Текст книги "Украденная святыня"

Автор книги: Анатолий Пащенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

От боли и слабости не мог даже шевельнуться. Попытался глубоко вздохнуть и окунулся в безразличие. В сознании медленно проплывали бессвязные картинки: вот он, маленький, бежит навстречу отцу, вернувшемуся из военной командировки; вот торжествующе раздаёт одноклассникам выигранную в споре коробку мороженого – за выученного наизусть «Евгения Онегина»; вот тревожное лицо мамы, умоляющей не ехать в Аржаан…«Мамочка, – прошептал он, – как же так?».

Он долго неподвижно лежал в яме, пока не услышал шорох. Разлепил глаза и увидел склонившуюся над ним золотоволосую девушку с ангельской внешностью – ту самую, которая приснилась в вертолёте. Призывно махнув тоненькой ручкой, она медленно исчезла на поверхности. Антон от неожиданности приподнялся, напрягся и на одном дыхании вскарабкался наверх. Оглянулся – никого не увидел. «Привиделось, должно быть, опять» – вяло подумал он. Отдышавшись, попытался встать, но не смог. Тогда он пополз.

Стемнело, когда он выбрался на каменистую почву. Впереди виднелась невысокая гряда с редкими широкими деревьями. Антон полз, сбивая руки, хватаясь за камни и траву. Куртку оставил у ямы, она сковывала движения, и теперь жалел об этом: футболка разодралась, и кожу пощипывало. «Заражения не миновать, – морщась, думал он. – Надо найти воду, промыть. Неужели и ребро сломал? А может, просто ушиб? Воды надо, воды…».

Наконец он добрался до кривой ветвистой берёзы. Хотел осмотреться, но сил не было никаких. Лежал и безучастно глядел в ночное звёздное небо. Стояла тишина, изредка прерываемая всплесками. «Значит, где-то рядом вода. А где вода, там жизнь». Представил, как окунается в живительную влагу и сдвинулся с места.

Вдруг неподалёку прозвучал жалобный детский плач, следом послышался негромкий стук. Антон насторожился, приподнял голову и на фоне синеющего неба увидел несколько фигур с палочками. Опираясь на них, существа шли в его сторону. Он разглядел лохмотья, прикрывающие их кости, скелеты. Голые черепа поблёскивали в лунном свете.

Страх и ужас пронзили его. Мертвецы, постукивая посохами, неотвратимо приближались к берёзе. Сбивая локти, Антон попятился к широкому стволу, стремясь укрыться за ним, и неожиданно провалился в пустоту. Миг, и он летел вниз, в глубокое ущелье, сквозь ветви растущих на склоне деревьев, а они впивались в его тело, в лицо, рвали на части, но он уже ничего не ощущал, когда бездыханный упал на каменистую площадку.

Глава 7

По Руси  великой, без конца, без края,

Тянется дорожка, узкая, кривая…

Да куда ни глянешь освежённым взором,

Отовсюду веет тишью и простором.

(А.Н. Апухтин).

Охотник Пётр Матвеевич проснулся, как обычно, на рассвете. Зажёг лампу, воткнул ноги в калоши и подошёл к печке. Огонёк осветил бледное осунувшееся лицо парня. Глубокие рваные ссадины на щеке подсохли и затянулись. Хозяин перевёл лампу ниже: плечо не кровоточило, опухоль на ноге опала, дыхание было ровным. «Кроме смерти, от всего вылечишься», – довольно усмехнулся он, взял сухари для Чары и вышел на крыльцо.

В тайге стояла предутренняя тишина. Лапы могучих сосен, окружавших избушку, застыли во сне. На желтоватом фоне горизонта неподвижная черемуха у баньки казалась нарисованной. Безоблачное серо-голубое небо предвещало ясный день.

Пётр Матвеевич жил в охотничьей заимке, приютившейся на вершине пологого каменистого склона, заросшего у подножья родниковыми травами. В трёх верстах от него рядом со сгоревшим хутором обитала знахарка Татьяна с внучкой Дарьей, да где-то за Нечистым ущельем в похожей на землянку избе гнездился седобородый дед Фрол. До ближайшей деревни, куда охотник изредка ездил на лошади за продуктами, было почти полдня пути. Оттуда он взял в жёны вдовую женщину, но прожил с ней недолго – напилась она студёной воды из родника, занемогла и быстро угасла. Позже таёжник закопал и старого пса. Остался с лошадью и тремя козами. А несколько зим назад в капкан попалась матёрая волчица. Когда вытаскивал окоченевшую хищницу, увидел чёрный пушистый комочек. Был он такой шустрый да забавный, что охотник не удержался, ласково прижал тёпленькое тельце к щеке: «Ах, ты, волчара моя». Так и приклеилось – Чара да Чара. Вскоре он не представлял свою жизнь без поджарой мускулистой помощницы.

Петр Матвеевич был белобрыс, сухощав, бородат. На широком лице голубели по-ребячески распахнутые глаза, из пшеничных зарослей торчал крупный, свёрнутый набок нос. Родился и вырос он в тайге, в староверческой семье. С детства отличался порывистостью, неусидчивостью, мечтал посмотреть белый свет. Служил на востоке моряком, ходил на торговых судах, попал в кораблекрушение. Выжил кое-как, осел на берегу, устроился на рыбную базу механиком автомастерских.

О прошлой жизни вспоминать не любил, хотя постоянно носил выцветший, перештопанный полосатый тельник. В бурные времена перестройки, уже на суше, ему пришлось два месяца отсидеть в заключении. Однажды весной командировался он в крупный портовый город, где на площади попал в бушующую митинговую толпу. Помятого, ничего не соображающего зеваку притиснуло к памятнику Ленину. Трое мужчин разъярённо стаскивали с постамента упирающуюся женщину с красным бантом на груди. Её горький отчаянный взгляд резанул сердце моряка. Пётр оторвал двух молодчиков, но получил сокрушительный удар палкой в лицо. Сплевывая сгустки крови, нащупал он в кармане свинчатку, бросился к ним и… очнулся на больничной койке. Там и узнал об окончании истории. Одного громилу чудом вытащили с того света, другой стал заикаться, а третьего найти не смогли. В камере, пока шло дознание, измусолил Пётр кем-то забытую потрёпанную книжицу писателя Даля – без начала и конца. Почти наизусть выучил сказку-притчу о журавле, который сидел в поле и думал о том, чтобы хозяйством обзавестись, гнездо свить да хозяюшку добыть. Прочитал и затосковал о доме; вскоре и вернулся в тайгу.

Теперь ему было под шестьдесят.

Лежащего без сознания парня они подобрали в Нечистом ущелье дней десять назад. В то утро, добыв трёх куропаток, он возвращался к избушке, как вдруг Чара сорвалась с места и огромными прыжками помчалась вперёд. «Гости», – решил охотник. Так и есть: навстречу меж сосен, легко скользя по валежнику, бежала Дарья, знахаркина внучка. Ветерок плескал её длинные золотистые волосы, белое платьице развевалось парусом, по худеньким ножкам хлопал полотняный мешочек. Она мчалась так стремительно, что, казалось, опережала даже слова, которые выкрикивала на ходу.

– Стой, стой! – поймал охотник девочку, пролетевшую было мимо. – Стой! Да что случилось-то? С бабой Таней что?

– Там, там! – округлив огромные синие глаза, нетерпеливо подскакивала на месте Даша, отталкивая прыгающую же волчицу. – В ущелье лежит. Там. Быстрее…

– Да кто там!?

– Человек. Весь побитый, раненный. Не дышал. Я пошептала, сейчас дышит. Его в дом надо. Скорей! Бежим!

– Стой! Не Олег ли случайно?

Девочка отрицательно мотнула головой, рванулась вперёд и, оглядывась на ходу, скрылась из глаз. Чара метнулась следом, но остановилась, дожидаясь хозяина. Пётр Матвеевич очень любил Дашу. Его поражали необыкновенные способности девочки. Она напоминала свою бабку, Татьяну, в молодости. Тогда они с друзьями-подростками стайкой ходили за хуторской красавицей и украдкой подсматривали за её чудесными приёмами лечения.

Однако то были детские впечатления. Седого же, немало повидавшего охотника удивить было непросто, – девочка изумила. Однажды Пётр Матвеевич шёл мимо Змеиной поляны и услышал громкое шипение. Подкравшись ближе, раздвинул кусты и обомлел. С десяток крупных пятнистых змей кружили вокруг Дашиных хрупких ножек, а она, поводя узкими ладошками в воздухе, шипела вместе с ними, извивалась, и в этом магическом танце трудно было разобрать: где змеи, а где ноги…

Но девочка не росла лесной затворницей. Несколько лет назад охотник отвёз её в райцентр, где она записалась в школу и две зимы прожила у двоюродной сестры бабы Тани. Именно тогда появилась у Петра Матвеевича страсть. Зашли они с Дашей в книжный магазин за учебниками, и увидел он толстую книгу «Пословицы русского народа» В.И. Даля, того самого, написавшего сказку о журавле. Ёкнуло в душе охотника, осторожно перевернул обложку. Так и застыл перед полкой, шевеля губами. Но уж очень дорого стоила книга, и он ещё долго оглядывался на магазин, провожая девочку к дому.

А следующей весной притихшая, необычайно серьёзная Дарья зашла к нему в избу и протянула красочный пакет. «Это тебе, дедушка, от нас с бабой Таней», – будничным голосом произнесла она, но её огромные глаза торжествующе сияли. Когда он дрожащими руками взял в руки желанную книгу, она подскочила к нему, расцеловала в заросшие щеки и умчалась, сопровождаемая радостно прыгающей Чарой.

С тех пор Даша не жила в городе, – не приспособилась, хотя и ездила туда два раза в год сдавать экзамены. В лесу же девочка знала каждую травинку, и каждая былинка знала её. Поэтому Пётр Матвеевич совсем не удивился тому, что «побитый» человек попался именно ей.

Вот и ущелье. Глубокое и каменистое, поросшее по склонам многоцветьем, оно издавна считалось нечистым местом. Солнечные лучи почти не освещали его дна, устланного костями то ли людей, то ли животных. Недолго гостивший у охотника молодой парень Олег однажды прикатил оттуда бронзовый котёл с массивными вертикальными ручками – для банной, мол, воды. Но Пётр Матвеевич убрал посудину вглубь загона, укрыл сенной трухой: из ущелья же, мало ли что… Хранится котёл до сих пор, а Олега уже нет – повадился ходить в глухие чащи и топи, да сгинул. Остались от него лишь книжка и стопка исписанной бумаги…

Охотник осторожно спустился по едва заметной тропинке, вьющейся между сумрачных скал, и перешёл ручей. Девочка была внизу, на крохотной каменной площадке, возле неподвижного человека.

– Дышит? – он приложил пальцы к горлу, стараясь уловить биение. Перед ним лежал совсем ещё молодой парнишка. На перепачканном кровью и грязью лице застыл страдальческий оскал, одежда была разодрана в клочья, голова и тело кровоточили, кулаки сжимали засохшую траву.

Даша протянула тонкие ладошки к его голове:

– Холод от него.

Пётр Матвеевич взглянул вверх. Высоко над ними, вдоль каменной гряды, свисали корневища деревьев, которые уже не умещались на склоне, сползали вниз, загораживая свет. Тянуло промозглой сыростью. Охотник вспомнил о маленьком самолёте, кружившем над тайгой. Обычно он прилетал во время пожаров, но в лесу палёным не пахло. «Может, его искали?». Он оглянулся. Волчица наблюдала за девочкой, которая что-то шептала, легко проводя ладонями по голове незнакомца.

«Да-а-а… Совсем ещё мальчик. Собираемся жить с локоть, а живём с ноготь». Вздохнув, он полез за ножом. Неподалеку росли невысокие берёзки, пора было мастерить волокушу.

– Деда Пётр, – вдруг низким голосом проговорила девочка, – отойди от нас. И Чару уведи.

Охотник пристально взглянул на неё, подозвал волчицу и отошёл к краю площадки. Даша постояла с зажмуренными глазами, сняла с плеч полотняную сумку, достала туесок со снадобьем, маленькие ножницы, иконку с изображением Девы Марии, берестяную фляжку с водой. Извлекла из мешочка золотой обруч с вкраплёнными драгоценными камнями, золотое ожерелье и два сверкающих золотых браслета. Тоненькая гибкая фигурка выпрямилась, и Пётр Матвеевич окаменел. Перед ним стояла прекрасная юная девушка: золотые украшения сияли, жёлтые пушистые волосы разметались по стану, огромные синие глаза засветились такой силой, что, казалось, солнце снизошло в тёмное ущелье, и камни заблистали радужными красками.

– Дарья, ты что? – прошептал изумлённый охотник.

А девушка между тем вливала снадобье в полураскрытые губы незнакомца, и щёлкала ножницами над ним, и приговаривала нараспев, склонившись над чашей с водой.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!

Стану я, благословясь, пойду, перекрестясь,

Из дверей в двери, из ворот в вороты, во чисто поле.

В чистом поле стоит церковь. В этой церкви стоит престол,

За престолом сидит Матушка Пресвятая Богородица…

Она приговаривала всё быстрей и быстрей; ножницы, стрекоча, стремительно порхали вокруг бесчувственного тела. Петра Матвеевича словно обволокло туманом. Всё затихло; в пустоте раздавался только напористый страстный заговор.

…Так сгрызай и скусывай  с его головы,

С мозгу, с горла, с лица, с рук, с ног, с нутра,

С белого легка, чёрного печени, с ретивого сердца,

Со всего тела белого щипоты, ломоты, скорби, болезни…

Пётр Матвеевич вспоминал потом, что назад он двигался, едва волоча ноги, будто тащил на волокуше громоздкую тушу медведя, а не худенького паренька. Причем деревья как бы расступились перед ними, открывая ровный путь домой. Даже Чара, и та, необычайно присмиревшая, шла рядом, а не бежала стороной. Позже он решил, что Дашино колдовство коснулось и волчицы.

Почти десять суток пробыла девочка в избушке охотника, лишь слетала, как ветерок, к своей бабке-знахарке да к Фролу за снадобьем и мазями, и снова села у изголовья парня. Пётр Матвеевич тем временем съездил в деревню за продуктами, где узнал об аварии вертолёта и о пропавшем человеке. И даже захватил местную газетку с сообщением.

Вернулся вчера днём, а вечером Даша известила его о выздоровлении больного, окинула незнакомца долгим взглядом и ушла домой.

Глава 8

Но настанет пробужденье,

Новым чувством вспыхнет взгляд,

«Возрожденье! Возрожденье!» –

Струны сердца зазвенят.

(К.Д. Бальмонт).

Огромная змея пристально смотрела холодными глазами. Пахнув лесным ароматом, она громко заблеяла, скользнула за кочку и пропала в болоте… Открыв глаза, Антон разглядел светлеющее окно. Блеяние раздавалось оттуда – нетерпеливое, раздражительное.

Тусклый свет освещал огромный букет пёстрых полевых цветов. Широкая чаша на деревянном столе казалась изображённой на холсте разноцветной полянкой. В углу стояла кровать, на бревенчатой стене висели два ружья, сумки и календарь, пол устилала шкура животного. Сам он лежал на большой печи, в длинных, до колен, трусах. Ступню левой ноги стягивала повязка.

Опустив закружившуюся голову на подушку, Антон напряжённо прислушался к звукам. Перед глазами мелькнули обрывки картин: курган, Сакелава, стрельба, вертолёт, болото… «Почему болото? Где я?», – вяло подумал он. Осторожно сполз на пол, проковылял к распахнутой двери и оторопел – на крыльце лежала огромная чёрная собака с немигающими жёлтыми зрачками.

– Не бойся, парень, не бойся, она не кусается. – От низенького жердяного строения с кувшином в руках вразвалку шёл бородатый старик в старенькой тельняшке. – Волчица эта, кличут Чара… А ты зайди в дом, зайди. Сейчас завтракать будем. Без соли, без хлеба худая беседа.

Антон прислонился к двери.

– Где я?

– В тайге ты, парень. Где же тебе ещё быть-то?  Пройди к лавке, присядь, тяжело, поди, стоять.

Хозяин нарезал хлеб, достал из кастрюли мясо, плеснул в кружку молока.

– Почему я здесь?

– А ты и не помнишь? Хм… С неба ты упал, парень. Как ещё живым остался, непонятно. Видно, кто-то молился за тебя горячо. – Он достал из сумки неровно оторванную из газеты страницу.

– На вот, почитай.

Антон схватил клочок, впился глазами. Так… Значит, вертолёт упал… А кто погиб – пассажиры, экипаж? В посёлке они взяли на борт мужчину и женщину. Смутно мелькнули вывороченные в сторону ноги. Он наморщился, но вспомнить ничего не смог.

– Давно я здесь?

– Вторая неделя пошла.

– Вторая неделя?! А как же мама, Сергей Сергеевич? Они знают обо мне?

– Я сказал в деревне, они в милицию сообщат. Там телефон есть, и автобус в район ходит.

– В какой деревне? – не понял Антон. – Я же в городе живу. Надо ехать. Где моя одежда?

– Погоди, парень, погоди. Куда ехать-то? До деревни полдня на лошади, а уж до твоего города и подавно. Здесь же тайга, глухомань.

– Доберусь. Вы только дорогу расскажите.

Приподнявшись, он покачнулся и угодил ладонью в букет. Сладкий аромат поплыл по избе. Охотник подхватил его под руки, повёл к кровати. «Места живого на нём нет, а всё туда же – доберусь, – пробормотал он, – куда доберёшься, до первого оврага? Тебя и осталось-то на кошачий обед. Дай-ка я повязку поменяю»…

Раны Антона затягивались быстро и вскоре уже не напоминали о себе. Лишь иногда подёргивался длинный рубец на щеке, да покруживалась голова. Пётр Матвеевич поил его настоем, накладывал целебные мази. На расспросы отвечал гордо: «Бабка тут живёт, знахарка. Из трав и кореньев делает. Всю хворь вышибает!». Лекарства и впрямь оказались волшебными, – силы прибывали с каждым часом.

Просыпались они на рассвете. Поначалу Антон ходил с Петром Матвеевичем на охоту, но к делу не приспособился: то слишком шумно пробирался по лесу, то заглядывался на шустрый родничок или на усеянную ягодой полянку, а однажды забыл у муравейника ружьё. Таёжник только качал головой, но после встречи с хозяином тайги перестал брать его с собой. Произошло случайно, – медведь сам вылез из малинника. Антон застыл на месте, и если бы не Чара, злобно ухватившая зверя за «штаны», неизвестно, что бы приключилось дальше. Охотник двумя выстрелами завершил стычку.

Из деревни, между тем, вестей не было. На пятый день Антон не выдержал.

– Пётр Матвеевич, расскажите дорогу к деревне. Пойду я.

– Я и сам не могу понять, в чём дело, – почесал бороду хозяин. – Оно, конечно, пока сообщили, пока соберутся, то, сё… В общем, давай так, парень. Ждем ещё дня два-три и выступаем. Долечись уж до конца. Да и бабке Татьяне надо передать, чтобы за козами посмотрела.

Антон согласился. «Два дня, действительно, ничего не решат, а когда еще доведётся попасть в такие края?». И с головой окунулся в лесную жизнь. Поутру вскакивал с печи, выпивал кружку козьего молока, цеплял к поясу нож и уходил в лес один. До вечера бродил по тропинкам. Наблюдал за растениями, таёжной живностью, дышал изумительным воздухом, испытывая при этом необычайную телесную легкость. Ложился на сухой островок травы и бездумно смотрел на просветы в верхушках деревьев, гадая, на каких животных похожи силуэты. Бывало, и засыпал, пока не разбудят упавшие на лицо сосновые иголки.

Иногда рисовал в воображении картину возвращения домой. Мама, конечно, всплакнёт, как тогда, при встрече из армии, и поспешит в магазин за чем-нибудь вкусненьким. Отец расспросит о командировке, об аварии, и, как военный человек, поинтересуется техническими подробностями.

Потом Антон зайдёт в супермаркет и… Но здесь представление мутнело: лицо Светы заслоняли бегающие по кассовому аппарату пальчики с красными ноготками. Она, конечно, сразу поведёт его в кафе и закажет шампанское. Антон вздохнул: что ж, придётся пить вино, однако затем он непременно попросит мороженое с клубникой.

А вскоре пришла тоска по книгам. И чем больше он думал о них, тем острее желал вдохнуть запах маленького печатного чуда, листнуть страницу-другую и, вживаясь в воображаемый мир, радоваться, негодовать, плакать и смеяться. И тогда он пробовал читать стихи. Вспоминались они с трудом. Поэзией Антон увлекался в школьные годы, а потом армия, трудности с работой, служба в охране – занятия, к стихам не особо располагающие. «Лета к суровой прозе клонят», – посмеивался над собой.

Однажды с ним произошёл странный случай. В голове назойливо крутились первые строки стихотворения, а продолжение не вспоминалось. Он брёл к роднику, бормоча: «Я уходил в леса такие, каких не сыщешь наяву…». Повторял ещё и ещё, но – никак! И тогда в отчаянии прокричал их на весь лес, вспугивая полуденный сон его обитателей. Память словно шевельнулась, пробуждаясь от долгой спячки. И он вспомнил!

Я уходил в леса такие,

Каких не сыщешь наяву.

И слушал вздохи колдовские,

И рвал нездешнюю траву*…

Запнулся и вдруг услышал хлопки. Доносились они из ельника. Легонько качнулись ветви, и стало тихо. Недоумённо осмотревшись вокруг, Антон осторожно приблизился к елям: лес как лес, ничего особенного. «Что же это было? Хлопанье веток, птичьи звуки? Или просто послышалось?».

Вечером, за ужином, он рассказал о происшествии Петру Матвеевичу. Ему показалось, что в глазах охотника мелькнул огонёк.

– Кабы знал да ведал, всего бы отведал, – хозяин вытер бороду полотенцем и отодвинул тарелку. – А может, это скрип был?

– Да нет, хлопки.

– Хм… Неужели мертвяки хлопать стали.

– Мертвяки?! Какие мертвяки?

– Из Нечистого ущелья. Где мы нашли тебя.

Он косо взглянул на ошарашенного юношу.

– Есть одна побасенка… В общем, когда-то, давно, вместо ущелья кладбище было, там много папоротника каждый год родилось. Однажды, сказывают, женщина с ребёнком ночью туда пошла. Отговаривали её люди, нет – пошла, уж больно он там ядрёный был. Говорили ей, что сзади будут свистеть, плясать, но оглядываться не надо. Женщина старалась быстрей доделать дела. А ребёнок сильно плакал, кричал. Она обозвала его чернаком и сказала: «Чтоб ты провалился!». И тут же ребёнок провалился сквозь землю. Так и образовался овраг, а потом ущелье. Теперь там иногда слышен детский плач, и к прохожим стали мертвяки привязываться. Особенно к незнакомцам. А теперь ещё и нечистая сила собирается… Вот такие дела. Хочешь, верь, хочешь, не верь. Коли люди врут, так и я соврал.

Антон в задумчивости вышел на крыльцо. Вечер был тёплый, тихий. Сгущались сумерки, в тёмно-синем небе проявились первые звёзды. Рассказ охотника озадачил его. Мертвецы, плач ребёнка… Где-то он об этом слышал. Но где? «А вообще, всё это суеверия. Мифы, легенды, фольклор», – решил он.

Ночью ему приснился сон. Он пробирался по сумрачному лесу через груды валежника, болотистые заросли и скоро оказался в непроходимой чаще. Сплетённые с кустарником ветви деревьев отталкивали его назад, зажимали со всех сторон. Измученно опустившись на мшистую землю, он склонился к ногам и вдруг услышал потрескивающий шелест. Поднял голову и увидел над собой сгусток света, похожий на пламя свечи. Сияние усилилось, разлилось, заполнило пространство и плавно вынесло его на зелёную цветочную лужайку.

____

* Из стихов Николая Тряпкина

Глава 9

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты.

(А.С. Пушкин).

Пётр Матвеевич, управившись с хозяйством, лежал в одежде на кровати и поглядывал на завтракающего Антона. Парень был явно не в себе: водил ложкой мимо тарелки, глядел в одну точку, вздыхал. «Зря я про ущелье рассказал, – досадливо морщился охотник. – Хотел предостеречь, а, похоже, только раздразнил. Или о хлопках вчерашних думает?». Он догадывался о том, кто мог шалить в кустах. Глаза маленькой сиделки ещё у ложа израненного парня лучились сиянием. Бывший моряк имел немалый опыт по части женского пола. Понимал – девочка выросла. Уведёт его, как пить дать. И опять он останется один.

– Подождём ещё денек и отправимся. Ты бы полежал, отдохнул перед дорогой.

– Нет, Пётр Матвеевич, пойду я, – снова вздохнул Антон, помолчал и обречённо добавил. – Надо идти.

– Ну, сходи, сходи. Только от ущелья подальше держись.

Антон опустил голову. Он и вправду собрался к Нечистому ущелью. Его тянуло туда с неизъяснимой, почти осязаемой силой. Ночью он, словно лунатик, спустился с крыльца, а очнулся уже в лесу от вспорхнувшей из-под ног птицы. Недоумённо оглянулся: избушка едва проступала в темноте. Вернулся, залез на печь и промучился до рассвета.

– Да я к роднику схожу… землянику поищу.

– Ягодки, значит, захотелось, – охотник встал. – Запомни, парень. Ведьмы любят оборачиваться то птицами, то змеями, то ещё кем-нибудь. Если она кинется на тебя, бей наотмашь, и один раз. Понял?

Опытного таёжника не обманешь, и всё-таки Антон спустился к роднику, оглянулся и прыжками достиг густого кустарника. Дальше продвигался, сверяясь по солнцу. Пётр Матвеевич рассказывал, что ущелье находится к северу от избушки, к нему ведёт широкая тропа. Покружившись по лесу, Антон, в конце концов, набрёл на неё. Зашагал быстрее и внезапно упал навзничь, едва успев выбросить ладони перед собой. Недоумённо оглянулся, встал, отряхивая колени, шагнул и – снова повалился на землю. Поднял голову, напряжённо прислушался. Стояла тишина. В стороне каркнула ворона, тонким посвистом ответила какая-то пичужка. Он осторожно потыкал ножом песок и вдруг рассердился на себя. «Чушь какая-то! Упал и упал, что особенного? Все падают, не я один».

Тропа шла в гору. За поворотом виднелся широкий зелёный просвет. Антон прибавил шагу и… опять оказался на траве. Теперь он заволновался не на шутку. По спине поползли мурашки, задёргался шрам на щеке. Говорил же охотник избегать чёртового места! Вернуться назад? Но до поляны рукой подать. Он встал на четвереньки и, быстро перебирая руками и ногами, засеменил наверх. И тут раздался заливистый смех. Справа зашелестел кустарник. Мелькнуло белое, воздушное; смех прозвенел, как колокольчик, и, затихая, пропал в чащобе.

«Ведьма!» – обожгла мысль. Он вскочил на ноги и, не отводя взгляда от кустарника, боком забрался на возвышенность. Повернулся и обомлел.

Поляна переливалась солнцем и разнотравьем. Сотни мелких цветов всевозможных оттенков устилали её ярким ковром. Слева виднелась цепь камней. Антон подошёл к краю утеса и задохнулся от восторга – перед ним распахнулось громадное ущелье. К каменистым склонам лепились низкие и широкие, словно зонтики, деревья. Между лесистыми холмами неровными пяточками зеленели долины.

Чувство невероятной легкости овладело им. Впору было взмахнуть руками и взлететь над пустотой. Его неудержимо тянуло к пропасти, закружилась голова. Отступив назад, он привалился к тёплым камням. Долго лежал без движения, поглядывая сквозь ресницы на сверкающее солнце. Рядом порхали бабочки, тонко жужжали насекомые. Пахло душистым и сладким. Он вдруг вспомнил, как, очнувшись в охотничьей избушке, увидел на столе такую же благоухающую цветочную «полянку». Откуда она взялась? Надо спросить у Петра Матвеевича…

Наверное, он задремал, потому что открыл глаза от пристального взгляда. На него смотрела огромная змея. Зрачки её завораживали. «Ведьма!» – мелькнуло предостережение охотника. Антон попытался встать, но тело словно парализовало. Скосив глаза, он увидел клубок больших извивающихся особей. В стороне раздалось шипение. На солнечную полянку вышла тоненькая золотоволосая девочка. Приблизившись к змеиному стаду, она подняла узкие ладошки и зашипела громко, требовательно. Нехотя скручиваясь и шурша по цветочному покрову, пятнистые твари скрылись за камнями.

Девочка наклонилась, и Антон онемел. Огромные синие глаза, казалось, поглотили его. Задыхаясь от нахлынувших чувств, он зачаровано выдохнул: «Вот это да-а-а!». Глядел на неё и не мог оторваться. Но вот видение, легонько тряхнув головой, исчезло из виду.

– Я думал, ведьмы в змей превратились, – пробормотал он, поднимаясь. – Пётр Матвеевич говорил.

Девочка исподлобья смотрела на него.

– Это охотник, в избушке живёт, – краснея, пояснил Антон. – А вы… ты кто?

– Я тоже в лесу живу.

Она была невысокого роста, ему по плечо. Ветерок развевал её белое платьице и длинные золотистые волосы, розовые пухленькие губки слегка дрожали. «Лесная русалка, – подумал Антон. – А может, она… тоже превратилась?».

– Суеверия это всё. Про ведьм, – нахмурился он.

– И совсем не суеверия. Смотри!

Она подалась вперёд, к пропасти, неожиданно поднялась в воздух и исчезла внизу. Антона бросило в жар. Он кинулся следом, но в последнюю секунду ухватился за выступ, заполз назад, на утёс, и, свесив голову, закричал: «Ты где? Ты где?!». Но даже эхом не отозвалось мрачное ущелье.

Сзади раздался звонкий смех. Антон резко обернулся: девочка выглядывала из кустов. Тяжело дыша, он отошёл к камням, сел и опустил голову на колени.

– Не обижа-а-айся, – проговорила она, слегка растягивая слова. – Здесь совсем рядом площадка. И прыгать на неё не больно.

Он хмуро смотрел в сторону.

– Ну, Анто-о-он, я больше не бу-у-уду. Правда-правда!

– Ты знаешь моё имя? – удивлённо поднял он голову. – А тебя как зовут?

– Даша. А деда Пётр зовёт меня по-взрослому, Дарьей.

– Так ты и есть знахаркина внучка?!

– Да. Баба Таня моя бабушка.

Они молча выбрались на тропу. Антон напряжённо выбирал темы для разговора, но все они казались глупыми, неуместными. Молчание затягивалось. Девочка, собирая цветы, следовала чуть позади, словно вела его под конвоем. А он боялся поднять голову, и от того ещё больше хмурился, а потом стал покашливать.

– Простудился? – прозвучал участливый голосок.

От неожиданности он вздрогнул, покашлял громко, солидно и осмелел.

– У вас погода всегда такая тёплая?

– Да, летом у нас тепло, – ответила Даша, – а зимой у нас холодно. А у вас?

– И у нас холодно, – мгновенно откликнулся он, косясь на неё. Лицо девочки было серьёзным.

– А ещё, – продолжала она, – у нас весной на деревьях распускаются листочки, а осенью они опадают. А у вас?

Он остановился. Девочка поджала губки, еле сдерживая смех. Её очаровательное личико так ясно, по-детски, казалось шаловливым, что Антон невольно хохотнул. Прыснула и Даша. И они засмеялись – искренне, заливисто, неудержимо. Смеялись известному только им одним, и никому больше. Ни сороке, тревожно выглянувшей из кустов, ни испуганно скользнувшему в заросли зайчику, ни застывшим в вечных раздумьях деревьям, ни земле, ни небу, ни солнцу, – хотя оно, конечно, догадалось и засияло в тот миг особенно ярко, радуясь соединению двух сердец.

А потом Антона словно прорвало. Он говорил обо всём, что приходило в голову. С восторгом отзывался о природе, об охотнике, о Чаре. Рассказал о вчерашних аплодисментах лесных жителей, на что Даша похлопала в ладошки и забавно, нараспев, спародировала его: «Я уходи-ил в леса таки-и-ие…».

О себе она говорила мало. Нехотя ответила, что родителей у неё нет, и она всё время живёт с бабушкой. Зато слушала охотно, с блеском в глаза. Иногда Антон удивлялся её наивным вопросам, хотя понимал, что имеет дело с лесным диким существом. «Да как можно в двадцать первом веке не знать компьютера или сотового телефона! – возмущался он. – Не смотреть телевизор, не бывать в других городах и странах. Не изучать науки, не летать в космос, не изобретать вечный двигатель, наконец! Это… это же невежество!».

Тут же спохватывался и косился на неё. Но девочка молчала, лишь исподлобья прожигала синими глазищами. А когда он опять разошёлся по поводу образа жизни – не отшельников, нет, а тех людей, которые понапрасну коптят белый свет, превратились, по сути, в бездушные механизмы по переработке пищи, забыли истинную, созидающую цель существования, – тогда Даша остановилась, пропустила его вперёд. И вдруг Антон упал на траву, растерянно оглянулся и увидел, как она, прыснув в кулачок, легко скользнула в чащу, рассыпая за собой цветы, словно указывая ему дорогу.