Текст книги "Светунец"

Автор книги: Анатолий Максимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Гости-пакости

1

Володя объявил Шурику, что в огороде у бабушки выросли арбузы. Шурик не побледнел от удивления, не обозвал друга болтуном.

– Надо проверить, – только и сказал.

Бабушки дома не было. Мальчуганы забежали в огород. Арбузы полёживали на том же месте, где и вчера. За ночь ещё больше раздались, грозились лопнуть вдоль зелёных полос. Шурик ходил по грядке, недоверчиво присматривался к букве «Б».

– Хитрая, заметила… Боится, украдут. – Он простукивал арбузы кулаком. – Гудит!.. А этот не гудит – сырой. Гудит, не гудит…

Однажды Шурик так же играл складышком Володи. И складышек исчез. Приятели обшарили карманы друг у друга, а ножичка не нашли. Был и нет. На грядке Володя следил за шустрыми руками и ногами друга: как бы и с арбузами тот не устроил ловкий фокус.

– Ты уже, наверно, объелся арбузов? – спросил Володю Шурик.

– Бабушка не даёт. На продажу надо.

– Жадюга! Такую даль внук ехал из города, и она жалеет. А ещё Светунцом называет. Давай я сворую, а ты и не заметишь и вместе уплетём.

У Шурика лицо спокойное. Володя не мог понять: шутил он или на самом деле готов был стянуть арбуз?

– Да они все с буквами. Как возьмёшь?

– Такого зайца и в пионеры приняли! – осерчал Шурик. – Мне-то зачем арбуз? Тебе хотел услужить. Бабка сгребёт арбузы и на базар утащит. Тебе фигу даст… Один-то можно бы свистнуть, а? – выклянчивал Шурик.

Володя не соглашался.

На забор сели два клеста. Шурик запустил в них камнем и сказал:

– Съедим арбуз, Вовка. Ты не будешь виноватым, и я не буду – на клестов свалим!

Он выломал из плетня палочку и давай тыкать в арбуз.

– Ну-ка не тронь! – Володя толкнул приятеля.

– Правда, как наклёвано?

– Ну и что же?

– Клёванный арбуз бабка не понесёт на базар. «На, скажет, Светунец, птахи испортили…»

И Володя согласился с другом:

– Клюй вон тот, который поменьше. Да буквой к земле поверни.

Шурик пол-арбуза истыкал. Теперь надо ждать бабушку.

– Как придёт, ты беги за мной. Я в полыни спрячусь, – наказывал другу Шурик. – Сперва она поругается, а после и меня угостит. Знаю.

Он дал Володе пострелять из рогатки, сорвал огурец, хрумкая, поглядывал на калитку. Ему неспокойно было.

– Зачем она жалеет родному внуку! Он из города приехал, а она жалеет. Другая бы сказала: ешь арбузы, внук, поправляйся…

Шурик унимал свою тревогу громким рассуждением, а Володе захотелось подметать ограду. Подмёл голиком. Шурик старательно помогал. Потом взапуски кололи толстые чурки и подсвинку травы нарвали, и картошки начистили бы, но вернулась домой бабушка. Стала нахваливать Володю:

– Другие ребятишки носятся по деревне сломя голову, а мой Светунец во дворе прибирается. Дождалась я весёлых дней – помощничек вырос! – и как малому вытерла фартуком нос.

– Мы вон и дров нарубили, – прогудел Шурик, что-то заметив на ветвях яблони.

– Всё вижу, родные, – умилялась бабушка. – Поиграйте маленько, я вам кукурузы наварю, – и понеслась в огород, замелькала белым платком в подсолнухах.

Приятели опустились на лавочку – спина к спине. Тихо шелестела дикая яблоня, хрюкал подсвинок. Мальчишки скребли твёрдую землю пальцами голых ног.

– Ребятки, а ребятки!.. – услышали бабушку.

– Чо-о-о! – заревел Шурик.

– Идите-ка сюда, ребятки…

– Зачем? – Володя пошёл.

Шурик тоже сопел в его затылок.

Бабушка перегнулась вдвое и осматривала арбузы.

– Это кто напакостил?

– Клёст. – Шурик внимательно изучал подсолнух.

– Клёст, – сказал Володя.

– Всё летал да клевал, – нехотя продолжал Шурик.

Бабушка подняла глаза на ребят и прищурилась.

– Клёст клевал, а вы где были?

– Клёст долбил, а мы дрова рубили. – Шурик нашёл дырку в рубахе и просунул палец.

– Это чей струмент? – Бабушка совала под носы ребят палочку, которой Шурик истыкивал арбуз. – А лапы голы чьи? Я думаю, внук домовничит, а он что вытворяет! Какую копейку хочу выручить, а он вредит мне. Чего вытаращил глаза, не нравится? А где сообщник твой, куда делся?

Шурик шумел в кукурузнике.

– Убегай, я тебя и дома найду! – грозилась бабушка. – А ты на – ешь! Лопни! Отец был пакостным и ты в него же! – Бабушка схватила с земли арбуз и пихнула Володе. – Тащи, режь! Разоряй меня.

Володя прижал арбуз к животу и поплёлся в избу. Бабка шла позади, гремела:

– Ему и морковка, ему и огурчики, он ещё арбуза захотел. Завтра мотай в город, не нужны мне гости-пакости.

В летней кухне Володя опустил арбуз на стол. Бабка кромсанула его ножом, и брызнул сок из алой мякоти, дробью сыпанули чёрные семечки.

– Ишь какое диво сгубили! – воскликнула бабушка. – Ну-ка пробуй, сладкий ли? – Отрезала внуку пластик.

Он жевал, она тоже пошевеливала губами. Потом и сама попробовала.

– Чистый сахар! Надо же, уродился! У людей ботву туманом сгубило, у меня созрел.

Ел Володя, ела и бабушка полным ртом, постреливая семечками, тёплыми глазами поглядывала на внука.

– Где Шурка-то? Далеко не убежал, тут прячется. Иди зови.

Шурик сразу отозвался на голос Володи: сидел в полыни.

– Ты смозговал! – укорила его бабушка. – И метки моей не испугался. Ещё раз принесёшь мне убыток – скажу отцу, так и запомни… Бери, – и подала Шурику тяжёлый пласт.

Ребята сопели, мокли до глаз в арбузе; отдувались их животы. Бабушка собирала скользкие семечки в тарелку, думала вслух:

– Теперь не улежат в огороде. Надо нести на базар. Утром и понесу… Чего утром – сейчас и понесу.

– Я вам утащу хоть десять штук, – вызвался Шурик, глодая корку.

Он уплёл три куска, едва дышал, однако косился на вторую половину арбуза.

– Ещё тебя не хватало у прилавка. Намялся, так унеси Тане. – Бабка положила в целлофановый мешочек краюху арбуза.

И Шурик побежал домой.

– Смотри не ополовинь дорогой.

2

Из груды мешков она выбрала самые дырявые. Володе дала два арбуза, себе взяла шесть. Остальные спрятала в кладовку.

На улице встречались люди, давали дорогу кособоко топающей бабке с горбистым мешком.

– Чем нагрузилась, Бородиниха?

– Опилками, – весело отвечала бабка.

Люди оглядывались ей вслед, видели в дырявом мешке спелые арбузы.

– Ты скажи! Вырастила! Молодец, Бородиниха!

Базар – два прилавка. За одним – пожилая женщина с ведром чёрной смородины, продавала стаканом. За другим – Хмара. Скупердяиха. Она торговала кучками бурых помидоров.

Бабушка опустила на её прилавок тяжёлый мешок.

– Посторонись, девка, – и на край прилавка сдвинула клеёнку с помидорами.

– Не командуй! Я первая пришла, – огрызнулась женщина и притянула клеёнку на прежнее место.

Бабушка опять сдвинула клеёнку. Так они несколько раз передвигали помидоры с места на место. Хмара сдалась, обозвав бабушку мешочницей.

– Торговать бы постыдилась… Ей сыновья перевод за переводом шлют. А тут тем и сыта, что соберёшь на гряде.

– Так воспитала детей, если они начхали на тебя! – выкатывая из мешка арбузы, отвечала бабушка. – Детей не хотела воспитывать, в колхозе не работаешь, и огород твой полынью зарос. Такую мелочь я бы свинье не дала, а ты людям навяливаешь.

– Язык у тебя отсохнет за напраслину! – Долгий нос Хмары сделался сизым. Она перебрала помидоры, загнивший спрятала в карман мужского пиджака. – Твои арбузы не от природы – химические арбузы твои. У людей высохла ботва. У Бородинихи – арбузы. Конечно, от уколов.

– Бабы, ша! – сказала женщина со смородиной. – Покупатели идут – городские.

На пустой улице колхоза показались двое мужчин с портфелями и молодая женщина.

– Говорят, в Лобном арбузы не родятся.

Полный мужчина, оглядывая арбузы, стучал по ним короткими пальцами, взял самый большой на руку.

– Заглянуть бы вовнутрь, – сказала молодая женщина, смочив языком сухие губы.

Другой мужчина нашёл в портфеле складной нож. Нож блеснул, и на кончике его вспыхнула сердцевина арбуза.

– Это на солнце такой яркий, в тени мутный, – пробормотала Хмара, вытеребливая из помидора хвостик.

– Ай да мамаша! – радовались мужчины. – Сколько за один?

– Ладно уж, с вас и десятки хватит…

Незнакомцы уставились на бабушку, спутница их поглатывала слюнки.

– Ну и бабка! – наконец кисло усмехнулся полный и отдал десять рублей. – Стыдно внука учить торговать, бабка.

– Кушайте на здоровье, – ответила старушка, пряча деньги под фартук.

– Глаз не сожмурила – содрала червонец, – завидовала бабушке Хмара.

– А ты ещё вякни при людях «мутный», так и полетят чахлые помидоры в канаву.

– Ша, бабы, другие покупатели идут. Учительницы.

Учительницы, молоденькие, робкие, толпились перед арбузами, осторожно трогали, похваливали.

– Берите, девушки, – засуетилась бабушка.

Она считает учительниц самыми умными, терпеливыми из всех женщин, уважает их. Четыре сына бабушки не шибко-то учились, и она хаживала по вызову в школу. Сыновья давно уже выросли, но бабушка до сих пор как встретится с учительницей, так и заробеет. И за прилавком волновалась.

Девушки посоветовались между собой и спросили, сколько стоит один арбуз, маленький. Бабушка посчитала в уме и неуверенно ответила:

– Всего пятёрку…

Девушки поникли, запоглядывали на чёрную смородину улыбчивой женщины, уходили.

– Вы торгуйтесь, – спохватилась бабушка. – Я, может, и задаром отдам. Торгуйтесь… Если пять дорого, прошу два – за большой.

Учительницы порылись в сумочках и подали бабушке рубли.

– В какой класс перешёл, мальчик? – ласково спросила у Володи одна учительница.

– В четвёртый, – за внука ответила бабушка, помогая девушкам заталкивать в сетку арбуз. – Ещё не знаю, в городе или тут пойдёт: отец рвётся в деревню, но мать не хочет… Я вот погляжу на них да возьму ребёнка к себе, пусть одни разбираются, как жить.

С реки шёл ершистый мальчуган. Увидев арбузы, свернул к прилавку. Потом явились трое с удочками; велосипедист притормозил у базара. И набралась ватага сорванцов. Сновали возле арбузов – принюхивались, норовили колупнуть ногтем. Малые приятельски заговаривали с Володей, доставали из карманов кусочки свинца, самодельные поплавки, рогатки… Старшие зазывали Володю под забор, грозили кулаками.

– Чего пристаёте к ребёнку, марш отсюда! – покрикивала на мальчишек бабушка.

Сорванцы ненадолго стихали и опять увивались вокруг Володи да арбузов.

– Напрасно стараетесь, ребятки, – была за них Хмара. – У Бородинихи зимой льда не выпросишь, а вы хотите арбуза отведать. Она-то и есть Скупердяиха. Даже родному внуку корки не даст поглодать.

Бабушка молчала, засмотрелась на безлюдную улицу, будто не слыша клевету Хмары. Та не унималась:

– Бородиниха по десятке дерёт за один арбуз и не смеётся, где уж дать за спасибо детям…

– Может, ты потравишь им свои чахлые помидоры?

Хмара заколебалась: отказать ребятам, тогда победа за Бородинихой, предложить, а вдруг и на самом деле съедят.

– У них дома этого добра навалом, – нашлась Хмара.

– Ну-ка, ребятки, хлыньте на помидоры! После и арбуза дам, – объявила бабушка и до локтей засучила рукава кофты, точно приготовилась разрезать арбуз.

Мальчишки подталкивали друг друга. Ершистый несмело подошёл к прилавку.

– Обрадовался, бес!.. – закричала Хмара. – Старуха над тобой смеётся, а ты и поверил. Кыш отсюда!

– Пожалела чахоточные помидоры! – возликовала бабушка. – Ну-ка, орлы, подходите все, подавайте ножик!

Кто-то ей протянул складышек. Она вытерла его фартуком и умеючи распластала арбуз на алые ломти с крапинками чёрных семечек. Угостила и тётку Хмару.

Арбузы продали. Бабушка пересчитала выручку, пожалела, что не получилось той суммы, какую загадала. Однако бодро заметила:

– За день управились! Светунец мой вон откуда арбузы волок и торговал исправно. Надо ему обнову купить.

И купила Володе голубую футболку с чайкой на груди. Домой шла Бородиниха устало, но гордо. Верилось ей, что вся деревня узнала про её арбузы.

Это ли не слава!

Береги волчонка

1

Иваныч – отец Лёни, Шурика и Тани – зимой охотился в тайге на зверей, летом работал колхозным пчеловодом. Он привёл Володю с отцом за село к реке, чтобы увезти их на свою пасеку.

Лодку Иваныч сделал из трёх досок грубовато, наотмашь, зато крепко и без течи. Он вынес из зарослей шиповника подвесной мотор, замасленный, облепленный комарами. Пока привинчивал мотор к лодке, Володин отец любовался разливом Жура.

Жур надвигался от зелёной сопки, слегка туманистой, то ли задымлённый кострами, то ли в росной поволоке. Под лохмами кустов взыгрывала рыба, на стремнине, выпрыгивая высоко, пламенела на солнце.

– Помнишь, Иваныч, как мы с тобой щук и сомов тягали? – тревожно спрашивал отец. – Как черёмуху ломали, черти, помнишь? Ты знаешь, Вовка, сколько рыбы в разливе! Касатки, чебаки, караси, краснопёры… А по берегам черёмуха, боярка, смородина… Теперь мы дудки вернёмся в город. Так и напишу на завод.

– Ты уж какой день пишешь заявление, – упрекнул Володя отца.

Несколько вечеров отец просидел над листком из школьной тетради. Написав: «Главному энергетику. Заявление», чертил кружочки, короткие схемы каких-то приборов, но больше не мог добавить ни одного слова.

– Надо бы сразу отрезать, да сил нету, – сознался отец. – Ты посуди, Вовка, кто я был на селе? Мальчишка! Ну, лихо на коне скакал, умел сено косить, рыбу ловить. Только и всего. На заводе я вырос. На заводе у меня, мальчишки, гордость появилась: по моему повелению станки работали, моей получки ждала мать с ребятишками. Я их кормил. На заводе выбрали меня комсоргом… – Отец засмотрелся на сучок в борту лодки..

Володя не уходил от него. Иваныч перестал греметь у мотора.

Отец погладил жёсткие волосы сына, тихо добавил:

– Без меня завод не развалится, но каково мне будет без завода… Сажусь писать заявление и вижу старичка мастера, который учил меня на электрика. Покачивает он головой, будто бы корит, и молчит… – Отец ещё думал о матери Володи, но ничего не сказал про неё. – Оставь мотор, Иваныч! – встрепенулся отец. – Давай разденемся и бродом потянем лодку.

Отвязав плоскодонку, он погнал её задом наперёд. С кормы править нельзя: там Иваныч с мотором. Упираясь ногой в поперечину, отец широко взмахивал тальниковым шестом. Давил на шест всем телом – и лодка, сбиваясь в клёкоте, рвалась из воды.

– Умеем работать шестом! – ликовал отец. – Руки вот поослабли. Ничего, окрепнут! Вовка, щука!

Куда показывал отец, там клуб мути.

– Вон и другая!

Мальчик видел полуметровых и меньше рыбин. Стояли они под кустами. Вдруг вспыхивало облако тины – щуки нет.

Отец хлестал им вдогонку шестом.

– Видел, Вовка, ты видел? – кричал сыну. – Здесь я громадного угря оглушил. Плыву утром так же, он сопит у коряги.

– Было такое… – вспомнил Иваныч. – Мы с тобой этого угря тащили в деревню на палке.

Мотор завёлся – скрежетал, тарахтел, словно дробил камни. По реке промчались с ветерком и юркнули в извилистую протоку. Лодку оставили, шли глубокой тропой. Неба не видно, и по сторонам зелёная хмарь. Было душно и сыро; ни птиц, ни зверушек.

– Это и есть тайга? – спросил Володя. – Как отличить тайгу?

Иваныч начал спокойно:

– Гляди-ка, Володя, вон повырваны, навалены лиственницы, липы. – Иваныч показывал направо. Лесное одиночество да кропотливое пчеловодство сделали молодого мужчину спокойным на слово. – Тут ясени, там ёлка. Лимонник и виноградник укутали деревья.

– У лимонника ягода целебная, – вставил отец. – Притомился, съешь горстку ягоды – и откуда силы возьмутся шагать дальше. В детстве узнал и всё помню.

– Чай заваривать лимонником тоже к добру, – добавил Иваныч. – Нет ягоды, так и кусочки плети можно бросить в котелок. Бывало, сварим на охоте грудину кабана или лопатку косули да заправим лимонником – куда с добром запах! Пахнет и лавровым листом, и чёрным перцем, и ещё чем-то таёжным, аппетитным. – Иваныч улыбнулся Володе. – Так вот я и говорю тебе. В тайге шурум-бурум. Тут и коряги, и чаща, и деревья растут разные. Ягод и грибов уйма. Осенью листва опадёт, травы слягут, тогда и промышляй зверя да птицу.

– С каких-то пор в Сибири повелось называть лес тайгой, – заметил отец. – Однородный или смешанный лес – всё равно тайга.

Перед спутниками – густые берёзы. На тонких белых стволах вскинуты высоко зелёные гривки. Берёзы, как в белом огне, насквозь прозрачные.

– Этот березняк я не назову тайгой, – сказал Иваныч. – Берёзовая роща, а по-нашему – релка. С человеком тоже бывает так: у одного жизнь – берёзовый лес, у другого – тайга. Человек сам не понимает, что к чему наворочено в его жизни, и со стороны не разберёшь…

– Это ты про меня, – заметил отец. – Верно, у меня жизнь – тайга, но поселюсь в деревне, будет и берёзовая релочка, так, сынок?

Володя подумал:

«Без мамы не будет релочки…»

Утром заглянул отец в почтовый умывальник, а там письмо.

– От мамы, – сказал сыну.

Бабушка появилась в ограде с недомытой тарелкой, опустилась на лавочку.

– Что же она пишет? – спросила, покашливая.

Отец осматривал конверт со всех сторон, который раз перечитывал адрес.

– Письмо, да не мне, Вовке. Читай вслух. – Он подал мальчику конверт и навалился плечом на ствол яблони. Лицо его изменилось, будто состарилось.

На бумаге – строгие чертёжные буквы. Ровные строчки, ни одной помарки, сразу видно – писано для маленького. Володя читал бегло.

Мать передавала привет бабушке, наказывала сыну не ходить на речку и в лес. Ждала домой. О Володином отце и словом не вспомнила, точно не было его на свете.

Когда мальчик закончил читать, бабушка взяла из его рук письмо. Глаза её искали хоть намёк об отце.

– Жива и здорова мама твоя, Светунец, и слава богу, – скучно проговорила.

Отец тоже подержал письмо, заметил:

– Буквы как против ветра бегут. У неё всегда меняется почерк, если на душе тяжело.

Тропа потянулась вверх, к седловине сопки. Володя топал мелко, низко клонился к земле, невольно хватаясь за кусты. Задыхался. Иваныч подбадривал его:

– У кривого дуба спуск, внизу моя пасека.

Поднялись на гребень сопки, пахну́ло прохладой. Внизу строгими рядами ульи. Рядом с ульями бревенчатая изба. За избой густой лес.

Отец отдыхал на валежине, весь в испарине, добрый.

– Не уйду отсюда, Иваныч, пока не выгонишь. А то возьми меня в помощники?

Залаяли собаки, взахлёб, не злобно.

– Псы наверняка волкодавы? – спросил отец друга.

– Хлеборезы, – поскучнел тот. – Волчонка боятся. Ходит тут один.

При хозяине собаки визжали, скулили, носясь вдоль натянутой проволоки. Обе чёрные, худые. Хозяин отвязал собак.

Спутники присели на крыльцо.

Вокруг ульев старые липы, дубы, берёзы. Ярко цвели разные травы. Над травами и пасекой густо мельтешили пчёлы. В ложбине, под ясенями, позванивал и курлыкал ручей. Отец послал Володю с ведром за водой.

В запруде вода так прозрачна, что даже не заметно её. Листья клёна и ясеня как бы повисли в воздухе. Вода студёная. Когда Володя нёс, из ведра валил пар.

Мужчины знаками торопили мальчугана.

– Волчонок!.. – Отец показывал на поляну.

Володя сразу увидел волчонка. Он стоял в тени кустарника. Светло-серый, тощий, ушастый. Поблёскивал чёрным носом, шевелил надбровьями косоватых глаз.

Зашумели кусты, выскочили собаки. Волчонок исчез. Собаки лаяли зло, рвались к поляне и, поджимая хвосты, оглядывались на хозяина.

– Взять его, взять!.. – приказывал собакам отец и бросал камни на поляну.

– Давно приходит сюда этот волчонок, – сказал Иваныч. – Нагонит страха на псов и убежит. Правильно делает, а то лаять разучатся.

– Так и ходит один волчонок? – воскликнул Володя.

– Один. Ни волчицы, ни щенят по логову.

– Может, убили всех?

– У нас волк – редкость. Охотники за ним не гоняются: домашним животным волк не вредит. Подбирает диких – раненых да больных. Впервой вижу, чтобы волчонок лез на человека. Обычно прячется в чаще.

– Странный зверёныш… – раздумывал вслух отец. – Другие от человека бегут, этот же – к человеку, будто его в доме вырастили.

Мужчины взялись набивать обручи на кедровые бочата: завтра качать мёд. Потом заливали расплавленный воск в круглые дырочки бочат и вертели, катали их. Воск затягивал стыки между клёпками. Пронырлив мёд. Вода и масло не протекут, а мёд найдёт щель. Тяжёлый.

Управились уже при свете костра. И долго сумерничали на крыльце. Собаки дремали в ногах людей. Взрослые вспоминали, как были мальчишками. Володя думал о волчонке, глядя в ночные кусты. Он будто слышал, как бегал волчонок по тайге, и глаза его не светились жутью, и рыка его никто не боялся пока. Бегал одинокий волчонок, скулил, и никто ему не откликался.

2

Утро выдалось хмурое. Блёклое солнце облокотилось на макушку сопки, точно задумалось: надо ли подниматься выше, вдруг польёт дождь. Сумрачный день пчёлам на руку: работать не жарко и нектар долго держится на цветах. В работе пчела не злюка. Самый подходящий день качать мёд.

Веровна – жена Иваныча – привела на пасеку своих, да ещё и чужих ребятишек медовые рамки носить с точка в избу, пустые – назад. Рослая, черноглазая Веровна распахнула дверь замусоренной избы, с задымлённой печкой, поморщилась:

– Надо порядок навести, после за мёд браться. – Шурика с Володей спровадила наломать веник, Лёню – развести костёр и согреть воды. Остальных заставила дров нарубить.

Ребята кинулись делать, что наказала Веровна. Они готовы сопку своротить, только бы поскорее начать медокачку.

Вскоре зажелтели широкие доски пола – натёрты голиком, намыты кипятком. Сразу посветлело в избе, словно раздались окна да заглянуло солнце в них. Румяная хозяйка долго никого не пускала в избу. Одна Таня ходила по жёлтому полу робко, как по льду, и оглядывалась – не остаются ли следы от босых ног.

Пол высох. Хозяйка сказала:

– Теперь можно и мёд качать.

Иваныч с отцом Володи пошли рамки из ульев выбирать. Шурику с ребятами в избу носить. Веровна будет срезать печатку с рамок. Лёня и Таня, как самые степенные, крутить медогонку.

– Таньке с Лёнькой интересное дали… – завякал Шурик.

– Не порть праздник! – цыкнула на брата Таня. – Покручу, и ты будешь.

– Мне потом не надо. Я первым хочу.

– Как возьму ремень! – осерчала Веровна и запоглядывала вокруг себя, чем бы отмутузить Шурика. – Неделю поболел ангиной, но вредности нажил на сто лет. Надевай сетку и марш к отцу!

Шурик подался к ульям с открытой головой. За ним отправились и другие носильщики рамок – кто в сетке, а кто в платке.

– Бригада – ух! – работает до двух! – воскликнул Иваныч. – Напротив летка не стойте. Пчёлы не любят, когда им мешают трудиться.

Помощники шарахнулись в одну сторону. Сбились в кучку, обалдевшие от грозного гуда, густого полёта пчёл. Володе так и чудилось: пчёлы заползают в брюки, за воротник… Вспомнил погоню ос на голубичнике. Ему хотелось превратиться в мышонка да юркнуть в траву. Шурик сидел у летка – и ничего!

Иваныч, подняв из улья рамку, чёрную от пчёл, сметал их веничком. Отец дымил из дымаря. Мёд так и лился. Жидкий – ещё сегодня добытый в тайге. Иваныч подал рамку Володе, как гостю, тот понёс к избе на вытянутых руках. За ним помчались Шурик и деревенские ребята.

– Не растянись, не урони, – трындели под ухо. Завидовали.

Оказывается, почётно нести первую рамку. Веровна приняла у него рамку и, взяв широкий нож из кастрюли с кипятком, с обеих сторон рамки смахнула в таз снежно-белую печатку. Шурик кинулся за печаткой, но мать тюкнула его по затылку.

– Ты, что ли, рамку принёс? Володя, бери пенки. Руками бери – и в рот.

Пенка заполняла Володин рот разливанной сладостью, прохладой и цветочными запахами. Он вникал в эти запахи и не видел выжидательных глаз мальчишек, как у них сохли губы.

– Теперь вы пробуйте, – сказала Веровна ребятам.

Спутались шустрые руки, похватали в тазу, что было. Отведали мёду ребята и кинулись на точок за рамками, да скоро охладились. Одного пчела цокнула в спину, у другого щека напухла. Забыли сорванцы, что перед ульями бегать нельзя. Пчела, как собака, гонится за тем, кто убегает, думает – воришка.

Трусцой да шагом сновали помощники. Иваныч едва успевал готовить им рамки, Веровна – срезать пенки, Лёня – крутить медогонку. Из нижней горловины бака мёд – зелёно-жёлтый – тёк в сеточку, из сеточки в ведро, из ведра Веровна переливала цветочный мёд в бочата. Мальчишки хватали из-под ножа пахучие пенки, напивались холодной воды и снова ели сочные пенки.

Мало-помалу начало прибывать в тазу. Мальчишки насытились мёдом вдоволь и перестали бегать взапуски на точок. Рядились до драки, кому нести рамки. Рамки накапливались в избе и под ульями.

– Налопались мизгири – и работать лень! – слышала перепалку ребят Веровна. – В другой раз, такие бесстыжие, сначала потрудитесь, а после уже мёдом накормлю.

Иваныч пришёл в избу, снял с головы сетку, которую носил шляпой, не закрывая лицо. Спросил у жены, сколько бочат налито мёду, сам попробовал пенок и скомандовал:

– Хозяйка, обедать пора!

3

Мальчишки побежали к запруде, и откуда у них взялась резвость! Шурик ухитрился на бегу выпрыгнуть из штанов и забрёл в студёную воду.

– Разве можно купаться тут? – колебался Володя.

– Всё можно! – кричит Шурик. – За мной, ребя!

Подоспел Лёня.

– Ты чего выдумал! – замахнулся ведром на брата. – Намутишь, напрудишь, а нам пить. – Зачерпнул воды и окатил Шурика.

Ринулись мальчишки на Лёню – вырывать ведро. Кому оно доставалось, тот и гонял ребят. Прибежала Таня звать Лёню с водой. И Таню окатили. За Таней примчалась Веровна. Отняла ведро, велела «лопать» не приходить.

Шумел лес. Над сопкой кружил коршун.

– Давайте играть в войну! – предложил кто-то.

– А в какую войну?

– Во вьетнамскую, – заявил Лёня. – Тайга будет джунгли, а мы вьетнамцы.

Вояки наломали веток орешника, натолкали под ремни брюк, накрутили из папоротника лохматые шляпы и завопили, как индейцы.

– В атаку! – скомандовал Лёня.

Побежали за ним «красные» и один «белый» – Володя.

Володя бежал в глубину леса. За ним трещали кусты, сопели «враги». Бежал до тех пор, пока не остановилась погоня. Он упал на валежину плашмя. В горле сухота, в груди стукота, рубаху на плече разорвал.

«Думают, раз я городской, так и должны нападать на меня…» – обижался Володя.

Он очутился на полянке.

В низкой траве сидел волчонок, тот самый, который прибегал на пасеку. Сидел в пяти метрах от мальчика – долгоногий, грудь узкая. Торчали большие уши, глаза серые, как бы стеклянные. Володя не испугался, хоть и наслышан был про волков. Волки, дескать, коров «режут», свиней уводят живьём в лес – ведут за ухо, а хвостом подгоняют. И на человека нападают.

Обо всём этом забыл мальчуган, ему было жалко себя и волчонка хотелось погладить. Зверь и мальчуган некоторое время не шевелились, словно чего-то ждали друг от друга. Волчонок посматривал на порхающего махаона и на мальчика: кто же интереснее? Прыгнул за махаоном. Не поймал. И поскакал в чащу, клацая зубами, ворча. Володя пустился вдогонку. Подзывал свистом.

Игра неожиданно кончилась: кто-то из мальчишек заголосил. Володя побежал на крик.

Это Шурик хотел спрятаться в крапиве.

– Что за рёв, а? – Сквозь кусты к мальчишкам пробиралась Веровна. Она турнула на пасеку мокроглазого Шурика, за ним спровадила и деревенских ребят.

4

После обеда развеяло хмарь, на небе заслепило солнце.

Мальчишки таскали рамки вяло, озираясь по сторонам. Им бы что другое делать, а не рамки одни и те же… Хорошо бы после сытного обеда купаться или на дерево залезть.

– Ты что натворил!.. Не я ли тебе говорила: не крути лихо.

Мать ругала Шурика. Вынимая из медогонки рамки, так и этак рассматривала их. От большой скорости соты в рамках потрескались, вывалились. Ладно бы соты, и детка – червячки – повылетала, белым-бело пошла в цедилку.

– Ну не охламон ли! – убивалась мать. – Целый рой пчёлок сгубил. Тебя бы так за вихры повертеть!

Шурик молчал, косясь на цедилку.

– Откуда у меня такой ребёнок? Другие дети как дети, а этот так и норовит напакостить. – Веровна подремонтировала рамки и сунула Шурику. – Неси к отцу. Пускай одобрит твою подмогу.

С полудня на цветах высох нектар. Пчёлы собрались на пасеке, грабили открытый улей, зло гонялись за ребятами. Махнул рукой – пчела уже ноет над ухом. Лучше бы сразу вонзила жало – и делу конец, а то ноет и ноет… Бежать нельзя и спрятаться негде на точке: присядешь или замрёшь столбом и ждёшь, когда тюкнет.

– Раздумал я ходить у тебя в помощниках, – сказал Володин отец Иванычу. – Лучше возьмусь за колхозную электрику.

– Остервенели пчёлы без работы, – заметил Иваныч. – Придётся оставить медокачку, завтра докачаем.

Лёня принёс из ручья воды. Иваныч зачерпнул полный ковш, напился, отдохнул и ещё попил. Спросил у ребят:

– Ночевать будете или домой побежите? (Ребята сидели на ступеньке крыльца.) Если домой, то налью вам мёду полное ведро – заслужили!

Подумали ребята, что завтра будет такой же нудный день, но, если принесут домой много свежего мёда, матери похвалят. К тому же на пасеке – воля да Иваныч, бывалый охотник, чего-нибудь расскажет вечером. Он никогда не отпускал помощников без рассказов. И мальчишки негромко согласились остаться.

– Тогда надо грибов насбирать, нажарить засветло, – сказала Веровна.

Мальчишки убежали в лес. Покрикивали, пересвистывались, чтобы не заблудиться. Скоро вернулись к избе, несли грибы в подолах рубах и фуражках. Взапуски рассказывали, как искали грибы, и никто никого не слушал. На крыльце целый ворох насыпали грибов. Запахло дремучими пнями, прелой листвой. Володя вернулся к избе последним. Рядом с ворохом вывалил и свои грибы.

– Это что такое? – улыбнулась Веровна.

– Под дубом росли. Дубовики, там ещё есть!

– Муходуры, – ляпнул Шурик.

– Отрава, – Танюшка отодвинула Володины грибы от общих.

– Мухоморы, поганки!.. – потешаясь, завопили мальчишки.

Веровна цыкнула на них и сказала:

– Я сама иногда путаю дубовик с ложным. Городскому мальчику вовсе не мудрено обмануться. Ложный смахивает на обыкновенный дубовик – и крапчатым цветом шляпки и ножкой. Я надламываю шляпку, если засинеет, значит, съедобный, а не ядовитый. Или ещё называют у нас этот гриб сатанинским.

Веровна перебирала грибы мальчика; ребята сидели перед ней на корточках, слушали.

– Да у тебя не все поганки. Вот и скрипица, и рыжики, и волнушки розовые, даже беляночка, три лисички. А больше не видел? Обычно лисички стайкой растут… Вот гриб – всем грибам гриб! Ай да молодец, Володя! Как же ты его нашёл?

Точно хрустальную вазу, Веровна держала перед собой гриб – сочный и хрупкий, с нежной бахромой по краям шляпки. Снизу шляпки и до короткой толстой ножки – молочно-белые пластинки, как натянутые струны. Казалось, задень их, и они зазвенят.

Груздь настоящий!

– Я этот груздь нечаянно нашёл, – воспрянул духом Володя. – Стою и слежу за поползнем. Слышу: сзади меня зашелестело, оглянулся – ни мышонка, ни птички, только старые листья поднялись мохнатой шапкой. Я копнул – груздь. Это он рос и шелестел.

– А пахнет хорошо! Листоватым сеном и лесом после дождика пахнет. – Веровна протянула к носу Володи гриб.

И Таня попросила «нюхнуть».

Ребята рылись в ворохе грибов: может, сорвали да не заметили свои грузди.