Текст книги "Бамс!"

Автор книги: Анатолий Цирульников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Анатолий Цирульников
Бамс!
Сказка на ночь, или пособие для начинающих сказочников

Это маленькая книжка сказок, рассказанных автором своей дочери, и увлекательных историй о том, как рождаются сказки и кто такие сказочники. Книжку можно читать и пересказывать ребенку, а можно придумать на ее основе собственные истории.

О ком не знаю ничего,

Ко дню рождения его.

Присказка

Когда ты была маленькой, у тебя был повышенный тонус, и доктор, делавшая массаж, посоветовала домашним тоже гладить тебя по спинке. Я взял эту приятную обязанность на себя и каждый вечер гладил твою спинку, как мог, а поскольку делать это молча было невозможно, я что-то бормотал, разговаривал с тобой, еще не говорящей, рассказывал какие-то придумываемые на ходу истории. Так появились, вынырнули откуда-то герои сказки.

Про некоторых можно было точно сказать, кто они и откуда. Твоя постоянная подружка в сказочном действе – Маша – попала к нам из сказки про трех медведей, которую я читал и пересказывал тебе много раз – и басистым, и скрипучим, и тоненьким голосом. В конце концов сказка выполнила свое предназначение: Маша стала героиней новых историй. Пусть она была второстепенным персонажем, но тебе нравилось, когда, наряжаясь на бал, ты и Маша надевали разные платья, и ты поправляла меня: «Нет, мне голубое, а Маше розовое, а туфли мне золотые, а ей серебряные». В общем, даже молчаливая, бездействующая Маша для чего-то пригождалась.

Но некоторые герои были явно с характером и явились не для того, чтобы «играть мебель». Принц, например, или Зеленая – кто они такие? Ну, Зеленая (по-другому – Ёжка) – это внучка Бабы-яги, молоденькая хозяйка здешних болотистых мест. Ей всего-то пятьсот с чем-то лет – можно сказать, детсад. Хоть и говорит хриплым басом и командует лешим и водяным, но сама еще мало что умеет. Учится, как и ты, растет, но не взрослеет. Что касается другого персонажа – Принца, или «принцуши», постоянно присутствующего в этих историях, – то я вообще не понимаю, откуда он взялся и что делает у нас на болоте в то время как его мама – настоящая королева, а папа – истинный король. Ждут они не дождутся ненаглядное чадо, а оно тут прохлаждается, лазает по деревьям (очень любит мед и считает, что «пчелки» приносят его на верхушку березы – вот глупость-то). Забывает всё, волшебные слова путает – совсем зеленый. Голосок у него тонкий и в сочетании с басом Ёжки звучит особенно смешно. Эта сладкая парочка тебя развлекала бесконечно, ты так смеялась, что мне хотелось придумывать и придумывать. Хотя, признаюсь, я и тогда не понимал, и до сих пор не пойму, почему ты так полюбила мои незатейливые истории. Что тут играло роль: повторение знакомой сказки, которое так любят маленькие дети? Успокаивающее поглаживание спинки? Или то, что к тебе время от времени обращались говорящие разными голосами герои, так что ты не только слушала меня, но разговаривала со сказочными персонажами, поправляла их, вмешивалась в смешные сказочные события? Неподходящее занятие на ночь, с точки зрения домашних: «Ребенок смеется, а ему спать надо! К тому же полная чепуха, никакого развития, лучше бы почитал ей Брема». Ох, не знаю…

Могу сказать наверняка: мне бы не пришло в голову превратить эти легкомысленные выдумки в книжку, если бы не финский снег, не зимняя сказка за окном. А было так: я как-то поехал на Рождество в Финляндию к своей старинной (но вовсе не старой) подружке, и среди несчетного множества появлявшихся в ее доме внуков и внучек был один мальчик, который… скажем так, нуждался в сказке. И я рассказал ему одну свою историю – в тех же примерно выражениях, как рассказывал тебе. И уехал. А когда приехал снова на следующий год, оказалось, что мальчик все еще помнит ту сказку. Смешной человечек из нее почему-то удержался в его памяти… И что оставалось делать? Пришлось мне рассказывать ту историю вновь и вновь – и этому мальчику, и его сестренке, которая как-то пришла ночевать к бабушке – моей старинной, как я уже говорил, подружке, которая, кстати, известный педагог (поскольку ее зовут Лена, пусть будет бабушка Л.). Когда я уезжал домой, она спросила своего внука, с которым мы уже сдружились: тебе же нравятся эти истории? Ты же хочешь продолжения? Вот, Анатолий Маркович будет и дальше писать сказки и присылать сюда, а я буду их тебе рассказывать.

И этот умный мальчик, нуждавшийся в сказке, посмотрел на меня своими выразительными глазами и тихо произнес: «А ты что, не можешь книжку написать?» И этими словами и взглядом решил все.

Так что эта книжка, конечно же, в первую очередь для тебя, остающаяся для меня всегда маленькой дочка, и твоих будущих детей. Для твоих сестренок, и братишек, и племянницы, которая живет в городе Флоренция и знает пока одно слово. Когда ее спрашивают о чем-то, она отвечает: «С-с-с…» Попробуйте догадаться, что это? (Ладно, подскажу – «си», по-итальянски «да»). А еще эта книжка для мальчика, не наигравшегося, не наслушавшегося сказок на ночь, и для других детей (и родителей, для которых сказки будут перемежаться взрослыми историями). Впрочем, как получится.

Ведь когда сочиняешь сказку на ночь, заранее не знаешь, чем и даже когда все кончится. Может быть, этой ночью. А может, следующей…

Сказка первая
Детский сериал

– А можно, сегодня Зеленая будет Красной Шапочкой? – раздался тоненький голосок Принца.

– Почему это я? – пробасила Зеленая.

– Ну как же – Маша уже была, я был, Юля не хочет – остаешься ты.

– Нет, – заявила Зеленая, – сегодня пойдет Леший. Леший!

– Чего изволите?

– Пойдешь Красной Шапочкой работать.

– Слушаюсь, Ваше Болотное Высочество!

– Молодец, вот за что я тебя люблю. Значит, так, – наказывает Зеленая своему помощнику. – Вот тебе шапка красная, ну, рога спрячь, рога чего выставил. А это корзина с пирожками.

– С какими? – интересуется Принц.

– Этот с гнилой капустой, тот с пиявками на закуску, а самый главный – с лягушками.

– Ой, – пищит Принц, – вот Вэ-то испугается.

– Посмотрим – невозмутимо ответила Зеленая. – Леший!

– Ваше Высочество?

– Ты, говорю, когда в лес войдешь, в чащу, песенку какую-нибудь запой, повеселей. Я, мол, Красная Шапочка, к бабушке иду, пирожок несу.

– Слушаюсь.

– Да смотри, раньше времени не пугай. Мы с Принцем будем в кустах сидеть.

– И Маша с Юлей, – подсказывает Юля.

– Обязательно, – успокаивает ее рассказчик.

– А папа?

– Да возьмем мы твоего папу, не забудем, – твердо обещает Зеленая. – Все будем в кустах.

– И вот, – нормальным папиным голосом говорит рассказчик, – идет Красная Шапочка по полю, по дорожке, заходит в лес, идет в чащу, вдруг кто-то отделился от ствола…

– Волк… – с замиранием в голосе шепнула Юля.

– Тихо, тихо, – пробасила Зеленая, – не говори вслух. – Просто Вэ.

– А Принц где?

– Вот Принца-то как раз и нет. Ну что это такое, – обиделась Зеленая, – как доходит до дела, его нет. При-инц, ты где?

– А вон, точка на березе.

– Залез, что ли?

– Ага.

– А что он там делает?

– Мё-ода, мё-ода… – слышится сверху, как шум ветра.

Зеленая садится в ступу, быстренько поднимается к верхушке дерева и возвращает Принца на землю.

– Вот он, хорошенький, пчелок ждал.

– Принц, – говорит Маша, – и что ты все никак не поймешь, что меда на березе не бывает. Не бывает, ясно?

– Да! – восторженно пищит Принц.

– Так на чем мы остановились?

– Вэ… – подсказывает Юля.

– Ага. Отделился он от ствола и говорит: «Здравствуй, Красная Шапочка»…

– Нет, не так. Другим голосом, – поправляет Юля.

– А, извини, – исправляется рассказчик, которого клонит в сон. Но ничего не поделаешь, раз сказку начал, так заканчивай.

– Здравствуй, Красная Шапочка, – говорит Вэ. – Куда идешь?

– К бабушке, – отвечает ему Леший – Красная Шапочка.

– А что в корзинке несешь?

– Пирожки, Зеленая – елки-палки, то есть мама – напекла.

– Дай попробовать. Фу, гадость какая – капуста?

– А ты думал, заяц? – не может сдержать эмоций в кустах Зеленая.

Леший думает, что она подсказывает, и повторяет за ней:

– А ты думал, заяц?

– Ничего я не думал, – удивляется Вэ такому повороту сюжета, – давай дальше.

– Чего дальше? – спрашивает из кустов Зеленая.

– Чего дальше? – эхом повторяет за ней Леший – Красная Шапочка.

– Как «чего»? – недоумевает Вэ. – Ты что, сказки не знаешь? Пирожок давай пробовать. Что это такое, червяки? Тьфу…

– На, возьми самый вкусненький.

Вэ надкусывает пирожок, а оттуда лягушка – прыг! Ква-а! Ква-а!

Побледневший, напуганный Вэ кидается опрометью через чащу, ломая кусты, по лесу, по полю, и в болото – бух!

А там уж Леший:

– Добро пожаловать!

Юля сладко вздыхает и поворачивается на бок. Так бывает: сказка закрутится – ни до бабушки, ни до охотников не доберешься…

Днем сказка улетучивается, и мы, сказочники поневоле, вместе с нею. Днем мы обыкновенные взрослые. У нас свои дела. Лишь немногие живут в этом странном мире, и похожем на наш, и одновременно не похожем. Мир детства, как заметил Януш Корчак, – «бесконечно повторяющаяся сказка». У него своя грамматика – грамматика фантазии, изложенная сочинителем Джанни Родари. Свои геометрия и топология, описанные математиком Льюисом Кэрроллом, тоже сочинявшим сказки.

Сказочники делают мир ярче и даже вкуснее. Когда ты немного подросла, мы поехали в Финляндию. Наступил Новый год. В доме, где мы остановились, для нас положили под елку красивую коробочку с двумя пирожными, которых мы никогда раньше не пробовали. При ней была записка, где говорилось:

«Жил-был финский Поэт. Очень знаменитый, как Александр Пушкин. Его звали Йохан Людвиг Руненберг. И у него была любящая жена Фредерика.

Она верила, что талант может быть обогрет очагом. Каждый год в день рождения мужа в начале января она пекла ему его любимые пирожные. Всегда одни и те же.

А потом поэт Руненберг состарился и умер. Но Фредерика все равно сразу после Рождества пекла свои пирожные и ставила их на стол рядом с портретом мужа. Когда и ее не стало, во всей Финляндии установилась традиция один раз в год продавать во всех кондитерских магазинах пирожные Руненберга. По два в одной маленькой коробочке…»

Так что и в обыкновенной жизни всегда есть место сказке. А вы как думаете?

Сказка вторая
Картонная коробка из подземелья

– Зелененькая?

– А?

– А можно я к тебе в избушку зайду?

– А волшебное слово знаешь?

– Дя, – говорит Принц (вообще-то он большой, но иногда буквы не выговаривает).

– Ну попробуй.

Пошел Принц в лес, шел-шел, видит, избушка стоит на курьих ножках. Подошел и говорит: «Избушка-избушка, стань ко мне передом…» И забыл, что дальше. Постоял, постоял, стал стучаться, просить: «Избушенька, стань ко мне передом… Откройся, пожалуйста!» А избушка ему таким скрипучим противным голосом отвечает: «Еще чего? Ты волшебное слово скажи». Принц думает. Что же это за слово? «Избушка-избушка, стань ко мне передом, а…» Никак вспомнить не может, что дальше. Стал стучать сильней: «Избушка, откройся». Та поднимает одну куриную ножку и говорит:

– Сейчас ка-ак дам, ка-ак полетишь вон куда…

– А куда? – спрашивает Принц.

– За кудыкины горы! – отвечает избушка. – Понял?

– Ага… – сказал Принц и вздохнул. Подождал чуть-чуть. – Избушечка, а ты не можешь намекнуть немножко?

– Ох, горе луковое, на что тебе намекнуть? Не положено!

– Да ты хоть словечко…

– Ну, надоел, хуже горькой редьки. К лесу.

– Что к лесу?

– Все, – насупилась избушка, – ничего больше не скажу. Если уж ты с подсказкой догадаться не можешь…

– А, понял! Понял! – радостно запищал Принц. – Избушка-избушка, стань ко мне передом, а к лесу…

– Ну? – не выдержала напряжения избушка.

– …П о пой! – вымолвил волшебное слово Принц.

Избушка чуть не рухнула со смеху.

– Какой еще попой?

– Не знаю, – опустил голову Принц.

– Ну, так ты пойди, узнай, – вздохнула избушка на курьих ножках. – О, господи, и кого только присылают. Баню им топи, скатерть-самобранку стели… А слов волшебных выучить не могут. Ты в каком классе учишься?

– Я пока не учусь, мне мама сказала, что еще рано.

– Гм… – хмыкнула избушка, у которой явно были педагогические наклонности. И проскрипела назидательным голосом: – Учиться никогда не рано. И не поздно, попа ты этакая… – И засмеялась добродушно. – Ладно. Только никому не говори, что подсказала. Не скажешь?

– Не…

– Ну, говори: «Избушка-избушка…»

– Избушка, избушка, встань ко мне передом, а к лесу…

– За…

Догадался Принц, выкрикнул волшебные слова, избушка выдохнула облегченно, заскрипела, повернулась к нему передом, а к лесу задом, распахнула настежь дверь, а там уж все прибрано, натоплено. Тут и дети вместе с Зеленой прибежали, в бане березовым веничком попарились, чая попили…

– С печеньем? – поинтересовалась внимательно слушавшая сказку Юля.

Бабушка Л. – моя знакомая, у которой мы иногда гостим в пригороде Хельсинки, – каждое утро, посмотрев в окно, говорит: какой страшный мороз, наверное, еще сильнее, чем вчера. А выходим – ничего подобного, никакого особенного мороза. Бабушка Л. смеется. Хоть она уже и бабушка с кучей внучат, смех у нее молодой, и вообще… Очень красиво свою жизнь выстраивает. Это ведь большое искусство – уметь так жить. Чтобы каждый день дарил радость тебе и окружающим.

Когда приходит зима, бабушка Л. в дом, где много белого, добавляет немножко красного – красную скатерть, занавески, налепляет на оконное стекло красных гномиков – это тут принято на Рождество. Горящие прямо на снегу и в окошках свечи, гномики – это все не для себя, а для окружающих – тех, кто мимо пройдет, увидит…

А весной все эти занавески, салфеточки в доме бабушки Л. станут зелеными. Дом меняется вместе с временем года. И опять не для себя только, но и для окружающих, особенно детей и внуков. Бабушка Л. считает, что если человек занимается детством, он достоин особого отношения.

Как она сама пришла к детству? О, это было давно, четверть века назад! Хотя и до этого что-то было – воспитывала своих детей, писала о педагогике, но та – главная, по ее мнению, – встреча еще не состоялась. И вот однажды она поехала с семьей первый раз в жизни за границу, в образовательное путешествие. Это было в конце восьмидесятых годов прошлого века. Уже было другое время. У бабушки Л. появились друзья в Европе, которые по очереди принимали у себя ее с семьей и детьми – «перебрасывали» друг другу, чтобы она побывала в самых разных учебных заведениях (между прочим, в России издавна именно так получали образование учителя и детские писатели – ездили и смотрели).

– И вот, – рассказывала бабушка Л., – мы с семьей поехали в Европу, потому что в Вечном герцогстве Люксембург появился странный человек. Назовем его господин 3. Он был собирателем культурных ценностей – покупал их по всей Европе и свозил к себе домой. У него был не просто дом, а замок, где имелись особые комнаты, посвященные культурам разных народов – китайская, индийская, скандинавская… Замок состоял из двух строений, находившихся по разные стороны дороги и соединенных подземным коридором. Мои дети обследовали его и сообщили: «Мама, там есть дверца…»

На следующий день к завтраку – а завтрак в этом доме происходил торжественно, с участием всех, кто в нем жил или гостил, – вышла старенькая женщина, которую хозяин представил так: «Это госпожа Клод В., она приехала из Парижа в аббатство молиться и будет тут жить несколько дней».

Потом оказалось, что госпоже Клод В. когда-то принадлежал весь этот замок: она унаследовала его от родителей. Но была женщиной легкомысленной и промотала наследство. Замок продала господину 3., который оказался хорошим хозяином. Вечером дети изучали подземелье и увидели свет в маленькой комнатке, выходящей в подземный коридор, в которой жила эта женщина.

И тем же вечером госпожа Клод В. сказала, что хочет поговорить со мной. Привела меня в эту комнату, похожую на келью, вытащила картонный ящик и сказала…

– А как ты ее поняла? – поинтересовался я.

– Не знаю, – ответила бабушка – я тогда плохо знала немецкий язык, но ее поняла. Так вот, госпожа Клод В. вытащила картонный ящик и сказала: «Я прожила жизнь так, что у меня не осталось ни одной дорогой моему сердцу вещи, кроме этой коробки. В ней лежит то, что тебе, может быть, будет непонятно. И я бы ни за что не никому отдала эту дорогую моему сердцу вещь. Но сегодня утром аббат сказал мне: „Я знаю, у тебя живут русские. Знаю и то, что в этом ящике лежит самое важное, что у тебя осталось. И все же он должен находиться в России. И раз русская женщина оказалась в доме, пусть она увезет его в Россию. Это воля не моя, а духовника моего, ты должна взять эту вещь…“»

И я взяла тот старый ящик и по всей Европе возила его с собой. Конечно, я посмотрела, что в нем. И моему разочарованию не было предела. Какая-то рамочка со шнуровкой. Какие-то карточки, полусломанный колокольчик. Рухлядь. На дне лежала старая книга на итальянском языке, целый фолиант. Я не понимала, к чему все это?

…Прошло немало лет, прежде чем моя знакомая, по стечению обстоятельств занявшаяся совершенно забытой в России педагогикой, открывшая первый в нашей стране непохожий на другие детский сад и обучившая многих воспитательниц, поняла, что старая госпожа Клод В. была ученицей одной из величайших на свете учительниц. А эти непонятные игрушки в ящике – не что иное, как материалы самой Марии Монтессори… Вот какое наследство было передано с рук на руки в той крохотной комнатке в подземном коридоре.

Так случилось, что наследницей стала моя знакомая (ладно, раскрою, ее зовут Елена Хилтунен). После почти столетнего перерыва она возродила в России эту удивительную педагогику. Перевела на родной язык фолиант 1916 года, который назывался «Мой метод. Начальное обучение» и был посвящен, как полагается в сказках, царствующей особе – «Ее Величеству Маргарите де Савуа, королеве Италии»..

Сказка третья
«Бамс!»

– Крабле, бамбле, бух! – говорит Принц, взмахивая волшебной палочкой.

Ступа внучки Бабы-яги, в которую залез Принц, стоит на краю горы и даже не шелохнется.

– Крабле, бамбле, бум! – исправляется Принц. Напрасно. Ничего не происходит.

– Бум! Бух! Бим! Бам!

Ага, получилось! Полетел принц… кубарем вниз, вверх тормашками… Бух! Бах! Тар-ра-рах!!!

Тишина.

– Ну, – говорит басом Зеленая, – доигрался наш принцуша. Эй, Принц, ты где?

– Где ты, Принц? – кричат дети.

Тишина. Еле слышно снизу, как журчание крохотного ручейка меж камней, доносится: «Я тут…»

Зеленая с детьми садится в запасную ступу, взмахивает помелом, и все мчатся вытаскивать Принца из оврага. Вид у него еще тот. Синяк под глазом, коленки содраны в кровь, штанишки и футболка – сплошные лохмотья.

– Тоже мне, Гарри Поттер нашелся, – говорит, щеголяя знанием современных волшебных сказок, Зеленая. – Полетать, что ли, захотелось?

– Очень… – отвечает пришедший в себя после полета вверх тормашками Принц. – Зелененькая, а ты долго этому училась?

– А ты как думал? Тыщу лет…

– Но тебе же пятьсот?

– Ну и что?

– Получается, ты училась больше, чем живешь?

– А потому я и умная такая, – нашлась Зеленая. – И веселая, и богатая.

– Ой, а ты богатая?

– Ужасно.

– А что у тебя есть?

– А все, что ни пожелаешь. Я хозяйка нашего Болота, а оно знаешь какое?

– Какое?

– А вот такое, – сказала Зеленая, широко раскинув руки, как в русской народной пляске. Пробормотала что-то, и руки стали расти, расти и потянулись к дальнему лесу, накрытому туманом. – Вот какое наше родное болото. И еще больше… Лучше нашего болота нету. Тут все, что душе угодно, – и ягоды, и грибы, и птицы, и звери, и Леший, и Водяной с русалками… Знаешь Водяного?

– Не.

– Ну, смотри. Водяной!

– Буль-буль…

Из воды высовывается бородатая морда.

– Ой! – говорит Принц.

Морда исчезает.

– А русалочки где? Русалочки!

Из-под воды слышатся голоса, всплывают золотистые волосы, красивые девушки поют и кружатся в хороводе. Потом все исчезает.

– А водяной ушел?

– Да ты же с ним разговаривать не стал… Вот и ушел. Обидчивый очень.

– Водяной!

– Буль-буль-буль.

– Водяной!

– Буль-буль-буль-буль…

– А ты позови его как-нибудь по-хорошему, стихами.

– Водяной, водяной… приходи ко мне, родной!

Из воды высовывается улыбающаяся бородатая морда.

– Ну, – сказала Зеленая, – понял, как надо с ним обращаться? У нас тут народ обидчивый. Но трудолюбивый. Леший!

– Чего изволите?

– Да ничего, ступай, это я так, проверяла… Короче, у нас все есть.

– А солнце?

– Да все у нас есть, что надо! Болото – это наше, родное. Где-то, говорят, горы, море – не знаю, может, это все сказка, выдумка. А мы всегда жили в болоте и будем жить. Болото – наш мир. Даже песня такая есть: «Как прекрасен этот мир, посмотри-и…»

– А знаешь, – говорит своим обычным голосом папа, – болото – это кладовая солнца. Его тут много, только оно спрятано в торфе.

– Во! – отзывается Зеленая, – правильно папа говорит, слушай его!

– Это не папа, – говорит папа, – а писатель Михаил Пришвин так говорит. У него есть книжка замечательная про болото. Кстати, он считал себя детским писателем. Почти сказочником.

– Наш человек, значит, – делает вывод Зеленая. И зевает во весь рот. – Ох, спать охота… Пойду к себе на полати, лягу…

Туве Янссон рассказывала, как ей пришла в голову книжка про муми-троллей. Она рисовала комиксы и подписывала, тем и жила, это был ее хлеб. Однажды ей сказали: «Попробуй написать текст без картинок». И когда она легла спать, ей приснились новые герои – смешные человечки, «мумики» – и она написала про них.

– Может, и у Астрид Линдгрен есть что-то подобное про Карлсона? – сказала мне бабушка Л., подталкивая меня написать детскую книжку. – Можно посмотреть разные биографии, – предложила она. – Почему Маршак, Чуковский стали писать для детей? Что с ними произошло, когда – бамс! – они вдруг начали писать эти детские произведения? Отчего вдруг взрослые могут так «впасть в детство»?

Я слышал про летчика Сент-Экзюпери: он писал взрослые книжки, а потом – бамс! – потерпел аварию в пустыне Сахара, и в результате появился «Маленький принц».

А правда, как это происходит, почему?

И не только у детских писателей.

Сто лет назад педагог Станислав Шацкий вспоминал, что попал в педагогику из-за того, что ненавидел свою школу, где ему было плохо, и решил сделать другую, где детям стало бы хорошо. Мой старый друг Михаил Щетинин попытался опровергнуть вынесенный кем-то приговор человеческим способностям: «Не дано!» «Кем не дано? Почему не дано?» – спрашивал он и неутомимо помогал детям покорять недоступные им, казалось бы, высоты музыки, пения, хореографии… А недавно ушедшая из жизни Татьяна Бабушкина – «кочевой педагог», как она сама себя называла, – написала в своей книжке, изданной учениками и друзьями: «Я ухожу в детство за идеями». С нею мы виделись всего однажды, и она сказала мне: «Знаете, куда я ни приеду, мне говорят, что вы только что там были, вот странно».

Говоря, что уходит за идеями в детство, она имела в виду, что проблема детства шире, чем проблема ребенка…

Начало жизни, может быть, содержит в себе ответы на вопросы, которыми многие задаются в ее конце. Или посередине, когда поднимешься на горку и вдруг столько всего видишь… Может быть, здесь ключ к неожиданному, волшебному «бамс!», впаданию человека в детство?