Текст книги "Контргамбит Альбина (СИ)"
Автор книги: Анатолий Арамисов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Сколько там? – осведомился старичок.
– Еще девятьсот рублей, у бывших однополчан из соседнего вагона занял...Сейчас я отыграюсь! Мне сильно не везло, особенно в последней партии.
Старичок снова достал спрятанные было в торбу часы и, отложив журнал в сторону, сел за доску.
Спустя час замполит, бормоча себе под нос матерные слова, пошатываясь, снова покинул купе.
«Ну, пора и мне», – подумал я, медленно опускаясь на напряженных руках в проход между сиденьями.
Попутчик – явный спец по лохам, не спеша, засовывал деньги в широкие карманы своих старомодных брюк.
– Разрешите мне сыграть? – как можно непринужденнее произнес я.
– На каких условиях? – брови старичка удивленно приподнялись
– На тех же, что Вы сейчас играли с замполитом, – ответил я, вытаскивая незаметно отложенные в карман спортивного костюма деньги. Я их выудил из своего " дипломата" сразу, как только услышал нелестный стариковский отзыв в свой адрес.
– С удовольствием, молодой человек, с удовольствием ,– проскрипел старик, внимательно разглядывая меня.
Мои соседи, уже явно сочувствовавшие проигравшемуся в пух и прах отставнику, с сожалением смотрели в мою сторону.
– Только давайте играть на все вот эти деньги! – я указал на толстую пачку банкнот, топорщившуюся в кармане победителя...
– Гмм... – а Вы очень самоуверенны, молодой человек! – черные стекла очков внимательно изучали мое лицо.
– Кто не рискует – тот... сами знаете что... – отшутился я, но не смог, вероятно, скрыть злые нотки в своем голосе.
– Ну, верно говорит молодежь! Надо рисковать и побеждать – бесстрастно промолвил попутчик.
Мы начали.
С первых минут игры я почувствовал, как старик напрягся. Он сразу понял, – кто перед ним. Валять дурака и притворяться не было смысла. Такой опытный игрок, как он – сразу понимает, что к чему.
"Рыбак рыбака видит издалека " – верная пословица.
А я не видел ничего вокруг. Ни изумленно – восторженные лица профессора и здоровяка, ни застывший в недоумении взгляд пришедшего спустя полчаса в купе замполита, ни заглядывавших время от времени к нам торговцев всяческих товаров, в изобилии пробегающих вдоль состава. Я видел только фигуры на доске, стремительно двигавшиеся старческие руки и стрелку часов, которая поднимала маленькие красные флажки около цифры 12.
Я был злой на этого невесть откуда взявшегося деда. Но он держался молодцом...
"Так... белыми играет "ц2 – ц4", английское начало... так..." – и я отвечал своей излюбленной схемой с блокированием центрального поля "д4". Новый попутчик грамотно разыгрывал начало, в середине партии немного излишне задумывался, и его не хватало на концовку. Черными он постоянно избирал староиндийскую защиту, на которую я отвечал своей коронной, досконально изученной системой Авербаха.
Соседи по купе с восхищением, часто переходящим в изумление, наблюдали молниеносную игру двух профессионалов. Фигуры летали по доске со скоростью звука. На переключение часов уходили доли секунды. Старик осознал, что придется туго. Но отступать было уже поздно...
Он стоически переносил поражения. Ничто, кроме чуть заметно подрагивающих пальцев, не выдавало его состояния.
Куча его замусоленных бумажек редела. Он проигрывал в самом конце, когда только молниеносная реакция и сохранение нервного тонуса партии поддерживали равновесия в игре.
Он уставал.
Это было видно по капелькам пота, непрерывно стекающим вниз от его белоснежно – седых висков.
Спустя три часа все было кончено. Я выиграл все его деньги, деньги замполита и средства, занятые у однополчан. Мои соседи, изредка тихонько переговариваясь между собой во время нашего сражения, замерли при виде этой кучи банкнот, которые я небрежно рассовывал по карманам спортивного костюма. Зарплата многих людей за несколько лет. Мне не жалко было старика в эти секунды. "Кто к нам с мечом придет – от меча и погибнет " – мелькнула в голове историческая фраза Александра Невского.
Новый попутчик, ощупав в каком – то странном недоумении свои пустые карманы, поднялся из-за стола.
– Спасибо, молодой человек за игру, – глухим голосом проговорил он.
– Не за что, – саркастически улыбнулся я.
– До свидания, господа! – опять старомодно проговорил нежданный попутчик, и медленно вышел из купе.
Поезд замедлял ход.
Мы подъехали к очередной большой станции.
– Стоянка 10 минут! – зычно прокричала на весь вагон упитанная проводница. – Но может быть меньше. Опаздываем! – добавила она, проходя по коридору вагона. Мы вышли из купе и облокотились на поручень внизу окна.
Старика не было видно. Поезд стоял у самого края широкой платформы, прилегающей к многочисленным выходам в город большого вокзала.
– А здорово Вы играли! – задумчиво проговорил профессор. – Наверное, шахматами серьезно занимаетесь? – его глаза с интересом разглядывали меня.
– Да так... – неопределенно отозвался я. – Интересуюсь вообще-то...
– Нуууу… просто класс! Высший! – с восхищенными нотками в голосе придвинулся слева здоровяк. Поникший замполит тоже вышел из купе.
И вдруг мы увидели нашего нежданного попутчика на перроне. Он медленно шел, шаркая ногами о привокзальный асфальт, сгорбившись, глядя вниз. Что-то, похожее на жалость, шевельнулось в моей душе.
– Аааа... получил свое – старый козёл! – вдруг с ненавистью в голосе произнес замполит. – Так ему и надо! Тоже мне – возомнил себя! Хосе Рауль Капабланка ибн Глаупера! Как я ему проиграл? Не тянет же – везло как утопленнику со мной! А ты молодчик, студент! – и он фамильярно хлопнул меня по плечу.
Я молчал.
Какое-то неведомое раньше чувство жалости накатывалось на мою душу. Игрок-профи не имеет права жалеть противника. Кто бы он ни был. И я всегда следовал этому правилу. Но здесь... здесь что-то не так... Или что-то не то со мной?
Поезд чуть заметно дернулся, и перрон медленно поплыл вправо. Наш вагон поравнялся с понуро бредущим стариком в запыленных ботинках. Я увидел, как он достал из кармана большой платок, приподнял вверх свою нелепую шляпу, и, сняв очки, вытер слезы на морщинистой коже возле глаз.
Он был подавлен случившимся. Он был несчастен...
– Ха! Пока, старый пердун! – замполит заорал на весь вагон и стукнул кулаком в стекло. Старик поднял на нас свои большие глаза и что-то неслышно прошептал...
И я узнал его!!
Как молниеносным током пронзило это узнавание все мое тело... Я вспомнил! Какой же я дурак! Какая же я сволочь! Я вспомнил, как он – этот великий игрок – приехал в наш небольшой городишко много лет назад. Как он рассказывал о своей шахматной карьере нам, – замирающим от восхищения пацанам, сидящим за длинным рядом сдвинутых в одну линию шахматных столов. Мы – ребята от 7 до 15 лет, занимающиеся в спортивной школе города, разинув рты, слушали рассказ о легендарном Александре Алехине, с которым ему приходилось скрещивать шахматные шпаги в разных городах Европы. Потом он давал нам сеанс одновременной игры, быстро переходя от столика к столику, и негромко комментируя нашу детскую игру.
"Точно! ц2-ц4 ... Так он начинал почти все свои белые партии... Это он!!! Только тогда он был маленький полный живчик – а теперь похудевший измученный старик..."
Я стремглав, в одних тапочках помчался к выходу. Поезд набирал скорость.
– Куда Вы?? Вы что??– истерично закричала проводница, когда я резко сорвал пломбу стоп-крана. Состав оглушительно зашипел всеми тормозами, дернулся и встал. Я вылетел из вагона на перрон и помчался к гроссмейстеру...
– Стойте, подождите, Леонид Михайлович! – крикнул я, приближаясь к сгорбленному старику. – Подождите!
Он стоял и, сняв очки, смотрел мне в глаза.
Губы его дрожали.
В эту секунду на Земле для меня не было роднее, чем он, человека.
– Подождите – выдохнул я, остановившись около бывшего попутчика... – простите меня ... вот – возьмите Ваши деньги…
– Нет, они не мои, Вы их честно выиграли...
– Нет, возьмите, Леонид Михайлович – я вспомнил Вас! – выкрикнул я.
В эту секунду состав, опять дернувшись всем своим длинным телом, медленно поехал мимо нас. Леонид Михайлович повернулся и пошел от меня.
Времени на раздумья не оставалось.
Я догнал старика, сорвал с него шляпу, и, лихорадочно опустошив почти все карманы, набил её банкнотами.
– Простите меня – мне всегда нравились Ваши партии! Особенно та, знаменитая, в Ноттингеме! Против Алехина! – крикнул я на прощание своему детскому кумиру, и, прыгнув на ступеньки одного из последних вагонов поезда, помахал ему рукой. Старик остановился, посмотрел сначала вниз на лежащую на асфальте шляпу, потом поднял свою седую голову и впервые за день слабо улыбнулся мне.
Поезд набирал ход.
Он стоял на перроне и смотрел вслед уходящему составу. Вот так и убегают от нас годы. Вот так и уходит незаметно наши силы. И ничего изменить мы пока не можем. Движение – не только жизнь. Движение – это и путь к слабости, путь к закату...
Я молча зашел в купе, не слыша стенаний проводницы, восхищенных слов профессора, удивленных – здоровяка, и отрывисто – злобных комментарий отставника. Лег на свою верхнюю полку, закинул руки за голову.
Задумался.
«Неужели вот так, бывшие звезды спорта – частенько заканчивают свою жизнь? Наверное, так. Наши газеты часто пишут о "нравах Запада", где состарившиеся чемпионы вынуждены жить в домах престарелых... А у нас? Разве лучше? Нет... Вот – пример – наш попутчик..."
Мои мысли прервал фамильярный толчок в плечо...
– Слышь, студент! Зачем ты отдал ему выигранные деньги?
– Так надо было.
– Ну тогда... это... отдай и мне мои, а? Я ж к жене и тёще еду, а? – я повернулся и увидел краснокожее лицо бывшего вояки.
Злость опять толчком ударила в мозг...
– Пошел ты на*уй, замполит, без смыков, без смычков-с! – медленно и отчетливо произнес я, и, чтобы не видеть этих растерянно заморгавших белесых ресничек, отвернулся к стене.
*****
ГРОССМЕЙСТЕР
Стрелки шахматных часов гэдээровской фирмы «Гардэ» сближались, но я не делал очевидного хода. Мерный тик времени цейтнота, мчащегося со скоростью экспресса, не волновал меня. Краем глаза я смотрел на красный, изогнутый крестик пульсирующего секундомера, на медленно поднимающийся роковой флажок и не мог разжать скрещенные до боли пальцы рук, опущенные на колени.
Я смотрел на свои застывшие в причудливом орнаменте шахматного боя черные фигуры, и вспоминал. Передо мною сидела Она, и я прекрасно знал, чувствовал её недоуменный немой вопрос: «Почему ты медлишь? Почему?? Стоит тебе протянуть руку, и сделать этот последний, 40-й ход перед контролем времени, как партия, самая важная в жизни, будет решена в твою пользу. Ну же... ну!! Что ты застыл? Я просто пошутила, быть может, только что, не понял разве?»
Пятью минутами раньше она «пошутила». Придвинувшись животом вплотную к кожаному прямоугольнику шахматного столика, на который обычно игроки кладут локти, она, сбросив с легким стуком маленькую туфельку, неожиданно тронула меня своей ступней между широко расставленных ног.
Я вздрогнул и поднял голову.
Её глаза призывно искрились миллионами веселых, таких знакомых чертиков. Никто в зале не заметил происшедшего между нами – низ стола с обеих сторон был закрытым.
Мурашки пробежали по моему телу. Неожиданно, как будто вырвавшись из небытия ушедших лет, нахлынули воспоминания забытых ощущений, прорывая, как плотину, – огромным потоком воды, мою, когда-то данную себе клятву – забыть её во что бы то ни стало. Забыть, не вспоминать, не ждать, не звать. Но судьба все же свела с ней, помимо всех желаний и клятв.
Я слышал нарастающий шум недоуменного шепота восклицаний болельщиков и участников турнира, сопение тучного судьи рядом с моим ухом. Он держал в руке белый конверт, ожидая, когда я сделаю этот контрольный ход, с тем, чтобы тут же положить его перед ней, и потом, согласно правилам, забрать бланки с записью партии, её секретным ходом, сверить положение на доске и объявить время доигрывания.
Но я медлил и вспоминал...
Рита мне понравилась с первого взгляда. Мы сидели в небольшой аудитории, дожидаясь появления «папы», – нашего заведующего кафедрой, когда она вошла туда со своей неповторимой улыбкой, и, поискав взглядом свободный стул, присела в углу рядом со мною.
Тонкий запах духов и еще какой-то неуловимый аромат донесся до меня в эту секунду. Не знаю почему, но тотчас я почувствовал прилив крови к вискам и неосознанное желание понравиться незнакомке.
Я немного заерзал на стуле, поворачивая голову в сторону двери, в которую один за другим входили студенты нашей группы и незнакомое пополнение младшего курса. Каникулы закончились, все весело обменивались впечатлениями от прошедшего лета. Краешком глаза я украдкой разглядывал незнакомку. Густые, темные, немного вьющиеся волосы, большие голубые глаза, изящный вздернутый носик, придававший ей милое очарование; губы, чуть полноватые, красивыми линиями раздвигались в чарующей улыбке, обнажая ровные зубки с заметной щербинкой вверху, отчего я, мысленно засмеявшись, сразу дал про себя ей прозвище «зайчишка».
В проеме двери появилась внушительная фигура заведующего кафедрой шахмат, и все студенты разом поднялись. Мы уважали, любили и немного побаивались Леонида Абрамовича, известного игрока и тренера одного из советских чемпионов мира. Между собой, кроме как «папа», мы его не называли. Он действительно был как отец для многих из нас, в 17-18 лет оторванных от дома на время учебы.
– Садитесь! – после некоторой паузы, оглядев собравшихся, произнес «папа». Мы брякнулись на стулья, с любопытством ожидая начала вступительной речи.
Леонид Абрамович был словоохотлив. Иногда он очень далеко отступал от темы очередной лекции, вдаваясь в воспоминания о своей насыщенной событиями жизни. Помню, как раз, начав нам показывать тонкости разменного варианта испанской партии, он закончил выступление громкими восклицаниями о ходе воздушного боя между его самолетом и двумя немецкими «фоккерами» в небе Украины. «Папа» был штурманом бомбардировщика, получил несколько ранений, и однажды, когда их самолет сбили немцы, семье была послана похоронка в Ленинград. Потом, вернувшись с войны, он положил этот листок к себе в паспорт и носил его там до конца жизни.
– Так. Второй курс вроде весь собрался, – Абрамыч прошелся взглядом по головам. – И первый почти в полном составе. Правильно, Рита? – взгляд «папы» потеплел, устремившись в мою сторону.
– Да, почти все здесь, только трое еще на турнире задержались, – мягкий голос незнакомки оттеняло необычное произношение буквы «с», звонкое и неповторимое.
«Ага. Значит, ее зовут Рита. Маргарита... маргарит-ка...»
– Хорошо, я в курсе! – «папа» по-прежнему смотрел в нашу сторону. – Вот, к нам поступила очень способная студентка, знаете, наверное, все её, а?
– Да нет, не все знаем, – послышался чей-то голос сзади меня.
– Как? Прессу не читаете, что ли? Это Маргарита
Мальцева, только что выполнила норму мастера спорта на турнире в Ленинграде. Слышали?
Я невольно вздрогнул.
«Как? Это – она?»
Я читал хвалебные отзывы двухнедельной давности об игре какой-то талантливой Мальцевой из Свердловска. Но в газете не было фотографий, и поэтому мы не знали её в лицо.
– Конечно, слышали! – раздался голос сзади, и вся аудитория обернулась на «зайчишку».
Та смущенно покраснела и, опустив руки вниз, поправила короткую юбку. Её ноги волнующе близко находились рядом с моим стулом, входящий народ вынудил многих потесниться, и теперь я почти касался незнакомки плечом.
– Вот какие кадры приходят к нам! – довольно пробасил «папа», затем, достав журнал посещений, начал перекличку.
Я напряженно думал, чем бы привлечь к себе внимание новенькой, и мучительно искал тему для разговора с нею. Наконец, не выдержав, полушепотом брякнул:
– А о вас хорошие отзывы в прессе читал я на днях...
Она повернула ко мне голову и, посмотрев в глаза, улыбнулась:
– Спасибо, – тихо прошелестел её голос.
– Да не за что, – продолжал я. – Значок мастера уже получили? – задал вопрос, на который ответ знал заранее.
– Нет, – по-прежнему улыбаясь, ответила она. – Документы на рассмотрении еще находятся... это вас вызывают? – Рита легонько толкнула меня локтем.
Я, очнувшись, повернул голову. «Папа» заинтересованно смотрел в мою сторону.
– Что? Понравилась уже? – под смешок аудитории вопросил Абрамыч. – Фамилию его называю, а он – ноль внимания!
Я немного сконфузился, но внешне не выдал своего состояния. Краем глаза я видел, что щека соседки заметно порозовела после слов заведующего кафедрой.
Занятия шли своим чередом. Я встречался с Ритой лишь случайно, в коридорах института, и при этом вежливо кивал ей головой, как какой-то знакомой. Она улыбалась в ответ и проходила мимо. Останавливать и заговаривать с нею я не решался.
Помог случай.
Переполненный автобус уже отходил от станции метро, когда я, спеша в институт, на бегу запрыгнул в закрывающуюся дверь. С трудом протиснувшись на середину задней площадки, я перевел дух. Со всех сторон давила людская масса, и полезть в карман за мелочью не было никакой возможности. Так я проехал две остановки, когда чуть сзади и слева раздался шелестящий смешок:
– А кто билет брать будет сегодня?
Я резко обернулся. Рита стояла, улыбаясь, обнажая свою «зайчишкину» щербинку, веселые искорки мелькали в её красивых глазах.
– А... привет, я вас и не заметил! – обрадовался я («она первая заговорила со мной!») – так я «зайцем» проеду, – пытался сострить я.
– Ты лучше быстрее передай денежку! – сказала она, неожиданно перейдя на «ты». – А то вон контролер уже проверяет автобус.
Я порылся в кармане и протянул тяжело пыхтящему справа от меня здоровяку медный пятак:
– Передайте, пожалуйста.
Тут автобус распахнул двери, и в него влетела новая волна студентов, опаздывающих на занятия. Меня сильно толкнули сзади и понесли на Риту. Изо всех сил упираясь, я старался не прижиматься к ней, но все равно людской вал был сильнее, и через несколько секунд я почувствовал, как её небольшая мягкая грудь прижалась к моей, а щека была совсем рядом с моим подбородком. Её кожаный портфель врезался мне в ноги, и я заметил, что и ей было неудобно при этом.
– Дай мне его, я подержу, – шепнул я Рите на ухо.
Она улыбнулась и отдала мне портфель. Наши глаза были близко-близко, и Рита, то поднимая, то опуская длинные ресницы, как будто заглядывала в душу, и, хотя женская интуиция её уже безошибочно определила всё, она раз за разом, пронзала меня профессиональным взглядом игрока, словно хотела прочесть все мои мысли.
Сзади снова толкнули, я еще сильнее прижался к ней, коленями дотронулся до её ног, и мне стало невыносимо жарко. Я чувствовал, как пылают кончики ушей, и покрылся испариной лоб. Мы стояли так близко, как бывает при объятиях влюбленных, только наши руки были опущены вниз. Это была самая замечательная поездка в моей жизни, и, хотя она продолжалась всего пятнадцать минут, все мельчайшие подробности её я помнил много лет.
Вьющиеся волосы девушки приятно щекотали мою щеку и я, внезапно для себя, прошептал ей на ухо:
– Ты очень красивая, Рита...
Она удивленно-радостно взметнула вверх большие ресницы:
– И давно ты это заметил? – её щербинка сводила меня с ума.
– Как только увидел тебя в первый раз... тогда, 1-го сентября.
– Аааа... – протянула она и, озорно блеснув синими лучами глаз, поставила меня в небольшой тупик. – С первого взгляда, значит?
– Нет, с третьего только, – нашелся я, наконец, после некоторой паузы.
– С третьего? – её брови изогнулись удивленной дугой. – А почему только с третьего?
– Потому что два первых взгляда были направлены не в твои прекрасные глаза.
Она тихо засмеялась и спросила:
– А куда же были направлены?
– Ну... сама понимаешь, на что обычно бывает направлен мужской взгляд.
– И на что же?
– На то, на что я сейчас никак не могу посмотреть.
Она покраснела и чуть опустила голову. Я вдыхал изумительный аромат её волос, и все мое существо было наполнено немыслимым блаженством.
«Так близко она, так рядом, вот если бы... – и сердце мое замирало от смелых мыслей, молниеносно про-несшихся в голове. – Если бы она стала моей, наверное, не было бы человека в мире, счастливее меня».
Внезапно я ощутил, как спрессованная людская масса ослабила свое давление, и можно было уже свободно сделать шаг назад. Но мне так не хотелось делать этого, и по взгляду, брошенному Ритой через мое плечо, я увидел, что она заметила вакуум за моей спиной.
– Подъезжаем уже, – рука девушки легла на мою грудь и слегка нажала на сердце. Я поднял правую ладонь, положил её сверху на тонкие пальцы Риты.
– Пусти, – она отодвинулась немного назад и отняла свою руку. – Дай мне портфель, пожалуйста.
– На, держи... – я вложил кожаную ручку в её правую кисть и, сделав шаг назад, повернулся к Рите боком.
– Спасибо, – прошелестело рядом, – уже приехали. Она вздохнула, и мне показалось, что я услышал нотки сожаления в её голосе. Я помог ей сойти со ступенек автобуса, и мы быстро зашагали к входу в институт. Когда до двери оставалось несколько метров, я, холодея от собственной смелости, спросил:
– Рита, давай сегодня вечером пойдем с тобой в кино?
Она улыбнулась, и, немного помолчав, ответила:
– Хорошо, во сколько встретимся?
Я, ошалев от радости, выпалил:
– Во сколько тебе удобнее, во столько и встретимся.
– Даже, если это будет не совсем удобно тебе? – она испытующе посмотрела мне в глаза.
– Да, даже и в таком случае! – опрометчиво ответил я.
– Хорошо, тогда давай без десяти восемь вечера у входа в «Октябрь».
– Договорились! – радостно воскликнул я.
Она, легко повернувшись на тонких каблучках маленьких туфель, заспешила в сторону легкоатлетического манежа, где по расписанию проходила первая пара занятий её курса.
Я влюбился.
Всё мое существо было занято мыслями только о ней. Мой друг несколько раз толкал меня локтем в бок, когда я на лекции по истории, с мечтательно-глупой улыбкой вспоминал утреннюю дорогу в институт.
– Ты что? – с некоторым изумлением шепотом спрашивал меня Игорь. – Что с тобой сегодня? Ты сам на себя не похож! Тебя преподаватель спрашивает, а ты как будто его не слышишь, ноль внимания.
– Да так, задумался, – отвечал я, улыбаясь.
– Ну, ты даешь! О чем, интересно?
– Ладно. Может, потом узнаешь, – отшутился я.
Через несколько дней за моей спиной шушукался весь курс. Я каждое утро ждал её на остановке около метро, и друзья сразу заметили это.
– Поехали, Ромео, а то опоздаешь! – шутливо кричали они из дверей, когда очередной номер 239 отчаливал от Преображенской площади.
Мы встречались намного реже, чем хотелось того мне. Рита часто уезжала на соревнования, и были периоды, когда я больше месяца не виделся с возлюбленной. Во время наших встреч она строго держала меня на «пионерском» расстоянии. Я чувствовал, что интересен ей, но не настолько сильно, как бы того хотелось.
Первый раз Рита позволила поцеловать себя на своем дне рождения, когда мы танцевали в полумраке и её глаза блестели тем очаровательным светом, что бывает у женщин после пары выпитых фужеров шампанского.
Я слушал её веселую болтовню ни о чем и терпеливо выжидал момент, когда её сестра с другом удалятся в другую комнату. Наконец он настал, и я внезапно для Риты остановил поток слов, прижавшись губами к уголку её рта. Она замерла и остановила свой танец.
– Ты что? – прошептала Рита.
– Я тебя люблю... – и от этих собственных слов меня пронзил озноб.
– Так быстро? – с некоторой иронией произнесла она. – Ты же меня совсем не знаешь.
– Почему? – глуповато ответил я. – Знаю.
– Я не такая, какой ты меня нарисовал в своем воображении! – её глаза были расширены и отдельные слова быстрого шепота летели мимо меня, не задер-живаясь в сознании, которое болью кричало внутри меня: «Она безразлична ко мне! Она нисколько не влюблена в меня!»
– Ты такая! Ты самая лучшая в мире... ты самая нежная... самая родная и милая... самая красивая... – с каждой паузой между словами я целовал её мягкие губы и чувствовал, как они отвечают взаимностью. Её губы, такие желанные в моих ночных мечтаниях; и рука моя обнимала тонкую талию Риты, все сильнее прижимая её к себе. Дыхание девушки участилось, я снова, как когда-то в автобусе, ощутил бугорки её груди.
– Не надо, сейчас они вернутся в комнату, я не хочу, чтобы сестра видела, – тихо проговорила Рита, убирая мою руку и отстраняясь.
– Тогда еще потанцуем? Мне так нравится это делать с тобой! – ничуть не обидевшись, весело воскликнул я.
– Хорошо, – согласилась она, и мы снова медленно задвигались в такт популярной в те годы итальянской мелодии. Запах волос Риты сводил меня с ума.
Домой, в общежитие я вернулся вне себя от счастья. Я поцеловал её! Риту! К ней со всех сторон «подбивали клинья» симпатичные парни нашего института. Она тоже отвечала мне поцелуями. Её губы. Ах, какие сладкие! А фигура, красивая, стройная; мое воображение уже рисовало возбуждающие картинки предстоящих свиданий наедине с нею.
Игореха, мой сосед по комнате, спросонья поднял свою голову и пробурчал:
– Что это с тобой сегодня? Какой-то ты нервный и шумный.
– Так, настроение очень хорошее! – отозвался я, в сотый раз ворочаясь с боку на бок на пружинящем матрасе железной кровати.
– А.... – протянул друг, – понятно.
Через несколько дней Рита опять уехала. Я с нетерпением ждал её возвращения в Москву. Но её турнирные гастроли затягивались, и лишь полтора месяца спустя она вернулась в институт. За день до этого меня остановил в перерыве между лекциями Вовка Глузман со старшего курса и, дружески хлопнув по плечу, выпалил:
– Ты знаешь новость про Ритку твою?
– Нет. А с чего ты взял, что она моя?
– Да ладно, не скромничай. Она в Германии выполнила норму гроссмейстера среди женщин. Так что возвращается на Родину, так сказать, в новом звании.
– Да? Откуда ты знаешь?
– Сеструхе звонила из Дортмунда. Вся такая радостная. Так что смотри.
– Что смотреть-то? – я почувствовал, что сейчас Глузман скажет что-то неприятное.
– Как бы не загордилась совсем наша красавица. За ней знаешь, кто уже ухлёстывает?
– Ну и кто? – как можно небрежнее спросил я, а между тем внутри разливался неприятный холодок.
– Так этот, рыжий Глеб, знаешь? Он тоже недавно гросса выполнил в Лондоне. И в Дортмунде он играл в главном турнире.
– И это тоже сеструха сказала? – побледнел я.
– Слухом земля полнится, – загадочно ответил
Глузман, и тронул меня за рукав. – Ну, бывай, не расстраивайся только. Все они, бабы – одинаковые.
Мрачные мысли одолевали меня весь день. Я задумчиво уносился в мыслях в далекий, неведомый мне Дортмунд, и воображение ревниво рисовало облик рыжего Глеба, молодого, но уже известного всем шахматистам страны игрока. Ночью никак долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок с одной мыслью: «Скорее бы ... скорее бы она приехала, скорее».
Рита вошла в аудиторию вместе с «папой» – сияющая, красивая, с улыбкой на губах, в новом костюме. Оба курса разом встали и разразились аплодисментами. Довольный Леонид Абрамович прошагал к своему месту, привычно прижимая пухлую коричневую папку к бедру.
– Ну вот – молодцы! Правильно похлопали нашей героине. Все бы так играли, как Рита! – довольно басил «папа», усаживаясь на стул.
– Тогда вам некого станет окликать на лекциях! – сострил наш известный хохмач Колян из Ялты.
Аудитория дружно грохнула. «Папа» сначала строго посмотрел на остряка, но потом не выдержал и сам рассмеялся:
– Я тебя и так редко вижу в последнее время, где пропадаешь? Опять на скачках, небось, на Беговой? И что, много заработал на лошадках?
– Если бы много, Леонид Абрамович – здесь бы не сидел.
– Ну-ну, – беззлобно посмеивался заведующий кафедрой, открывая журнал, – еще заработаешь.
Я отодвинул стоящий у стенки заранее приготовленный стул и поставил его рядом с собой. Но Рита… она, даже не взглянув в мою сторону, быстро присела на свободное место рядом с двумя девушками своего курса. Холодок недоброго предчувствия пробежал у меня по спине. Я повернулся и посмотрел на любимую.
Она тихим шепотом что-то оживленно обсуждала с подругами. Я знал, что Рита боковым зрением чувствует мой взгляд. Наконец, спустя минуту, которая длилась как вечность, она повернулась и посмотрела на меня. Её губы раздвинулись в знакомой улыбке с «зайчишкиной» щербинкой, глаза излучали тепло; она была удивительно красива в этот момент, и спустя пару секунд Рита едва заметно кивнула мне, здороваясь. Я с облегчением улыбнулся и хотел, было ответить ей, как Игорь, сидевший слева, толкнул локтем в бок.
– Так, опять он меня не слышит, а? – пробурчал «папа», глядя на меня по-отечески ласково. – Засмотрелся на свою красавицу!
Я почувствовал, как кровь резко бросилась в лицо, все повернулись в мою сторону.
– А ты отстаешь, брат, от неё уже сильно. Так и будешь до конца учебы в кандидатах в мастера ходить?
Я молчал, рассматривая на столе чей-то замысловатый узор, вычерченный шариковой ручкой.
– А пора бы, пора мастером то становиться, способности у тебя есть, только характера немного не хватает, – продолжал «папа». – Ничего, может самолюбие проснется, и догонишь со временем нашу Риту!
Вокруг тихонько посмеивались. Я бросил взгляд вправо – Рита тоже склонилась над столом и задумчиво водила ручкой в раскрытой толстой тетради по специализации.
Я ничего не слышал, что говорил наш шеф дальше, он озвучил в присутствии всех то, о чем я думал постоянно и в чем боялся себе признаться.
Рита изменилась.
Внешне она оставалась прежней, но что-то неуловимое, новое появилось в её глазах. Я чувствовал это после каждой нашей встречи вне стен института. Мы ходили в кино, гуляли в парках, сидели в кафе, разговаривая обо всем и ни о чем одновременно, но и только. Редкие поцелуи в подъезде её дома были единственной наградой моему стонущему в нетерпении молодому организму. Игорь посмеивался надо мной, когда я, заметно расстроенный, приходил со свиданий.
– Так и будешь с ней евнухом прозябать? – вопрошал он, довольно потягиваясь после тесного общения с какой-нибудь разбитной девахой из соседнего крыла общежития.
– Тебе какое дело? – огрызался я.
– Как какое? Я, что, не друг тебе? Вижу же, как грустишь и маешься. С этой Риткой у тебя вряд ли выйдет что серьёзное.
– Почему это?
– Она очень непроста. Очень. И чувствует себя птицей высокого полета. Так что сделай, как я тебе сейчас посоветую.
– И что мне сделать?
– А заведи себе какую-нибудь подругу другую. Вон Лизка с факультета соседнего неровно по тебе дышит. Точно говорю! – заверил меня друг, увидев, как я недоуменно уставился на него.
– С какого факультета?
– С такого. Не знаешь что ли?
И Игорь продекламировал расхожее в институте название отделения технических видов спорта:
– Авто-мото, вело-фото, гребля, е*ля и охота! Вспомнил её?
