Текст книги "По следам Добрыни"

Автор книги: Анатолий Членов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Фактически ради династического мифа Варяжского дома первое тысячелетие русской истории было сознательно выброшено из официальной хроники. Варяжский дом Рюрика и его приспешники учинили в русской истории чудовищный погром. Змиевы валы наглядно показывают масштабы этого погрома, когда из хроники вычеркивались целые столетия и лучшая, патриотическая слава Руси.

Остается еще заметить, что, поскольку вся система Змиевых валов была выстроена против Степи, она не могла оградить Русь от броска варяжских узурпаторов из Новгорода на русский Юг.

Я стою на Детинке. Расставаясь с юностью Добрыни, я бросаю прощальный взгляд на Киев. Я стою на узкой незастроенной «шпоре» горы Детинки – там, где возвышалась когда-то одна из древлянских крепостей, выстроенных на Киевских горах далекими предками Добрыни.

Под горой, внизу, древние ремесленные слободы Гончары и Кожемяки. Прямо передо мной – отдельно стоящая Замковая гора, правей нее – изогнутая «шпора» горы Воздыхальницы. Древлянские крепости стояли на обеих горах. А между ними идет с Подола Андреевский спуск – древний Боричев взвоз, фланкируемый когда-то со всех сторон этими крепостями. Им поднимались в 945 году в великокняжеский дворец послы Мала Древлянского, чтобы требовать переезда Ольги и Святослава в Коростень. Им же поднимались на Гору после веча на Торговой площади восставшие киевляне в 1068 году, чтобы освободить и возвести на трон Всеслава.

Пройдя между Замковой горой и Воздыхальницей, Андреевский спуск делает крутой поворот и идет дальше вверх между Воздыхальницей и Старокиевской горой. Вот и она сама, Старокиевская гора, тоже прекрасно видная с Детинки. Здание Исторического музея ясно указывает место в городе Кия, где стояли первопрестольный дворец Руси (здесь прошла часть долгой рабской службы Добрыни) и храм Перуна Полянского (варяжского Змея Горыныча, чей жертвенник Добрыня с Владимиром погасили в 980 году).

Вот она, днепровская твердыня, комплекс четырех крепостей доваряжского Киева! Крепости давно исчезли, но горы целы, и система обороны здесь ясно читается и сегодня. Я любуюсь с Детинки дивной панорамой и думаю, что все здесь связано с судьбой Добрыни, с его родом и с миром русской былины.

И дорога к собственным подвигам Добрыни, запомнившимся и былине и летописи, открылась тоже здесь, в 970 году. Я гляжу с Детинки. Вон там, в древнем княжеском дворце Киевичей, Святослав вручил в том году Добрыне и Владимиру правление Новгородской землей. Вон там, по Боричеву взвозу, они спустились со свитой к ладьям. Вон там, по Днепру, Добрыня поплыл с мальчиком Владимиром на Север, в Новгород.

970 год. Ладьи плывут вверх по Днепру. Годы рабства и все невзгоды Добрыни остались далеко позади. На Север едет шурин Святослава, брат великой княгини всея Руси Малуши, нет, Малы Древлянской, регент княжества Новгородского. И над его флотилией гордо реют в согласии знамя дома Рюрика и знамя Древлянского дома, с которого глядит лик Даждьбога Древлянского, Красно Солнышко русской свободы.

Добрыня едет на Север среди глубокого мира в державе и в зените почестей. Но он не знает, какие тяжкие испытания ждут его впереди, не знает еще, какие подвиги ему предстоит совершить самому, не знает, что они затмят подвиги Мала и завершат отцовское дело. Добрыня едет править Новгородом. Но вскоре на него, Добрыню, будут обращены с надеждой взоры всей Руси.

И вы, читатели, зная уже, что в 980 году Добрыня придет в Киев с победой, возведет Владимира на престол, воздвигнет у самых ворот Киева могучий древлянский Белгород, не знаете еще ни того, как была завоевана Добрыней эта победа, ни того, как после благодетельных реформ Ольги вообще могла вспыхнуть в державе новая гражданская война.

А она все-таки вспыхнула…

Книга вторая. Господин Великого Новгорода

Глава 6. Новгород

Добрыня и Рюрик. На знаменитом памятнике «Тысячелетие России» в Новгородском кремле – статуя Рюрика, держащего щит с датой «862 год». Она – одна из нескольких выделенных масштабно и композиционно. От IX века и до петровских времен таких фигур всего шесть. Конечно, это шесть монархов. Уже отсюда видно, сколь большое значение придавалось Рюрику в замысле монумента.

Памятник был воздвигнут в 1862 году – ровно через тысячу лет со времени приглашения Рюрика в Новгород. Отсюда и название. Официальная версия связывала «призвание варяжских князей» с созданием русской государственности и началом русской истории. А отбор фигур для памятника решался лично царем Александром II.

Фигуры Добрыни на новгородском памятнике нет. А между тем в 970 году Добрыня приехал править в этот город. Тогда же вместе с малолетним племянником Владимиром он поселился в Новгороде, во дворце самого Рюрика. С этого времени Новгородское княжество надолго становится оплотом могущества Добрыни.

Так неужто в Новгороде не сохранилось никакой памяти о Добрыне?

Есть! Она не бросается в глаза, но она в Новгороде жива. Надо только уметь ее увидеть.

София Новгородская. Невдалеке от монумента «Тысячелетие России» высится в Детинце Софийский собор, воздвигнутый в 1045—1050 годах. София Новгородская входит сейчас в пятерку древнейших уцелевших памятников русской архитектуры. Новгородцы любили говорить: «Где святая София, там и Новгород». В соборе происходили видные государственные церемонии, хранились важные документы. Словом, политическая роль его была чрезвычайно велика.

Однако нынешний каменный собор не самый древний. У каменной Софии была предшественница – дубовая 13-главая София Новгородская. Заложенная в 989 году, она была завершена и освящена уже в следующем, 990-м. Эта дата приходится на второй новгородский период Добрыни, начавшийся в 980 году, когда он, возведя Владимира на трон державы в Киеве, стал посадником Новгородским, то есть полновластным хозяином Новгородской земли. Но дело не только в датах – София стала небесным патроном Новгородской земли именно при Добрыне.

Причина малой известности дубовой Софии Новгородской двоякая. Во-первых, она сгорела в XI веке, когда уже строилась каменная. А во-вторых, она упоминается только в новгородских летописях, но не в киевской. О причинах этого академик Рыбаков пишет так: «Киевский летописец мог вполне обдуманно «забыть» о новгородском соборе Софии, построенном на полвека раньше, чем в Киеве (и послужившем образцом для киевского собора)»[75]75
  75 Б. А. Рыбаков. Древняя Русь, с. 194.


[Закрыть].

Наблюдение Рыбакова очень меткое. Бросается в глаза, что София Киевская, построенная в XI веке, одноименна Софии Новгородской X века (политически это означает – киевский собор посвящен небесному патрону Новгорода!) и к тому же повторяет ее тринадцатиглавие. София Киевская впервые засвидетельствована (как русскими, так и иностранными источниками) в 1017—1018 годах, то есть вскоре после освобождения Киева от польско-печенежских марионеток оружием Новгорода.

Все это означает, что София Новгородская была воздвигнута как монумент освобождения Киева и спасения Руси в начале XI века оружием Новгорода – потому-то и брала за образец главный новгородский храм! Так что прославленная София Киевская всего лишь «дочь» Софии Новгородской (хотя киевская летопись и выдает ее за «мать» Софии Новгородской). Разумеется, умолчание о Софии Новгородской не случайность. В нем были заинтересованы создатели династических мифов узурпаторов – Изяслава I и его братьев-триумвиров.

Даты постройки самой Софии Новгородской примечательны. Во-первых, они чрезвычайно близки к официальной дате крещения Руси – 988 году. Сама эта дата в науке, правда, оспаривается. Ряд ученых предпочитает датировать крещение Руси 986 годом, более доверяя сведениям XI века некоего монаха Иакова.

В его краткой биографии Владимира говорится, что Владимир крестился вовсе не во взятом им византийском городе Корсуни (Херсонесе), а еще за два года до похода на Корсунь, и притом крестился вообще не из рук Византии, а по вдохновению свыше. Эта версия внушает гораздо больше доверия, чем «благочестивый» летописный рассказ, который в науке давно именуется не иначе как «корсунской легендой» (легко сообразить, что, если бы русские языческие боги одержали Корсунскую победу над Византией, Владимир не имел бы никаких оснований креститься сам да и не смог бы крестить Русь в веру побежденного Христа Царьградского). Но и к 986 году 989-й очень близок.

По летописям, храмы, заложенные в 989 году, свидетельствуют лишь о смене веры. С поправкой же на крещение Владимира и Руси в 986 году такая закладка храмов выглядит и как прославление блистательной победы русского оружия над могущественной надменной Византийской империей.

В любом случае важным становится вопрос, сколько же соборов на Руси заложено в 989 году? Из летописей известно – их только два. В Киеве – Десятинная церковь (посвященная богородице; разрушена ханом Батыем). И в Новгороде. Больше нигде. Это достаточно многозначительно само по себе.

Но еще знаменательней дата завершения дубовой Софии Новгородской. Заложенная одновременно с ней киевская Десятинная церковь закончена и торжественно освящена (о чем подробно повествуется в летописи) только в 996 году. То есть на целых шесть лет позже, чем в Новгороде. Это означает, что дубовая София Новгородская – первый собор, воздвигнутый и освященный на Руси после крещения страны. И после Корсунской победы тоже.

Обычно на это не обращают внимания: само собой разумеется, что деревянный храм можно выстроить скорей, чем каменный. Между тем шестилетняя разница дат завершения имеет важное политическое значение. Она указывает, что первый на Руси собор освящен, против всяких ожиданий, не в стольном Киеве, а на далеком Севере, в Новгороде.

Неизбежен вопрос: как мог допустить Владимир такое унижение столицы державы? Ведь картина становится предельно ясна – София Новгородская заложена в X веке не просто как главный храм Новгородского княжества, а как собор общедержавного значения! И Владимира это, как ни странно, вполне устраивает.

Почему? Да потому, что Владимир Новгородский и Древлянский был возведен на престол державы в Киеве прежде всего оружием Новгорода и мудростью Добрыни.

Казалось бы, София Новгородская – памятник хрестоматийный. Но, как видим, впечатление это обманчиво. При внимательном рассмотрении она может рассказать о неожиданных вещах. И о том, что крещение Руси было на самом деле вовсе не даром «передовой» Византии «отсталой» Руси, а следствием победы Древлянского дома! И о том, что крещение Руси было делом рук вовсе не Варяжской династии Рюрика, а славянского Древлянского дома! И о том, что в 980 году в державе была надолго установлена новгородская гегемония, оказавшаяся благодетельной для всей страны.

Загадки дубовой Софии. Где в точности стояла в Детинце дубовая София, неизвестно по сей день. Прицельных поисков ее путем раскопок не велось. Случайно ее тоже не находили, ибо в Детинце велись небольшие раскопки, связанные с исследованием отдельных каменных зданий. Когда я прошу показать мне ее предполагаемое место, новгородские ученые называют их целых четыре – все гадательные. Ясность в этот вопрос внесут лишь будущие раскопки.

Точно так же неизвестны план и внешний вид дубовой Софии. Есть некоторое вероятие того, что она была по композиции «прапрабабушкой» знаменитой Преображенской церкви в Кижах. Но есть и другие гипотезы.

Неизвестен и характер ее росписей, которые могли оказать серьезное влияние на росписи ее «дочерей» – Софии Киевской и каменной Софии Новгородской, а через них и на более позднюю русскую живопись.

Но если о росписях дубовой Софии (как и о ее иконах) мы практически не знаем ничего, то в том, что дубовую Софию строили в Новгороде именно русские мастера, не сомневался никто. Хорошо известно, что ее тринадцатиглавие – черта абсолютно не византийская. И в науке оно давно ставилось в связь с традициями русского деревянного зодчества языческой эпохи. В том числе и культового (русские крытые языческие храмы известны из скандинавских саг).

В свете политического значения дубовой Софии, ее воздвижение русскими мастерами и в традиционном тогда русском стиле было, несомненно, демонстрацией национального самосознания свободолюбивой Руси Добрыни и Владимира.

В летописной версии узурпаторов XI века с проваряжским династическим мифом сопряжен и антирусский «богословский миф» – на сей раз провизантийский. Он выставляет Русь темной страной, куда свет истины и культуры был принесен лишь Византией и ее правоверной церковью (в точности как государство – Варяжским домом Рюрика!). Оба мифа строго параллельны и взаимосвязаны.

На самом же деле языческая Русь была высококультурной страной! Былины того времени (абсолютно не византийский жанр) по форме и содержанию ярко самобытны. Летописи велись задолго до крещения Руси (как самые ранние Рыбаков выделил фрагменты хроники Аскольда, еще IX века, сохранившиеся в составе Никоновской летописи). Совершенство древнего фортификационного искусства на Руси нам уже знакомо. Самобытным оставалось и русское зодчество.

Словом, дубовая София Новгородская играла не последнюю роль в утверждении самобытности русской культуры. К ее загадкам наука будет обращаться еще не раз. И обнаружение в земле ее остатков, пусть обгоревших, может пролить неожиданный свет на многое.

Новгород X века. Сейчас из памятников старины в Новгороде преобладают каменные церкви. Но в 970 году здесь не было ни одного каменного здания. Новгород Добрыни был деревянным. Не было в нем и ни одной церкви, ведь дубовая София появилась лишь спустя 20 лет.

Раскопки позволили установить, каким был тогда Детинец. После того как выяснилось, что северная часть Детинца прирезана к нему лишь в 1044 году (а южная еще позже, в 1116-м), стал ясен и его первоначальный размер – 5-6 гектаров. Это больше «города Кия», занимавшего всего 2 гектара (но, разумеется, меньше площади всего комплекса киевских крепостей).

Детинец в X веке был окружен со всех сторон природными водными преградами. По мнению местных археологов, он был еще окружен земляными валами до 2 метров высоты, а на них были деревянные стены – «заборолы». Прибавим их общую высоту к глубине окружавших Детинец рукавов речки (она была глубиной 8-9 метров) и получим цифру не менее 12-13 метров.

Да, Добрыне была вручена Святославом первоклассная крепость, одна из сильнейших во всей державе. Но уже тогда Новгород не ограничивался Детинцем, он имел и ремесленный посад.

Чем занимались горожане? Ответ можно получить в музее, расположенном сразу за памятником «Тысячелетие России». В экспозиции множество новгородских изделий X века. Кожаная обувь и ткани. Разнообразные металлические изделия от хозяйственных до ювелирных. Изделия из дерева, кости, камня (нередко украшенные превосходной резьбой), гончарные изделия. Здесь и домашняя утварь, и орудия производства, и гребешки, и прялки, и принадлежности купца, и предметы роскоши, и всякое оружие…

Словом, все разнообразное ремесленное производство, которым Новгород славился много позже, уже имелось в X веке во вполне сложившемся виде. В том числе и оружейное производство. То есть в 970 году Новгород был внушительным по тем временам многолюдным городом, одним из крупнейших ремесленных центров Руси.

А каково происхождение названия города? Долго его считали «новым городом» и гадали – по отношению к чему? «Старые города» предлагались от близкой Ладоги и до дальнего Киева. Но для IX-X веков «нов-город» означает, собственно, «новый замок», «новая крепость» – совсем неподалеку от старой (есть ряд параллельных примеров). Разгадала загадку в 20-х годах Е. А. Рыдзевская, выяснившая, что стабильное скандинавское имя Новгорода – Хольмгард (его бессмысленная семантика «островной сад» долго приводила ученых в смущение) есть всего лишь искаженное русское название Холмград!

Первоначальным городом на Волхове возле Ильменя был именно Холмград, или просто Холм, – на правом, восточном, берегу Волхова, а «Новгородом», новой крепостью по отношению к Холмграду, был просто Детинец на левом берегу Волхова. Со временем оба города слились воедино, причем название закрепилось уже не Холм, а Новгород. (В наши дни появилась, впрочем, и другая версия – В. Л. Янина и М. X. Алешковского. Согласно ей Новгород возник из слияния поселков разных народов.)

Новгородская земля. Добрыня получил от Святослава не только один город на Волхове – он стал регентом всего княжества Новгородского. Чем же была в то время Новгородская земля?

Княжество Новгородское

В IX-X веках в Новгородской земле известны по летописным данным примерно еще три города – Ладога, Изборск и Псков. Для X века упоминание стольких городов в одной земле – немало. Фактически городов здесь было, конечно, больше.

Расположенная на крайнем северо-западе Руси, Новгородская земля граничила тогда с двумя землями державы: Смоленской на юге и Ростовской на востоке. Стратегическую важность имела новгородско-смоленская граница, ибо как раз через Смоленскую землю проходил по рекам и волокам путь на Киев и вообще на юг державы. Хотя этот путь по летописной традиции более известен как «путь из Варяг в Греки», но его внутрирусское значение было много больше транзитного международного. В предстоявших Добрыне событиях новгородско-смоленской границе суждено было сыграть немалую роль.

На юго-западе Новгородская земля граничила еще с одной русской землей – Полоцкой. Это было независимое княжество с собственной варяжской династией. Утраченная Русью, видимо в невзгодах конца IX века, Полоцкая земля только в 980 году была возвращена Добрыней и Владимиром.

На западе граница Новгородской земли служила и государственной границей Русской державы – с независимыми землями финнов, эстов и латгалов. На севере же и северо-востоке лежали земли ряда угро-финских и других племен (корелы, печоры, югры и др.). Племена эти были данниками Новгорода, отчего политическая граница княжества Новгородского на севере и северо-востоке не совпадала с границей его основного ядра (проходившей тогда примерно по Свири), а включала обширные территории вплоть до Ледовитого океана.

Особую важность играл в исторической географии Новгородской земли еще один фактор: она одна во всей державе имела морское побережье на Балтике. Ее «морской балкон» был на протяжении многих веков для всей Руси «окном в Европу». Эти несколько сот километров побережья Балтики Новгород прочно держал в руках. Стратегическая важность морских границ Новгорода делала его великой державой Европейского Севера. А хозяина Новгорода – фактически могучим государем на Балтике. С 970 года Новгород оказался в руках Древлянского дома.

Вот какова была Новгородская земля Добрыни и Владимира. Обладая колоссальной территорией, выгодным стратегическим положением, огромным для той эпохи экономическим и военным потенциалом, политическим весом, Новгород мог выступить и в роли спасителя Юга.

Однако до появления здесь Добрыни Новгород не был таким, ибо не имел ни политических лидеров, ни прав, ни оружия. Это видно из летописного рассказа. В 946 году Ольга спешно урегулировала общедержавные налоги Древлянской земли, то есть фактически подтвердила ее права и вольности. А уже в 947-м отправилась в Новгородскую землю – упорядочивать там те же «Уставы и уроки». Поездка Ольги показывает, что Новгородская земля при Игоре не только не имела высоких привилегий, полагающихся первой коронной земле династии, но была, оказывается, попросту бесправной и управлялась, по-видимому, варяжским наместником да еще с варяжским гарнизоном.

Спешная поездка Ольги указывает ещё и на то, что во время восстания Мала, очевидно, нарастало в Новгороде сильное брожение. Новгород надо было успокоить одним из первых. Своими вольностями и привилегиями он был обязан фактически Малу и древлянам. А это, в свою очередь, послужило одной из причин горячей поддержки, оказанной потом новгородцами Добрыне и Владимиру.

Во время восстания Мала Новгород был бессилен (ибо политически обезглавлен) и безоружен. Но теперь Новгород имел и права, и оружие, и политических лидеров общедержавного масштаба в лице Добрыни и Владимира. В случае кризиса Новгород мог теперь стать одной из решающих сил в державе.

Мы уже знаем, что меч Новгорода не остался в ножнах и что в 980 году победа Древлянского дома была равнозначна победе Новгородской земли и ее гегемонии в державе.

Коростынь. Можно ручаться, что Добрыня объездил всю Новгородскую землю. «Нет ли, – думал я, – в окрестностях Новгорода какого-либо места, где особенно ярко сохранилась память о Добрыне? И внимание мое привлекло на карте Новгородской области село Коростынь на южном берегу Ильменя. Название села необычайно напоминает Коростень – родной город Добрыни.

Не связано ли это название с нашим героем? Может быть, Добрыня сам дал такое название? А не стоял ли здесь его дальний загородный дворец? У здешних археологов никаких гипотез на этот счет пока нет. Еду смотреть Коростынь.

Дорога идет в обход Ильмень-озера. Это древняя дорога на Юг, а также на Тверь, Ростов, Суздаль (там, где нынешняя прямая трасса на Москву, лежали веками непроходимые болота). От самого Новгорода более полусотни километров дорога идет все время в нескольких километрах от озера, так что его и не видно. Но внезапно дорога подходит к озеру вплотную, а уходя дальше на восток, снова удаляется от озера. Таким образом, Коростынь контролирует одновременно и озеро, и древнюю дорогу. Это важный стратегический пункт, созданный самой природой.

Но стратегическое значение Коростыни этим не ограничивается. По обе стороны дороги от самого Новгорода все плоско как блин. Берега же озера на всем его протяжении низкие, заболоченные. Только в одном месте берег поднимается, образуя высокий каменный уступ. И это опять-таки Коростынь. Только отсюда есть широкий обзор озера сверху. И так как обрыв (местами двухъярусный) высотой до 20 метров, то вид на озеро прекрасный. А кромка воды песчаная или плотной породы, не болотистая – стало быть, хороший причал.

Словом, место для дальней загородной резиденции Добрыни здесь идеальное. Любой гонец с Днепра или Волги не минет Коростыни, и с Новгородом тоже хорошая связь и сушей и водой, да и местность к тому же очень красивая.

Но и это ещё не все. Сам уступ из белого известняка, хотя здесь полно и валунов. Они лежат у воды, и в воде, и выше. Их много и на окрестных полях. Это гранит, принесенный ледником из Скандинавии. Встречается и красный гранит, как в древлянской столице.

Во всем этом низменном болотистом крае одно-единственное место с высоким обрывом и красными гранитными валунами могло хоть чем-то напомнить Добрыне родной Коростень – и как раз это место называется Коростынь.

Притом случайное совпадение названий маловероятно, ибо гранитных валунов много и в полях, и в низменных местах – практически повсюду. То есть гранит сам по себе не признак, отличающий Коростынь от других сел и урочищ округи. Если древлянский Коростень действительно «Гранитоград», то здесь «деревней Гранитной» (топоним «Коростынь» оказался женского рода) является вовсе не одна Коростынь, а в такой же мере десятки других деревень.

Короче говоря, название перенесено из Древлянской земли по максимально возможному сходству места – и логичней всего связывается этот перенос, конечно, с Добрыней Древлянским.

Потомки Добрыни. Кто подумает, что Коростынью следы Добрыни в Новгородской земле кончаются, тот глубоко ошибется. Их еще очень много.

После смерти Добрыни в Новгороде остались править его потомки – Добрыничи. Эта династия сыграла крупную роль как в русской истории, так и в русском летописании. Подробный рассказ о Добрыничах завел бы нас слишком далеко, но несколько слов о них сказать необходимо.

Двое потомков Добрыни также были посадниками Новгородскими. Константин, несомненно, сын Добрыни. Остромира же обычно считают сыном Константина. Однако наблюдательный Рыбаков отмечает, что Остромир вполне может быть и другим его близким родственником. Многое говорит за то, что Остромир – младший сын Добрыни от брака со шведской принцессой (известного по шведским сведениям; там имени Добрыни нет, но «вице-королем» Руси при «Вальдемаре», то есть соправителем Владимира мог быть тогда только Добрыня).

Как Константин Добрынич, так и Остромир были летописцами, и притом весьма крупными. Рыбакову удалось установить, что среди новгородских летописей имеется обширная Остромирова летопись, составленная им в 1055—1060 годах, когда он правил Новгородской землей, а в составе летописи Остромира есть еще повесть посадника Константина о событиях десятых годов XI века[76]76
  76 Б. А. Рыбаков. Древняя Русь, главка «Новгородская боярская летопись XI в.», с. 193—206.


[Закрыть]. Обе эти даты более ранние, чем дата киевского летописного свода триумвиров (1072), не говоря уже о его более поздних переработках, в которых он дошел до нас.

Летописи Константина и Остромира содержат много сведений, отсутствующих в других источниках, и служат яркими образцами древнерусской политической публицистики. Они проникнуты духом борьбы против самовластия и антиваряжскими мотивами. Стоит отметить и то, что в них большое внимание уделено могучей фигуре Добрыни. Это открытие Рыбакова показало, насколько превратен стандартный предрассудок, будто русские летописи являются церковной и чуть ли не византийской литературой и составлялись одними монахами.

Раз уж речь зашла о летописях, следует сказать, что Добрыничи оказали серьезное влияние и на киевское летописание: знаменитый Нестор Летописец (рубеж XI и XII веков) прямо указывает, что многие сведения внес в летопись со слов своего друга, боярина Яня Вышатича, внука Остромира (биография Яня развертывалась не в Новгороде, а на Юге). Еще Прозоровский предположил наличие у Яня Вышатича фамильной хроники Добрыничей, к мысли этой склонялись потом не раз и другие ученые.

Некоторые патриотические поправки, внесенные в проваряжскую и антирусскую летописную версию, явно восходят к сведениям Яня Вышатича, то есть к династии Добрыничей.

Старейшая дошедшая до нас русская рукописная книга была собственностью Остромира. Это – Остромирово евангелие (по его образцу писались потом книги по княжескому заказу). На нем есть надпись, «приписка», сделанная одним из дьяков Остромира. И в приписке развернута целая политическая теория, согласно которой Остромир (и Новгород) стоит выше всех князей (и земель), кроме государя державы (и Киева). Это побудило еще Прозоровского прийти к выводу, что боярин Остромир был в Новгороде «в качестве князя»[77]77
  77 Д. И. Прозоровский. О родстве св. Владимира по матери, с. 22.


[Закрыть], хотя и не носил этого титула. Что пост посадника Новгородского считался при нем не только княжеским по полномочиям, но и в ранге, равном княжескому. Прозоровский объяснил такой парадокс особыми привилегиями рода Добрыни (вытекавшими еще из древлянского брака Святослава).

Парадокс обнаруживается – на сей раз даже в Киевской летописи – и в положении Константина Добрынича. В 1018 году он один (с новгородским вечем, но без земельных князей) берет в свои руки право войны и мира для всей державы. Узнав о захвате Киева поляками, он отказывается признать поставленного ими в марионеточные государи русского князя и принимает решение продолжать войну. Против другого недостойного государя (по чьей вине разгромлена армия Юга Руси и захвачен Киев) он пускает в ход оружие, чтобы не дать ему дезертировать за рубеж. Константин вводит в Новгороде чрезвычайный военный налог, собирает новую армию и приводит ее с победой в Киев. Константин Добрынич в Смутное время 1015—1018 годов – как бы Минин и Пожарский в одном лице, истинный спаситель Руси от польско-печенежских захватчиков.

Но самое примечательное в этой ситуации то, что, хотя в стране есть в упомянутый момент еще не менее пяти земельных князей, ни один из них не указывает Константину, что тот поступает не по рангу. Ни один не говорит, что быть войне или миру подобает решать не новгородскому вечу, а князьям. Нет, все владетельные князья беспрекословно повинуются сыну Добрыни – всего лишь новгородскому посаднику. Более того, они явно признают его право ставить и низлагать государей. Киевская летопись недвусмысленно зафиксировала тот непреложный факт, что в 1018 году все владетельные князья державы ходят под высокой рукой боярина Константина Добрынича, но ничем его не объясняет.

Что же было источником невероятных полномочий Константина? Конечно, его положение главы Древлянского дома по старшинству линии, лет и поколения: он был тогда главой правящей династии, в которой все князья (сыновья и внуки Владимира) были лишь младшими ее членами. А источником привилегий Новгорода была победа 980 года!

Правление в Новгороде трех посадников (Добрыни, Константина, Остромира), которые, не будучи князьями, имели ранг, равный княжескому, подготовило переход в дальнейшем от Новгорода княжеского к Новгороду республиканскому. От правления посадников наследственных к правлению посадников выборных. И в этой связи примечательно, что в списках последующих посадников встречаются несколько раз имена Добрыня и Константин. Они могут быть династическими – ведь мы не знаем всех Добрыничей поименно.

В «приписке» к Остромирову евангелию Остромир рассматривается и как бесспорный законный наследник князя Владимира Ярославича Новгородского и его привилегий. Это возможно только в том случае, если Владимир Ярославич, строитель расширенного Детинца 1044 года и каменной Софии, тоже Добрынич! Владимир Ярославич, внук Владимира Красно Солнышко, мог быть Добрыничем только по матери. Кстати говоря, его сын Ростислав Владимирович был возведен на Новгородский стол самими новгородцами (то есть против воли триумвиров) и оказался затем в войне с триумвирами как союзник Всеслава.

Новгородские былины. Прочной связью Добрыни с Новгородом является и само наличие былин. В представлении читателей сочетание слов «Новгород» и «былины» вызывает обычно в памяти лишь фигуры Садко и Василия Буслаева, то есть былины, где речь идет о новгородцах (о них здесь речи не будет, ибо это былины значительно более поздние). Но новгородцами были и Владимир с Добрыней! А главное, весь основной ареал бытования былин в XIX и XX веках оказался связанным с Новгородом.

Открыт этот ареал в 1858 году П. Н. Рыбниковым – и открытие произвело сенсацию. Массовое бытование былин было обнаружено в Олонецкой и Архангельской губерниях, то есть в сегодняшних Мурманской и Архангельской областях и Карельской АССР.

Но это же не Новгород? Бесспорно. Однако это как раз те дальние окраины Новгородской земли, о которых говорилось выше. Постепенно они были заселены русскими из Новгорода. На самой же коренной Новгородчине былин удалось записать очень немного. Причиной тому, видимо, царские расправы с новгородцами в XV-XVI веках, а также сильное изменение состава населения в результате основания и роста Петербурга.