От такого заказа криминалом несет за версту. Скорее, взялся какой-нибудь высококвалифицированный любитель, не внесенный в официальные списки.

– Что же делать? – поинтересовался Бочаров.

– Дождемся, когда вернется Парулава. Если он ничего не выяснит, у меня просьба к Георгию Ираклиевичу.

– Какая? – спросил я.

– Как вы насчет посещения Замтарадзе? Вместе. Я ведь эксперт, не оперативник. У вас с ней контакт, ну а я – на правах старого знакомого.

– Я не против. Только с какой целью?

– Покажем ей черный футляр. Она женщина мудрая, все поймет без объяснений. Когда-то она знала много скрытых любителей среди ювелиров.

– Договорились. Я сейчас в пароходство, а как только освобожусь – звоню вам. Единственное: кто купит цветы?

– Цветами займусь я. У Марии Несторовны особый вкус, она обожает махровые гладиолусы. Вот я их и подберу.

Футляр

Изучив в пароходстве списки участников прошлогодних круизов на "Дарьяле", я довольно скоро установил: Джон Пэлтон был на его борту весной прошлого года. Занимал ту же самую каюту – люкс-А по правому борту. Единственное отличие: в тот раз Пэлтон был без секретарши. Удостоверив на всякий случай этот факт заверенной выпиской, я позвонил Телецкому:

– Эдуард Алексеевич, я свободен. Как насчет цветов?

– Купил. К тому же вернулся Парулава. Как и ожидалось, поиски оказались безрезультатными. Никто из указанных в списке о таком заказе не слышал.

– Значит, едем к Замтарадзе?

– Сейчас я ей позвоню, вы выезжайте. Встретимся около ее дома.

Как и ожидалось, махровые гладиолусы подкупили и размягчили Замтарадзе. Мария Несторовна с видимым удовольствием ставила их в вазу, долго поправляла букет. Бросив еще раз ласковый взгляд на цветы, выслушала нас, взяла в руки черный футляр. Раскрыла, потрогала обтяжку из серой замши, грустно усмехнулась:

– Крутая вещь – время... Очень крутая.

– Этот футляр вам о чем-то говорит? – спросил Телецкий.

– Увы, Эдуард Алексеевич, о моей юности. Что только я не делала... Элеутерококк, женьшень, дыхание по всем системам, питание по всем системам, личный суперэкстрасенс. Все тщетно. Время уходит, а с ним – и юность. Так вот, дорогие друзья, копию эту сделал не ювелир. Ее сделал великий мастер. Фамилия его Лолуашвили. Зовут Элиа Соломонович.

– Как? – не выдержал я. – Но ведь Лолуашвили – учитель!

– Верно. Он преподавал физику, химию. А в свободное от работы время...

– Выходит, он меня обманул? – Я коротко рассказал Замтарадзе о встрече с Лолуашвили.

– Боюсь, вы недалеки от истины.

Срыв

Услышав условный звонок в дверь, Джомардидзе осторожно подошел к окну. Стал сбоку, проверил – улица пуста. Подошел к двери. Условный звонок раздался снова. Джомардидзе заглянул в глазок. Увидев знакомый силуэт, облегченно вздохнул – Главный. Открыл дверь.

Главный кивнул, прошел в комнату, сел, поставил на пол дипломат. Некоторое время изучал его, Бугра. В голове крутнулось: а что если сейчас завалить Главного, выбрать момент и завалить? Он, Бугор, в квартиру все равно больше не вернется. Пояс же с валютой и перстень останутся при нем. Нет, ни к чему, пустое. Да и Главный может еще пригодиться.

Будто угадав его мысли, Главный спросил глухо:

– Что долго не открывал? Мандражил?

– Что мандражить, товар при мне. Я ведь, Сергей Петрович, и слинять с ним мог, да не стал, видите?

– Куда б ты слинял? – Главный даже не смотрел на него. – Кто б у тебя взял этот товар? – Рука его потянулась к карману пиджака, вползла в него, застыла. Ясно, он с оружием.

Главный прав. Он, Бугор, товар этот не сдал бы никому.

– Сергей Петрович, я ведь так. – Косясь, Бугор отошел к стоящей в углу раскладушке. Не упуская из виду руку Главного в кармане пиджака, в которой, наверняка, был пистолет, присел, достал из-под матраса плоский нейлоновый пояс, набитый пачками долларов. Лихо снимала его с себя в пустом гараже девица, которая была с фирмачом! Лихо... Поискал в наволочке – вот он, байковый сверток. Легко сжал – перстень здесь, ощущается под тканью. Вернулся к столу, положил перед напарником сверток, рядом – пояс.

Главный взял нейлоновую кишку, помял, достал пачку с зелеными бумажками. Спросил:

– Здесь все?

– Обижаете, Сергей Петрович! У нас же с вами были... условия договора. Да и потом...

– Что?

– Да и потом, зачем мне грюны*? От них одна морока.

______________

* Грюны (жарг.) – доллары.

– Верно. Грюны тебе ни к чему.

Бугор проследил, как Главный перекладывает валюту в кожаную сумку. Вот напарник развернул байку, положил на нее перстень. Стал разглядывать. Сказал наконец:

– Хорошо сработали.

– Да, – согласился Бугор.

– В этом хорошо. – Главный помрачнел. – А вот джвари из-за тебя упустили.

– Сергей Петрович, откуда ж я знал, что джвари у Вити?

– Сказано было: не трогай его.

– Ну, а сдал бы он нас ментам?

– Никому бы он нас не сдал. Только поздно об этом говорить.

Главный помолчал и подвинул к Бугру новой дипломат:

– Твое.

Бугор взял дипломат, положил на стол, открыл:

– Сколько?

– Пятьдесят, как договорились.

Пачки в банковской оклейке уложены плотно, по виду так и есть пятьдесят тысяч. Разорвал одну, вторую. Кажется, обмана нет. Теперь он при фанере. Вдруг почувствовал: сейчас не выдержит, завоет по-собачьи – так хочется марафету.

– Сергей Петрович, а порошок? Не забыли?

Главный порылся в сумке, достал пакет, протянул:

– Гуляй.

Такой большой упаковки Бугор в жизни не видел. Взял пачку, надорвал марафет.

– Все мне?

– Тебе. – Главный встал. – Давай ключи, и разбежимся.

– Понятно.

– Сюда больше не приходи, засветимся оба.

Улыбаясь и чувствуя увесистость пачки, Бугор следил, как Главный отступает к двери. Вот он нащупал замок, сказал:

– Давай ключ. Уйдешь – захлопнешь.

Бугор достал ключи, бросил. Главный поймал связку на лету. Спросил:

– Что дальше будешь делать?

Они стояли и смотрели друг на друга, будто караулили.

– Прыгну в Кутаиси, у меня там человек и избенка с громоотводом. Буду жить тихо. – Кутаиси он назвал для понта, на самом деле человек и избенка с громоотводом ждали его в Зугдиди.

Некоторое время Главный изучал его. Снова взялся за замок:

– Понятно. Смотри, отваливай без шума. В воздушный и наземный транспорт не лезь, раздобудь частника, хотя бы до Самтредиа. Там возьми другого. И фанеры не жалей – погубит тебя когда-нибудь жадность. – Поймал движение Бугра вперед, оттопырил карман: – Ну, ну, ни с места! Тормози!

– Не верите, Сергей Петрович?

Главный прищурился, и Бугор выдавил:

– И не надо, я ведь вас понимаю. – Он в самом деле не знал, что сделает в следующий момент.

Главный открыл дверь, вышел, замок захлопнулся. Бугор облизал губы хотелось марафета, но нет, потерпит. Надо уходить, а то, кто его знает, может, Главный сам на него наведет.

Выйдя из дома, Бугор постарался сразу же смешаться с прохожими и сесть в первый подошедший автобус. Это удалось легко, дверь захлопнулась, автобус тронулся. Шел он до Зеленого Мыса. Бугор зажал дипломат ногами, поправил висящую на плече сумку, где лежали бесценная упаковка и наспех засунутые вещи. Нащупал в кармане смятый талончик, пробил компостером. Огляделся ничего подозрительного, публика обычная. Поразмыслив, решил все же последовать совету Главного и взять частника. Вот только ехать до Самтредиа вряд ли кто согласится – далеко. Добраться хотя бы до Ланчхути. У Ланчхути он знает трейлерную стоянку, с шоферами как-нибудь договорится. Если повезет, на трейлере можно добраться прямо до Зугдиди.

На второй остановке Бугор сошел. Пройдя немного вперед, поднял руку. Завизжало тормозами такси, но он жестом показал: проезжай, не нужен. Минут через пять остановился "Москвич". Бугор приоткрыл дверцу:

– До Ланчхути. Не обижу.

– До Ланчхути далеко, извини. Не могу.

– Сказал же, не обижу. Сколько просишь?

– Чудак. Меня дома ждут.

Бугор продолжал держать ручку, толстяк газанул. Пришлось отстраниться, хлопнуть дверцей. Снова подняв руку, подумал: нужно сразу сказать, что дает сто, – любой поедет, куда угодно. Стоял минут десять, пока не увидел: выйдя из потока, метрах в двадцати впереди тормознули желтые "Жигули". Правда, кажется, кто-то проголосовал раньше. Да. Вон бегут по кромке тротуара два юнца.

Бугор подошел к "Жигулям" первым:

– Шеф, в Ланчхути, хорошо заплачу.

Парень в бейсбольной шапочке, с накачанной шеей прищурился:

– Что значит "хорошо"?

Бугор сам не понял, как губы сказали:

– Три чирика. – Выругал себя: почему три чирика, он же хотел сказать "сто". Но даже подумав это, не поправился, стал ждать.

Подбежали юнцы.

– Эй, дядя... Мы первые голосовали, отойди...

Юнцы стали оттирать Бугра в сторону, но он даже не обернулся. Бугор смотрел на бейсбольную шапочку, упершись ногами и держась за дверь. Снова подумал: зря сказал насчет тридцатки.

– Маловато три чирика, полтинник, – поставил условие водитель.

Пятьдесят рублей Бугор все-таки выгадал, но тут один из юнцов с силой рванул его за рукав. Куртка затрещала. Бугор обернулся:

– Отвали, шушера!

Тот, что повыше, довольно массивный, с усиками, нагло прищурился:

– Я тебе дам "отвали". Это мы машину остановили!

На вид ребятишки крепкие, и все равно он справился бы с ними шутя, если бы не боялся шума. Шум поднимать нельзя, убей, нельзя. Сказал миролюбиво:

– Братцы, не бередите душу, смотрите, машин кругом сколько! – Обернулся к водителю. – Хорошо, полтинник.

В этот момент его толкнул в плечо второй парень:

– А ну, отойди отсюда!

Наверное, Бугор стерпел бы и это. Но от толчка он больно ударился о дверь машины, и только поэтому все произошло быстро, помимо его воли. Пригнувшись, Бугор резко и коротко ударил головой в подбородок одного. Что-то хрустнуло, малый стал оседать на тротуар. Потом увернулся от другого, и тот с размаху влетел в стекло. Схватился за голову, застонал, из носа потекла кровь. Добавил ему кулаком в печень.

И в это время заверещал женский голос:

– Вай ме, вай ме, что же вы делаете? Вы же убиваете их!

Цыкнул в женское лицо:

– Тише, курица...

Женщина в ответ закричала совсем уже не своим голосом:

– Убивают! Милиция! Убивают! На помощь!

"Жигули" рванули с места. Бугор отскочил к середине тротуара. Только не бежать, только спокойно. Быстро пошел, прижимаясь к ограде и стенам домов, не оглядываясь и не пытаясь увидеть, что происходит сзади. Пока никто не собирался его догонять. Сдерживаясь, чтобы не побежать, свернул в боковую улочку. Увеличил шаг – и увидел милиционера. Сержант с рацией на портупее медленно шел навстречу. Пришлось замедлить ход, чуть опустить голову, лишь бы не обратить на себя внимания. Приблизившись, сержант покосился, но ничего не сказал, прошел мимо. Разойдясь с милиционером, Бугор прибавил шагу. К счастью, впереди остановилось такси. Подошел, сказал тихо:

– Шеф, плачу тройную, опаздываю.

Водитель молча кивнул. Бугор сел на переднее сиденье. Сержант остановился, смотрит. Засекает номер? Выйти? Нельзя, будет еще хуже – он привлечет внимание. Черт с ним, мало ли почему он смотрит. Хлопнул дверцей:

– Зеленый Мыс.

Водитель дал газ. Такси, развернувшись, выехало из переулка, смешалось с потоком машин.

Как будто все спокойно. Идиот! Не сдержался, поднял базар. Надо было дать этим соплякам сесть, а самому взять другую машину. Ничего, все в порядке, вот только сержант... Но сержант мог смотреть просто так, мало ли что ему пришло в голову. Пока шума нет, кажется оторвался. Хотя все равно надо сменить машину. Подумав об этом, обернулся. В потоке увидел мелькнувшую сзади синюю полоску на желтом фоне. Милицейская машина! Случайность? Желтая "Волга" идет ровно, не догоняет. За ним? Выйти из такси и пересесть на частника? Нельзя, опасно. Попросить водителя прибавить ход? Тот может заподозрить неладное. Обернулся снова. Милицейской машины больше не видно. Все-таки случайность? Или отстали специально, чтобы успокоить?

Когда Бугор назвал таксисту Зеленый Мыс, это было первое, что пришло на ум. Теперь же получилось, что он едет именно туда, куда надо. На Зеленом Мысу, особенно наверху, он знает каждую извилину, каждый камень. Он даже работал там под чужой фамилией в Ботаническом саду. Потайных мест там сколько угодно, отсидится до ночи. А потом уйдет. Ночью таксистов уговорить легче, запросто доедет до Ланчхути. Пусть потом таксист сообщает о нем кому угодно и что угодно. Он к тому времени успеет уехать на трейлере.

Бугор снова оглянулся – милицейской машины нет. Подождал, пока такси начнет въезд в гору, попросил:

– Шеф, подвези поближе.

– Сделаем. – По серпантину шофер доставил его к воротам санатория.

Пробравшись на территорию Ботанического сада, Бугор нашел укромный уголок. Забравшись подальше в кустарник, подгреб под себя срубленные садовниками старые ветки, сверху набросал листья. Образовалась небольшая копна. Снял сумку, под голову положил дипломат, лег. Решил: можно даже поспать, здесь его никто не найдет.

Уже стемнело, когда за кустами на дорожках сада вдруг послышались какие-то звуки. Звуки были слабыми, хрупкими, но Бугор тут же привстал, прислушался. Показалось? Нет. Снова то же. Бугор застыл в ожидании. В конце концов совсем близко услышал шаги и голоса. Говорили вполголоса. Напрягая слух, с трудом уловил:

– Зря мы сюда потащились, товарищ лейтенант.

Милиция? Конечно, милиция, не армия же. Черт, откуда они пронюхали? Вот дал маху – нельзя было здесь оставаться. Впрочем, это он напрасно – место отличное.

– Спокойно, Coco. И не базарь, иди молча.

– Да я молча, но сказать-то надо. Зачем ему сюда забираться?

– Мало ли.

Все понятно, его выдал таксист. Значит, сержант все же запомнил номер. Говорившие замолчали. Потом Бугор опять услышал:

– Ладно, уговорил, идем. Но ребятам надо сказать: пусть, как приедут, проверят.

Снова шорохи, шаги, и все стихло. Бугор встал. Подождал около десяти минут, вышел из кустов, двинулся к забору. Через несколько шагов лицо его стало мокрым. Он понял, что пошел дождь, подумал: это хорошо, собакам будет трудней. Кругом тишина, но он теперь отлично понимает: его засекли. Надо уходить, пусть даже обложен весь парк, все равно надо уходить. Прорваться можно всегда. Легко проскользнул в щель в заборе, постоял. Тихо, только дождь шуршит. Вдоль оврага вышел к спуску за тоннель, долго спускался к морю. Постоял, двинулся вдоль причала, у которого стояли катера, и в это время с той стороны речушки раздался шум тормозов. Бесшумно упал на причал, застыл, прислушиваясь к звукам. Шаги на той стороне. Скосил глаза: точно, милицейский "уазик", но люди, идущие вдоль парапета, его пока не видят. Что-то надо делать, лежать так – смерть. Пополз по доскам к ближнему катеру, легко перевалил через его дюралевый борт. Поднял голову. На двери каюты висячий замок. Не страшно, замок простой, он подождет, пока уйдут люди, и снимет его шутя, без звука.

Мастер

Лолуашвили, к которому мы приехали вместе с Телецким, открыв футляр, оживился:

– Знакома ли мне эта вещица? Конечно, знакома. Эту вещь я сделал собственными руками. Вот этими.

– А то, что было в футляре, вы тоже сделали собственными руками? – Я положил рядом с футляром фотографию "Перстня Саломеи".

Ювелир взял фотографию, глаза его засветились:

– Сделал! – Поерошил всклокоченные седые волосы. – Кто же еще мог сделать этот перстень, как не старый Лолуашвили? Кто, скажите? Я его сделал. Для Вити Чкония, по просьбе Малхаза.

– Никого больше, связанного с этим заказом, вы не знаете?

– Никого. Да и Малхаз с Виктором просили никому ничего не говорить о заказе. Я теперь чувствую себя не сдержавшим слово. Меня возьмут?

– Думаю, пока ограничимся подпиской о невыезде.

Лолуашвили погрустнел, сказал:

– Не буду говорить, что предвидел это, но все-таки чувствовал. Чувствовал: что-то здесь не так.

– Чувствовали – и взялись за работу?

Старик поднял голову, выцветшие голубые глаза блеснули:

– С наслаждением! Не из-за денег, хотя деньги тоже были нужны. Из-за радости, которую испытывал, когда работал! Ведь это последняя серьезная работа. Вы понимаете?

Я верил, что работа эта принесла Лолуашвили радость. Но другим она принесла горе.

Телецкий огорченно покачал головой:

– Спасибо за откровенность, Элиа Соломонович.

Лолуашвили печально улыбнулся:

– Другого пути у меня сейчас нет.

– Действительно нет, – согласился я. – Можно от вас позвонить?

– Конечно.

Я набрал номер Бочарова, коротко доложил о нашем разговоре с Лолуашвили. И услышал новость:

– Георгий Ираклиевич, по поводу интересующего нас с вами Джомардидзе. Только что его засекли. Он в районе Ботанического сада на Зеленом Мысу. Район оцеплен.

Захват

Услышав об обнаружении Джомардидзе, мы с Парулавой, захватив Бочарова и держа связь с милицейской группой захвата, поехали к Ботаническому саду на Зеленом Мысе. Здесь расположилась группа, которую, как я уже знал из радиопереговоров, возглавлял майор Шервашидзе. Уже стемнело. Лицо Шервашидзе, мокрое от дождя, поблескивало в слабом свете карманного фонаря, освещавшего карту. Рядом стоял высокий сутулый сержант. На поводке он держал на удивление небольшую черную овчарку.

Сложив и засунув карту в планшет, Шервашидзе кивнул на овчарку:

– Собачке спасибо сказать надо, взяла след по запаху на сиденье такси. Такси нашли быстро, на сиденье никто другой не садился.

Проводник пригнулся, погладил овчарку:

– Альмочка. Умница. Она у меня приучена, не лает. Запах почует – только шерсть дыбом и в горле звук, один я слышу. Подошли к кустам – сразу потащила. Смотрю: ветки, листья собраны. Он лежал, точно.

– В такси Джомардидзе сел в центре. Перед этим ловил частника, устроил стычку, – пояснил Шервашидзе. – Стал уходить, свернул в сторону. Там проходил наш постовой. Вид Джомардидзе показался ему подозрительным, он запомнил номер. Тут свидетели подбежали, рассказали о драке. Водителя разыскали быстро, он сообщил: Джомардидзе высадился здесь, у санатория. Осмотрели с собакой причал – там следов не было, ну а в Ботаническом саду почти сразу нашли место, где он лежал. Ушел совсем недавно: с полчаса, не больше. – Шервашидзе оглянулся на стоящего в стороне младшего лейтенанта. Вот, нашлись специалисты розыска, вдвоем решили весь сад обыскать. Спугнули.

Младший лейтенант страдальчески поморщился:

– Мы хотели как лучше, товарищ майор. Мы этот сад как пять пальцев знаем...

– Вот он и ушел сквозь ваши пять пальцев. Зла на вас не хватает. Если б сразу подошли с собакой, уже взяли бы.

Майор повернулся к Бочарову:

– Думаю, он еще где-то здесь. Вряд ли ему удалось пройти окружение. Все сторожки, служебные помещения, сараи в Ботаническом саду мы проверили, кусты обшарили.

– Санаторий осмотрели?

– Да, каждый закоулок. Санаторий практически блокирован, там сейчас наряд с собаками, две поисковые группы.

– Место, где он вышел, обнаружили?

– Да. Прошел через дыру в заборе, спустился к морю. Потом дождь сильный пошел, следы смыло. Как сквозь землю провалился. Если только на катер какой ухитрился забраться.

– Вы их разве не осматривали?

– Осматривали, но час назад, до Ботанического сада.

Глядя на рябую поверхность речушки, на катера, я подумал: вряд ли Джомардидзе мог на виду у группы захвата перейти на один из них. Впрочем, я не прав. На собственном ведь опыте убедился: Джомардидзе способен на многое.

Шервашидзе спросил Бочарова:

– Как вы считаете, товарищ полковник?

– Считаю, надо осмотреть катера снова.

Майор обернулся, кивнул проводнику:

– Гогричиани, подготовьте собаку.

Минуты через две проводник с собакой и двое из группы захвата, коренастый капитан и младший лейтенант, тот самый, что спугнул Джомардидзе в Ботаническом саду, перешли мостик и пошли вдоль берега речушки. Мы же Шервашидзе, Бочаров, Парулава и я, присев за кустами, остались с прежней стороны. Два катера собака обнюхала без всякой реакции, спокойно. У третьего – так и застыла. Вспомнились слова проводника: "шерсть дыбом и в горле звук". Собака не лаяла, только натягивала поводок. И вдруг присела. Тут же из надстройки катера метнулась тень. Дальнейшее произошло в считанные секунды: отброшенная ударом ноги, овчарка, взвизгнув, полетела в воду, проводник, удерживая поводок, упал на причал, а тень бросилась к кустам. Один из группы захвата попытался задержать бегущего, но тут же вскрикнул, схватился за живот, пригнулся. Бочаров, Шервашидзе, Парулава и я, не сговариваясь, кинулись к мосту, уже на бегу услышали, как в парке ударили два выстрела.

Когда мы подбежали к стоящим в кустах милиционерам, их карманные фонари освещали лежащего на боку и прижимающего к груди черный дипломат Джомардидзе. Глаза его медленно стекленели, кажется, он уже не дышал.

Присев над Джомардидзе, Шервашидзе посмотрел на стрелявшего:

– Как это получилось, Искандеров? Вы что, стреляли на поражение?

Коренастый капитан с досадой осматривал пистолет:

– Да нет, товарищ майор. Я предупредительный дал. А потом наугад. Он ведь Шияна ранил... Простите, так уж... бывает. Подумал: темнота – уйдет.

Шервашидзе покачал головой:

– Ранение в левую сторону груди. Боюсь, пуля задела сердце.

– Да я наугад стрелял, по звуку.

Шиян, младший лейтенант, кривясь, закрывал двумя ладонями рану на животе. Шервашидзе встал, тронул его за плечо:

– До машины дойти сможешь?

– Дойду. – Младший лейтенант попытался улыбнуться. – Черт, как же он быстро... Я даже не успел...

Шервашидзе обернулся:

– Искандеров, помогите Шияну дойти до машины! В госпиталь, и скорей!

Затем присел над не подающим признаков жизни Джомардидзе. Осторожно освободил из его объятий дипломат, раскрыл. Он был до отказа набит банкнотами в банковской оклейке. Дернул молнию на сумке, достал лежащую сверху картонную коробочку с латинской надписью. Раскрыл и ее. В ней оказались полиэтиленовые пакетики. Взяв один, со знанием дела понюхал, посмотрел на Бочарова:

– Морфий...

Среди вещей Джомардидзе морфия больше не нашлось. Зато были обнаружены кинжал с серебряной насечкой на массивной рукоятке и бельгийский пистолет системы "Байярд" калибра 6,35.

Талисман

На следующий день в двенадцать мы с Парулавой подъехали на служебной машине к Батумскому морскому порту. Сразу за воротами виднелся высокий белый борт пассажирского теплохода "Георгий Гулиа". Сегодня вечером "Георгий Гулиа" уйдет на зарубежную круизную линию. Разглядывая его, я вспомнил о Джомардидзе.

Джомардидзе вчера ночью был отвезен в тюремную больницу. Позвонив туда утром, я выяснил: разговаривать с ним еще нельзя, раненый слишком слаб. И вообще, вряд ли протянет до вечера. Пуля, задев сердечную мышцу, застряла у позвоночника. С другой стороны, я знал: даже если Джомардидзе и сможет говорить, это ничего не даст. Человек вроде Бугра никогда не возьмет на себя добровольно два убийства. И, значит, не выдаст того, кто был с ним по этим убийствам связан. Так что, если мы хотим изобличить человека, на которого вышли, – зовут его Шалва Геронтиевич Челидзе, – рассчитывать надо лишь на факты и улики.

Одна из улик, причем серьезная, у нас уже есть. Пронумерованная упаковка морфия, найденная вчера у Джомардидзе, по сообщению медуправления пароходства, была получена именно Челидзе для медчасти "Георгия Гулиа". Челидзе, работавший раньше врачом поликлиники пароходства, принял эту медчасть чуть больше недели назад. Факт получения упаковки заверен его личной подписью. И упаковка с номером, и подпись в журнале сфотографированы. Эти фотографии в настоящий момент лежат у меня в папке. Кроме морфия, есть против Челидзе и другие факты. Так, позвонившие сегодня сухумцы сообщили, что именно Челидзе жил в сухумской гостинице "Абхазия" три года назад, когда некто купил у Гаджиева паспорт на имя Убилавы.

Я достал фотографию Челидзе, и мы с Джансугом принялись ее изучать. О человеке со снимка нам было известно пока немного. Шалве Геронтиевичу Челидзе сорок один год, в пароходстве работает около пятнадцати лет. Женат, имеет дочь восьми лет. Живут Челидзе в Батуми в собственном доме, отдельно от родителей. Две машины: одна, "Нива", записана на самого Челидзе, другая, "Жигули", – на жену. Конечно, в этих фактах нет ничего предосудительного Челидзе долго плавал на судах загранплавания и вполне мог заработать не только на две машины, но и на собственный дом. И все же теперь, после истории с морфием, есть основания сомневаться, что доходы Челидзе ограничивались зарплатой. Судя по чертам лица, на фотографии – выходец из западной Грузии: светлоглазый, светловолосый, с не" сколько запавшими глазами. Неужели под этой благообразной внешностью скрывается тот, кого мы ищем?

Посмотрев на часы, спрятал фотографию, кивнул Джансугу: пора. Выйдя из машины, мы прошли в здание портовой таможни.

После истории с Пэлтоном нас с Джансугом здесь хорошо знали. Поздоровавшись в дежурной комнате с таможенниками, я подошел к старшему бригады. Невысокий, плотный Элошвили вздохнул:

– Константин Никифорович мне звонил. Вы насчет Шалвы Челидзе?

– Насчет Шалвы Челидзе.

– Насколько я понял, у него не все чисто?

– Мягко говоря, есть основания подозревать Челидзе в нарушении закона. Поэтому, батоно Элгуджа, если не трудно, начните осмотр с медчасти.

– Пожалуйста, нам нет разницы. У вас насчет Челидзе есть что-то конкретное?

– Есть. Вы ведь знаете о "Перстне Саломеи".

– Опять "Перстень Саломеи"? Я видел его копию на том иностранце.

– А теперь, похоже, имеете возможность посмотреть и подлинник. Если постараетесь.

– Постараюсь, батоно Георгий.

Таможенники ушли, и мы с Парулавой уселись за стол. За окном был виден порт: суда у причалов, электрокары, краны, мельтешащие над свободной водой чайки. Говорить не хотелось, поэтому мы лишь изредка перебрасывались короткими замечаниями.

Элошвили мы увидели снова только через полтора часа. Выйдя с кем-то из надстройки "Георгия Гулиа", он начал сходить по трапу. Насколько я мог разглядеть, спускавшийся вслед за ним человек был высокого роста, сухощав, лет сорока, в белой форменной фуражке и белом форменном кителе. Сойдя вниз, таможенник и его попутчик направились в нашу сторону. Скоро стало ясно: Элошвили ведет в таможню Челидзе.

Джансуг заметил тихо:

– Наверняка что-то нашли. Без серьезных оснований судового врача с борта снимать не будут.

– Не будут, – согласился я.

Войдя вместе с Элошвили, Челидзе сразу же посмотрел на меня и Парулаву. Поскольку знать ему, что мы работаем в Галиси, было не обязательно, мы с Джансугом представились коротко:

– Майор милиции Квишиладзе Георгий Ираклиевич.

– Лейтенант милиции Парулава Джансуг Гиевич.

Врач сухо кивнул:

– Челидзе Шалва Геронтиевич.

Все сели. Элошвили достал из дипломата небольшую металлическую коробочку, положил ее на стол. Посмотрел на Челидзе:

– Жаль, что вы упорствуете, Шалва Геронтиевич. В вашей медчасти обнаружен тайник, в тайнике ценное ювелирное изделие. Отпираться бессмысленно.

Челидзе поправил расчесанные на пробор светлые волосы:

– Элгуджа Годерциевич, это явное недоразумение. Повторяю: я не имею никакого отношения ни к тайнику, ни к этой вещи.

– Кто же тогда имеет отношение, если она найдена в вашей медчасти?

– Не знаю.

– Значит, подписать протокол отказываетесь?

– Отказываюсь.

Элошвили раскрыл коробочку, достал перстень. Камень буквально сыпал искрами под лучами солнца. Это был "Перстень Саломеи". Таможенник вздохнул:

– Шалва Геронтиевич, мне остается одно: обратиться к помощи работников милиции. Думаю, им легче будет определить, имеете ли вы отношение к перстню. Георгий Ираклиевич, эту вещь, "Перстень Саломеи", ювелирное изделие большой ценности, мы только что обнаружили в тайнике на "Георгии Гулиа". Положить перстень в тайник мог только судовой врач. Но Шалва Геронтиевич, как видите, утверждает, что ничего не знал ни о тайнике, ни о перстне.

– Придется разбираться, – сказал я. – И разбираться серьезно.

Челидзе достал пачку "Уинстона", посмотрел на меня:

– Если позволите, я закурю?

– Пожалуйста.

Чиркнул зажигалкой, прикурил. Сделав затяжку, сказал тихо:

– Георгий Ираклиевич... И вы, Элгуджа Годерциевич. К тайнику в медчасти я не имею никакого отношения. Он был там раньше. Этот тайник я нашел, осматривая кабинет. А вот перстень я туда действительно положил. И в декларацию не внес умышленно. Эта вещь для меня как талисман. Я всегда вожу ее с собой. Всегда.

Я покачал головой:

– Неубедительно, Шалва Геронтиевич. Талисманом можно считать вещь, которой вы владеете на законных основаниях. "Перстень Саломеи" историческая реликвия Грузии. Принадлежать он вам никак не может. Никак.

Челидзе усмехнулся:

– Георгий Ираклиевич, но это не "Перстень Саломеи". Это копия.

– Копия?

– Да, копия. Владеть копией даже выдающегося памятника старины закон не запрещает.

– В таком случае, откуда у вас эта копия?

– Разве это важно?

– В данном случае очень важно.

– Что ж, раз вы настаиваете, я ее купил. В тбилисском ресторане "Калахури".