Текст книги "Открытый дневник"
Автор книги: Анатолий Курчаткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Анатолий Николаевич Курчаткин
Открытый дневник. Сборник эссе
© Курчаткин А., 2020
© Курделло Е., обложка, 2020
© Издательство ООО «АрсисБукс», 2020
© Дизайн-макет ООО «АрсисБукс», 2020
Открытый дневник
Рефлексии
2015–2018
Такая вот бабочка
Всю жизнь я хотел вести дневник. Всю жизнь у меня это дело никак не выходило. Видимо, причина в каких-то константах личности, или понуждающих вести дневниковые записи, или ставящих тому заслон. Я не настолько интересен себе, чтобы фиксировать мельчайшие (или не слишком) нюансы своего повседневного бытия, своих дел, переживаний, желаний, разочарований. Как, впрочем, и радостей. Есть, конечно, вид дневника «общественного», типа того, что вел К. Чуковский, но и к подобному я не был никогда склонен, полагая необходимым это самое «общественное» высказывать иным, публичным образом: в прозе, публицистике, критике.
Аккаунт в Facebook’e, обновляя на моем компьютере программы, сын мимоходно завел мне давно. Я разместил на странице, не понимая, для чего это делаю, какую-то свою старую, но не потерявшую актуальности статью, думал, вот и достаточно, но тут пошли отклики на нее! И я сдрейфил. Я не был готов к такому прямому, открытому – и мгновенному! – общению с читателем. Как-то предыдущая жизнь приучила меня совсем к другому способу общения. Не закрывая аккаунта, я просто забросил его. Когда несколько лет спустя, поддавливаемый со всех сторон упреками, что «отстал от жизни», я решил реанимировать тот аккаунт, на экран мне выскочило ультимативно-суровое и даже какой-то злобной «расцветки» сообщение, что этот аккаунт руководством FB удален, больше недействителен, реанимации не подлежит и шел бы ты, сюда зашедший, куда подальше.
Прочитавши такое, я решил, что жизнь не удалась. Однако же выяснилось, что это всего лишь компьютерная жизнь и можно начать ее сначала. Что я и сделал, обзаведясь аккаунтом еще и в ЖЖ, который нравится мне своей основательностью и несколько старомодной респектабельностью – я чувствую себя в нем как бы во фраке и цилиндре. Не совру, если скажу, что здесь, в FB и LJ я обрел действительно некую новую писательскую жизнь. Та мелочевка, что прежде, протекая через сознание, просто высеивалась из него неизвестно куда, в пустоту и забвение, стала оседать в сетях фейсбука и Живого журнала, как летние бабочки оказываются в сачке неистового натуралиста, бегающего с ним за каждым порханием в жарком воздухе легких крыл.
У тебя получается «Дневник писателя», сказал мне в разговоре друг-критик. Сказанное критиками мы, конечно, встречаем в штыки независимо от того, что сказано, но бывает, подумавши, с удивлением понимаем, что критики все же что-то разумеют не только во взаимном рукоприкладстве. Точно, так вот подумавши, осознал я: «Дневник писателя», не что иное. Не тот, конечно, что выпускал Достоевский. И не совсем тот, который я хотел вести всю жизнь и никак у меня не выходило. Это все-таки не дневник для себя, для своей памяти, а дневник избывания – такой, какой советуют вести психотерапевты некоторым своим пациентам для освобождения от тягот жизни и собственных мыслей, – разве что это профессиональное избывание: отпускание на волю тех самых пойманных бабочек, что прежде оставались в тебе и умирали, засоряя, надо полагать, твои чакры (или что еще?), а теперь, отпущенные на волю, обретают новую жизнь в твоих виртуальных отношениях с читателем, который стал не только «подписчиком», но и «другом».
«Открытый дневник», так бы его следовало назвать.
Такая вот бабочка. Выпускаю.
«Как же, должно быть, мы смешны Ему!»
* * *
Человек рождается, живет и умирает.
Но как мало мы думаем – в сравнении с первой и заключающей частями этой триады – о великой загадочности феномена жизни. Ее невероятной бытийной тайне.
Может быть, не случайно и справедливо? Из словаря Даля значение слова «смерть»: «конец плотской жизни, воскресенье, переход к вечной, к духовной жизни».
Так что стоит ли думать о физической жизни как великой тайне, когда тайна – все наше существование?
* * *
Почему современный человек бежит в своих раздумьях о мироздании слова «Бог»? Употребляет вместо него такие понятия, как «Высший разум», «Абсолют», даже «Индуктор».
А ведь, по сути, это лишь синонимы определения той высшей силы, которой наше мироздание заведено и пущено «тикать».
Может быть, пора перестать лукавствовать и признаться самим себе, что от перемены слов сущность вещей не меняется и нас элементарно пугает та мощная энергетика, которой обладает это короткое и емкое слово – Бог, сдувающее с нас, будучи произнесенным, все наше человеческое самомнение и гордыню.
* * *
Известная истина: мы мыслим благодаря способности говорить – определять мир через слово.
Но чтобы определять мир словом, необходимо мыслить.
Слово рождает мысль, но точно так же и само слово порождается мыслью.
По сути, это тот самый пресловутый вопрос о курице и яйце: что было вначале?
Священное писание учит, что вначале было слово.
Вспомним, однако, продолжение: «И слово было у Бога».
Получается, что согласно Священному писанию и яйцу, и курице предшествовала созидательная сила, что больше и выше их. Только признанием ее возможно разрешить нерешаемую человеческим сознанием загадку. Но имеющий свободную волю современный человек согласен принять постулат об ограниченности своего сознания, только бы не признавать над собой высшей созидательной силы.
* * *
Человек – стадное существо. По-другому говоря, общественное. Вне стада, вне общества, он ощущает свою жизнь обессмысливающейся и обесценивающейся – вплоть до готовности расстаться с нею. Ортега-и-Гассет в какой-то из своих работ, подвергнув анализу обыденное человеческое существование, говорит как раз об этом: что жизнь человека имеет своей изначальной и завершающей точкой одни общественные интересы, заключена в них, как в кокон.
И вместе с тем, стремясь к этим заключенным внутри общественной жизни целям, пытаясь достичь определенных вершин внутри нее, человек взыскует чего-то большего, чем эти вершины, пытается заглянуть за пределы своего общественного бытия – нуждаясь в том не меньше, чем в «стаде». Чувством Бога называем мы это алкание «чего-то большего». У кого-то оно сильнее, у кого-то слабее, есть ли такие, у кого оно отсутствует напрочь? Мне кажется, что нет. Но по какой-то причине голос его заглушен у некоторых до полной неслышности. И вот что тому причиной, почему? Или они – самый крепкий человеческий материал, на ком Создатель проверяет силу своего зова, такая контрольная группа, на которой исследуется способность физической человеческой плоти сопротивляться звучащей в ней музыке духа?
* * *
Вот представить себе, что человеческий мир никогда не знал войн. Женились, рожали, торговали, пахали землю, строили дома, дворцы, дороги, мосты, занимались ремесленничеством – в общем, всем, что было свойственно человеческой цивилизации, кроме войн. И что бы тогда было историей человечества, о чем делали запись хронографы? О строительстве того, создании этого, смерти такого правителя, восшествии на престол наследника… Все то же самое, только без описания сражений, побед, поражений. Трудно себе даже и представить такую историю. Настолько она была бы иной. С точки зрения нынешнего исторического сознания, столь скучна, негероична, тускла.
А между тем насколько бы полнее, содержательнее, внутренне красивее была бы она. Героем ее был бы не человек с мечом, а человек с мастерком, не герой, умеющий убивать лучше других, а герой, скажем, изобретатель колеса, или гончарного круга, или пуговицы с петелькой. Насколько других героев имела бы наша история, насколько о других ценностях трактовала бы, насколько иные ориентиры предлагала человеку в жизни.
Но потому и трудно представить себе такую историю, что она просто невозможна. Человек агрессивен, властолюбив, эгоистичен, жесток… и далее, далее. Нет другого человека и жить нам надо с собой такими, какие мы есть.
* * *
Представить себе, что из жизни человека вычеркнуто понятие «культура». В самом широком значении: нет не просто литературы, искусств, зодчества, но и ложек-вилок-ножей, одежды, луков, седел, копий… Что имеем в остатке: голокожее, совершенно не приспособленное к жизни в природе, слабосильное в сравнении с другим зверьем животное.
Человек есть создание культуры, ею вылеплен, ею вознесен над всей прочей земной тварью.
И после этого какие-то там вожди, духовные водители, общественные деятели время от времени смеют обрушиваться на культуру, толковать о ее ненужности обществу, обременительной тяжести в бюджете…
Тяжело же окультуренному человеку бороться со своим животным началом. И как же сильно оно. Как победительно.
История, однако, свидетельствует: странным образом в конце концов случается так, что, всякий раз побеждая, животное в человеческом обществе оказывается неизбежно побеждено началом культурным.
* * *
В молодости мне было близко ощущение жизни как трагедии, в которой предопределенность гибели героя навязана волей Небес как единственное и самое действенное доказательство их существования.
Сейчас я смотрю на жизнь более как на комедию, хотя у меня куда как больше оснований – что естественно! – полагать ее обремененной трагическим началом.
Возможно, причиной тому очень постепенно, как бы исподволь совершавшийся во мне поворот от понятия «Небеса» к простому и ясному понятию «Бог». Как же, должно быть, смешна Ему наша ничтожная, суетливая, обремененная постоянной заботой о хлебе и зрелищах, такая хрупкая, непрочная человеческая жизнь!
Впрочем, думая об этом, я не забываю, что смешной она может представляться лишь Ему, а нам-то надо ее прожить, и всерьез.
РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО
Как замечательно, что в России снова возможно отмечать Рождество Христово! За одно это можно полюбить новую власть. Правда, здесь существенно «можно». Бывает, знаете, «можно, но не нужно». Или «не нужно» лучше заменить словом из синонимичного ряда: «не следует». Синонимы чем хороши? Значения близки, а оттенки – о! Столько всего передают.
Впрочем, в этот чудесный день я хотел сказать именно о чудесах. Если кто верит в них, то вот такой мой личный опыт, что я имел нынче весной в Израиле. А кто не верит – просто послушайте, можете и посмеяться. Привожу без изменений, как я описал этот случай в письме одному своему корреспонденту вскоре по возвращении из земли, где Масличная гора:
«В Израиле я, разумеется, прежде всего посещал знаковые христианские места. Но наиболее острое переживание связано у меня с посещением церкви святого Петра в Тель-Авиве.
Я покинул официальную экскурсию и пошел по городу сам по себе. Имея целью вернуться в Яффу, через которую нас провели с первой космической скоростью, а до того (ориентируясь по карте) непременно побывать в церкви святого Петра. Идти до нее оказалось дольше, чем я предполагал, солнце было жаркое, спуски-подъемы, подход к монастырским воротам в дальнем конце – в общем, я не пришел к ним, а притащился.
И о, разочарование: службы в церкви проводят только в определенные дни недели, ворота закрыты, посещения нет. Однако на панели электронного замка кнопочки и надписи: тому-то звонить – 1 звонок, тому-то – 2 звонка. Позвонил – ничего. Печаль меня стала разбирать. Так долго шел, так тяжело! Еще какая-то непонятная кнопочка. Нажал. Чудо! Замок щелкнул, дверь открылась. Конечно, я вошел.
Чудесный монастырский сад, журчание фонтана – и ни единой души. Пошел я вверх, к храму. Около него – свечные лавки, закрыты. Торкнулся в двери храма – заперты. Я уж подергал-подергал – нет, впустую. Дорожка идет, указатель на стене: «К гробнице святой Тавифии». (В тот момент я не помнил, кто это, а это, кажется, в 10-й главе «Деяний» описывается, как апостол Петр ее воскресил).
Пришел к гробнице. Собственно, склеп. Железная решетчатая дверца, в проушины запора вдет болтик вместо замка. Что бы Вы сделали? Правильно, вытащили его. Это же сделал и я. Лестница вниз, свет проникает через дверной проем. Слева от входа – горка свечей, ящик с прорезью и табличка с надписью: «10 $ – 3 свечи». Ого, подумал я. И не решился на это приобретение. Спустился вниз, к месту, где, надо полагать, собственно могила, там в песке стоят купленные кем-то свечи, лист с молитвой св. Тавифии. Помолился и пошел наверх.
При выходе взгляд снова падает на объявление о продаже свечей. Что такое? Ясно вижу, как до того, что 10 $, на самом деле 1 $ – 3 свечи. Нет никаких десяти долларов. Я, понятное дело, тут же опустил в ящик имевшиеся у меня в кошельке 5 шекелей (чуть больше доллара), взял три свечи, снова вниз – и поставил там две из них рядом с теми, что уже стояли. Третью свечу, решил, увезу в Москву.
Поднимаюсь наверх, к храму (болтик вставил обратно, не волнуйтесь), что такое? Храм открыт! Бросаюсь в него, вхожу – какой-то человек ходит по нему с группой русских людей, по всему видно, экскурсовод, рассказывает о храме, истории его, иконах. На меня косится с подозрением – кто такой? – но ничего не говорит, и я свободно обхожу весь храм, а третью свечу оставляю на подсвечнике, решив – пусть остается здесь и горит во время будущей службы.
Выхожу на улицу – открыта свечная лавка. Думаю, а может быть, и была открыта, просто я не заметил? Подошел, спросил. Женщина отвечает: нет, только что открыла, для паломников, а вы-то откуда? кто вам отворил?
Да, говорю, кнопочку нажал – дверь и отворилась. Не может быть, говорит строго и губы поджимает и, не знаю, что делать со мной собирается за мое самоуправство. Не может быть, повторяет, не может быть. И тогда я говорю: Божье благоволение. И что бы Вы подумали, проняло! Да, говорит, не иначе. И проводила меня уже с улыбкой.
И снова по пути к воротам не встретилось мне ни единой души. Нажал кнопку изнутри – дверь открылась (ну, тут уже обычная электроника-автоматика), за порогам стоят мать с сыном, уже потерявшие всякую надежду попасть внутрь. А мы, говорят, звоним, звоним! Вот и дозвонились, говорю я, входите. И они, естественно, радостно входят. Так я напоследок и сам стал орудием Божьего благоволения этим звонившим и было отчаявшимся».
С Рождеством Христовым! С чудом, которое является тогда, когда его не ждешь.
* * *
Нравственное – более важное в человеке, чем его политические воззрения.
* * *
Умение прощать – важнейшее качество человеческой личности. Все христианство стоит на этом требовании: умейте прощать! Об этом в первую очередь говорил в своих поучениях Христос. Мстительный, поджидающий своего «звездного» часа, чтобы отыграться за нанесенные ему в прошлом (дальнем или недальнем) обиды, памятливый этой сжигающей душу памятью человек – человек, не способный созидать. Ничего, ни в какой области. Потому что мстительность по своей сути настолько противна всякому творческому началу, выжигая в человеческой душе все альтруистическое, что не оставляет никаких побудительных причин для созидания. Разрушение – единственный и непременный результат деятельности одержимого мстительностью. Мстительный человек, оказавшийся во главе какого-либо дела, бизнеса, партии или государства неизбежно приводит к обрушению структуры, доставшейся ему под руководство.
* * *
Только осознавая, что человек – не венец природы, а вырезанный из нее фрагмент, вправленный в рамку Моисеева закона, не имеющего ничего общего с законами собственно природы, наделенный страстью и энергией созидания и познания, мы начинаем понимать, что человек не мог быть создан природой – слишком в вопиющем противопоставлении ей он находится. Совпадая с нею во всем физически, абсолютно противен ей во всех остальных константах. Можно назвать их духовными. Можно ментальными. Можно еще как-то.
Этот взгляд на человека принято сейчас с известной долей высокомерности называть креационистическим. В противовес тому, который называется научным.
Однако наука занимается лишь миром физического. В котором, оказывается, тоже есть то, что недоступно нашим органам чувств, скрыто от них и открывается нам лишь благодаря той самой страсти познания, которой обделены все остальные создания природы. Рентгеновские лучи, радиоволны, сейчас вот волны гравитационные.
Перед миром нефизического наука отступает. Перед тайной предвидения-предчувствования (невозможно подвергнуть проверке!). Перед тайной мышления (чисто научными методами зафиксировано, что мозг знает решение задачи за полминуты до того, как носитель этого мозга физически решит задачу, но не выдвинуто даже гипотез, объясняющих этот эффект).
Венец природы? Но в природе каждое создание – венец, это так очевидно! Что инфузория-туфелька, что какой-нибудь кедр-дуб-береза, что пчела, собирающая мед в соты, или корова, наполняющая молоком вымя…
ВЕЛИКОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Подумать только: вот не были бы изобретены деньги. Насколько бы иной была наша цивилизация. Мое сознание отказывается представить: какой иной.
Или потому и отказывается, что невозможно представить другого, альтернативного способа обмена товара на товар, а также и труда на товар? Ведь все равно нужно было бы как-то обменивать (написалось «обманывать», описка по Фрейду?), и рано или поздно должно было бы договориться о некоей единой мере обмена.
Деньги – первая виртуальность, изобретенная человечеством. Ведь на самом-то деле это ничто, «воздух», даже если существуют не в виде банкнот, а золотых или серебряных монет – не поешь их и не насытишься, как хлебом, не наденешь на себя, чтобы скрыть наготу и согреться, как каким-нибудь хитоном.
Новая, вторая – компьютерная – виртуальность, возникшая на наших глазах и год от году приобретающая все более определенные, все более резкие черты, уже во многом вобрала в себя, всосала, как пылесосом, ту, первую виртуальность: деньги перекочевали в электронные счета, на каком-то кусочке пластика – миллионные состояния. Они могут возникать и уничтожаться от одного неверного клика мышки, отключи систему SWIFT – и целые государства во мгновение ока обрушатся.
Какое непонятное, какое непрозреваемое из нынешнего дня будущее ждет мир из-за рождения новой виртуальности! Возможно, она, вобрав в себя ту, первую, вообще уничтожит деньги? И что это тогда будет за мир?
Но нет, можно только предположить. Представить невозможно.
ВСЕ СЛУЧАЙНО?
В молодости у меня был замысел триптиха (не путать с трилогией!) из повестей, не связанных между собой ни героями, ни сюжетом, ни местом действия. Что должно было быть единым – это время. Нынешнее, то, которое «за окном», «за порогом дома», в котором проживают и герои, и сам гипотетический читатель. Время это я собирался показать через трех героев разных поколений: в первой части триптиха – поколения уходящего, в средней – того поколения, которое принято определять словом «среднее», которое становой хребет общества, активно, производительно, в апогее физических и интеллектуальных сил, на котором держится экономика страны, и третья часть – герой молодой, вступающий в жизнь, оступающийся, беспрестанно совершающий ошибки, но зато и переполненный дерзанием и способный к поступкам, каких уже не совершит человек «тягловый».
Триптих я начал с сюжета, где героем был человек старшего поколения. И чтобы судьба его имела некое символическое звучание, годом его рождения сделал даже год, когда пришел конец одной России, имперской, и началась Россия советская – 1917-й.
Вместо повести, однако, вышел роман. Я писал его то время, за которое собирался написать все три повести. Что, естественно, очень сильно охладило первоначальный жар моего замысла. Да потом началась история с публикацией романа (получившего в конце концов название «Вечерний свет»), семь отрицательных внутренних рецензий идеологического свойства, которые я уже не надеялся «отбить»… мой замысел вконец завял. И когда в конце концов роман, порядком пощипанный цензурой, все же увидел свет, я уж и забыл, с чего он начался; первоначальный замысел был растоптан этой самой, происходящей «за окном» жизнью, растерт в прах, как его никогда и не было.
Странно, однако же, вышло: не собираясь возвращаться к замыслу триптиха, я его все-таки написал. Сам не осознавая того. Поняв, что написал, уже задним числом, когда все три вещи были не только написаны, но и изданы. Случилось это уже в новые российские времена, более того – в наступившем веке.
Первый роман триптиха – «Солнце сияло», который я начал в 2001 г. Герой – молодой человек, только что демобилизовавшийся из армии, и время его демобилизации – осень 1991 г. Я дописывал роман в 2004 г, естественным образом этим временем роман и закончился.
Второй роман триптиха – «Цунами». Герой его – в том самом возрасте, о котором я уже сказал выше – «средний», а время основного, «сегодняшнего» действия – тот самый 2004 г., которым завершилось действие в «Солнце сияло».
Завершающий роман триптиха – «Полет шмеля». В нем есть вся жизнь героя, от поры поселкового уральского детства до дней сегодняшних, когда ему уже за шестьдесят, и основное действие – это сегодняшние дни, то самое начало двухтысячных, которое и в предыдущих частях триптиха.
Вот так, как замышлялось тогда, в молодости, и вышло: триптих о времени, что «за окном», где три героя разных поколений плывут в одном потоке, каждый отчаянно сопротивляясь его течению, потому что их несет совсем не туда, куда бы они хотели, но не в силах ему противостоять: недостает этих самых сил.
Я недоумеваю, глядя на открывшуюся мне картину. Словно некая независимая от меня воля вложила в меня эту идею-цель, силой обстоятельств я отступил от нее, но выбравшая меня своим инструментом воля не отступилась от своего замысла, пока он не был исполнен.
Или я испытываю мистическое чувство «на ровном месте», когда тут действует элементарный закон случайных совпадений?
Но сколько таких удивительных, мистических совпадений было в моей жизни! Как, полагаю, и в жизни каждого.
* * *
Мы судим о мире, о сути процессов, происходящих в нем, о людях и мотивах их поступков, исходя из собственного опыта. Но наш опыт, как правило, связан с конкретикой обстоятельств, с местом в географическом плане и нашей социальной нишей – со многими факторами он связан, то есть никогда не бывает абсолютен.
Только десятки и десятки человеческих «опытов», сложенные вместе, поделенные на некие общие знаменатели, могут дать объективную картину времени, смыслов, которые оно несло в себе, картину нравов, человеческих взаимоотношений, некоего единого вектора человеческих устремлений. И то эта картина будет в немалой мере зависеть еще от воли интерпретатора, сводящего воедино индивидуальные картинки.
Наглядный пример – цветность мира. Будь наш глаз устроен чуть по-другому, и зеленое не было бы зеленым, красное – красным, желтое – желтым.
Скажу, исходя из этого, какая черта в человеке претит мне больше всего: категоричность.
* * *
Если вы оказались в ситуации, когда, чувствуя себя правым и будучи уверенным в своей правоте, видите, что обстоятельства со всей беспощадностью складываются против вас и шансов доказать свою правоту нет, самое разумное – не упорствовать, а отказаться от бесперспективного противостояния. Поразительным образом ваша позиция совершенно безболезненным образом, без всяких дополнительных усилий с вашей стороны возьмет верх, заставив капитулировать оппонентов. Конечно, это может произойти в такие сроки, что одержанная победа будет вам уже глубоко безразлична, но речь не о вашем удовлетворении, а о правиле жизни, которое, как бы то кому ни показалось странным, не знает исключений.
Немного напрягши память, каждый вспомнит случаи и события из своей жизни, подтверждающие это правило.
А уж из истории вспомним хотя бы хрестоматийное: решение Кутузова об оставлении Москвы. Знал, что Бородино стратегически выиграл он, но сил противостоять Наполеону, защищая Москву, не было. И вот вам Наполеон в Москве, его бессмысленное сидение в старой столице – и бегство из нее с деморализованной армией.
* * *
Был бы я автором учебника по истории, предположим, Древнего Рима, то начал бы изложение материала со слов примерно такого содержания:
Две тысячи лет для истории человеческого общества – не срок. По сути, мы все живем во времена Цезаря или, скажем, Нерона. Древние римляне наши современники, а мы их. Они так же варили себе кашу на завтрак, бегали в лавку за хлебом, зашивали иголкой с ниткой разошедшийся шов на одежде. Ходили в поле на работу, а вечером, отпросившись у жены, отправлялись в заведение типа нынешнего английского паба или нашего русского кафе, выпить за стойкой кружку-другую пива. Та эпоха не закончилась, не умерла вместе с людьми, жившими в нее, а лишь видоизменилась обликом, оставшись в своих основных константах той же самой. Вот развалины Колизея – дострой его воображением, видишь себя, сидящего посередине скамьи пятого ряда в третьем ярусе снизу, северо-западный сектор? Точно так же ты сидишь, придя в современный цирк – та же форма, та же арена, те же рыкающие львы… Разве что нравы тогда были погрубее. И не было гаджетов, не летали самолеты и не ходили поезда. А в остальном все то же, все так же. Те же государственные институты, те же повинности, то же взаимное непонимание богача и бедняка…
Я бы написал эти слова для того, чтобы прошлая жизнь человеческого общества не казалась начавшему изучать историю юному существу канувшей в бездну вечности, в которой все исчезает, проваливается бесследно, и ты не отвечаешь за прошлое, а значит, и будущее, живи нынешним днем, бери все, что можешь, от него, жизнь – это здесь и сейчас.
Нет, не здесь и сейчас. Жизнь – это клубок, в котором на самом деле нет времени, слои нити, которую прядут парки, накручиваются один на другой, один на другой, и события столетней давности могут быть ближе к твоей биографии, чем события давности недельной.
Надо сказать, чтение религиозных текстов дает такое ощущение клубка, а вот в случае преподавания истории – тут словно предлагается заглянуть в ту самую бездну. А ее на самом деле нет.
О СЧАСТЬЕ
1. Средневековье в сознании большинства из нас – это «Темные века», времена малознания, предрассудков, слепой, нерассуждающей веры одновременно и в Бога, и мир духов, окружающих человека, от которых должно было спасаться не только крестным знамением, но и заговорами, колдовством, питием всяких зелий. Непонятно, как человеку и жилось в те времена, какое это было стоячее болото, беспросветье, какое бесцельное, бессмысленное существование.
Но, может быть, на самом деле это было время, когда человеку было дано жить в гармоничном единении с окружающим миром, испытывать всю полноту бытия благодаря растворению в вере и, как следствие, быть счастливым? Порой мне кажется, что именно так. И вот это прошлое счастье отнято у нас развившимся знанием, просвещением, постижением истинной сути окружающего физического мира. Во многия знания многия печали.
Но истинным это утверждение было бы лишь в том случае, если бы у нас имелись некие социологические сведения из тех «темных веков», которые бы прямо, недвусмысленно свидетельствовали: да, человек того времени был счастлив. Во всяком случае, счастливее нынешнего.
А без такого свидетельства все подобные рассуждения – лишь ничего не стоящие предположения.
2. Что еще мне кажется. Что самое счастливое занятие человека на земле – хлебопашество. Вспахать, взборонить землю, посеять зерно, видеть, как оно всходит, как нива начинает колоситься, колос наливается, созревает – и вот ты собираешь урожай, наполняешь им свои закрома. И так каждый год, из года в год, круговорот непрестанного движения к достижимой и достигаемой тобой цели, а ничто не дает такой полноты бытия и такого чувства счастья, как достигнутая цель.
Но так, однако, только в Божественном замысле о хлебопашестве. А в собственно жизни – это одно из тяжелейших и неблагодарных занятий. Какой труд – вспахать землю, какой труд – собрать урожай, какой труд – сохранить его. А вокруг сонм бездельников, которые готовы отобрать у тебя твой труд, унизить тебя насилием, оставить тебя и твою семью биться с голодом.
И только слепой (или зрячий) Гомер, бредущий от поселения к поселению с заплечной котомкой, в которой все его богатство – звучная лира, счастлив по-настоящему: у него ничего не отберешь – весь выращенный урожай у него в голове, а доля его столь незавидна, что на нее никто и не покушается.
Впрочем, и он счастлив, пока не изобретен печатный станок Гуттенберга и его песня не превращена в товар книги.
* * *
Амбициозный дурак – счастливый человек. Потому что не способен осознать ни качества своего ума, ни качества своей личности.
Но Боже, до чего же трудно уживаться (если повезет жить рядом) с его счастьем!
* * *
Низкий человек не подозревает о своей низости: в нем нет шкалы, по которой он мог бы измерять степень собственной аморальности. Когда эту шкалу ему предъявляешь, он искренне недоумевает: разве нравственное – это что-то типа длины-ширины, веса, силы тока, чтобы измерять?
И будет до некоторой степени прав. Человек, обладающий нравственным чувством, никогда не станет отмерять для себя: вот столько могу совершить низкого, а столько уже многовато. Нравственное в человеке или есть, и диктатура его абсолютна, или нет. И если нет, тогда человеку, не обладающему нравственным началом, никакой нравственной шкалы не предъявишь. Ее для него просто не существует.
РУЧКА
Сетевой рассказ
В детстве Вадим Б. имел две привычки, о которых позднее его школьный друг П. Уралов сказал, что это фобии.
Первая заключалась в том, что Вадим Б. сшибал мечом столбы электросвязи. Он ездил из дома в школу на трамвае – довольно далеко и долго, казалось ему тогда в детстве, целых одиннадцать остановок, – и чтобы чем-нибудь заняться в поездке, он придумал такую игру: будто бы в руках у него длинный острейший меч, он держит его в руках выставленным в окно (пусть даже окно и закрыто), и столбы этой самой электросвязи по обочине дороги, хотя они и бетонные, валятся от соприкосновения с его мечом, как былинки. Нет, никаких катастрофических последствий в его сознании это не вызывало: снесло мечом столб – и все, больше ничего, где там следующий? Такая забава, помогавшая ему доехать до школьной остановки, не заметив пути. Причем далеко не всегда он занимался этим, а только если не доставалось места сесть. Если же доставалось, то, севши, он тут же растворял ранец, извлекал очередную книжку, что читал, и тут уже было не только не до меча со столбами, но и не до остановок, мимо которых гремел трамвай, так что в этих случаях он нередко пропускал свою остановку, и приходилось потом то ли ехать, то ли бежать обратно.
