355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Маев » Генетик » Текст книги (страница 8)
Генетик
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 22:37

Текст книги "Генетик"


Автор книги: Анатолий Маев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава десятая

Минула неделя с начала поисков материала для Ганьского, а никаких особенных событий не произошло. Молочный зуб хранился у Шнейдермана. Макрицын провел бесплатный сеанс для ветеранов коммунистического движения в каком-то неказистом клубе, а все остальное время валял дурака.

Задаток для Ганьского и деньги на необходимое оборудование господин Гнездо дал. Хранил их Вараниев у себя дома, о чем товарищи не знали.

События начали разворачиваться ранним утром четверга, когда позвонил Негуляйко и сообщил, что через четыре часа заказ будет у него. Боб Иванович немедленно связался с Вараниевым, и вскоре новый председатель партии и сын восьми народов обсуждали дальнейшие действия. После получения товара было решено немедленно связаться с Ганьским.

В десять парочка вышла из подъезда, чтобы к одиннадцати быть у Негуляйко. Часть пути прошли пешком, благо утро было ясное, а запас времени имелся. Вдруг дорогу перебежала черная кошка. Виктор Валентинович в приметы не верил, но его товарищ остановился, заявив:

– Пусть кто-нибудь пройдет.

Наконец появилась немолодая разнополая пара, явно дачники. Руки мужчины были заняты: в одной он держал мотыгу, в другой хозяйственную сумку. А женщина несла пустое ведро, отчего Шнейдерман сильно расстроился.

Без десяти одиннадцать они подошли к подъезду, в котором проживал Негуляйко, и перед ними внутрь прошмыгнул небольшого роста старичок в черном берете. Поднялись на нужный этаж. Вдруг дверь квартиры Негуляйко открылась, и появились хозяин вместе с тем самым старичком, который слегка поклонился и приподнял берет. Негуляйко проронил: «Спущусь и поднимусь». Идействительно, вернулся довольно быстро. На лестничной площадке Шнейдерман представил ему Вараниева. Зашли в квартиру. Хозяин предложил присесть и начал разговор:

– Признаться, несколько удивлен, что вы без предупреждения и не один.

Боб Иванович представил Вараниева спонсором покупки и напомнил, что утром звонил, встреча была назначена на одиннадцать. Негуляйко спорить не стал и перешел к делу:

– У меня для вас два известия. Одно радостное, второе не очень. С какого начнем?

Вараниев предпочел с радостного.

– Не возражаю, – кивнул Негуляйко. – Господа, ваш заказ выполнен! Как и было обещано, в обозначенные сроки.

Вараниев и Шнейдерман с облегчением вздохнули. Но выражение их лиц оставалось напряженным в ожидании не очень радостной новости.

– А теперь о грустном, – продолжил Негуляйко. – Дело в том, что оговоренную сумму, включающую компенсацию затратной части, вам необходимо передать мне во время получения фрагмента.

– Э, нет! – возмутился Шнейдерман. – Так мы не договаривались!

– Если мне не изменяет память, – возразил Негуляйко, – заплатить с отсрочкой вы собирались из-за сомнения в подлинности фрагмента. Не так ли?

– Совершенно верно, – подтвердил Шнейдерман.

– А при отсутствии сомнения вы не видите объективных оснований для отсрочки платежа?

– Именно так, – кивнул второй человек в партии.

Тогда Негуляйко объявил:

– Я имею абсолютные доказательства подлинности фрагмента и готов представить его вам прямо сейчас, если вы располагаете необходимой суммой.

– Нам хотелось бы сначала ознакомиться с доказательствами, – вступил в разговор доселе молчавший Виктор Валентинович.

– Вполне резонное желание, – согласился Негуляйко. – Одну минуточку…

Он вышел в другую комнату и вернулся с кинопленкой, которую уверенным движением руки вставил в кинопроектор. Лучи нарисовали на стене тусклый фон, по нему забегали узкие серые полоски, после чего появилось изображение большой комнаты прямоугольной формы, с не очень ярким освещением. В ее удаленной от входной двери части стоял стол с поверхностью, аккуратно застеленной чистой, слегка блестящей клеенкой, на которой лежал полуголый человек в рубашке, пиджаке и галстуке, завязанном на старомодный фасон. Не вызывало сомнений, что человек мертв. Камера снимала на уровне тела усопшего, поэтому лицо его разглядеть не представлялось возможным. Затем оператор, видимо, поднялся на возвышение, и на минуту в кадре появилось лицо покойника. Это был вождь.

Вараниев со Шнейдерманом в момент просмотра стояли словно окаменевшие. Даже не моргали.

Человек с камерой спустился на пол, поставил аппарат на ноги трупа и сам встал на уровне тазобедренного сустава. Ловким движением левой руки он подхватил половой орган покойника, приблизил к нему правую руку, сжимавшую скальпель, и профессионально поставленным кругообразным движением отсек крайнюю плоть. И тут же инструмент с тканью быстро сунул в карман. За кадром прозвучали злые слова: «Меньше тебя не стало», после чего человек надел брюки на тело, поправил костюм, подошел к торцевой стене и нажал красную кнопку. Вошли три смуглых сотрудника. Инкогнито сказал им лишь два слова: «На показ». Те молча переложили труп на каталку, стоявшую слева от стола, и, не проронив ни звука, повезли к выходу.

– Что за люди? – настороженно спросил Шнейдерман.

– Не волнуйтесь, – уверенно ответил Негуляйко, – это разнорабочие. Из южных республик. Полную конфиденциальность гарантирую. Вы же понимаете, что нам грозит в случае утечки информации.

На несколько минут в комнате воцарилась мертвая тишина.

– Боб Иванович останется здесь, а я еду за деньгами. Буду через час, – прервав затянувшееся молчание, обронил Вараниев.

И ровно через час действительно вернулся.

– Все в порядке, – обратился он к Негуляйко.

Тот без лишних слов вынул из кармана спичечную коробку и извлек из нее тонкую полоску коричневой ткани, похожей на кожу.

– А побольше нельзя было отрезать? – спросил Шнейдерман. На что получил более чем исчерпывающий ответ:

– Можно, но запасы небезграничны – не исключено, еще кто-то закажет.

Объяснение не насторожило товарищей. Они были уверены, что только Ганьский обладает необходимыми знаниями для выполнения поставленной перед ним задачи, значит, больше никому ткань не понадобится и бояться нечего.

– Если хранить предстоит более двух недель, необходимо опустить образец в раствор формалина, – предупредил Негуляйко. – Итак, попрошу рассчитаться!

Вараниев вынул из кармана сверток. Негуляйко проверил наличность и со словами «Было приятно иметь с вами дело» пожал клиентам руки.

Шнейдерман и Вараниев на такси вернулись на партийную квартиру, желая немедленно связаться с Ганьским и передать ему ткань.

Телефон ученого не отвечал.

– Может, в отпуск уехал? – предположил Виктор Валентинович.

Боб Иванович мудро заметил, что нет необходимости гадать – проще позвонить Еврухерию. Макрицын пояснил, что последние два дня с Ганьским не общался, но тот про отпуск ничего не говорил. Товарищи решили ждать. Наконец, в который раз набрав номер, Вараниев услышал характерное «Аллоу». Поприветствовав ученого, он кратко объяснил причину звонка. Встречу Ганьский назначил незамедлительно.

Аполлон Юрьевич относился к категории увлекающихся людей, вспыхивал как порох, если в нем просыпался азарт, оставлял все текущие дела, полностью отдаваясь тому, что его заинтересовало. Он был способен не спать по трое суток кряду, разглядывая в микроскоп мутировавший ген или смешивая реактивы, пока не получит нужную реакцию. Ганьский не мог полностью и одновременно посвятить себя двум увлечениям сразу, и теперь, назначив встречу, мучительно размышлял, как совместить эксперимент, за который, ко всему прочему, еще и деньги хорошие предполагалось получить, и отношения с Мариной, развивавшиеся стремительно, благоприятно и с перспективой. Мысли ограничить время общения с дамой сердца он не допускал, но вместе с тем прекрасно понимал, что предстоящая работа потребует его постоянного присутствия. Это был тупик, выхода из которого Ганьский не видел.

Поиски решения прервал прибывший Вараниев.

– Как сестра? – сразу спросил ученый.

– Спасибо. По-прежнему.

– Ближе к делу. Итак, показывайте, что вы раздобыли, – попросил ученый.

Виктор Валентинович вынул банку, плотно закрытую крышкой, которую быстро снял. Затем достал из емкости и положил прямо на стол молочный зуб и фрагмент кожи. Ганьский вытаращил глаза:

– Где вы это взяли?

– Не знаю, сказать по правде, – соврал Вараниев. – Сестра принесла.

– Но вы объяснили ей, что необходима ткань именно ее ребенка?

– Да, конечно, и очень подробно, – уверенно подтвердил председатель.

– Чудесно! – воодушевился ученый. – Вы знаете, что это такое? – обратился он к Вараниеву, указывая на зуб и ткань.

– Могу только догадываться, – опять соврал председатель.

– Белый, похожий на кость, твердый фрагмент – не что иное, как молочный зуб. И должен вам сказать, родительница ребенка похвалы не заслуживает: как же можно было в наше время довести зуб до такого плачевного состояния? Посмотрите: глубокий кариес! Так-так, а тут у нас что? – Ганьский направил внимание на мягкую ткань. – Очень интересно… Где же она взяла это? Неужели эксгумация?! – с неподдельным удивлением воскликнул он.

Ученый ушел в комнату и вернулся через минуту в резиновых перчатках с пинцетом в руках. Зажав кончик ткани, приподнял полоску, осмотрел внимательно.

– Похоже, это… Хм, непонятно, чем ткань пропитана. Формалин? Но зачем? Ну, да ладно – что есть, то есть. Предлагаю обсудить приобретение оборудования и мой гонорар.

– Конечно, конечно, – согласился Виктор Валентинович. – Только мне хотелось бы у вас кое-что спросить, Аполлон Юрьевич.

– Весь к вашим услугам, – проявил любезность Ганьский.

– Не скажется ли на характере будущего младенца, на его внешнем виде то, откуда взят фрагмент?

– Никоим образом! – уверенно ответил Ганьский.

Ученый взял с серванта лист печатного формата и протянул гостю:

– Перечень всего необходимого для работы мною составлен. Проблем с приобретением быть не должно – все, по моим сведениям, имеется в наличии, в специализированных магазинах. Адреса указаны на обратной стороне листа. Заменять ничего нельзя, нужен только этой модели, – ничего сопоставимого по качеству не существует! Остальное оборудование не составит труда приобрести в специализированном магазине «Товарищество онкологов, хирургов, энтерологов, судмедэкспертов».

– Длинное название, могу не запомнить, – засомневался Вараниев, но Аполлон Юрьевич его успокоил:

– Полное название запоминать нет абсолютно никакой необходимости, запишите сокращенное название по первым буквам. Мне потребуется непродолжительный отрезок времени для подготовки к началу работы, а через неделю, возможно, вам придется принести мне оговоренный миллион.

– Почему через неделю? – поинтересовался Вараниев.

– Видите ли, друг мой… – встав со стула и прохаживаясь вокруг стола, заговорил Ганьский. – Я – не бог, а всего лишь ученый. Ученые могут и побеждать, и проигрывать. Торжествовать по поводу правильной гипотезы и признаваться в ошибках. Я могу с большой долей вероятности надеяться на непогрешимость своих научных изысканий, но не могу эту непогрешимость гарантировать. Тем более, очень часто практическое воплощение теоретических изысканий скрывает в себе подводные камни, а иногда и айсберги, о которые в пух и прах разбиваются надежды ученого. Короче, через неделю я узнаю, удался мне первоначальный этап или нет. От этого всe и будет зависеть. В случае неуспеха купленное вами оборудование верну незамедлительно. В случае успеха – оставлю себе.

– Что ж, спасибо, – кивнул Виктор Валентинович. – Перечисленное в списке привезу в субботу вечером.

– Договорились, – прозвучал ответ Ганьского.

* * *

Аполлон Юрьевич, последнюю неделю фактически живший у Марины, вернулся к ней сразу же после встречи с Вараниевым. От ее взора не ускользнуло выражение озабоченности и задумчивости на лице друга. Однако будучи женщиной умной и деликатной, она не подала вида, предоставив ученому самому начать разговор о том, что его волнует. И Ганьский заговорил четко, отрывисто. В его словах чувствовалось внутреннее, не поддающееся контролю напряжение:

– Марина, я должен сообщить тебе, что приступаю к постановке эксперимента, весьма необычного и чрезвычайно сложного. Это, возможно, главная работа в моей научной карьере. Сложность и уникальность задачи, которую я попытаюсь решить, обусловливают необходимость моего практически постоянного присутствия в зоне эксперимента. До сих пор еще никому не удавалось осуществить ничего подобного, даже при наличии великолепно оснащенных лабораторий и квалифицированных помощников. Твой покорный слуга набрался наглости провести его в домашних условиях, располагая лишь минимально необходимым набором оборудования. Однако качество наших отношений не должно пострадать. Говорю с тобой об этом в надежде на твою мудрость и замеченную мной потрясающую способность находить нестандартные выходы из непростых ситуаций.

Женщина подошла к ученому, обняла и мягко произнесла:

– Спасибо за комплимент. Есть над чем подумать. Абезвыходных ситуаций нет. Правда, Ганьский?

– Если голова не отрезана, – уточнил Аполлон Юрьевич.

– Сколько времени тебе потребуется на исполнение задуманного?

– Затрудняюсь сказать. Определенно не более шести недель.

– Аполлон, давай попробуем разложить ситуацию по полочкам. Наше проживание у тебя исключается полностью, ведь менять школу для Евгения было бы ошибкой. Следовательно, остается вариант свиданий. Что ж, я смогу к тебе приезжать, но оставаться на ночь не получится: все-таки Евгений еще недостаточно взрослый, чтобы спокойно оставлять его дома одного. – В голосе Марины улавливалось сожаление.

– В таком случае, – заметил Ганьский, – наши отношения по содержанию будут напоминать встречи любовников.

– А что остается, Аполлон? Мы оба связаны личными ситуациями. Нам придется это принять.

Ганьский подошел к телефону и позвонил Вараниеву, попросив о срочной встрече. Договорились увидеться у Аполлона Юрьевича дома за час до полуночи. Ганьский провел еще некоторое время у Марины – играл в шахматы с Евгением и дважды выиграл, рассказал подростку массу интересного из мира науки. Все вместе поужинали. Смотрели телевизор. Около часа ученый читал стихи Гумилева и Блока, Мандельштама и Цветаевой. Ровно в десять, нежно попрощавшись с Мариной и пожав руку ее сыну, Ганьский отправился домой.

* * *

Виктор Валентинович был подчеркнуто пунктуален, явился точно в назначенное время. И сразу спросил:

– Случилось что-то экстренное?

– Ровным счетом ничего, – успокоил Ганьский. – Но мне хотелось бы поведать вам о некоторых неудобствах, которые мне предстоит испытать, и с вашей помощью предпринять попытку их преодолеть.

– Чем смогу – помогу, – откликнулся председатель.

– Речь идет о неизбежности появления в связи с предстоящей работой чисто бытовых проблем, высокая степень выраженности которых безоговорочно выведет меня из рабочего состояния. Дело в том, что я, живой человек, буду вынужден на длительное время отказаться от своего привычного жизненного ритма: постоянное присутствие рядом с объектом эксперимента обязательно. Но! Если бы вы, уважаемый Виктор Валентинович, любезно согласились освободить меня от той части трудов, которая не требует моего личного присутствия как ученого, я был бы глубоко признателен.

Вараниев внимательно слушал Ганьского, но не понял суть просьбы. И Аполлон Юрьевич, увидев недоумение на его лице, продолжил:

– Успешный результат дела в большой мере зависит от технического обеспечения. Короче, мне нужен помощник, который в ночное время будет следить за температурным режимом в комнате, правильным электроснабжением и некоторыми другими параметрами, обязательными для выполнения работы.

Председатель задумался. Подобная перспектива его никак не устраивала.

– К сожалению, я не могу взять это на себя: семья, ревнивая супруга… А вот нашего общего друга, считаю, привлечь можно. Я про Еврухерия.

Ганьский без энтузиазма посмотрел на гостя, но согласился.

Таким образом, кандидатура была определена – оставалось только получить согласие Макрицына.

Обстоятельство, что Еврухерий любит поспать, беспокоило ученого, однако Аполлон Юрьевич знал, как решить проблему на то время, которое предстояло провести ясновидящему в качестве помощника. Второй вопрос, который не давал покоя Ганьскому, был несравненно сложнее. После серьезных раздумий он решил отказаться от идеи выращивания ребенка в лабораторной посуде. Плод после трех-пяти недель развития, при благоприятном течении обстоятельств, Аполлон Юрьевич склонялся подсадить суррогатной матери. Вот этот вопрос он и поднял перед Вараниевым, сначала шокировав его, а затем озадачив.

– Да, да, уважаемый Виктор Валентинович, именно так, полагаю, необходимо сделать, дабы защитить себя от целого ряда последующих неприятностей – от дурацкой ситуации с регистрацией ребенка до кривотолков касательно его появления на свет божий. Как бы строго мы ни конспирировались, все равно факт лабораторного создания вылезет наружу. Ведь поговорка «Знают двое – знают все» абсолютно верна. К тому же вынашивание ребенка здоровой, желательно не курящей и не злоупотребляющей алкоголем женщиной, предпочтительнее – деревенской, дает нам намного больше оснований надеяться на благоприятный исход мероприятия.

– В деревнях-то нынче баб здоровых не осталось – пьют все, – заметил председатель.

– Резонно, – согласился Ганьский. – Что ж, я не настаиваю, можно взять городскую. В любом случае – после тщательного обследования на всевозможные инфекции, группу крови и резус-фактор. Надлежащие материально-бытовые условия, уверен, вы обеспечить сможете.

Ученый вдруг прервал монолог, сел в кресло, обхватил руками голову и забормотал:

– Впрочем… Н-да… Господи боже мой! Совсем заработался, замотался…

Вараниев забеспокоился было, что ему плохо, но Ганьский так же неожиданно поднялся со словами:

– Я говорю о какой-то суррогатной матери, совершенно упустив из виду, что лучшей кандидатуры, чем ваша сестра, и придумать трудно. Да, решено! Безальтернативно! И обсуждению не подлежит! Пожалуйста, потрудитесь попросить ее срочно сдать анализ крови и результаты немедленно предоставьте мне. Полагаю, ваша сестра чрезвычайно обрадуется возможности родить своего сына вновь. Или я не прав?

– Я все понял, – ответил председатель. – Могу я идти?

– Да, конечно. Огромное спасибо за понимание. Жду оборудование и немедленно приступаю, – сказал напоследок Аполлон Юрьевич.

Вараниев вышел из подъезда ученого в первом часу ночи (начиналась суббота), не на шутку озадаченный требованием Ганьского. Боб Иванович ждал председателя, и когда тот появился, второй человек в партии почувствовал: случилось нечто непредвиденное. До самого рассвета обсуждали товарищи сложившуюся ситуацию, выпив немереное количество чая и поглотив несколько пачек сушек. А утром, в шесть тридцать, связались с Костромой, с Жанеттой Геральдовной Хвостогривовой. Та удивилась столь раннему звонку, но вопросов лишних не задавала, приехать согласилась, испросив лишь разрешения остановиться на партийной квартире.

Еврухерия разбудить удалось только после двадцати минут непрерывного звона. Сняв трубку, Макрицын выдал всего одно слово, имевшее глубоко негативную эмоциональную окраску: «Сволочи!» Затем последовал закономерный вопрос: «Кто звонит?»

Шнейдерман поприветствовал Еврухерия словами: «Доброе утро, ненаглядный…» – но продолжить не успел – ясновидящему такое обращение не понравилось, и он повесил трубку. Однако Боб Иванович повторил звонок, и Макрицын сильно пожалел, что не отключил аппарат. Во всяком случае, через некоторое, совсем непродолжительное время ясновидящий уже шел по направлению к остановке общественного транспорта. А явившись на партийную квартиру, недобро глядя на товарищей, от предложенного чая отказался – ждал, когда объяснят причину экстренного вызова. Заговорил Вараниев:

– К сожалению, Еврухерий, этот самый Ганьский – человек непостоянный, часто меняет решения и договоренности. И мы должны удовлетворять его капризы, потому что выбора у нас нет. Вчера вечером он объявил, что ему нужен помощник. Сошлись на твоей кандидатуре, ведь предложить ему постороннего человека нельзя – слишком секретное дело. Надо, чтобы ты ночью следил за показаниями приборов в квартире твоего друга.

– А спать я когда буду?! – явно не обрадовался Макрицын.

– Хоть весь день спи, – уточнил Вараниев, – но не на дежурстве.

– И сколько дней?

Виктор Валентинович прищурился:

– Не знаю. Сколько потребуется. Это задание партии.

– Ладно, я согласен, – тяжело вздохнул Макрицын.

– Я в тебе не сомневался! – довольно кивнул Вараниев. И добавил: – Хороший ты парень, Еврухерий.

На том и расстались.

* * *

С приобретенным оборудованием председатель поехал к Ганьскому один. Аполлон Юрьевич осмотрел все и остался доволен.

– Ну что ж, все идет замечательно. – Ученый был в приподнятом настроении. – Начну работу через некоторое время, необходимое для подготовки технической стороны вопроса. А теперь наберусь наглости попросить вас передать мне оговоренную сумму денег.

Краска сошла с лица Виктора Валентиновича: просьба была несвоевременной. Он несколько раз пытался что-то объяснить, но ничего более внятного, чем нечленораздельные звуки, отдаленно напоминавшие «э» и «у», ученый не услышал.

– У вас проблемы с финансированием? – предположил Ганьский.

С трудом, но председатель все же собрался:

– Проблем с деньгами у меня нет и быть не может. Вам был обещан миллион, и эту сумму никто не собирается пересматривать.

– Почему же? – улыбнулся Ганьский. – Я бы не возражал против ее увеличения.

– Супруг сестры согласен выплатить весь гонорар, – пропустил шутку мимо ушей Вараниев, – только через три года после генетического подтверждения…

– Тогда, боюсь, вам придется поздравить своего родственника с экономией миллиона.

– Я не договорил, – продолжил председатель. – Предложение такое: он вам платит триста тысяч сразу. Деньги могу привезти через два часа. Еще триста – после рождения ребенка. Остаток – через три года, после того, как анализы подтвердят, что воспроизведен их сын. Такой вариант вас, Аполлон Юрьевич, устроит?

– В понедельник в девять утра жду вас в «МосГосСохранБанке» на Комсомольском проспекте, – согласился ученый.

Ганьский изначально сомневался, что всю сумму удастся получить сразу, и внутренне подготовился к подобному повороту событий. Аполлон Юрьевич обладал необычной интуицией: зачастую не мог предугадать развитие весьма простой ситуации, но имел невероятно сильное чутье на значимые события, ожидающие его.

После ухода Вараниева ученый заторопился к возлюбленной. По дороге купил со вкусом составленный букетик цветов, без которых никогда не являлся к женщине. Сына Марины дома не оказалось – на пару дней подросток ухал на дачу своего отца. Они сидели на диване в гостиной. Неожиданно женщина завела разговор о паранормальном:

– Аполлон, ведь есть вещи удивительные, отрицать которые мы не можем, а объяснить не способны. Твой друг, к примеру. Его способности – факт, но их происхождение – загадка. Ты в проклятие веришь?

Ганьский задумался. Ему не хотелось сейчас отвлекаться на посторонние темы – он всецело был поглощен мыслями о предстоящей работе. Тем не менее из уважения к женщине вступил в разговор:

– Самое трудное, по моему мнению, провести черту между научным и паранаучным. А вообще я убежден, что все сверхъестественное кажется таковым лишь до момента разгадки тайны.

В тот вечер Аполлон особенно много шутил, и Марина с удовольствием смеялась. Ее подкупал тонкий, изысканный юмор Ганьского.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю