Текст книги "Шах одноглазому королю (СИ)"

Автор книги: Анатолий Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Можете мне ответить, Ферстер, как вы попали в подразделение, укомплектованное, исключительно, силезскими немцами? – спросил я с недоверием, которое, впрочем, не касалось самого факта пребывания обер-лейтенанта в Эббингхаузе.

– В данном случае Провидение, которое само рук не марает, а использует для своих делишек чужие, воспользовалось ручонками бюрократов, занимавшихся вопросами V-Leute (особый резерв Абвера (нем. Verfügungs-Leute, сокр. V-Leute) использовался при формировании агентурных отделов (нем. V-Abteilungen) «Бранденбург-800», а до этого «Kampfverband Ebbinghaus»). – он развел руками. Первый жест, который Ферстер позволил себе в течение всей нашей беседы. – Эббингхаузу нужны были офицеры. Вспомнили про меня, тем более, что польским я тоже владею свободно.

– А польский откуда знаете? – тут же спросил я.

– У меня способности к языкам. – ушел от прямого ответа Ферстер.

– Скажите, если не секрет, почему вы не в партии? – вежливо поинтересовался я.

– С чего вы это взяли? – парировал Ферстер. – В партии. С 40-го.

Действительно, с чего я это взял. Спросить о наличии семьи? А зачем мне это?

– Глеб Александрович, – он кивком указал на мою левую руку. – Тоттенкопфринг (Кольцо «Мёртвая голова» (нем. Totenkopfring, SS-Ehrenring) – персональный наградной знак, выдаваемый лично Генрихом Гиммлером членам СС) придется несколько дней не носить. Белый след от кольца, контрастирующий с загаром на руке, может вызвать подозрение. Обручальным кольцом его не закроешь, русские обручальное кольцо на правой руке носят, а для перчаток пока несколько рановато.

Все-таки уел. Молодец. Я все никак не мог избавиться от ощущения неприязни к Ферстеру. Почему?

– Спасибо. Учту. – заверил я его. – Скажите, для вас, как для офицера Абвера, притом, замечу, весьма заслуженного офицера, не будет препятствием находиться в подчинении у офицера СС?

Ну, что ты мне на это ответишь?

– Я далек от предрассудков, свойственных некоторым моим коллегам. – заверил он меня. – Абсолютно не испытываю никаких отрицательных эмоций при виде рун на вашем воротнике.

Возможно.

– А ваши люди?

– Им тоже безразлично. Знаки различия предпочитаете на форме капитана или майора госбезопасности?

– Комиссара 3-го ранга. – ответил я с улыбкой.

Пусть знает, что я тоже кое в чем разбираюсь.

– Не пойдет. – серьезно ответил Ферстер – Звания у русской госбезопасности на две ступени выше армейских. Начальник Особого отдела Северного фронта Куприн Павел Тихонович – комиссар госбезопасности 3-го ранга. Вы не можете быть с ним в одном звании. – продолжил он. – Комиссаров госбезопасности 3-го ранга у советов всего шестеро. – он начал перечислять. – Абакумов, Чернышов. Белянов...

– Достаточно. – остановил я его. – Я знаю.

Действительно достаточно. Он мне подходит по всем параметрам. Умный, хорошо подготовленный и дерзкий.

– Пусть будет капитан. – определился я с выбором. – Это ведь звание равнозначное моему?

– Так точно. – ответил Ферстер.

– Только ведь у русских для конспирации на фронте в госбезопасности используют вроде звания политсостава, а не ГБ? – уточнил я.

– Никак нет! – не согласился Ферстер. – С 17 июля они используют спецзвания ГБ. Форма осталась та же. Политсостава.

Кого же ты мне напоминаешь, Ферстер?

– Ферстер, вам сказки братьев Гримм в детстве читали? – неожиданно спросил я.

– Наверное. – ответил он. – А к чему вы это спросили?

– Сказка у них одна есть. – сказал я. – У вас же в полку у всех по два зольдбуха? (Soldbuch – Солдатская книжка является расчетной книжкой и вместе с тем удостоверением личности (Soldbuch zugleich Personalausweis). Она выдается ВСЕМ военнослужащим и постоянно должна быть у них на руках. Под термином Soldat немцы понимают каждого военнослужащего, т.е. рядового, унтер-офицера и офицера, в отличие от чиновника (Wehrmachtbeamter) и вольнонаемного служащего (Gefolgschaftsmitglied der Wehrmacht). Эти последние солдатских книжек не получают. Сам термин Soldbuch происходит от слова Sold, т.е. плата, и в данном случае связан с тем, что в эту книжку записываются также все виды получаемого военнослужащим довольствия (Gebührnisse). Поэтому, строго говоря, перевод термина Soldbuch как «солдатская книжка» является вообще в достаточной мере вольным, но вполне оправдывается общим характером документа)

– Так точно! – доложил Ферстер. – Один для внутреннего использования, а второй для командировок на фронт.

– Я знаю, какая у вас фамилия написана во втором зольдбухе.

– Я тоже. – улыбнулся он. – Вы не первый, кто меня называет Румпельштильцхеном. – улыбка бесследно исчезла с его лица, и оно приняло свое обычное выражения полного безразличия. – Только по второму зольдбуху я Краузе. Просто Краузе.

– Как вы догадались?

– А еще вы не спросили люблю ли я Фатерлянд. – снова ушел он от ответа.

– Полагаю, ответ очевиден? – спросил я.

– Нет. – ответил обер-лейтенант. – Не очевиден.

Я, наконец, понял, чем он мне так не нравится.

– Идите, Ферстер. И позовите майора Вольфа.

– Есть! Позвать майора Вольфа. – ответил он в соответствии с русским Уставом.

– Переигрываете, Ферстер. – напомнил я ему о дистанции между нами.

– Сегодня в 21:00. – вдруг сказал он.

– Что сегодня в 21:00? – от неожиданности я не сразу понял, о чем идет речь.

– В конце разговора я обещал доложить, когда будет готова группа. – сообщил он своим обычным ровным тоном. – Докладываю. Сегодня в 21:00.

Глава 11. Размышления у Грааля.

Ленинградский Военный Пересыльный Пункт

г. Ленинград

Набережная Фонтанки, 90

12 августа 1941 года

5 часов 45 минут

Учетная карточка № 00470755

Мальцев Василий Васильевич, 1921 г.р., русский, крестьянин.

Место рождения: УССР, Кировоградская обл., Ново-Миргородский р-н, с. Коробчино

Место жительства до призыва: УССР, Кировоградская обл., Ново-Миргородский р-н, с. Перчуново.

Партийность – ВЛКСМ 1937 г.

Призван в 1939 г. Песчанобродский РВК

Зачислен в Ленинградское пехотное командное училище им. Кирова – курсантом.

Выбыл по ранению 15.7.41 г.

На ПП прибыл 12.8.41 г. из ВГ № 191 (справка о болезни)

Военное образование: не имеет

гражданское – среднее.

Есть определенные моменты в жизни, которые я ненавижу. Один из таких моментов – это просыпаться в неожиданном месте.

В том смысле, что я не люблю то дерьмовое ощущение, когда открываешь глаза и понимаешь, что ты не там, где рассчитывал, а хер знает где.

Вот, например, так бывает, если после долгого пребывания дома ночуешь в где-то в гостинице. Просыпаешься утром и несколько мгновений не можешь понять, ни где ты находишься, ни как ты тут оказался. Их-то я и не могу терпеть больше всего – этих первых мгновений.

Казалось бы, с моей профессией и, связанным с ней, образом жизни давно должен был бы привыкнуть к подобной дряни, но, блядь, так и не привык. Как раздражала меня эта херня еще с ранней юности, так и раздражает.

А тут еще кошмары всю ночь донимали. Даже не кошмары, а так херь какая-то непонятная.

Село незнакомое снилось. Трактор древний с шипами на колесах. На нем почему-то мой отец ехал. Я его долго догонял, а когда догнал, оказалось, что это не мой отец. Потом уже он за мной гонялся. Этот мужик с трактора. Кричал, что я его сын. Похороны матери снились. Только в гробу была не моя мать. Другая какая-то женщина. Незнакомая.

А, да, еще какой-то пацан меня придушить пытался. Все кричал, чтобы я убирался нахер. Кричал до тех пор, пока я его не вырубил. Я после этого сидел на нем и молотил кулаками по лицу, превращая это лицо в фарш. Долго молотил. Пока пацан не затих окончательно. Короче, муть какая-то снилась.

Поднял меня, как обычно, мой гребаный мочевой пузырь. В пять сорок пять. Как пошутила по этому поводу одна знакомая девушка: «Светлов, ты настолько военный, что даже просыпаешься не по времени, а по калибру пули, стоящей на вооружении». Охереть, как смешно.

Только вот я зря сказал, что это мой мочевой пузырь...

Он был не мой. Как и все вокруг. И не только вокруг. Вообще все было не мое.

Даже я сам.

Первое, что я увидел, открыв глаза были стены, покрашенные снизу до половины в привычный темно-зеленый цвет, а сверху побеленные. Центральный проход, с двух-ярусными кроватями в два ряда по обе стороны, занятые где-то на треть. Перед каждой табурет с аккуратно сложенной на нем формой. Окна, закрытые светомаскировкой из той плотной черной ткани, название которой за все годы моей долгой и скучной армейской жизни я так и не узнал.

Однозначно казарма. Только вот окна были слишком большими, а потолки чересчур высокими. Форма на табуретах чем-то смахивала на ту, которую я застал еще до училища, на срочке. С пилотками, лежащими поверх гимнастерок с малиновыми петлицами. Только с петлицами. Без погон.

Что за херь? Вчера у меня был насыщенный денек. Сперва встреча с Дедом и главным колдуном Вооруженных сил в Генштабе, затем поездка в Химки. Минаев со своим дурацким экспериментом. Наркоту новую тестили? Убойная штука. Все настолько реально, что с ума сойти можно. Даже запах. Тот неповторимый запах казармы, который, если служил в армии, ни с чем не спутаешь. Неистребимый и всепроникающий аромат ваксы. Именно ваксы, а не крема для обуви. Этот запах неотделим от казармы, точно также, как запах фастфуда от Площади трех вокзалов. Во всяком случае для меня.

Я даже про мочевой забыл, а вот про, выработанную годами службы в спецразведке, привычку не забыл. Точнее, она сама себя вспомнила. Привычка выживать, состоящая в первую очередь, в оценке обстановки. Принятие решения и постановка задач это уже потом.

Я незаметно из-под полуприкрытых век огляделся, насколько мог это сделать, не вертя головой.

Пути отхода определить невозможно. Я не знаю на каком я этаже. Стоп! Какого отхода? По идее я просто под наркотой. Или?

Или меня реально перенесли во времени. Я посмотрел на руки. Мои руки явно раньше были несколько крупнее.

Я выбрался из-под одеяла и сел на кровати. Ступни ног тоже были не мои. Хотя размер вроде мой.Только торчали они из не очень свежих армейских кальсон, которые не носят в армии уже лет тридцать. И пахли, мягко говоря, задние конечности представителя хомо сапиенс, чье тело я занял по приказу вышестоящего командования, не очень. Если бы право выбора предоставили мне, я бы выбрал тело с ногами менее ароматными. Интересно, свою пасту Теймуров в 41-ом уже изобрел? (Паста Теймурова – препарат для снижения потливости, дезинфекции обрабатываемых участков кожи и устранения неприятного запаха, патент на нее был получен доктором Г.И.Теймуровым только в 1954 году)

Я опустил глаза и посмотрел на свою грудь. Нательная рубаха скрывала нечто непривычно тщедушное.

Сука, точно во времени перебросили. Таким доходягой я себя ни под какой наркотой представить бы не смог. В этом я уверен на все сто.

Еще одно нечто, выпирающее из кальсон, и недвусмысленно напоминающее о половой принадлежности и полном мочевом пузыре, я пока рассматривать не стал, хотя и очень хотел. Хватит с меня пока разочарований.

Значит это не я. Точнее внутри я, а снаружи он – Мальцев Василий Васильевич.

Ехарный бабай! Я теперь еще и Вася.

Так гимнастерка. А где кубари на петлицах? (квадраты, определяющие воинское звание среднего командного состава до 1943 года, в просторечии именовались «кубари» или «кубики») Что за странные петлицы? Малиновые с черным кантом и вышитыми желтыми нитками буквы ЛПУ. Мальцев вроде же лейтенантом должен быть?

Блядь, где ты Мальцев? Мне нужна твоя память. Как она включается?

Ну почему я такой дебил? Нужно было хотя бы разузнать у этого долбаного Минаева поподробнее обо всей этой ментально-временной херне. Все ведь должен был предусмотреть. Обязан был. Даже невозможное. Все-все. Не предусмотрел. Старею.

Я изо всех сил стукнул кулаком по металлической дужке спинки кровати. Боль пронзила руку до самой шеи, тем самым развеяв последнюю призрачную надежду, что я все же пребываю в наркотическом сне.

Не пребываю.

Из-под синего одеяла соседней койки высунулась стриженая носатая голова:

– Ты че, Вась? Приснилось что?

Это Мамука, мы вчера познакомились. Когда я из госпиталя прибыл. Он тоже после ранения.

Ну этого я помнить не могу. Значит память Мальцева работает одновременно с моей. И что здесь чье? Я невольно потряс башкой.

– Все нормально. – ответил я. – Голова что-то разболелась.

А ведь реально может разболеться. Я ведь контуженный. 15 июля дело было, когда наш командир – лейтенант Девятков, роту под Большим Сабском в штыковую поднял. Мы фашистов до самой речки гнали. А потом взрыв...

Так, а какого хера я здесь? Я еще в госпитале должен быть вроде? Собственно, Мальцев тогда этим тщедушным долговязым телом руководил. Значит это он решил, что хватит лечиться. Сделал мне подарок. По ходу головные боли мне обеспечены. Спасибо, господа Минаев и Мальцев, удружили, так удружили.

И почему я не лейтенант теперь тоже знаю. На июньском досрочном выпуске не присутствовал. Был в отпуске. Мать померла. Поехал на родину хоронить.Там на Кировоградщине меня война и застала. Прибыл обратно в Ленпех (Ленинградское Краснознаменное пехотное училище имени С.М. Кирова), аккурат, к первому июля, а восьмого нас на Лугу бросили. Ну, на Лужский рубеж, в смысле. На правом берегу этой речки наши позиции были.

Теперь я кубари получу только в августе.

Вот почему у меня петлицы такие интересные. Курсант я. Угораздило, так угораздило. Просто сумасшедший карьерный рост! Сногсшибательный!

В августе? Так сейчас август. Вот я попал.

Ладно, полковник-курсант Светлов, хватит сопли размазывать. Пора приспосабливаться к обстановке и приступать к выполнению боевой задачи. Начнем с реализации первого пункта. Осмотримся.

– Сколько время? – спросил Мамука.

Опаньки, у меня часы есть. Наручные. «Кировские». Я богач. Часы – это редкость по нынешним временам и статус, если верить памяти Мальцева. Самому мне откуда знать про часовое производство в СССР 30-40-ых годов? Я глянул на циферблат:

– Пять часов пятьдесят минут.

– Без десяти шесть. – перевел он на понятный себе язык.

Говорил Мамука по-русски, но с акцентом, как у товарища Саахова из культового советского фильма.

Он тоже сел на койке и потянулся.

– Когда подъем? – спросил я.

– Сейчас. – он кивнул в сторону выхода. – Через десять минут.

Я встал и пошел в туалет. Память курсанта Мальцева услужливо подсказала направление. Я уже знал, что нахожусь на Ленинградском ВПП, который расположен в здании военкомата, а тот в свою очередь в здании бывших царских казарм. Прибыл я сюда вчера поздно вечером, вручил предписание начальнику пересыльного пункта и был определен во второй взвод четвертой роты переменного состава.

Казармы, видимо, все строились по единому плану от веку. Наверное, со времен Гая Юльевича. Спальное расположение. От него на выход по правой стороне канцелярия, по левой сушилка и каптерка. За канцелярией, напротив выхода, оружейка, здесь отсутствующая за ненадобностью, и тумбочка с усталым дневальным – плюгавым мужичком лет пятидесяти в мешковатой гимнастерке и обвисших шароварах.

– Ты куда это собрался. – задал он мне вопрос.

– А тебе какое дело? – задал я ему встречный.

Не то, чтобы я имел что-то против этого престарелого заморыша, просто не люблю людей с синдромом вахтера.

Кроме указанного синдрома у него, по ходу пьесы, еще один имелся – синдром лакея. Мои петлицы намекали на будущие лейтенантские кубари, а мужичка 37-ой, а может и еще что научили с начальством не пререкаться. Даже с будущим.

– Так ить это, товарищ курсант, подъем скоро. – сообщил он мне уже несколько заискивающим тоном.

Я прошел мимо, шлепая босыми ногами по некрашенным, натертым мастикой, доскам.

Туалет, наверное, еще со времен царских гренадеров, или кто-там тут обитал, не изменился, если не считать неизменных напольных унитазов, гордо именуемых «чаша Генуя» – визитной карточки советских общественных уборных и российских армейских туалетов.

Хотя возможно они здесь и при царе были. Мне, когда-то один зампотыл рассказывал, что неизвестно, кто первым придумал это чудо сантехники: крестоносцы, османы, японцы или итальянцы.

Все они либо вырубали ямку в камне, либо сооружали встроенный горшок из фарфора или выплавляли из чего-нибудь. Чехи с незапамятных времен называют ее по—другому – «азиатский туалет», а гастеры-молдаване величают «турецким унитазом». Для нас русских просто «очко».

Но я не об этом, незабвенный зампотыл просветил меня, что название пришло к нам из Италии и оно типа, как-то связано с некой генуэзской чашей Il sacro catino – шестиугольным египетским блюдом из изумрудного стекла. Считается, что это был подарок царицы Савской царю Соломону, а позже жрецы Эфиопии пользовались ею во время жертвоприношения богу Солнца.

Зампотыл этот, также утверждал, что в те времена, чаша привлекала сотни паломников, а потом, во время Тайной Вечери из чаши лили воду на руки Иисусу Христу при омовении. После в нее собрали кровь из его распятого тела.

Это, короче, мол, и была та самая чаша Грааля, что так истово искали лучшие европейские рыцари.

Наполеоновские гвардейцы ее потом вроде бы взяли в качестве трофея. Оказалась обычной подделкой.

Так что, как оказалось, не только каждый российский срочник, но и каждый боец РККА уже имел возможность опорожниться в репродукцию бесценной реликвии.

Не знаю, может полкан-тыловик и припиздел слегка, но его версия мне так понравилась, что я ее даже запомнил.

В уборной, кроме вышеупомянутых Граалей, был оборудован умывальник. Шесть металлических эмалированных раковин с шестью толи бронзовыми, толи латунными кранами, начищенными до блеска. По одному над каждой. Понятно, что не с горячей водой. Мне не привыкать. Переживу как-нибудь.

Кроме того, над каждой раковиной на стене было по одному небольшому зеркалу. Весь я в него не поместился, но того, что поместилось было достаточно, чтобы напрочь убить мой моральный дух. На меня из зеркала смотрел долговязый, тощий, как велосипед, двадцатилетний пацаненок, стриженый под машинку. Лопоухий и нескладный, с едва пробивавшимся пушком на впалых щеках и глазами перепуганной дворняги.

Нихера не супермен, короче.

Мой внутренний Мальцев подсказал, что из физухи за два года училища у него были только десятикилометровые марш-броски с полной выкладкой, если таковой можно назвать ранец со скаткой, малую саперную лопату, флягу с водой и трехлинейку с отстрелом в конце марша упражнений по мишеням боевым патроном на огневом рубеже. Ну такое себе. Были конечно там и занятия по ОФП, но нормативы слабенькие. Да и чему можно за два неполных года научить?

Тебя, парнишка, надо бы подкормить, хотя, должен заметить, судя по его радужным воспоминаниям, кормили его значительно лучше, чем меня в мою бытность курсантом. Вот такой вот временной парадокс. Ну и, конечно, хорошо потренировать и подкачать, а то, как по мне, ты не то, что на литера, на путевого бойца не похож.

Потом спасибо скажешь, когда я тебе шкурку верну. В том, что я ее верну, я не сомневался ни секунды. Я сомневался. Что Мальцев ее долго поносить сможет. Зная привычки моих отцов-командиров, могу предположить, что жизнь у лейтенанта Мальцева была очень короткая. Скорее всего до первых чисел сентября, чтоб потом он с моими знаниями, если вдруг, лишних бабочек не передавил. Тех, которые на будущее влияют. Хотя на это самое вдруг, похоже они тоже не очень рассчитывали. Скорее товарищи генералы и профессора предусмотрели сохранность этих бабочек от меня.

Эх, кукушечка, сколько ж мне жить генерал Самохин напланировал? Месяц? Два? Кабы знал соломкой бы запасся, чтобы подложить на месте предстоящего падения.

Писсуаров не было. Пришлось использовать пресловутый Грааль. Черенок, выросший между ног, у лопоухого литера не поразил мое воображение, но и, должен признать, сильно не расстроил. Впрочем, не похер ли какой-он там этот кортик, которым девчат портят? Где и когда мне его применять? Хотя с другой стороны, побывать в прошлом и не попробовать, как тут выглядит секс... Сука, о чем я вообще думаю?

Не командир Рабоче-Крестьянской Красной Армии. А какой-то старорежимный поручик Ржевский. Прости, лейтенант Мальцев. Виноват. Исправлюсь.

Кстати, а не закурить ли мне? Мальцев не курил, но я же не Мальцев.

Я приоткрыл дверь и свистнул дневальному:

– Земляк, табачок есть?

– Как не быть? – улыбнулся он. – Нам без курева никак нельзя.

Это точно подумал я, глядя на пальцы его правой руки. Указательный и большой были устоявшегося желто-коричневого цвета. Небось махру курит. Что делать? Дареному коню в жопу не заглядывают.

– Подойди. – позвал он, доставая из кармана кисет. – Мне с тумбочки уходить нельзя.

Я прошлепал босыми пятками к нему.

– Бумага-то есть? – поинтересовался он.

– А сам не видишь? – спросил я в ответ.

Он окинул меня быстрым взглядом, видимо проверяя не припрятал ли я где-нибудь пару газет в кальсонах, после чего открыл тумбочку и достал газету «Ленинградская правда», часть которой уже пошла на самокрутки.

– Отрывай. – предложил он. – Я тебе на самокрутку насыплю.

Внезапно я услышал позади себя звук открывающейся двери. Реагировать не стал. Какая опасность может мне угрожать в казарме? Как говорится, летчик, который оглядывается за столом уже не жилец.

А вот дневальный, похоже, думал иначе.