Текст книги "Статьи о русских писателях"

Автор книги: Анатолий Котов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Среди произведений, написанных Подъячевым о кулаках, особое место занимает рассказ «Карьера Захара Федорыча Дрыкалина». Этот тонкий иронический рассказ, написанный в духе щедринской сатиры, воспроизводит чисто комические эпизоды «дрыкалинской карьеры», в которой нелепости паразитического существования перемешиваются с фактами прямых подлогов и воровства. «Я вот не гнушался псов в рыло лизать, ан господь меня и превознес», – говорит герой этого рассказа, в лакействе и подлости видя отменные качества человеческой натуры.

Фигура стяжателя показана Подъячевым и в рассказе «Разлад». Деревенский кулак торгует женой своего сына, подло угодничает перед помещиком. Его жизнь основана на обмане, лжи, грязи и преступлении. Он убивает сына, не желавшего пресмыкаться перед помещиком, пытавшегося бороться с темными предрассудками отца.

О моральном разложении и растленных нравах кулацкой семьи рассказывает писатель в одной из ранних повестей – «У староверов». Эта повесть, подобно предыдущей – «Среди рабочих», освещает жизнь деревенского пролетариата и вместе с тем обличает животную, полную идиотизма жизнь деревенских кулаков. Самые дикие поступки, свидетельствующие о полном распаде моральных устоев, приводит Подъячев, изображая «лесное» существование кулацкой семьи.

О чувстве собственности, о том, к каким подлым поступкам это чувство может привести, Подъячев мастерски написал в рассказе «Благодетель» (1914). Герой этого рассказа, крестьянин Коза, в молодости способен был на благородный поступок: он усыновил двух сирот. Подъячев вспоминает, что когда–то, много лет назад, он работал вместе с ним и дружно жил в маленькой лесной землянке на выжиге древесного угля. По вечерам они вместе читали Гоголя и оплакивали гибель Тараса. «И столько неподдельной жалости, – говорит автор, – звучало в его голосе и столько молодой восприимчивости к вымыслу поэта, что я любил его в эти минуты». С тех пор прошло много лет. Коза стал зажиточным крестьянином, выросли приемыши–дети. Один из них ушел в город, у него уже своя семья, он работает где–то на фабрике и живет впроголодь. Нужно ему помочь. Но здесь–то и взыграло сердце собственника. Чтобы не дать приемному сыну полагающейся ему части хозяйства, Коза решает продать свой двор и уехать из деревни. Встретив настойчивый протест приемного сына, он избивает его и обещает сдать начальству как бунтовщика. С горечью заканчивает писатель свой рассказ о мнимом «благодетеле»: «Я вышел из дома своего приятеля и пошел опять по той же дороге. Так же сияло солнце и так же сверкала зелень, но мысли были иными… «Неужто, – думал я, – это тот же самый человек, с которым мы когда–то, под шум метели, в дымной землянке, зачитывались Гоголем? Или жизнь его подменила?..»

В этом ярком лирическом рассказе большое место занимает описание природы, к изображению которой Подъячев обращается вообще нередко. В его пейзаже нет простого любования, – здесь как бы подчеркивается по контрасту с красотой и поэзией внешнего мира безотрадность существования обездоленных людей. Природа в творчестве писателя нередко играет роль возбудителя активного отношения к жизни, жизнеутверждающего начала. Так, говоря о природе в рассказе «Благодетель», Подъячев пишет: «Я шел бодро и чувствовал, любуясь окружающей красотой, как у меня на душе поднимается что–то давно позабытое, хорошее, бодрое и честное».

Живя в деревне и пользуясь материалом, который в изобилии ему давала окружающая действительность, Подъячев пишет о новых настроениях среди крестьян, о надеждах крестьянской бедноты на социальные перемены. Крестьянин Грач из рассказа «В трудное время» (этот рассказ был написан за несколько месяцев до начала империалистической войны) утверждает неизбежность и необходимость серьезных перемен. «Что–то будет… – говорит он, – разволновался народ… чему–нибудь, а уж быть! Так не пройдет».

Рассказ «За язык пропадаю», с которым писатель выступил менее чем за год до Великой Октябрьской социалистической революции, также характерен этим предчувствием близких революционных изменений. «Со всех четырех сторон ветер нам встречу», – образно говорит темный и забитый крестьянин о своей жизни. Он уже заявляет о своих правах и, понимая, что ни писарь, ни старшина, ни земский начальник, ни поп, ни кулацкие заправилы из кредитного товарищества не склонны ему помочь, идет к Подъячеву с решительным вопросом: «Когда мы жить–то будем как надо?.. Все мы вот так и живем, все ждем чего–то, помог бы нам кто–нибудь…»

Показывая, как глубоко крестьянин ненавидит тех, кто живет за его счет, держит в темноте и невежестве, лишает самых элементарных человеческих прав, писатель верно характеризует то положение, которое сложилось в деревне в канун революции. Он понимает, сколь законным желанием была социалистическая революция для деревни и насколько готова была к ней деревенская беднота.

В ряде рассказов Подъячев отразил также глубокий процесс растущего недоверия к лживым либерально–буржуазным декларациям и к официальной печати.

В повести «Забытые» (1909), рассказывающей о тоскливой жизни уездного мещанства, Подъячев дает резкую характеристику буржуазной печати. Говоря о том, как читались в трактире газеты, выписываемые трактирщиком, Подъячев пишет: «Газеты зачитывались, переходя из рук в руки, до того, что под конец превращались в какие–то серые скомканные портянки, хотя, собственно говоря, по своему духу они были тоже не лучше портянок».

После выхода повести «Среди рабочих» Подъячев написал несколько десятков рассказов, очерков и повестей, нашедших признание у демократического читателя. В. Г. Короленко, в свое время отметивший успех очерков о работном доме, в 1908 году назвал творчество Подъячева «интересным литературным явлением». Позднее, говоря о творчестве Подъячева, Короленко отметил, что «у него есть свой читатель», и назвал его талант «ярким, сильным, необычайно правдивым».

В большом литературном наследстве Подъячева, однако, не все равноценно, не все написано с одинаковым мастерством. Изображая подробности быта старой деревни и создавая картины бесспорно правдивые, Подъячев в некоторых очерках и рассказах варьирует близкие сюжеты, а иногда переносит похожие события из одного очерка или рассказа в другой. На это обратил внимание еще Короленко, указавший, что ряд своих рассказов Подъячев начинает с одного и того же – например, с перебранки женщин в избе. Любовно следивший за литературной работой Подъячева, Короленко неоднократно указывал и на излишнюю растянутость, «громоздкость формы» его очерков и повестей. «Ваша сила – знание быта и наблюдательность. Слабость – однообразие и громоздкость формы», – писал он Подъячеву 22 декабря 1905 года. В другом письме (от 22 сентября 1915 года) Короленко также указывал на недостатки некоторых рассказов Подъячева: «…надо лучше отделывать изложение. Вы страшно растягиваете. Тема для небольшого наброска в ’/г листа, ну в ³/4 печатного листа, у Вас разогнана больше чем на два. Одно из важных требований от художественного произведения – чувство меры, сжатость изложения. Если слов много больше, чем требуется для отчетливости образов, – то рассказ, даже живой по теме, становится вял и скучен. Внимание невольно притупляется и тускнеет; выжмите из него воду, – и он оживает, становится сразу ярче. Самая выразительная форма – всегда почти и самая краткая. Не следует, конечно, засушивать, изгонять нужные оттенки, – но нужно истреблять длинноты и повторения как в слоге, так и вообще во всем изложении». Некоторые из рассказов изобилуют натуралистическими подробностями. В известном смысле это можно сказать о рассказе «Зло», который в целом был высоко оценен Горьким. «Не помню, кто писал – и написано ли? – говорил Горький, – о том, как мужик любит и ревнует, как он слагает песни от горя и печали своей жизни и вообще каков он внутри самого себя. Насколько я помню, Семен Подъячев первый очень просто и страшно показал в своем рассказе «Зло», как мужик ревнует жену».

Слабые стороны творчества Подъячева, проявившиеся в отдельных рассказах, не могут, разумеется, умалить высокой литературной заслуги писателя. Его рассказы, на первый взгляд похожие на простые рисунки с натуры, отличаются внутренней слаженностью, которая достигалась высоким мастерством тонкого и проникновенного наблюдателя жизни. Подъячев умеет передать настроение, не прибегая к внешним эффектам, пользуясь лишь динамикой речи для развития нередко очень сложного и тонкого психологического сюжета. Ярок и колоритен язык его рассказов и повестей. Едва ли можно заподозрить Подъячева в увлечении областническими или искаженными произношением словами. Их нет в авторской речи. Отступления от грамматических норм он допускает только в языке героев, воспроизводя интонации и обороты крестьянской речи. Но и здесь писатель обнаруживал художественный такт и отличное знание русского языка.

Дореволюционное творчество Подъячева развивалось в русле демократической литературы и испытывало благотворное влияние Горького. Об этом свидетельствует их многолетняя переписка, из которой выясняется исключительно большое значение А. М. Горького в воспитании литературного таланта Подъячева. В письмах к нему Горький неизменно указывает на общественное значение литературной работы писателя–демократа, нередко определяя задачи, стоящие перед революционной литературой. «Мы с Вами люди хорошего дела, – писал он в 1915 году. – Человек живет затем, чтобы сопротивляться всей массе условий, угнетающих его…» «Нам следует беречь себя для своего хорошего дела», —напоминал А. М. Горький в одном из своих писем, поощряя Подъячева в его важной работе.

Радостно встретил Подъячев Великую Октябрьскую социалистическую революцию, покончившую с миром нищеты и насилия. В 1918 году он вступил в партию большевиков. С первых же дней советской власти Подъячев – активный участник строительства новой деревни. Он заведует волостным отделом народного образования, создает общественную библиотеку в родном селе, организует детский дом для беспризорных детей. «С великого Октября, – писал Подъячев, – жизнь моя потекла по другому, бурному и радостному для меня руслу». Он активно выступает в печати с рассказами и очерками о новой, советской деревне.

Основное содержание творчества Подъячева после Октябрьской революции – борьба нового, передового, светлого с отсталым и косным. Он пишет о борьбе деревенских коммунистов и комсомольцев с врагами революции, с кулачеством, всякого рода предрассудками, мешавшими революционному переустройству деревни.

Один из сборников Подъячева, объединивший рассказы первой половины 20–х годов, назывался «Злобная тьма». Сюда вошли рассказы, разоблачающие злобствующих на революцию кулаков, церковных проповедников и всяких темных людей, пытавшихся набить карман за счет ограбления крестьян. В ряде рассказов Подъячев показал мерзкие фигурки угодников старых бар – помещичьих лакеев, прихлебателей прежних хозяев жизни. Об одном из них он написал в рассказе «Письмо». Бывший барский кучер получил от сбежавшего за границу помещика письмо, которое привело в жалкое умиление этого «графского гужееда», как его звали в деревне. Но совсем иначе к «графским милостям», обещанным в этом письме, отнеслись крестьяне. Гордые за свою новую, свободную жизнь, они с презрением выслушали графское послание и по заслугам оценили холуйское умиление лакея. Подобной теме посвящен и рассказ «Сон Калистрата Степаныча». Калистрат Степаныч – бывший графский дворецкий, в свое время облеченный доверием «его сиятельства», держиморда и лакей по убеждению. После революции «его, – как пишет Подъячев, – Калистрата Степаныча, дворецкого, которого все боялись и величали «вы», сшибли, так сказать, с копыльев, сравняв с каким–нибудь последним, презираемым им захудалым мужичонком – дядей Митрием». Этот Калистрат Степаныч злобно шипит на новую жизнь и мечтает о том, как вернется граф, как он перепорет арапником крестьян, в крови потопит все завоевания революции и снова поставит народ на положение раба. Однако даже сам Калистрат Степаныч понимает, что ничего этого не будет и что «этот сон наяву никогда не повторится».

Похож на Калистрата Степаныча и человек из рассказа «Извели, окаянные». Он неистовствует в бессильной ярости от одной мысли о том, что в бывшей барской усадьбе находится теперь детский дом. Его темным мыслям противопоставлена в рассказе радостная жизнь детворы из детдома. Борьба со «злобной тьмой» в ту пору требовала жертв, и Подъячев, очевидец кровавых преступлений кулаков в деревне, их черных дел, направленных против народа, – рассказывает об этом читателю.

В очерке «Два мира» писатель с горечью пишет о пережитках старины в быту деревни, о том, например, как в престольный праздник обезумевшие от пьянства люди избивают человека. Однако содержание рассказа не ограничивается только этой картиной, —в противовес ей автор дает изображение «другого мира», характеризующегося победным шествием новой жизни. Так, рассказывая о спектакле в местном клубе, Подъячев взволнованно пишет: «Молодые люди – девушки, нарядно одетые, «кавалеры», кто в гимнастерках, кто в блузе, кто в длинных сапогах, кто в баретках, а кто просто в валенках, —• все это кружилось, пело, танцевало, смеялось и радовалось той хорошей радостью молодости, вольной и свободной, от которой и глядя на которую мне, старику, хотелось крикнуть идущей ко мне навстречу смерти: «Подожди, дай мне пожить еще! Дай порадоваться на эту молодежь! Посмотреть, как она окончательно сдвинет и сбросит со своего пути все преграды и очистит дорогу, широкую и всю залитую лучезарным светом восходящего прямо из райских дверей солнца…»

Подъячев с гордостью отмечает ростки нового в жизни деревни. Писатель–коммунист, которому дорога судьба крестьянства, полным голосом говорит о возникшем в крестьянской бедноте большом революционном чувстве коллективизма и общей ответственности за великое дело социалистического переустройства. Характерен в этом плане его рассказ «Новые полсапожки», в котором писатель раскрывает психологию советского крестьянина, испытавшего новое для него большое чувство радости от того, что он оказал помощь чужому ребенку. Ощущению нового посвящен рассказ «Понял». Это рассказ о старом крестьянине, в жизни которого в прошлом «все было темно, убого, принижено, забито». Революция разбудила его, он понял, какую страшную, нечеловеческую жизнь он прожил, на что убил свои силы – и какие светлые горизонты раскрываются в новой, советской жизни.

В свое время пришлось Подъячеву за кусок хлеба немало поработать и в монастырях. Живя на положении батрака в «святых» пристанищах, он мог наблюдать всю ложь, мерзость и обман монастырской жизни. С большой обличающей силой еще в дореволюционные годы раскрывает он эксплуататорскую сущность монастырей, ханжество и праздность духовенства. В письме к В. Г. Короленко в 1902 году Подъячев следующим образом отозвался о своем пребывании в монастыре: «Прожив год в этом пристанище, я удрал, ибо невозможно жить там. Такой срамоты, лжи, ненависти, бессердечия, грязи и гадости вряд ли где и найдешь в другом месте».

В этой связи необходимо указать, что многие крестьяне, выведенные в повестях и рассказах Подъячева, иронически относятся к религии или прямо высказывают свое возмущение против слепого повиновения религиозным предрассудкам.

Понимая необходимость борьбы с пережитками прошлого и высоко расценивая значение пропаганды художественным словом, Подъячев пишет сатирические рассказы, разоблачая носителей старины, высмеивая проделки деревенских церковников.

Последний период жизни Подъячева связан с работой над большой автобиографической повестью «Моя жизнь». О значении этой его работы Горький писал еще в 1926 году: «Очень полезно было бы деревенской молодежи, если бы Вы написали Вашу автобиографию». В письме от 14 января 1929 года Горький снова убеждает писателя в необходимости выступить с автобиографической повестью. «Как живете? Пишете ли воспоминания? – спрашивает он. – Это нужно писать. Нужно, чтобы молодое советское крестьянство знало, как жил и работал его, родной ему писатель. Жизнь Ваша глубоко поучительна. Вы сами едва ли в состоянии понять это. Уж очень Вы скромный человек… И вообще мало цените себя! Но необходимо, чтобы другие оценили Вашу долголетнюю работу…»

В отличие от многих произведений автобиографического жанра, «Моя жизнь» охватывает не только детство или дописательский период жизни автора, – Подъячев рассказал в своей повести, по существу, о всей своей жизни, и о том ее периоде, когда он был уже известным писателем. Поэтому «Моя жизнь» –не только эпопея страданий, мытарств и ужасов, сквозь которые прошел автор, но – несмотря на некоторую сжатость изложения в последней части – превосходный рассказ о том, как складывался и рос талант писателя вопреки всем темным силам прошлой жизни. Глубоко волнующими строками Подъячев заканчивает свою художественную автобиографию: «…на закате своей жизни глубоко убежден в том, что страна наша, наш рабоче–крестьянский Союз в конце концов всколыхнет весь трудовой мир и приведет его под свои красные знамена!

Счастлив, что мне пришлось жить в первые незабвенные годы революции, и счастлив тем, что в нашем трудовом улье есть маленькая частица и моего меда…»

Умер С. П. Подъячев в 1934 году и похоронен в родном ему селе Обольянове, которое теперь в память писателя называется Подъячево.

С. П. Подъячев занимает видное место в истории русской литературы первых десятилетий XX века. Лучшие его произведения имеют большое общественное и художественное значение. Его рассказы, повести и очерки могут быть названы живым свидетельством о крестьянской жизни на протяжении нескольких десятилетий.

Творчество Подъячева не потеряло своего значения и по сей день. Советский читатель с интересом читает произведения писателя–реалиста, тонкого и проникновенного знатока жизни русской деревни. «Семен Павлович Подъячев, – писал А. М. Горький, – русский писатель, правдивый и бесстрашный друг людей: он вполне достоин, чтобы его читали вдумчиво и много».

1955

А. М. ГОРЬКИЙ И В. Г. КОРОЛЕНКО

«С именем В. Г. Короленко у меня связано немало добрых воспоминаний», – так начинает A. М. Горький свой очерк «Из воспоминаний о B. Г. Короленко». Литературные связи, длительное личное общение, большая, продолжавшаяся в течение трех десятилетий переписка между Горьким и Короленко – все это оставило значительный след в истории русской литературы конца прошлого и первых десятилетий нынешнего столетия.

Знаменательна уже первая встреча молодого Горького с Короленко. В пору, когда Горький начинал свой литературный путь, Короленко был известным писателем и находился в расцвете творческих сил и таланта. Признанный большой художник, Короленко с искренним участием отнесся к ранним литературным опытам Горького и первым отметил, еще до появления рассказа Горького в печати, его литературное дарование. Как позднее говорил сам Горький: «Он был моим учителем недолго, но он был им, и это моя гордость по сей день».

Несмотря на различие идейного пути и неповторимый характер творчества каждого из писателей, Горький и Короленко были близки друг другу в понимании задач литературы и занимали общую позицию в борьбе с антидемократическими течениями буржуазного искусства. Важнейшие литературные и социальные вопросы затрагивает переписка писателей, а такой, например, документ, как письмо Короленко по поводу исключения Горького из числа почетных академиков, напечатанное в 1902 году в ленинской газете «Искра», является не только фактом писательской биографии, но и значительным документом эпохи.

Знакомство Горького и Короленко состоялось в 1889 году. «Приехав в Нижний Новгород, – рассказывает Горький, – не помню откуда, я узнал, что в городе этом живет писатель Короленко, недавно отбывший политическую ссылку в Сибири. Я уже читал рассказы, подписанные этим именем, и помню – они вызвали у меня впечатление новое, не согласное с тем, что я воспринял от литературы «народников»…

Двадцатилетний юноша принес известному писателю, о редакторском таланте которого впоследствии он упоминал неоднократно, свои первые литературные опыты – стихи и поэму «Песнь старого дуба». «Короленко, – вспоминал Горький, – первый сказал мне веские человечьи слова о значении формы, о красоте фразы, я был удивлен простой, понятной правдой этих слов и, слушая его, жутко почувствовал, что – писательство не легкое дело».

В литературной пробе начинающего писателя Короленко увидел не только недостатки. Читая стихи, он почувствовал ярко переданное настроение, что наводило на мысль о литературном даровании их автора. В глазах Короленко Горький бесспорно отличался от многих начинающих писат&лей, с которыми ему приходилось иметь дело. Все это нашло отражение в коротеньком отзыве Короленко, которым он сопроводил рукопись Горького. «По «Песне» трудно судить о Ваших способностях, – писал Короленко, – но, кажется, у Вас они есть. Напишите о чем–либо пережитом Вами и покажите мне. Я не ценитель стихов, Ваши показались мне непонятными, хотя отдельные строки есть сильные и яркие».

Как известно, весной 1891 года Горький ушел из Нижнего Новгорода, и его общение с Короленко на длительное время прервалось. Странствуя по югу России, Горький прошел донские степи, работал грузчиком в порту Ростова–на–Дону и в Одессе, жил с рыбаками на Днепропетровском лимане, работал на постройке шоссе Сухум – Новороссийск. «Я ушел из Нижнего, – вспоминал Горький, – и воротился туда года через три, обойдя Центральную Русь, Украину, побывав и пожив в Бессарабии, в Крыму, на Кавказе». В Нижний Новгород Горький вернулся уже автором напечатанного рассказа «Макар Чудра», которому суждено было начать писательскую биографию Максима Горького. Однако в ту пору Горькому понадобилось потратить немало сил, преодолеть много препятствий, пройти через ряд жестоких огорчений, чтобы «пробиться» в большую журнальную литературу.

По возвращении Горького в Нижний Новгород возобновились и его встречи с Короленко. Уже в мае 1893 года Короленко в письме к редактору журнала «Русское богатство».

Н. К. Михайловскому пишет: «Посылаю Вам при сем же еще два стихотворения некоего Пешкова… На сей раз и стихи и человек много интереснее: это самородок с несомненным литературным талантом, еще не совсем отыскавшим свою дорогу. Из присылаемых стихотворений– первое слабее по форме, но картина осмыслена и есть несомненная поэтическая струйка…» В 1893 году Горький напечатал несколько рассказов в газетах «Волжский вестник» и «Волгарь».

В течение двух–трех лет Короленко просмотрел такие рассказы и сказки Горького, как «Емельян Пиляй», «О рыбаке и фее», «Старуха Изергиль», «О чиже, который лгал, и о дятле – любителе истины», «Граф Нелепо и все тут», «На соли», «У моря», «Озорник», «Дед Архип и Ленька», «Челкаш», «Ошибка». Глубоко почувствовав яркий и самобытный талант Горького, Короленко тщательно следил за его выступлениями в поволжской печати, за каждым новым его произведением. «Я так рад, – писал Горький Короленко в апреле 1895 года, – что вы за мной посматриваете и не отказываетесь так хорошо и просто указать мне на мои ошибки». Для Короленко теперь уже не стоял вопрос– талантлив ли Горький? Короленко понимал, что автор «Старухи Изергиль» не нуждается в элементарной литературной помощи и наставническом руководстве. Имея в виду свои отношения с Горьким в этот период, Короленко в письме к Т. Н. Галапуре 2 декабря 1916 года писал: «Многие считают, что благодаря моему покровительству Горький стал писателем. Это басня. Он стал писателем благодаря большому таланту. Я только прочитывал (да и то не все) его первые рассказы и стихотворения и говорил свое мнение». Короленко действительно не прибегал к литературной правке рассказов Горького – в этом не было нужды. Но в пору работы Горького над созданием первых произведений мнение Короленко имело для него немаловажное значение. К литературным оценкам Короленко Горький был внимателен не только потому, что чувствовал в них доброжелательное отношение к себе, но прежде всего потому, что они не расходились с его взглядами и утверждали именно те стороны его творчества, которым сам Горький придавал первостепенное значение.

Не соглашаясь с мнением редакции «Русского богатства» о рассказе «Ошибка», который был отвергнут народническим журналом, Горький в апреле 1895 года писал Короленко: «Я не верю в справедливость этого приговора, памятуя Ваш отзыв об «Ошибке» и будучи сам убежден в ее порядочности». Много лет спустя в статье к Собранию сочинений С. П. Подъячева Горький также упомянул, что оценкам В. Г. Короленко он верил. Напряженный интерес Горького к Короленко был вызван творчеством автора «Река играет», дававшим новое освещение народной жизни, которую стремилась монополизировать народническая беллетристика. Горькому была близка литературная позиция Короленко, изображавшего в своих рассказах живые, народные типы, лишенные народнической слащавости, предвзятости и догматизма. В то же время эти люди обладали героическим характером, отражавшим демократический протест масс против социального угнетения. «Теперь уже «героизм» в литературе, – писал Короленко в своем дневнике в 1888 году, – если и явится, то непременно «не из головы», если он и вырастет, то корни его будут не в одних учебниках политической экономии и не в трактатах об общине, а в той глубокой психической почве, где формируются вообще человеческие темпераменты, характеры и где логические взгляды, убеждения, чувства, личные склонности сливаются в одно психически неделимое целое, определяющее поступки и деятельность живого человека… И тогда из синтеза реализма с романтизмом возникнет новое направление художественной литературы». Горькому было близко и понимание Короленко литературы как эстетического орудия общественной борьбы. «Как ноги уносят человека, – писал Короленко в дневнике, – положим, от холода и тьмы к жилью и свету, так слово, искусство, литература – помогают человечеству в его движении от прошлого к будущему».

В свете этих взглядов Короленко понятен интерес, с каким он встретил такие рассказы Горького, как «Старуха Изергиль» и особенно «Челкаш». «Пишете вы очень своеобразно, – говорил Короленко Горькому. – Не слажено все у вас, шероховато, но – любопытно». Эта характеристика довольно полно передает отношение Короленко к ранним работам Горького. Короленко настойчиво боролся за сохранение своеобразной художественной струи и новаторского содержания творчества молодого писателя. Только искренней заинтересованностью, тонким пониманием того, что порой за отдельными недостатками формы таится громадная художественная сила, и желанием помочь можно объяснить ту горячую поддержку, которую оказывал Горькому Короленко, отстаивая его рассказы от огульных и лишенных убедительной аргументации нападок со стороны редакций газет и журналов либерально–народнического толка. Об этом свидетельствует не только переписка двух писателей, но и многочисленные обращения Короленко в редакции «Русских ведомостей» и «Русского богатства» с рекомендациями рассказов Горького к печати. Так, уже в письме к Михайловскому 30 мая 1893 года Короленко рекомендовал «Русскому богатству» принять два стихотворения Горького. «Это самородок с несомненным литературным талантом, еще не совсем отыскавшим свою дорогу». 14 ноября того же года Короленко в письме к редакционному работнику «Русских ведомостей» Саблину напоминает о рассказах Горького «Граф Нелепо и все тут» и «На соли». «Вот уже несколько месяцев прошло, – писал Короленко, – а рассказы не появляются, хотя, по–видимому, у вас не особенное богатство беллетристики. Автор – наш нижегородец, – и я буду тебе весьма благодарен за скорую справку и ответ: когда именно появятся эти рассказы». После сообщения Саблина о том, что рассказы не могут быть напечатаны, Короленко в короткой записке дружески писал Горькому: «Голубчик Алексей Максимович. Неприятное известие из «Русских ведомостей». Забегите на досуге, – потолкуем». Очевидно, Короленко не удовлетворил ответ редакции «Русских ведомостей». Не был согласен Короленко и с оценкой Михайловским рассказа Горького «Ошибка». «Рассказ написан сильно, – писал Короленко Горькому 15 апреля 1895 года, – и выдержан лучше многих других Ваших рассказов». Высказывая предположения о мотивах, по которым Михайловский отверг рассказ, Короленко прямо сказал Горькому: «Я все–таки бы рассказ напечатал». Короленко настойчиво продвигал в печать и «Старуху Изергиль». 4 октября 1894 года он писал тому же Саблину: «Редакция предубеждена против Пешкова. Это напрасно». 23 ноября 1894 года Короленко снова напоминает о «Старухе Изергиль»: «Я был бы глубоко благодарен за сообщение мне окончательного мнения о нем и решения его судьбы… Бедняга автор находится в обстоятельствах весьма печальных, к тому же рассказчик, по–моему, весьма изрядный, и мне кажется, что хорошо бы поддержать начинающего и несомненно способного молодого писателя». Известно, как восторженно отозвался Короленко о рассказе «Челкаш».

Однако рассказы Горького продолжали оставаться неприемлемыми для столичных журналов и газет. Редакции либеральных изданий относились к творчеству Горького как к «бессодержательному» и «бесцельному». «Русское богатство» вернуло Горькому рассказ «Ошибка», не объяснив даже причин отказа. Только после настойчивой просьбы Короленко Михайловский прислал отзыв на «Ошибку». В письме к Короленко он сообщил, что «рассказ кажется ему бесцельным, а психология двух сумасшедших произвольной». «Автор несомненно талантлив, – писал Михайловский, – сила есть, но в пустом пространстве размахивать руками, хотя бы и сильными, – нет смысла». Холодным, по существу недоброжелательным письмом откликнулся И. К. Михайловский и на рассказ Горького «Челкаш». «Вы прислали своего «Челкаша» для печати и мнения моего об нем, может быть, вовсе не желаете знать, – писал Михайловский Горькому. – Но я не могу ответить простым «да» или «нет», ввиду некоторых особенностей рассказа…» Михайловскому рассказ Горького показался «растянутым», содержащим «немало повторений». В особый упрек Горькому он ставит «отвлеченность» рассказа. «Гаврилу я себе представить не могу… – писал Михайловский, – не пахнут жизнью, «бытом» и все разговоры Гаврилы». Судя по письму Михайловского, рассказ принимался «Русским богатством» при условии «серьезных поправок» в духе народнических требований, и то обстоятельство, что он все же появился в печати без каких–либо редакционных исправлений, большая заслуга Короленко.