Текст книги "Леонид Шебаршин. Судьба и трагедия последнего руководителя советской разведки"

Автор книги: Анатолий Житнухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

«надёжный источник» – это значило, что содержание телеграмм не вызывало сомнений;

«материал требует проверки» – в этом случае осуществлялись необходимые мероприятия для дополнительной проверки;

«источник сомнительный, пахнет провокацией» – самый сложный случай, который требовал пояснений, почему источник вызывает недоверие (замалчивать информацию, не докладывать о ней было нельзя).

Шебаршин замечал, что некоторым оперативным работникам было свойственно довольно снисходительное отношение к сотрудникам информационной службы, на профессиональном языке – к информаторам. Когда-то и ему не удалось избежать этого греха. Работа в информационном управлении коренным образом меняла отношение к этой исключительно важной службе. В последующие годы Шебаршин не раз предостерегал оперативных работников от недооценки информаторов. По его мнению, это совершенно удивительные люди, своеобразная корпорация мыслителей, безотказных, знающих абсолютно всё, что только можно знать в разведке. Ведь важно не только добыть секретную информацию – необходимо осмыслить её, сопоставить с тем, что уже известно, привести сведения в понятный и удобный вид.

Как показали уже первые месяцы работы, Шебаршин был аналитиком от Бога. В этом убедился не только Леонов. И Крючков довольно быстро понял, что имеет дело с профессионалом высокого класса.

Это и определило его последующий быстрый рост: за сравнительно короткое время пребывания в новой должности он получил генеральское звание, а когда весной 1987 года ушёл на пенсию уже хорошо знакомый нам Я. П. Медяник, стал заместителем начальника ПГУ.

В то же время прошедший период ознаменовался для нашего героя не только профессиональным ростом и быстрым продвижением по служебной лестнице. Минувшие годы стали для Леонида Владимировича временем горьких личных потерь.

Омрачился трагедией конец 1983 года. Скончался от тяжёлой болезни его самый близкий друг, разведчик Юрий Васильевич Нефёдов. Этот жизнерадостный, беспредельно добрый, талантливый человек, который для Шебаршина был опорой в тяжёлые минуты жизни, угасал долго и мучительно. Он ушёл из жизни полностью парализованным, лишившимся дара речи.

А буквально через несколько дней последовал новый страшный удар судьбы: в январе 1984 года от приступа астмы скончалась дочь Таня. Ей было всего 19 лет. За год до трагедии она вышла замуж, а умерла, когда её сыну Серёже, внуку Шебаршиных, было всего полтора месяца.

Вскоре последовало ещё одно трагическое событие, которое стало общим несчастьем для большинства советских людей и конечно же для тех, кто олицетворял щит и меч Страны Советов, – смерть Ю. В. Андропова. Шебаршин отмечал, что в разведке его уважали, и он высоко ценил разведку. Будучи председателем КГБ, занимая высочайшее партийное и государственное положение, Андропов поддерживал постоянный контакт с ПГУ.

Леониду Владимировичу в течение 1974–1981 годов довелось побывать у Юрия Владимировича шесть раз. Об этих посещениях он оставил воспоминания:

«Можно представить себе душевный трепет рядового оперативного работника, который идёт на приём к председателю. Ощущение скованности, волнение исчезли сразу же после первого крепкого рукопожатия. Юрий Владимирович, думается мне, обладал даром располагать к себе людей своей безыскусной, абсолютно естественной манерой общения. Коллега разговаривал с коллегой. Его интерес к мнению собеседника был искренним, вопросы задавались по делу, по тем проблемам, которые именно в тот момент требовали выяснения. Андропов допускал возражения, кажется, не прочь был поспорить и охотно шутил.

Он принимал меня накануне и во время моей иранской командировки. „Смотри, брат, – напутствовал он меня перед отъездом, – персы такой народ, что мигом могут посадить тебя в лужу, и охнуть не успеешь!“ Как бы продолжая какой-то спор, Юрий Владимирович предупредил против иллюзий по поводу непрочности и недолговечности власти шиитского духовенства (Хомейни лишь недавно вернулся в Иран). И добавил, что надо внимательно разобраться в потенциале демократического движения: „Думается мне, что перспективы у левых в Иране нет“. Юрий Владимирович оказался прав».

…Жизнь продолжалась.

В 1984 году состоялась первая служебная поездка Шебаршина в Афганистан, за которой последовала длинная череда командировок в страну, в которой ни на минуту не прекращались боевые действия. Думается, что в оценках афганских событий сказалось сложное положение Леонида Владимировича как высокопоставленного сотрудника советской разведки. С одной стороны – чувство долга, высокой ответственности за важные участки работы, связанные с Афганистаном. С другой – негативное отношение к происходящему: всё предприятие, начиная со штурма дворца афганского лидера Хафизуллы Амина и ввода советских войск в Афганистан в декабре 1979 года, он называет авантюрой.

Речь идёт отнюдь не только о просчётах советского руководства, которые, безусловно, были и нанесли ощутимый урон престижу страны. Нетрудно заметить другое: важнейшие внешнеполитические проблемы Шебаршин выводит из контекста холодной войны. Упоминание о ней есть, но упоминание это проникнуто сарказмом: по мнению Шебаршина, мир холодной войны, в котором жили «кремлёвские вожди», вовлекал их «в безвыходные ситуации».

Впрочем, Леонид Владимирович замечает:

«Если учесть общую международную ситуацию 1979 года и менталитет советских руководителей, то их решение вмешаться в афганские дела вполне объяснимо. Американцы терпели неудачу в Иране, и их флот появился в Персидском заливе. Военно-политическая конфронтация между Западом и СССР нарастала. Страхи перед возможностью проникновения американцев в Афганистан были реальными, хотя преувеличенными».

Обращает на себя внимание и изменившийся характер терминологии, к которой прибегает наш герой, и его попытка дистанцироваться от понятия «холодная война», которая, как известно, определяла основное направление, содержание и характер деятельности КГБ на протяжении нескольких десятилетий. Здесь, видимо, сказалось агрессивное воздействие либеральной пропаганды в период перестройки. Либерал-демократы считали холодную войну «навязчивой идеей Кремля», взахлёб славили и до небес превозносили «миролюбие» США, а вкупе с ним – «демократию» и «права человека» по-американски, насаждавшиеся в различных регионах мира огнём и мечом. Кончилось это тем, что авторитет и обороноспособность России её тщеславные правители с «новым мышлением» променяли на «дружбу» с американскими президентами («мой друг Билл»), сомнительные титулы и премии («лучший немец года») или просто на улыбки Маргарет Тэтчер. Афганистан в результате такой «политики» был оккупирован Соединёнными Штатами и превращён в крупнейший плацдарм нарковойны против России. И просто так уходить оттуда американцы, которые ведут войну в Афганистане уже на протяжении второго десятилетия, не намерены.

В позиции Шебаршина по Афганистану видны и некоторые противоречия. С одной стороны, он положительно и, думается, вполне заслуженно оценивает роль Комитета государственной безопасности СССР, который «играл активнейшую роль на всех этапах афганской эпопеи, от организации переворота до вывода войск».

Советники КГБ, рассказывал Леонид Владимирович, учили сотрудников афганской Службы государственной информации (переименованной позже в Министерство государственной безопасности), помогали им разрабатывать и проводить оперативные мероприятия, ставить деятельность СГИ на прочную организационную основу.

Шебаршин выделял одно очень важное направление в этой работе:

«Именно в ходе этого взаимодействия была разработана и практически осуществлялась концепция установления договорных отношений между афганскими властями и вооружёнными формированиями оппозиции. Это была сложная, кропотливая работа, требовавшая детальной осведомлённости о положении дел в стане противника, о взаимоотношениях предводителей отдельных племён, кланов, групп. Отыскивались посредники, которые помогали устанавливать нужные контакты, велись длительные переговоры. В обмен на согласие прекратить огонь оппозиционеры получали продовольствие, деньги, оружие. Договорённости часто нарушались обеими сторонами. Власти нередко не выполняли своих обязательств, оппозиционеры – своих. Война продолжалась по всему Афганистану, но работа СГИ давала существенный результат. Оппозиция не смогла создать единого антиправительственного фронта не только в силу своих внутренних органических разногласий. Усилия ЦРУ США и пакистанской военной разведки, направленные на сплочение оппозиции, уравновешивались усилиями органов государственной безопасности Афганистана, опиравшихся на поддержку КГБ СССР. Военные разведчики устанавливали и успешно развивали отношения со многими лидерами оппозиции, в том числе и с известным Ахмад-Шахом Масудом».

Вместе с тем, когда знакомишься с опубликованными воспоминаниями Шебаршина, создаётся впечатление, что на этом перечень наших позитивных дел в Афганистане и заканчивается. А кроме советников и подразделений КГБ никакие другие службы и организации вроде бы и не имеют права претендовать на положительную оценку своей деятельности.

Видимо, на суждениях Шебаршина всё же сказалась специфика общения, круга людей (как с советской, так и с афганской стороны), с которым приходилось ему иметь дело в командировках. Только этим можно, например, объяснить такое высказывание:

«Потребовалось несколько лет, чтобы убедиться, никогда не признавая этого публично, что межведомственное соперничество способно парализовать любое действие. Что институт партийных, комсомольских и административных советников некомпетентен. Что армия не приспособлена к ведению боевых действий в афганских условиях. Что всё это вместе взятое является продуктом упадка нашей собственной системы».

Некомпетентного человека, обывателя подобные заявления способны повергнуть в ужас – ведь перед глазами встают картины всеобщего хаоса и анархии. И на этом фоне как-то кажется странным, что катастрофы в Афганистане всё же не случилось. И что за несколько лет военных действий ситуация в стране ни разу не вышла из-под контроля советской стороны. Хорошо известно, например, что противник исключительно высоко ценил боеспособность наших воинских частей и подразделений, которые несли в условиях войны минимальные потери и организованно вернулись на родину. Думается, существенный задел на будущее оставил «за речкой» и хорошо подготовленный к решению специфических задач советнический аппарат, в большинстве своём честно исполнявший свой долг, и большой отряд специалистов, поддерживавший (нередко с риском для жизни) жизнеспособность хозяйственного механизма страны, и, конечно, дипломатический корпус.

Мы не были завоевателями и не оставили после себя атмосферы ненависти, как предрекали наши недруги.

Об этом, например, свидетельствует рассказ самого Леонида Владимировича о его командировке в Герат – провинциальный центр Афганистана (состоялась эта поездка в ноябре 1989 года, через несколько месяцев после окончания войны):

«Мы уже побеседовали с генерал-губернатором Халекъяром. Провинция восстанавливается, народ работает, торгует, учится. Строится около шести тысяч личных домов. В городе, где живёт сто шестьдесят тысяч жителей, действует сто двадцать школ, и грамотность здесь выше, чем в любом другом районе Афганистана. Сунниты и шииты живут мирно, банды складывают оружие. Остаётся несколько непримиримых групп, но их дни сочтены. „У самого крупного главаря, закоренелого врага власти, Турана Исмаила, – говорит генерал-губернатор, – остался один выбор: бежать в Иран или сдаваться“…

Несколько лет назад в Герате вела ожесточённые бои Советская армия. Не оставили ли эти печальные события тяжёлого следа в сознании гератцев, как смотрят они сейчас на Север – со страхом, с ненавистью, с неприязнью?

„Ничего подобного, – в один голос утверждают собеседники, – была, конечно, война, были жертвы и разрушения, но всё это прошло. Советские войска оказывали помощь нуждающимся, давали хлеб и керосин, прикрывали от бандитов, лечили больных“… Была война – люди жили одними чувствами, кончилась война – надо забывать плохое, а без северного соседа Герату будет трудно.

Дауд-хан – предводитель крупного пуштунского вооружённого формирования. Долгие годы и воевавший с властью, и друживший с ней. Добрый друг Советской армии в последнее время её пребывания в Герате. Дауд-хан представителен, красив, как киноактёр, щеголеват, лихо сидит на его голове традиционный тюрбан племени нурзаев. И у него, человека, который бил нас и которого били мы, нет горьких воспоминаний о прошлом. С Советским Союзом надо дружить, без этого у Афганистана будущего нет».

ОДИН ДЕНЬ НАЧАЛЬНИКА РАЗВЕДКИ

В апреле 1987 года Шебаршин был назначен на должность заместителя начальника Первого главного управления, которую, как мы уже говорили, перед ним занимал вышедший на пенсию генерал-майор Я. П. Медяник.

В круг обязанностей Леонида Владимировича входило руководство деятельностью службы в странах Ближнего и Среднего Востока и Африке. Забот, как отмечал Шебаршин, значительно прибавилось. Вот когда в полной мере потребовался его большой оперативный и аналитический опыт, приобретённый в зарубежных командировках и в Центре, – ведь замначальника ПГУ полностью отвечает за состояние работы в своём регионе. А для этого он прежде всего обязан разбираться в ней в деталях. Он должен постоянно следить за развитием событий в «горячих точках», которые разбросаны по всему региону, знать всех ведущих работников в Центре и на местах, контролировать работу с наиболее интересными источниками, особенно из числа граждан США и западных стран. К этому надо добавить поддержание контактов с различными внешнеполитическими и экономическими ведомствами, а также участие в качестве эксперта в разного рода комиссиях.

Не забывал Шебаршин и о своей личной оперативной работе, о чём следует сказать особо. Не все руководители и коллеги это воспринимали как должное, но для него это было делом чести, важным этическим принципом: он был убеждён, что каждый руководящий сотрудник разведки должен лично заниматься живой оперативной работой в самом прямом смысле этого слова. Он должен встречаться с источниками (как на территории своей страны, так и за рубежом), получать информацию политического и оперативного характера, работать со связями.

Можно назвать это предубеждением, но Леонид Владимирович считал, что телефоны и бумаги привязывают руководителя к письменному столу, документ нередко становится не результатом оперативного усилия, а лишь его суррогатом, рождённым в недрах кабинетов искусственным, казённо-канцелярским способом. Бумаги подавляют людей. Они живут самостоятельной жизнью, порождают другие бумаги, а за ними исчезают человеческие лица, не видится и не ощущается то нервное напряжение, ценой которого приобретаются источники, поддерживается связь с ними, добывается информация.

Если руководитель время от времени не будет погружаться в живое оперативное дело, он рискует выродиться в канцеляриста, администратора общего профиля, которому не место в разведке.

И ещё. Заместители начальника разведки – люди в службе чрезвычайно авторитетные. Они арбитры в трениях, которые могут возникать и нередко возникают между структурными подразделениями управления, их мнение является окончательным в сложных оперативных ситуациях и кадровых вопросах. Как считал Леонид Владимирович, особенно ответственное и тонкое дело – контакт с оперативными работниками, живое участие в их судьбе, поддержка в трудную минуту. Любые усилия здесь окупятся сторицей. Доброжелательное внимание со стороны начальника стимулирует работника, помогает разрешить какие-то его сомнения, уточнить жизненные ориентиры, поддержать веру в необходимость сложного и специфического дела.

«Обиженные в службе, – писал Шебаршин, – встречаются нередко. Людям вообще трудно даётся правильная самооценка, и мы в этом отношении не исключение. Сколько раз мне приходилось убеждать своих и старых, и молодых коллег, что мнение окружающих, их оценка твоей деятельности – это единственное зеркало, в котором можно увидеть самого себя; что следует искать причины своих трудностей не в обстоятельствах и не в других людях, а в первую очередь в самом себе. Возможно, кого-то подобные беседы-проповеди утомляли, но многим людям удалось помочь добрым участием в их судьбе».

В октябре 1988 года В. А. Крючков был назначен председателем Комитета госбезопасности СССР. Более трёх месяцев разведка оставалась без начальника, и всё это время умы сотрудников, естественно, занимал вопрос: кто же будет преемником Крючкова? Задавался им конечно же и Шебаршин. И решил для себя, что в случае, если ему вдруг поступит такое предложение, ответит отказом – слишком велика ответственность, да и не было у Леонида Владимировича «желания менять ставшую привычной, освоенную работу на неизведанное, близкое к высоким сферам место».

Но всё решилось как-то быстро и неожиданным образом. Вечером 23 января 1989 года Шебаршину позвонил Крючков и предупредил, что ему надо явиться в приёмную генерального секретаря ЦК КПСС к девяти часам утра следующего дня. На этом разговор и закончился. Вот как описывает встречу с Горбачёвым сам Леонид Владимирович:

«В девять ноль-ноль я был на месте, появился Крючков, зашли вместе в приёмную. В кремлёвских коридорах физически ощущаешь атмосферу власти – я там был во второй раз. Прошёл В. И. Болдин – неприметный человек с острым взглядом. Крючков на несколько минут отлучился с ним, вернулся, и мы проследовали в кабинет М. С. Горбачёва. Генеральный секретарь был сух, строг, поздоровался со мной без малейшего видимого интереса и дал короткое наставление. Суть его – Советский Союз идёт к очень серьёзным договорённостям в области разоружения. Важно не допустить, чтобы нас поставили в невыгодное положение. Это главная задача разведки. Примерно так. Я поблагодарил за доверие».

В тот же день было принято постановление Политбюро ЦК КПСС о назначении Л. В. Шебаршина заместителем председателя – начальником Первого главного управления КГБ СССР.

Внешне всё произошло довольно просто и обыденно.

Нашему герою сразу же пришлось столкнуться с массой новых обязанностей, с которыми раньше ему не приходилось сталкиваться. Перед ним был непочатый край проблем, многие из которых Шебаршину были абсолютно неизвестны. Совершенно иной круг всевозможных контактов. И к тому же должность заместителя председателя КГБ означала необходимость осваиваться с делами всего комитета.

Как вспоминает Шебаршин, первые недели он проводил на работе по 15–16 часов, плохо спал, просыпался среди ночи, додумывал какую-то мысль и поднимался утром с таким ощущением, что всего лишь на минуту закрыл глаза.

Однако «постепенно при поддержке коллег, с помощью Крючкова[19]19
  В. А. Крючков руководил разведкой около пятнадцати лет.


[Закрыть] всё стало вставать на свои места. Перестали путаться телефоны и кнопки на пульте прямой связи, налаживался распорядок дня. Жизнь вошла в колею».

У руководителей ПГУ есть и привилегии. К их услугам – в любое время дня и ночи автомашина, оборудованная засекреченной связью. У кого нет своей дачи, тот может жить в маленьком посёлке, расположенном поблизости от основного здания ПГУ. На служебной даче – в трёхкомнатном домике с верандой – и поселился Шебаршин с женой, лишь изредка заезжая на свою городскую квартиру.

…Октябрь 1990-го. Холодное осеннее утро.

Дачный посёлок.

Ещё полчаса до рабочего дня, который начинается в восемь. Обязательная ежедневная прогулка от дома и до работы, когда можно обдумать намеченные дела и полюбоваться подмосковным лесом. Шебаршин любил это утреннее время – полчаса наедине с собой. Хорошо знакомая, изо дня в день повторяющаяся картина:

«По боковой дорожке бежит, размахивая руками, человек в синем спортивном костюме и пёстрой вязаной шапочке. Председатель КГБ Крючков занимается утренней гимнастикой. Владимир Александрович обладает железной волей, постоянством привычек и убеждений. Утренняя гимнастика для него не только (и я подозреваю, не столько) физическая, но и духовная потребность. Жизнь заставляла этого человека ложиться спать на рассвете или не ложиться вообще, но ни разу не смогла заставить его отказаться от зарядки. Вчера председатель уснул не раньше часа ночи. Я знаю это определённо – в половине первого он будил меня телефонным звонком из машины по дороге на дачу. Вежливо кланяюсь, Владимир Александрович машет рукой и, к моему облегчению, продолжает бег. Изредка бывает по-другому. Он приостанавливается и даёт какое-то поручение, как правило, срочное, и это означает, что спокойного дня не будет».

Ранним утром в здании ПГУ ещё тихо. Дежурный встречает Шебаршина докладом, затем приносит в кабинет стакан крепкого чая и пачку газет. Свежие новости, впрочем – ничего необычного: вооружённые стычки в Нагорном Карабахе, избиение палестинцев в Восточном Иерусалиме, развиваются советско-американские контакты, зарубежные газеты хвалят Горбачёва… Встречается одно любопытное сообщение: «Краснопресненский райсовет Москвы объявил объектами своей исключительной собственности не только землю и недра, но даже воздушное пространство, простирающееся над его территорией».

Курьёзная новость порождает невесёлые мысли. Демократия мутит людям рассудок. Что же с нами происходит? Куда же мы всем многомиллионным народом валимся, в какую пропасть, кто ведёт нас?..

Входит без стука шифровальщик – он имеет такое право, поскольку обязан докладывать срочные и важные телеграммы в любое время суток, независимо от того, что происходит в кабинете начальника управления и кто у него находится.

Телеграмм много. Всё чаще поступают сообщения о вербовочных подходах к советским гражданам. Работают грубо. Куда только девались европейская деликатность и осторожность, которую всегда проявляли западные службы контрразведки в отношении наших сотрудников! Ещё совсем недавно грубость могла вызвать столь же грубые ответные меры, дипломатические скандалы, политические осложнения. Но политика нового мышления дала свои плоды. Шебаршин каждый день видит, как пренебрежительно относятся к Советскому Союзу, а наш МИД больше всего на свете боится обидеть западных партнёров. Упаси бог, как можно протестовать?!

И западные спецслужбы перестают стесняться. Наших специалистов, дипломатов, разведчиков отлавливают и говорят примерно следующее: «Вы молодой и способный человек, но перспектив в Советском Союзе у вас нет. Ваша страна разваливается, жизнь государственного служащего становится всё тяжелее, надежды на улучшение положения нет. Вы вернётесь домой и будете вынуждены каждый день думать, где добыть кусок хлеба для своей семьи».

Тональность и детали разговора могут меняться, канва же его неизменна – она разработана американцами и принята на вооружение их союзниками по НАТО. В западном разведывательном сообществе стараются не мешкать: «Русские вербуются! Не теряйте времени – вербуйте!»

По заданию Шебаршина ПГУ проанализировало работу американских и западных спецслужб с советскими гражданами. «Картина, – отмечал Леонид Владимирович, – получилась впечатляющая: за дымовой завесой о партнёрстве, новом мышлении, сотрудничестве вместо соперничества, человеческих контактов ведётся тотальное наглое наступление на Советский Союз. КГБ направляет доклад и предложения о контрмерах президенту Горбачёву и министру иностранных дел Шеварднадзе. Никакого решения по докладу не принимается…

Руководство всё дальше отрывается от реальности, зажмуривает глаза, чтобы не ослепнуть от жестокой правды. Что-то неладно в наших верхах и не только с точки зрения большой политики».

Из других сообщений внимание Шебаршина привлекает телеграмма из Берлина. Там идёт расправа над бывшими сотрудниками Министерства госбезопасности, коллегами-разведчиками. Они рассчитывают на моральную поддержку советского руководства. Это очень больной вопрос. Ещё год назад министр иностранных дел Шеварднадзе не без нотки искренности говорил в Верховном Совете о неразумности тех, кто советует повернуться спиной к старым друзьям. «Новое мышление, – наставлял он тогда неразумных, – прежде всего подразумевает такие вечные ценности, как честность, верность, порядочность». За год много воды утекло, и теперь в Кремле о старых друзьях стараются не вспоминать…

На докладе – начальник нелегальной разведки Ю. И. Дроздов. Самое неприятное – в конце. Получено и расшифровано письмо от нелегала. «…Предательство социализма… развал Советского государства… бездумные уступки Западу… предательство союзников… непонятно, чем руководствуются в Кремле… люди ЦРУ в советских верхах…» И – вместо вывода: «Куда смотрите вы? Невыносимо тяжело наблюдать всё, что происходит в нашем Отечестве. Но вы можете быть уверены, что я выполню свой долг до конца».

Прочитав, Шебаршин смотрит на генерала, сидящего напротив:

«Так что будем делать? Председателю это письмо пошлём, пусть почитает, может, что-то Горбачёву процитирует… Нашего сотрудника надо успокоить: ещё ничто не потеряно, наша работа нужна Родине, ну и так далее, потеплее. Но что же будем делать, дорогой товарищ генерал? Куда мы катимся? Куда нас, как стадо баранов, ведут? Почему игнорируют нашу информацию? Крючков докладывает наверх, а там всё бесследно растворяется?»

Леонид Владимирович понимает, что вопросы, которые он сейчас задаёт, – наивны. Ответ ясен, но его страшно сформулировать даже для себя. Трудно признать, что некоторые руководители разведки подпали под обаяние самовлюблённых, корыстных шарлатанов, что их подвела многолетняя привычка подчиняться и верить начальству, не подвергать сомнению его мудрость и честность…

Собеседник Шебаршина взрывается гневной тирадой. Генерал – не просто руководитель нелегальной разведки. Он – офицер-фронтовик, участник штурма Берлина, до глубины души уязвлён унижением своей родины. Он говорит сдавленным, дрожащим от ярости голосом. Повисает без ответа вопрос: «Что же делать?»…

Во второй половине дня – ежемесячное совещание руководства Первого главного управления, на котором присутствуют заместители начальника ПГУ, начальники управлений и служб – всего около двадцати человек. Основной вопрос: моральное состояние коллектива и меры противодействия пропагандистской кампании, ведущейся в Советском Союзе против Комитета государственной безопасности и его разведки.

На днях проводил совещание руководства КГБ Крючков. Председатель предельно откровенен: «В стране развёртывается кампания, целью которой является ликвидация КГБ как политического фактора». Положение обострилось до предела. КГБ клюют со всех сторон. В своей стране горы небылиц нагромождают газеты и телевидение. За рубежом всё более чувствительные удары по нашей разведке наносит противник. Люди нервничают. Некоторые уходят из Службы, другие, даже закалённые и проверенные, начинают колебаться.

«Чужая рука дотягивается до нас в нашем собственном доме» – подобные мысли посещают не только Шебаршина. Все сотрудники тяжело переживают серьёзные издержки нового курса, которые с каждым днём становятся всё более тревожными и оборачиваются многочисленными опасностями для страны и народа.

На первый взгляд события приобретали всё более непредсказуемый характер. Но люди образованные и думающие без труда усматривали в их развитии вполне определённую последовательность, в основе которой лежал сложный и хорошо продуманный сценарий. В полной мере обнажили себя и те силы, которые этот сценарий осуществляли, «дирижировали» процессом развала великой державы, используя огромную и практически неприкрытую финансовую, политическую и моральную поддержку Запада. «Архитекторы» и «прорабы» внутри страны опирались на «пятую колонну», сформированную из врагов социалистического строя и ненавистников советской власти.

Дестабилизация положения в стране, конечно, не могла не сказаться на разведке. И всё же, как считал Шебаршин, раскола в сообществе разведчиков удалось избежать. Сказались привычка к дисциплине, чувство товарищества, профессиональная осмотрительность. Для того чтобы гасить потенциальные раздоры, иногда приходилось призывать людей к уважению чужих взглядов, предупреждать против проявлений нетерпимости по отношению к инакомыслящим.

Но главное, в КГБ и разведке не так-то просто было расшатать прочный идейный стержень, вокруг которого консолидировались внушительные силы сотрудников. Большинство людей оставались верными идеалам, на которых их воспитывали и которые они защищали от всевозможных посягательств. По словам Шебаршина, «была сильна надежда на возможность сохранения единого федеративного государства, вера в неисчерпаемые возможности социалистического строя». Как непосредственное руководство к действию все сотрудники ПГУ восприняли задачу, поставленную Крючковым: «Главное в нашей работе – не допустить разрушения Союза».

По воспоминаниям Леонида Владимировича, в среде разведчиков «серьёзное сопротивление вызывали попытки отказаться от понятия и термина „главный противник“», обозначавшего, как мы уже говорили, Соединённые Штаты Америки. «Людям, которые десятилетиями работали по „главному противнику“, было трудно привыкнуть к тому, что советско-американские отношения утратили конфронтационный характер и эра холодной войны завершилась, а следовательно, и подход разведки к работе по США должен быть пересмотрен. Надо сказать, что аргументы противников отказа от привычного термина[20]20
  В ПГУ было немало не только противников отказа от термина «главный противник», подразумевающего США, но и сотрудников, выступающих против снятия с повестки дня понятия «холодная война».


[Закрыть] были весомыми. В выступлениях американских официальных лиц – вице-президента Куэйла, министра обороны Чейни, да и самого президента Буша – с удручающей регулярностью звучал тезис о том, что именно Советский Союз остаётся для США главным противником».

Кроме того, как отмечал Шебаршин, «разведка видела, что в условиях быстрого улучшения наших отношений с Соединёнными Штатами, невиданного развития человеческих контактов на всех уровнях наши коллеги из ЦРУ удвоили и утроили свои усилия, направленные на приобретение агентуры из числа советских граждан. К сожалению, эти усилия не всегда оставались безрезультатными…

Наконец, нельзя согласиться с тем, что участие, проявленное Соединёнными Штатами к делам Советского Союза, носило исключительно благотворный характер… Передачи радиостанции „Свобода“, финансируемой Конгрессом США, например, немало способствовали тому, что межнациональная рознь в нашей стране приобрела столь острый и непримиримый характер».

Чрезмерного доверия к так называемой «политике нового мышления» и разговорам о разрядке, к декларациям Запада о его готовности к открытым диалогам с СССР Леонид Владимирович никогда не испытывал. Руководитель советской разведки располагал материалами, которые заставляли его критично подходить и к политике руководства страны, и к деятельности либерально-демократических кругов, и к состоянию дел на международной арене.