Текст книги "Грозный идол, или Строители ада на Земле (Собрание сочинений. Т. III)"
Автор книги: Анатолий Эльснер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Когда же виденье развеялось, увидел я старца Демьяна, лежащего на полу, как труп… Долго не мог говорить родитель мой, и когда наконец раскрылись уста его, он стал говорить как бы в наитии небесных сил. И сказал он мне, что Бог давно посещает его и открывает ему Свою волю, и воля эта такая: не должны люди обращаться с молитвой прямо к Небесному Отцу, ибо сие есть великая гордость, а должны попросить о своих нуждах Его ангелов и Его чудотворцев. Тогда я воскликнул в великом огорчении: «Как же мы можем молиться ангелам, когда мы их не видим, и чудотворцам, когда у нас их нет?». «Молчи, безумный сын, – громко ответил мне старец. – Бог, Который является мне, открыл перед мною завесу неба, и ангелы спускались ко мне, и я видел великого чудотворца». – «Родитель милый, – воскликнул я тогда в великом ужасе, – к нам подходит некто сияющий», – я воскликнул так, потому что в дверь, которая сама раскрылась, как от ветра, входил, окруженный огненным столпом, некто шестикрылый, с глазами, как звезды и с лицом, как белое облако… Старец упал в трепете на колени, воскликнув: «О, чудотворец великий Лай-Лай-Обдулай, что еще Господь через тебя изрекает слабому пастуху безумного стада?» – «Чтобы овцы твои обращались с просьбами к ангелам и моему чудотворному изображению, которое я спустил с небес под Дерево совещания… От сего времени он – вам бог – к нему и обращайтесь с ходатайствами к Богу – Саваофу, и вот вам законы, которые ты должен объявить на заре своему народу, а вот и жезл – в знак твоей власти». И увидели мы, что из руки небожителя, шелестя и развеваясь, опустился в руку старца пергамент с писанными законами, и еще увидали жезл, упавший, как молния, к ногам моего родителя с великим шумом, и видение рассеялось. Долго я беседовал со старцем, а потом позвал Петра и Василия и отправились мы под Дерево совещания, и вот видим – бог Лай-Лай-Обдулай. Братец мой Петр смотрит на бога и говорит: «Я не верю ему», равно и Василий так же сказал: «Я не верю ему», и вот, други мои милые, что произошло: бог во гневе своем засвистал и захохотал, раскрылось чрево его, и вот выскочили два беса и больно постегали как Петра, так равно и Василия. Любезные братцы мои, покажите ваши плечи с красными полосами от ударов бесов, чтобы и самые вольнодумные в Зеленом Раю не посмели бы сказать: «Не верим мы…»
Парамон повернулся своим искривленным телом к братьям, и последние быстро исполнили его желание: обнажившись до пояса, оба они стали поворачиваться в разные стороны, показывая свои исхлещенные чем-то плечи и спину.
– Человеки милые, смотрите, до крови исхлестали нас бесы, – проговорил Петр.
Василий же, стоя с нахмуренными бровями и гордо выпрямившись своей величавой фигурой, поднял руку над головой и голосом, в котором звучала власть, сказал:
– Вы, вольнодумные и непокорные люди, трепещите теперь: будут у вас начальники и будут власти…
– Дырявая твоя голова, – быстро шепнул Парамон Василию, но было уже поздно: толпа, с наивными лицами слушавшая смелое вранье Парамона о чуде, при словах Василия сразу пришла в волнение, и от одного конца в другой прошел гул голосов:
– Что он там врет!.. Какие начальники и власти! В свободном Раю начальник – лютый враг… Други, нас обманывают и, пожалуй, невольниками сделают нас…
Волнуясь и выкрикивая в разных фразах свое негодование, толпа стала постепенно приближаться к дереву и неизвестно, чем бы все это окончилось, если бы Парамон не закричал, делая поклоны почти до земли:
– Товарищи, друзья, свободные, как вольные журавли, человеки!
– Ага, опять свободные!..
– Да, он сказал, что мы вольные журавли…
– Хороший человек этот Парамон…
– Он нам все кланяется…
И голоса закричали:
– Довольно, довольно кланяться, милый Парамон! Ты самый добрейший!
Парамон продолжал кланяться, опираясь одной рукой о палку, подымая свои ужасные плечи, и с каждым поклоном почти прикасаясь головой к земле. Вдруг, перестав кланяться и выставив свою безобразную ступню, он с ласковостью в лице невинно проговорил:
– Добрые други мои, а ведь вы и забыли про законы-то, которые Господь спустил нам с небес…
Толпа замерла, и снова воцарилось мертвое молчание, потому что это были слова, которые положительно не могли вместить в себя слушатели. С недоумевающими лицами они смотрели на оратора, а последний опять с невинным видом воскликнул:
– Что ж, друзья, послушаем, какие законы такие Сам Господь приказал ангелам начертать для нас…
И, не давая слушателям оправиться от изумления, он шагнул к старцу Демьяну и, сделав троекратный поклон, сказал:
– Родитель почтенный, над которым спускаются с небе-си ангелы, допусти, чтобы недостойный сын твой прочитал Божии законы заблудшим овцам…
– Перстами ангелов написана она – грамота-то, – отвечал Демьян, выпрямляясь на своем «троне», опираясь одной рукою о жезл и доставая другой из-под одежды «законы», – достоин ли еще читать ты – не знаю, – сказал он громко и шепотом добавил: – Ты так врешь, Парамоша, как будто в душе твоей сто чертей сидят…
– Божии законы! – воскликнул Парамон, принимая бумагу из рук отца. – Благоговейно молчите, друзья мои, – громко сказал он толпе, – и да царствует священная тишина, а мы на колени станем.
С последним словом он опустился на колени, а за ним и его братья. Что же касается до обитателей Зеленого Рая, то они с невыразимым изумлением смотрели на всю эту комедию и, так как их простодушие и наивность были слишком искренними, то они были далеки от понимания всего, что происходило перед их глазами. Обман был слишком велик и дерзок, чтобы они могли допустить его, чудеса слишком поразительны, чтобы они могли верить им, а Парамон слишком изворотливым и хитрым, чтобы вовремя не останавливать ласковостью и лестью вспыхивающее в них моментами негодование. В результате получилась удивительная картина: сотни человек с расширившимися глазами стояли, подобно истуканам, выслушивая колоссальное лганье нескольких человек. Они, однако же, на колени не стали, как этого хотел Парамон, за исключением нескольких женщин, вполне уверовавших, что совершаются чудеса.
– Добрые человеки, – возгласил Парамон, – вот что начерчено перстами ангелов кровью на сих скрижалях. Внимание.
Среди гробового молчания он начал читать:
«Слово от Бога. Великого чудотворца Лай-Лай-Обдулая заблудшим овцам Зеленого Рая, – внимайте – о внимайте, о внимайте!..»
Необыкновенно громко воскликнув это, он указал на «чудотворца»; старик громко вздохнул и, преклонив свой жезл перед деревянной куклой, опустил низко голову. Петр и Василий тоже испустили какие-то вздохи и распростерлись перед «чудотворцем» лицом вниз. Все это как бы гипнотизировало толпу, из уст многих «овец» исторглись вздохи, и какая-то женщина истерически зарыдала.
Парамон стал читать:
«Отец с небеси с великим гневом взирает на вас, человеки Зеленого Рая, ибо вы без законов живете, и вот вам законы:
Первый Божий закон.
„Да повинуются все твари Зеленого Рая начальникам своим, и будут они для них как боги, так что не чтящий начальника оскорбляет Бога, а любящий начальника, как покорный сын, будет в том мире ангелом у престола Божьего…“».
Волнение опять прошло по толпе, и послышались негодующие голоса: «Нет у нас начальников… не хотим команды иметь над собой… свободные люди…»
Заглушая голоса, Парамон громко возгласил:
– Милые товарищи, друзья – человеки добрые, свободные, свободные…
– Опять свободные! – раздались голоса в толпе.
– Разберем после… Не поймешь… То свободные, то начальников слушай…
Подымая с трепетом руки к небу и закатывая глаза, Парамон закричал:
– Видит бог, я хочу видеть вас там… ангелами, ангелами…
– Какой добрый этот Парамон…
– Он хочет, чтобы мы были ангелами…
– Читай, добрый Парамон, законы божьи… мы слушаем…
– Второй закон Божий, – возгласил Парамон.
– Читай, читай!..
– «Я, грозный Лай-Лай-Обдулай, приказываю вам в поте лица работать над землею и, когда земля родит больше, нежели вам надо для прокормления, отдавать излишек в общее казнохранилище…»
– Э-э, милые люди, что он читает, – раздался чей-то громкий голос в толпе, и вслед за этим десятки голосов закричали:
– Мы не хотим, не хотим… Этими законами нас свяжут по рукам и ногам… Какие это законы… не хотим, не хотим…
Волнения усиливались; тогда Парамон опять начал делать низкие поклоны и называть обитателей Рая людьми свободными и вольными, как птицы; на этот раз, однако же, и это не помогло. Видя, что «овцы» бунтуют, оратор поступил чрезвычайно решительно: неожиданно выпрямившись, он вдруг закричал громовым голосом, прозвучавшим, как труба:
– Ангелы, ангелы, ваше место – небо, отойдите в одну сторону, демоны, демоны, ваше место – ад – в другую сторону…
Толпа затихла, а «пророк», сразу переменив тон, ласково заговорил:
– Разделитесь, разделитесь, милые люди… Кто хочет слушать слово Божие – налево, враги его – в другую сторону – для огня и ада…
– Слово божие читай, Парамон, читай… Все охотно слушаем…
«Пророк», незаметно улыбнувшись тонкими губами, стал читать третий «закон Божий»:
– «Не подобает вам, люди Зеленого Рая, поступать в ваших домашних делах по голосу вашего скудного ума: голос этот – ваши бесы – заводит вас в пропасть, пока живете, и в огонь неугасимый по смерти. Я, великий Лай-Лай-Обдулай, повелеваю вам во всех делах подобных спрашивать начальников: надо ли кому жениться – сделай это, когда разрешит тебе власть, надо ли развестись – опять та же земная власть исполнит мою волю великого чудотворца. Хочет ли кто книги читать и быть умным – Лай-Лай-Обдулай по своей великой милости бросит в твой скудный ум искру от великого пламени светлого чудотворца. Что ни попросите – дам, а гордым и чванливым – розги при жизни, а на том свете – огненная печь. Бог на небе по великой милости своей хочет сделать вас народом сильным и богатым, а потому я, светлый чудотворец Лай-Лай-Обдулай, запрещаю вам брать в жены себе девушек крамольных духоборов, а только тех, на которых укажу, – богобоязненных и перед начальниками не сварливых, чтобы и детям их быть на том свете ангелами… Теперь внимайте, о внимайте, каких начальников я, великий Лай-Лай-Обдулай, ставлю над вами по милости своей. Самая высокая власть ваша земле – богобоязненный родоначальник великого народа в грядущем – Демьян, и титул его такой: главный властитель Рая Зеленого…»
Парамон приостановился, так как «главный властитель» в этот момент поднялся со своего «трона» и сделал поклон до земли, преклоняя в то же время свой жезл.
Ничего не отвечал народ, только задвигался влево и вправо, и прошел слабый ропот, точно шум волн на море. Не замечая этого, Парамон продолжал:
– «Вторая власть ваша на земле – старший сын оного старца – Петр и титул его такой: главный казнохранитель, и назначаю ему знак на груди – две скрещенные красные ленты. Третья ваша власть – начальник Василий, титул его – начальник Зеленого Рая и знак на нем – топорик на плече. Четвертая власть на земле, – богобоязненный, наикрóтчайший Парамон и титул его – начальник веры и школ…»
Негодование, бушующее до сих пор в сердцах народа, вырывалось теперь в шумном ропоте. Кто-то захохотал негодующим злым смехом, какая-то женщина всплеснула руками и крикнула: «Ах, голубчики, на нас ярмо накинули, как на осликов». И вот с шумом и ропотом толпа двинулась.
Видя все это, Парамон стал кланяться до земли, и от страха лицо его сделалось белым как мел. Главный казнохранитель, став рядом с Парамоном, тоже начал кланяться. Третий брат, Василий, поступил совершенно иначе: гордо выпрямившись, подбоченясь и отставив одну ногу, он грозно нахмурил брови над засверкавшими черными и злыми глазами и вдруг со зловещей улыбкой закричал:
– Что, сволочь крамольная, кричите…
Если бы молния с неба упала на головы обитателей Рая, то они менее были бы поражены, нежели словом «сволочь», изошедшим из уст Василия. Мгновение толпа стояла неподвижно с изумленно расширившимися глазами, но в душе каждого человека кипело негодование. Вдруг вся толпа двинулась, в то время как Вавила, подняв руку над головой и потрясая ею в воздухе, грозно закричал:
– Друзья, человеки милые, нас обманывают…
– Разобьем бога и перевяжем обманщиков! – единодушно закричали обитатели Рая и быстро двинулись к дереву.
Тогда произошло нечто необычайное.
Парамон, увидев, что поклонами здесь ничего не поделаешь, повернулся к Василию и, глядя на него злыми глазами и искривив свой страшный рот, с необыкновенной язвительно-насмешливой улыбкой проговорил:
– Что, дырявая башка, стоишь как столб! Образовал бунт, дурак, так зови теперь своих чертей… Ну!..
Василий на мгновение растерялся, так как он совершенно не узнавал своего брата и был озадачен таким невежливым обращением ласкового добряка, каким он считал его, с ним, «начальником Рая». Однако же, так как основным качеством его была гордость и жажда властвовать, то, быстро оправившись, он снова принял гордый вид и вдруг пронзительно громко засвистел.
– Чего он свистит? – раздались голоса в толпе, и все наступающие на мгновение приостановились.
Из леса, который начинался за Деревом совещания, раздался такой же свист, потом гиканье, и вот показались какие-то невиданные никем всадники на маленьких лошадках, в оборванных черкесках, с папахами на голове, с кинжалами за поясом и с длинными бичами в руках. Неизвестные люди неслись в карьер на толпу, описывая свистящими бичами круги в воздухе.
Ничего не понимая, люди стояли неподвижно первое мгновение, даже после того, как неизвестные всадники, врезавшись в толпу, начали хлестать свободных и благородных обитателей счастливого Зеленого Рая. В разных местах раздались какие-то жалобно-протяжные, тоненькие крики боли и смертельного ужаса. К голосам этим, сначала изошедшим из уст девушек и женщин, присоединились мужские голоса, и вот свободные граждане республики Зеленый Рай заметались на месте, как стадо овец, окруженное волками. Еще минуту спустя все они пустились бежать по одному направлению к деревне, подобно стаду диких и пугливых антилоп, прорвавших в одном месте расставленные силки и убегающих с дико-испуганными криками и жалобно поднятыми кверху мордочками, в то время как их нагоняют злые хищники.
Давно уже неизвестные люди повернули назад на своих лошадках и, остановившись под Деревом совещания, со смехом смотрели на трех братьев, ожидая условленной платы, а обитатели Зеленого Рая все продолжали бежать, испуская крики. Некоторые мужчины держали в своих объятиях избитых бичами девушек или женщин, из глаз которых струились слезы, и бежали со своими живыми ношами, плача из жалости к ним.
– Грунечка моя, касатка… Я думаю, что настал конец света и люди взбесились… Груня, Груня, открой глаза…
Говоря все эти слова и стоя перед положенной им на траву девушкой, Алексей с исказившимся лицом то смотрел на нее, то подымал свои заплаканные глаза к небу, как бы жалуясь скрытому в нем «Отцу людей». Небо было безоблачным и голубым, как всегда, но он не узнавал его больше: по лицу и плечам девушки проходили глубокие красные полосы, и ему и в небе виднелись косматые черные привидения, скачущие по окружности горизонта с бичами в руках и отпечатывающие на голубом небе красные полосы. Наивная, глубоко религиозная, доверчивая, как у младенца, душа его пришла в смятение, точно в нее бросил кто-то пылающий огонь. В уме его был полный хаос, потому что он никак не мог разобраться в том, что произошло, но он понимал только одно: кто-то жестоко оскорбил и насмеялся над ним, его невестой и обитателями Рая, а могущественный Бог безмолвствует, не заступаясь за них…
– Так ты вот какой! – воскликнул Алексей, взглянув на небо, и потом снова уставил свои грустные глаза на бледное лицо девушки. Она лежала с закрытыми глазами, вздрагивая плечами, точно на них все еще сыпались удары бича, и из полураскрытых уст ее вырывался жалобный крик, как от боли. – Груня, Груня! – закричал Алексей, стоя на коленях перед ней и этот крик смешивался с криками все еще бежавшей толпы.
Какая-то женщина с распущенными волосами мчалась впереди всех, подняв кверху бледное, с раскрывшимися губами, лицо. Добежав до места, где находился Алексей, она остановилась, колени ее подогнулись, точно по ним ударил кто-то палкой, и она упала лицом вниз, разбросив в обе стороны руки…
– Где мой Вавила… Вавилинька мой!..
Бежавшие люди все стали бросаться на землю с жалобными вздохами, слезами и стонами. Скоро здесь на траве расположились все обитатели Зеленого Рая, и все они плакали, стонали и обращались к небу. Кроткие и чистые, привыкшие верить, что совесть – святыня для каждого человека, они так растерялись, так ужаснулись и так опечалились, как если бы небо упало на землю. Во многих местах раздавались стоны избитых людей и рыдание, и жалобы окружающих их. Разнообразные звуки – стоны, жалобы и рыдания – смешивались в один непрерывный гул, так что казалось, что над счастливым Раем пронеслись толпы завистливых демонов и бросили в умы людей безумие, а в сердца – огонь.
– Катя, жавороночек мой!.. Пальчики, пальчики перебили твои, лучше бы мне отрубили голову…
Высокий парень с черными усиками склонился над плачущей девушкой, и из его собственных глаз потекли слезы.
– Ну, ничего уж… – сказала Катя со слабой улыбкой, силясь удержаться от слез, но не выдержала и зарыдала.
Вдруг раздались крики:
– Вавилу, Вавилу несут…
Девушка, упавшая лицом в траву, приподняла голову и стала озираться. Глаза ее оживились и, вскочив на ноги, она побежала по траве…
Вавила лежал на руках двух людей и стонал от боли. Увидев девушку, он приподнял руку кверху и закричал:
– Богом тебе клянусь, Оксаночка моя, Оксана… насмеялись над нами звери лютые и хотят сделать рабами…
Он приподнялся и закричал:
– Человеки добрые, что же Бог допускает это… издеваться так… Смотрите, у меня поломали ребро… Отцу на небе до нас и дела нет…
– Уж молчи лучше, Вавиленька… И так побили…
Она упала ему на шею и заплакала.
III
Опять подымалось солнце – такое же огненно-пурпурное, радостное, как бы разбрасывающее миллионами своих лучей ласковые улыбки по земле и морю, как и в былые дни; опять под безоблачным небом тихо шелестели листья величественных чинар и грабов, точно нашептывая людям чудные грезы иного лучшего мира; опять белые барашки легкомысленно и весело брыкали задними ножками и невинно блеяли, опять ручные фазаны танцевали перед своими дамами в ожидании любви. Опять рдели розы, опять с ликующей трелью кружились жаворонки… Решительно все – и природа, и птицы, и цветы – были такими же, как и в былые дни – и ликовали, пели, смеялись, но человек в Зеленом Раю не чувствовал уже прежнего ликующего счастья и не смеялся. Перестали смеяться парни, перестали звонко хохотать своим чарующим, беззаботным смехом молодые девушки, и только три сына Демьяна, проходя по деревне, тонко и коварно улыбались в свои длинные бороды. Давящая власть покрыла как бы трауром прежнее сияющее счастье, и люди находились как бы под влиянием какого-то кошмара. Злейший разрушитель человеческого счастья – человек, и человек для торжества и глумления над таким же, как он, поселил в сердце человека беспокойство, страх, чувства оскорбления, и в уме – пугливые мысли, несущиеся одна за другой, как летучие мыши, с диким писком кружащиеся во тьме.
И как только показалось на горизонте солнце, так сейчас же начал доноситься до деревни колокольный звон; это чудотворец Лай-Лай-Обдулай сзывал обитателей Зеленого Рая к себе под дерево на поклон.
– Ишь, орет во всю глотку, пугало размалеванное, – проговорил старый крестьянин, выходя из дверей своего домика и по привычке взглянув на небо. И хотя небо было ясно-голубым, вместо прежнего привычного обращения к Богу он только сказал: – Господи, что же Ты нас забыл?
– Правда, касатик, правда, – подслушав его, проговорила старая женщина, собирая в соседнем саду граблями сено, – теперь такое настало, что не знаешь, кому и молиться. Говорят, Бог не услышит, высок Он, по начальству изволь ходатайствовать… Кружится голова моя, стара я, и одна неразбериха это – Бога ли мы прогневали, или нас люди обморачивают…
Она огорченно закачала головой и, схватив грабли, зацепила ими сено и потянула куда-то по направлению к ожидавшим завтрака коровам. За ней бежали маленькие дети с криком «Бабуся, бабуся, молочка!..»
На крышах некоторых домов, как и в былые дни, стояли на коленях группы женщин и стариков, но в их глазах, устремленных к небу, светились грусть и недоумение, а лица выражали беспокойство и как бы растерянность, точно они искали в небе кого-то и не находили его больше. Небо закрыло перед ними свое светлое царство, а недра ада выдвинули и расставили по земле истуканов с надписью «чудотворцы». Тем не менее, колокол долгое время напрасно потрясал воздух звоном: жители упрямо не хотели идти на приглашение великого Лай-Лай-Обдулая. Однако же можно было видеть, как кое-где, стараясь скрыть свои лица и согнувшись, как люди, совершавшие гадость, брели по дороге к «богу» одинокие женщины, а иногда за ними, как идущие на веревочке бычки, и мужчины: в этих случаях слабые существа оказываются достаточно сильными, чтобы вести человека прямо в лапы черта. Надо сознаться, что и в Зеленом Раю, как вообще на земле, не все люди были одинаково честны, простодушны и бесхитростны, а только прежде худшие свойства свои они старательно скрывали, но вот под звон колокола Лай-Лай-Обдулай как бы говорил людям: «Придите ко мне лукавенькие, жаждущие тьмы и завистливые к достоинствам добродетельных, я дам вам власть помрачать дух людей, и бесы суеты в вашем сердце возлиликуют». Начальник веры и школ, Парамон, умел понимать дьявола и незаметно начал подбирать себе из обитателей Рая прозелитов новой веры идолопоклонства. Очень многие, и в особенности женщины, прониклись скоро мыслями, которые в их умах приняли такую форму: Бог высоко сидит и не услышит, а с «чудотворцем» приятно побалакать о том о сем, и он к тому же удостаивает животом разговаривать с просителями – свистит и смеется. Конечно, Парамон, делая все это, очень хорошо понимал, что, чтобы оплести обитателей Рая цепями рабства, надо сначала между Богом и человеком установить ширмы – духовную администрацию из чудотворцев и святых, и когда люди станут преклоняться перед размалеванной куклой, они будут снимать шапки и перед всяким земным начальником. Сумев подыскать из всей деревни несколько десятков людей, нашедших особенную приятность в новой вере и каждое утро отправляющихся преклониться перед великим Лай-Лай-Обдулаем, Парамон навербовал себе свиту из десяти человек.
Это были самые большие глупцы, которых можно было только отыскать в Зеленом Раю, люди с медными лбами, но с сильными мускулами и тяжелым кулаком. Обитатели Рая назвали их Черным Десятком. Говорили, что они хранили под своим платьем дубины и ножи. Они, собственно, были более нужны «начальнику Рая» Василию, так как его роль заключалась в осуществлении замыслов Парамона посредством страха и физического воздействия. Надо было добиться от обитателей Зеленого Рая признания властей, полного пренебрежения к божеству прадеда Осипа – голосу совести, постепенного отступления от второго божества – правды – в пользу новой заповеди: «так начальники приказывают» и, наконец, самое важное, заставить отдавать плоды своих трудов в общее казнохранилище – в дом Петра. Осуществить все это представляло большие трудности, так как большинство крестьян совершенно не хотели признавать ни великого Лай-Лай-Обдулая, ни Демьяна с его сыновьями, ни их права отнимать у них плоды их работ.
Солнце продолжало величественно подыматься, а обитатели Рая с тревогой в лице расхаживали по своим садикам, неохотно принимаясь за разного рода работы. Она валилась из рук, так как всех терзала мысль, что все, что земля родит, «начальники» могут отобрать.
– А я вот не пойду сегодня в поле, и завтра, и никогда не пойду, – с раздражительным видом проговорил молодой крестьянин со светлыми, как лен, волосами, острыми чертами лица и выпуклыми, как у зайца, светлыми глазами.
Проговорив эти слова, он бросил косу, с которой шел куда-то из домика, так что она зазвенела, и, скрестив на груди руки, стал неподвижно смотреть в одну точку.
– Как так, Никита, не пойдешь? – проговорила невысокая женщина с ребенком на руках, который жадно сосал ее грудь. – Намедни Сафрон вот объявил, что не станет работать, да Федот третьего дня говорил: баста, не хочу кормить Лай-Лай-Обдулая, и без того брюхо толстое…
Она звонко захохотала, запрокидывая голову и выставляя полные груди, по которым карабкался крошечный гражданин Зеленого Рая, как по несокрушимым утесам. Фраза эта далеко прозвучала по соседним садам, и с разных сторон послышался хохот.
– Вот и совершенная правда, – раздался голос какого-то крестьянина, – и я так точно думаю: не надобно нам работать больше…
Раздался звон брошенной на землю косы.
Женщина, улыбаясь и показывая белые зубы, продолжала:
– Так вот, Никита, милый, должен ты идти по этому самому…
– По чему – по этому самому?
– Начальнички теперь развелись и для ослушников у них есть на то… палочки и кнутики.
Черные глаза женщины сверкали и смеялись, и она опять закинула голову, раскрывая красные губы, и опять по ее грудям стал карабкаться маленький гражданин, как по скалам. Теперь вокруг нее стояли слушатели: крестьяне и крестьянки с косами и серпами в руках, собравшиеся в поле.
– Ульяна, – закричал Никита, сверкая своими выпуклыми, как у зайца, глазами, – ты что это болтаешь…
– То и болтаю. Начальника веры слушал ты – ась? Солнце, говорит, и то несвободно: как ему заказано, так и ходит вокруг земли, а вы – людишки, для которых кнутики припасены у нас. Так вот это самое – слышал – ась?
Она прищурила черные глаза, склонив голову набок, и лицо ее смеялось. Ее муж, Никита, с минуту стоял в задумчивости и потом раздраженно проговорил:
– Так пусть пропадают и мой виноградник и поле – не буду работать, не хочу, и даже это большой стыд для нас – работать подневольно…
– Да ведь поле-то так покидать грех – это первое будет, а начальники с топориками – это особь статья. Как полагаешь, Никиточка мой, кнутики кусаются – ась?
Она опять склонила к плечу голову, а маленький гражданин стал колотить по ее грудям кулачками с таким ожесточением, точно это были две неприятельские башни.
– Так вот что я сейчас сделаю, Ульяна…
Он поднял косу с земли и, держа ее над головой, продолжал:
– Положу ее на руки Лай-Лай-Обдулая… Пусть сам и сеет, и косит, и собирает виноград… Я ему не прислужник, этакой кукле, очень надо…
Вокруг раздался хохот стоящих крестьян и среди смеха короткие фразы:
– Во-во – чудотворцу в самый раз!
– Только хохочет брюхом это, а работы никакой…
– Коли чудотворец, пусть скажет слово такое: коса сойдет с небеси и сама заходит по полю… А нет – чурбан он из дерева – так я понимаю…
– Вот что, милые человеки, – заговорил вдруг Вавила, неожиданно появившийся среди толпы с перевязкой на лице, – пойдем и побросаем косы к ногам чудотворца, чтобы не было для нас такой обиды…
– Побросаем косы, – раздались десятки голосов, а Вавила продолжал:
– Человеки добрые, лучше умереть, нежели иметь начальников над собой и лишиться свободы. Человек свободный делает, что ему подсказывает совесть, а раб идет, как вол, за хозяином, и потому не человек он, а кукла. Сыскались между нами большие обманщики и гордыбачат. Что ж, ужели, как верблюды, подставим спины свои и скажем: кладите на нас всякие тяжести – повезем? Голубчики, человеки милые, да ведь этак мы смеха достойны, и всякий плюнет на нас и скажет: рабы паршивые. Да, мы рабы, перед которыми поставили куклу и говорят: молитесь богу, и работайте на нас, и слушайте во всем нас, как ослики хозяина. А там, во чреве-то куклы, может, сидит какой пакостник – вот и свистит брюхом чудотворец божий. Что ж это такое, человеки милые, платить какие-то оброки, не иметь своей воли, спрашивать, жениться ли или развестись, кланяться в пояс таким же, как мы, человекам… Скоро запрягут нас, как волов, я полагаю, и погонять станут…
Здесь он должен был приостановиться, потому что высокая девушка с добрым лицом, Оксана, давно уже стоявшая около него, при последних его словах легонько толкнула его под локоть и прошептала:
– Тсс… Вавиленька, милый… тсс…
– Радость моя! – пламенно воскликнул великан, окручиваясь рукой вокруг ее шеи; она же ласковым шепотом продолжала:
– Не можно тебе, Вавиленька, милый, речь держать… Тсс, не смей…
– Мы должны защищаться – свободные люди…
– Ты запамятовал, Вавиленька, голубок мой, как у тебя одно ребро выбили, хоть и свободный… Будешь говорить, и другого недосчитаешься: вот у тебя жены-то и не будет…
– Как не будет жены? – удивленно спросил Вавила и, так как и другие крестьяне слышали сказанные ею слова, то внимание сделалось общим. Она же, положив пальцы на плечо Вавилы, таинственным шепотом, но так, что ее слышали, произнесла:
– Видишь, почему это, Вавиленька мой: Бог из ребра мужчины сотворил жену, как это читал где-то один старец, а вот у тебя и теперь одного уже не хватает, а как еще станут выбивать, то, пожалуй, не останется и одного ребра, чтобы жену сделать тебе…
Крестьяне переглянулись глазами, засверкавшими смехом, и громко захохотали, а Вавила все смотрел на Оксану. Она была так прекрасна и стояла перед ним с такой пленительной улыбкой на лице, что великан не выдержал: лицо его сделалось красным от восторга, и вдруг он закричал восхищенным голосом:
– Оксана!
Он приподнял девушку в порыве восторга и закричал, обращаясь к толпе:
– Богом клянусь, человеки добрые, Оксана по совести женой моей делается. И кто мне, свободному жителю Рая, может сказать: не женись? Это все одно, что сказать: поломай себе ногу, потому что, человеки милые, мне легче скакать на одной ноге, нежели жить без Оксаны…
– Правда, Вавила, правда, – со смехом закричала толпа, – лучше тебе скакать на одной ноге, да с Оксаной, нежели с двумя, да без нее…
– И вот, други милые, пакостники эти уже и сердцем хотят командовать, а там по загривку начнут бить, а потом и совсем в овец обратят, и будем блеять – бля-бля-бля… По сему сказанному, человеки свободные, вот что мы сделаем: возьмем косы, бабенки серпы, значит, и положим все это на руки Лай-Лай-Обдулая. Пусть поработает чудотворец…
Окончив это, он опять с восторженным увлечением воскликнул, подымая девушку кверху:
– Оксаной клянусь – сделаем это…
– Хорошо Вавила сказал… Хороший человек Вавила!.. Идем, идем, идем, свободные люди…
С такими криками, под предводительством великана Вавилы, мужчины и женщины, потрясая над головами своими косами и серпами, как знаменами, и производя ими сильнейший звон, двинулись между рядами домиков по направлению к Дереву совещания. Зеленый Рай ожил и, казалось, зазвенел, так как теперь развеселившиеся крестьяне нарочно ударяли косами и серпами в такт своих шагов, производя род музыки. Веселье овладевало ими все сильней, и, видя это, толпы маленьких детей и девушек с виноградными гроздьями в руках и розами, вплетенными в волосы, шумно сбегая с кровель домиков, побежали за толпой.
