Текст книги "Голова в облаках (Повесть четвертая, последняя)"

Автор книги: Анатолий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

XIV

Поезд с тихой вежливостью подкатил к перрону знакомого Казанского вокзала. Сеня бывал в столице несколько лет назад, когда разрабатывал один из своих глобальных проектов. Тогда он тоже приезжал в середине лета, но погода стояла дождливая, а сейчас здесь настоящее адово пекло, не то что в Хмелевке у прохладного волжского залива. Воняет удушливо разогретый асфальт, с улиц тянет бензинно-резиновым чадом, гремят объявления по радио, кричат носильщики, засвистел милицейский свисток…

В самом вокзале на диванах, в проходах на полу, вдоль стен устало грудились, равнодушно толкались озабоченные люди с чемоданами, с сумками, с детьми – как погорельцы или беженцы. Их было пугающе много, весь огромный, без потолка, с неровно застекленной крышей зал кишел людьми, их толпы растеклись неровными очередями у билетных касс, газетных и книжных киосков, у буфета и ресторана; кажется, все они говорили, и в воздухе, неприятно теплом, душном даже при распахнутых дверях, стоял гул великого множества голосов. Как шум старого изношенного двигателя, в котором все стучит: коленвал, шатунные и коренные подшипники, поршни, поршневые кольца и пальцы, распредвал, клапана…

Сеня попил трехкопеечной теплой воды из автомата и спустился в метро. Тут было прохладней и заметно тише. Один из эскалаторов ремонтировался, и Сеня подошел поближе, поглядел и поговорил с молодым слесарем-ремонтником. Уходя, спросил:

– А что, если сделать самоходными, как ваши эскалаторы, все дороги, улицы и тротуары?

Парень вздел брови на лоб и выразительно покрутил пальцем у виска.

Сеня вздохнул. Хоть и похоронил он магистраль, а все равно было жалко. Как хорошего, без времени умершего человека.

На «Проспекте Маркса» Сеня вышел наверх. Красиво тут было, но с непривычки тягостно. Подавляли громадные, на половину квартала здания, смущали текучие от обилия машин улицы, и не было живой земли, многообразных ее запахов – камень, асфальт и та же бензинно-резиновая вонь повсюду, хотя взбегали вдоль тротуаров кустики липок, а у спокойного Кремля плотно зеленел Александровский сад.

Грустно сделалось, тревожно.

Но когда Сеня вышел к ГУМу, пошел по брусчатке Красной площади, обогнул нарядного Василия Блаженного, когда увидел зубцы Кремлевской стены, ее серьезную кладку, куранты на Спасской башне и Мавзолей Ленина, сердце его забилось в радости свидания русского человека с самым родным, дорогим и незабвенным, что только есть в этой нашей жизни. И уж не удивлялся он недвижным часовым у Мавзолея, сам замер, ожидая смену караула, и завороженно глядел, как медленным, чеканным шагом, не сгибая коленей, идут солдаты с карабинами на плечах, как державно серьезен слитный стук их твердых подошв.

С Красной площади он пошел в приемную Верховного Совета страны. Еще вчера в автобусе старик Чернов, который ехал в Суходол повидать кума, посоветовал: «Ты там по-ученому не говори, а то народ в Москве поспешный, не дослушают. И сперва к главным поезжай. Рискни. А если незадача, что с тебя взять, горсть волосей? Да и тех у тебя уж нету…». В поезде Сеня окончательно решил, что так в самом деле выйдет правильней. Сперва узнать, велика ли нужда в его изобретении, а то, может, стране требуется другая доброкачественность технического прогресса, а он пришел со своей рационализацией дороги.

Приемная оказалась недалеко от библиотеки имени Ленина, мемориальная доска на стенке сообщала, что здесь принимал граждан сам Михаил Иванович Калинин.

Сеня снял кепку, зашел в просторное, прохладное помещение и увидел нескольких просителей, сидящих на стульях, и еще двоих у справочного окошка. А он-то думал, очередина будет – до понедельника.

В окошке милая барышня в очках посоветовала ему изложить свою просьбу письменно – так удобней, есть где написать резолюцию, а бумага с резолюцией уже не просто бумага, а документ.

– Да, да, – покивал Сеня лысой головушкой.

В помещении было два стола, стулья, писчие принадлежности. Сеня сел за ближний стол, положил на него сумку с книжками и половинкой хлебного батона, кепку, взял несколько чистых листков, ручку и стал писать. Детально не распространялся, изложил суть изобретения, техническую идею – если ею заинтересуются, тогда можно рассказать устными словами в подробностях как и что. Не в райисполком ведь пишет – в Верховный Совет всего Советского Союза.

Разгонисто исписав полторы страницы, он поставил серьезную подпись «Семен Буреломов, механик совхоза «Волга» и отнес листки в справочное окошко. Милая барышня приветливо улыбнулась ему как знакомому, взяла листки, отнесла в другую комнату и, возвратившись, попросила немножко подождать. При этом опять улыбнулась и извинилась за то, что ему приходится ждать. Не то что Нинуська из РТС, всегда неприступная, злющая, слова путем рассуждения не скажет, а гавкает у двери директора, как цепная собака. Непонятно, из каких соображений подозрительности Елена Ивановна ревнует к ней своего Веткина.

– Заходите, товарищ…

Небольшой мужчина средних лет, тоже приветливый, приглашал именно его. Он даже дверь комнаты, возле которой сидел Сеня, оставил открытой. Сеня торопливо вскочил и зашел вслед за ним.

– Я ознакомился с вашей просьбой. – Мужчина жестом белой руки пригласил его сесть и сам опустился за стол. – Очень интересно по мысли, хотя этой проблемой у нас в стране, как вы, очевидно, знаете, занимаются целые научные коллективы. Возможно, они и ощущают недостаток свежих технических идей и проектов…

– Ага, ощущают! – обрадовался Сеня. – Они же ученые специалисты, они в последовательности технической традиции идут, в очередности порядка, а надо отобрать рутинные рассуждения мысли – чтобы без всяких правил, но со смыслом цели, при невероятии методов.

– С сумасшедшинкой? – Мужчина доверительно улыбнулся.

– Да. Но только с умной.

– Как у вас?

– Ага.

– Приятно, что вы так убеждены в правильности своего проекта, но все же в нем, даже на мой самый общий взгляд, есть серьезные неясности, например, о статоре и роторе. Вы советовались со специалистами?

– Нет. Хотел поговорить с Веткиным, инженером нашей РТС, да раздумал: он уже разрушил у меня несколько проектов. Только изобрету, только приду поделиться – сразу и развалит безо всякой жалости. Вот проект МГПМ разрушил недавно… – И Сеня рассказал о своей самоходной дороге, о поддержке этого проекта некоторыми районными начальниками, о собрании на уткоферме и своем поражении.

Мужчина сочувственно выслушал и посоветовал пойти в Комитет по делам изобретений и открытий – там специалисты, они скажут, что делать. Если признают идею перспективный, то примут у вас заявку, передадут ее в ВНИИГПЭ и, при подтверждении новизны и полезности технической идеи, запустят, так сказать, в производство.

– Хорошо тут у вас, – похвалил Сеня, чтобы отблагодарить за внимание. – Счастливо оставаться.

Мужчина встал, проводил до двери:

– Желаю вам успехов. Будьте здоровы.

– До свиданьица.

На улице душно опахнуло горячим воздухом, огрело шумом машин. Сеня перешел на другую сторону и подивился зданию главной библиотеки страны – большая, красивая, четырехугольные колонны кругом, портреты знаменитых мужей науки, писателей…

Постоял и решил идти не в Комитет, а сперва повидать ученых инженеров, чьи книжки он читал и привез с собой из Хмелевки. Пригляделся к прохожим и остановил высокого, очкастого парня с девушкой: представительный, стройный, надежный по виду, хотя и в открытой безрукавке ходит, в джинсовых брюках. И девушка у него легко одета.

– Мне бы Петровича, гражданин.

– Извините, но я Николаевич. – Парень остановился, придержав свою девушку за руку, и вопросительно склонился к Сене.

Сеня смутился от прямого взгляда, но все же успел заметить: не парень перед ним, а взрослый мужчина лет сорока, со лба лысеет, русый, голубоглазый.

– Мне профессора надо, – сказал Сеня растерянно, поглядев на девушку.

– К вашим услугам.

– Сеня Хромкин из Хмелевки, – представился Сеня, оробев: такой молодой, а уже профессор. – То есть настоящее название Семен Петрович Буреломов. Механик.

– Очень приятно. Николай Николаевич Скатов. А это моя жена Руфина Николаевна. – И поклонился.

– Красивая, – не удержался Сеня. – Еще бы немного, и как моя Феня. Это жена так называется, она в Хмелевке осталась, на ферме служит.

Скатовы дружно засмеялись, и так хорошо, необидно засмеялись, что Сеня, глядя на них, тоже улыбнулся. Веселые в Москве люди, сказал, обходительные.

– Мы из Ленинграда, – возразил Николай Николаевич.

– Тоже неплохо и из Ленинграда, даже еще историчней: колыбель революции, полнощных стран краса и диво…

Они опять засмеялись, и особенно звонко его жена. «Зовите меня Руфой», – сказала она, отсмеявшись. Сеня покивал и пошел с ними, на ходу рассказывая о цели своего приезда и о том, что ему надо повидать ученого химика Чиркова, доцента Новикова и того профессора, у которого вместо фамилии отчество, – Петровича Николая Тимофеевича. Большой ученый и изобретатель. Он считает, что все на свете можно усовершенствовать и каждый человек может творить новое. Вот как их найти в таком-то содомном городе большой распространенности?

Они шли по Калининскому проспекту, и у метро «Арбатская» Николай Николаевич свернул налево – там был небольшой скверик и посреди него кафе «Ветерок» под брезентовой, добела выгоревшей крышей.

– Перекусим в тенечке и подумаем, – сказал Николай Николаевич.

Руфа заняла свободный столик, разложив на стульях свою и Сенину сумки, кожаную папку мужа, а на четвертый стул села сама. Николай Николаевич с Сеней встали в очередь у кассы.

– Не выпьете? – предложил Сеня. – За знакомство.

– Спасибо, не хочется. Очень жарко.

– А то поднесу. Я при деньгах, вы не думайте. – И помотал зелененькой трешкой.

Николай Николаевич улыбнулся, велел ему взять подносы и занять очередь у раздаточного окошка. Здесь он один справится.

– За хлеб не платите, у меня полбатона осталось, – наказал Сеня, но молодой профессор не послушался, выбил чек и на хлеб. Ни окрошки, ни других холодных блюд не было, взяли горячий борщ и тощие сосиски, а на третье по стакану холодного черного кофе. Руфа есть отказалась, выпила лишь кофе с булочкой, а они борщ только попробовали да сосиски маленько.

– У нас и библиотека хорошая, – похвастался Сеня. – Правда, не такая, как Ленинская, поменьше размером габаритов, но зато на берегу залива, недалеко от редакции. У нас ведь тоже газета есть, товарищ Колокольцев редактором, волжские поэты иногда приезжают, а отсюда, из Москвы, у нас побывал один, тоже в очках, Виктором Ивановичем зовут, – и Сеня назвал фамилию известного московского поэта.

– Надо же – Виктор Иванович! – Руфа посмотрела на Николая Николаевича, тот на нее.

– Удивительно!

– Почему удивительно? – слегка обиделся Сеня. – Очень даже просто. Я его, вот как вас, напротив визави разглядывал: он на сцене стихи наизусть читал, а мы с Феней в первом ряду слушали. Он тоже высокий, тоже в очках, только смуглый, а не русый, как вы.

– Извините, но удивительно в том смысле, что мир тесен, – сказал Николай Николаевич.

– Мы с Руфой тоже знаем Виктора Ивановича. Каждую весну встречаемся в Трускавце, почки вместе лечим.

– Почки? – не понял Сеня. – Такие люди масштабной значительности ума и… почки! Вода в столицах плохая или это от разумной напряженности интеллекта?

– От неразумной, – засмеялась Руфа и хотела добавить что-то, но Николай Николаевич утишил ее взглядом.

– Давайте не будем терять время и найдем ваших ученых, – сказал он и, взяв у Сени книги, посмотрел последние их страницы, что-то записал карандашом на обложке одной из них.

– Пошли.

Напротив кинотеатра «Художественный», на другой стороне улицы, стояла будочка горсправки, там им дали несколько телефонных номеров, Николай Николаевич тут же позвонил по телефону-автомату в издательства, и вскоре у Сени были нужные адреса с объяснением дорожных маршрутов.

– Спасибо вам безразмерное! – сказал Сеня грустно. – Вот разойдемся сейчас и уж больше никогда не свидимся. Я ведь первый раз в жизни с живым профессором говорю. Не верится даже в подозрительности: такой молодой, а супруга Руфа еще младше.

– Не старую же брать, – улыбнулся Николай Николаевич. – Будете в Ленинграде – заходите. Вот адрес. – И протянул ему квадратик белого картона, на котором было напечатано книжным шрифтом, что Скатов Николай Николаевич доктор филологических наук, профессор, критик и литературовед, и сообщался его адрес и телефон.

– Мы завтра вечером уезжаем, – сообщила Руфа. – Если окажетесь на своем вокзале и будет время, зайдите на Ленинградский проводить. Вы нам тоже понравились.

– Спасибо, обязательно приду. – И Сеня, пожал им руки, еще несколько минут стоял и глядел вслед, пока они не перешли бульвар и не затерялись в толпе.

XV

Сене повезло. Несмотря на каникулярное время, он встретился со всеми тремя учеными, причем двух, профессора Петровича и химика Юрия Георгиевича Чиркова, увидел в тот же день. Профессор Петрович тоже оказался моложе Сени, красивый, высоколобый, в очках. Он принял гостя приветливо, провел в свой кабинет и угостил чаем. Жарко, знаете ли, а чай превосходно утоляет жажду и оказывает мягкое тонизирующее действие.

Проект подзарядки электромобиля от дороги ему показался остроумным, а когда он узнал, что Сеня не имеет не только высшего, но и среднего технического образования, то оживился.

– Высокий уровень знаний и опыта, – сказал он, – как ни странно, порой мешает успешной творческой работе. В изобретательской литературе появились два термина: «вектор инерции» и «психологический барьер». Появились потому, что было замечено следующее: человека, отягощенного большим грузом знаний, вектор инерции неудержимо тянет искать решение на уже известных технических путях, а психологические барьеры из накопленных знаний, как заборы из колючей проволоки, закрывают все новые подходы к решению задачи. Они-то порой и не позволяют изобретателю взглянуть с совершенно новых, неожиданных позиций на решаемую задачу. Эту мысль юмористически выразил Эйнштейн: все знают, что вот это нельзя. Но появляется человек, который не знает, что это нельзя. Он и делает открытие…

Видя жадный, нетерпеливый интерес Сени, профессор разговорился и стал беседовать с ним как с коллегой, равным по образованию и научным заслугам.

Конечно же он не отвергал серьезные знания и опыт, он считал, что поиск нового идет успешней, если ты хорошо подготовлен, широко информирован и знаком не только со своей областью, но и со смежными и даже далекими от твоей области науками. Просто муза изобретательства, как и другие музы, порой капризничает и нарушает эту ясную прямую пропорциональность. Надо быть оригинальным, не ходить избитыми путями.

Он попросил Сеню рассказать о себе, пожалел, что тот мало учился, и обрадовался, когда узнал о сорокалетнем стаже его изобретательства и склонности к самообразованию. А одержимость в творческой работе, переживания при виде каких-то недостатков или неправильностей в машинах приветствовал.

– Это же повышенная социальная ответственность, – сказал он. – Обычное состояние творческого человека. Без него, без сознания необходимости вашего изобретения, без одержимости и веры в свои творческие возможности работать просто нельзя.

Сеня попросил рассказать о самом известном из полутора десятков серьезных его изобретений – об относительном методе передачи сигналов, но профессор с улыбкой рассказал о «сапогах-скороходах», созданных студентами из Уфы, и ранцевых реактивных двигателях.

Самое ценное, что унес с собой Сеня от Петровича, это советы по методике поиска новых решений.

Древний способ проб и ошибок, выручавший Сеню, его упование на интуицию, оказываются всегда громоздки и ненадежны, а в наше время тем более. Правда, интуиция одаренного специалиста стоит многого. Она основана на серьезных знаниях и опыте, мозг тут выдает оптимальное решение, не перебирая различные варианты – их может быть бесчисленное множество, – а каким-то коротким путем. Чтобы сократить этот путь, разработано несколько практических методик изобретательства. Наиболее известна у нас АРИЗ – алгоритм решения изобретательских задач. Эта методика указывает последовательность шагов для определения идеальной машины или идеального конечного результата, затем выявляются технические противоречия в решаемой задаче, пути преодоления этих противоречий…

Юрий Георгиевич Чирков, – еще моложе Петровича (вот какие люди делают науку!), коротко стриженный, ясное, строгое лицо с ямочкой на широком подбородке, – рассказал ему о топливных элементах. Сеня никогда не предполагал, что о сложной проблеме энергетики можно говорить так просто. И невольно ощутил неловкость за свои наукообразные рассуждения, за то косноязычие, которого по привычке давно уж не замечал. А ведь кто-то из старых ученых говорил: кто ясно мыслит – ясно излагает. Сеня не мог излагать так ясно, как это делал Юрий Георгиевич.

– Вот процесс горения для химика: атомы углерода (топливо) теряют электроны, а атомы кислорода воздуха, поддерживающего горение, приобретают эти электроны. Конечный продукт – углекислый газ. То есть горение – это обмен электронов между атомами. А ведь электрический ток тоже движение электронов, только упорядоченное. А нельзя ли так организовать горение, чтобы сразу получать электрический ток? Чтобы электрически заряженные ионы не превращали свою энергию в тепло? Словом, возможно ли «холодное» горение, организованное и упорядоченное? Оказывается, возможно. Вот реакция такого горения: водород соединяется с кислородом и дает воду и электрический ток, минуя тепловые и механические стадии. Чтобы генерировалось электричество, надо иметь три вещи: газ водород, источник ионов ОН (раствор щелочи в воде) и кусок металла (электрод), который примет рожденные электроны. Вот и все. А чтобы реакция шла долго, на стыках электрод – электролит – газ нужен второй электрод, чтобы беспрерывно подводить ионы и отводить электроны. Словом, нужна замкнутая цепь.

– А какой будет КПД? – решился спросить Сеня.

– Прямое преобразование химической энергии в электрическую идет почти без потерь. Теоретический КПД около ста процентов!

– Вот это да-а! И вы над такими элементами работаете?

– Не только я. И давно уже. Первый топливный элемент, кислородно-водородный, был создан сто тридцать с лишним лет назад.

– Так давно? – Сеня поразился: сказочные характеристики, а элемент до сих пор не отработан, не нашел широкого применения. – Это же разор расточительности! Как же разумный человек неразумной природы…

– Природа, между прочим, давно решила энергетические проблемы, и решила блестяще. Затасканный пример – Солнце как гигантский термоядерный реактор. Или живой организм. У вас и у меня мышцы сокращаются и сердце бьется потому, что химическая энергия съеденной нами пищи прямо – заметьте, прямо! – преобразована в механическую. В то же время наш организм производит электричество (деятельность нервного аппарата), обеспечивает осмотическую работу – всасывание в кишечнике, секреция желез…

– Значит, мы вроде топливного элемента?

– Биологического. Приближение грубое, разумеется. В каждую клетку, утверждают биохимики, «вмонтирован биологический водородно-кислородный элемент. Кислород поставляют легкие, источником водорода служит пища – жиры, белки, углеводы. В процессе усвоения пища дробится до элементарных кирпичиков – жирных кислот, а эти кислоты распадаются в клетке до воды, углекислого газа и атомарного водорода. Вот этот-то водород и соединяется с кислородом в «холодном» горении, образуя биоэнергетику организма. Электрон из этой реакции запускает все идущие в живом организме процессы.

И еще он увлекательно рассказал о проблемах фотоводорода, гелиоэлектростанций, термоядерного синтеза… А в заключение привел известные слова Ф. Жолио-Кюри: «Хотя я верю в будущее атомной энергии и убежден в важности этого изобретения, однако я считаю, что настоящий переворот в энергетике наступит только тогда, когда мы сможем осуществить массовый синтез молекул, аналогичных хлорофиллу или даже более высокого качества…» И сообщил, что американский химик-органик Р. Вудворт в 1960 году синтезировал хлорофилл. До победы еще далеко, но ученые пытаются создать технические устройства, чтобы использовать неисчерпаемые запасы солнечной энергии…

О своем проекте использования колес электромобиля в качестве ротора, а дороги – статора Сеня спрашивать не решился, потому что Юрий Георгиевич, будто зная об этом, рассказал с улыбкой о проекте использовать вращение небесных тел, имеющих магнитное поле, в частности Земли, для получения электричества. Но прощаясь, он тоже оставил на своей книге автограф, назвав Сеню собратом научно-технических поисков.

На другой день, часа три подремав на Казанском вокзале, Сеня разыскал доцента Юрия Федоровича Новикова.

Беседа с ним получилась еще доверительней, Юрий Федорович занимался проблемами сельского хозяйства, и в частности животноводством, и с сердечной шутейностью называл Сеню коллегой. В памятной надписи на своей книге он подтвердил этот титул.

Он сказал много хороших слов электромобилю, тракторам на топливных элементах и всей самоновейшей технике, но с улыбкой заметил, что по коэффициенту полезного действия ни одна машина никогда не сможет сравниться с лошадью, разве что появятся некие бионические двигатели. Но это уж из области фантастики.

Удивительно!

А он тоже был молод, лет тридцати, крепок, красив и улыбался добродушно, доброжелательно. Говорил же со спокойной мудростью много пожившего, много знающею человека. Особенно интересно – о могуществе зеленого листа, о молекуле хлорофилла, о фотосинтезе. И Сеня с грустью понял, как много значит серьезное образование и как далеко ему, пожилому уже человеку, до этих молодых ребят, серьезных ученых, с которыми он познакомился. Конечно, и его не в навозе нашли, он тоже всю жизнь работает, но его изобретения сделаны почти вслепую, по какому-то наитию, догадкам, ощупью. Будь он помоложе, каким бы добрым помощником-коллегой, со своими-то золотыми руками, стал он этим ребятам!

В Комитете по изобретениям, куда подбросил его на легковушке Юрий Федорович, Сеня, как ни странно, успокоился. Заявку у него не приняли, поскольку изобретения в сущности не было, была лишь техническая идея, замысел, еще не разработанный, требующий многочисленных уточнений, и дополнительная работа Сеню не радовала. Успокоило и обрадовало другое. Сотрудник, принявший его, объясняя свою занятость, сослался на громадное число изобретателей и рационализаторов: пять лет назад, например, в 1965 году их было 2 млн. 936 тыс. человек, а в нынешнем году, судя по прошлому и по поступлениям за первое полугодие нынешнего, эти цифры возрастут примерно на полмиллиона. Сеня возрадовался: если столько народу ищет в творческой устремленности созидания нового – найдем, додумаемся до любого самого хитрого решения. Не я, так другой. Юрий Георгиевич, например. Или Юрий Федорович. Или Николай Тимофеевич. Один – топливные элементы, другой – животноводческие машины, третий – новые методы земной и космической радиосвязи.