Текст книги "Как пережить экономический кризис. Уроки Великой депрессии."

Автор книги: Анатолий Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Против регулирования фондовой биржи

На втором этапе «Нового курса», начавшемся в 1935 году, в рузвельтовском окружении усилилось влияние сторонников дефицитного финансировании, а расходы федерального правительства в 1935–1940 годах выросли более чем вдвое. Рузвельт, однако, все еще опасался несбалансированного бюджета и сократил расходы на 1937 год, когда казалось, что экономика набрала уже достаточные обороты.

Но предложение Рузвельта ввести государственное регулирование фондовой биржи вызвало ропот. Джордж Хэмфри, Сьюэл Эвери и Том Гирдлер возглавили борьбу с Комиссией по ценностям и обмену. Конгрессмены-республиканцы заявили, что происходит «всеобщая советизация». Президент биржи Ричард Уитни заявил, что его нью-йоркская фондовая биржа является «превосходным инструментом общества». Противники Рузвельта проиграли борьбу, когда Рузвельт назначил Джозефа Кеннеди (известного своими успешными спекуляциями) главой вышеуказанной комиссии. Рузвельт следовал совету Моли: Кеннеди как профессионал знает все слабые места, и только знаток может быть эффективен в таком деликатном деле.

Немалое число вчерашних коллег Кеннеди назвали его «предателем своего класса». Появление его в зале биржи было возможно только тогда, когда Кеннеди окружили со всех сторон телохранители. Рузвельта еще не называли «предателем», но движение рке шло в эту сторону. Рузвельт действовал жестко: он уволил Дина Ачесона за отказ исполнить приказ о девальвации. Ачесон направился в «Лигу свободы».

Отступающий класс оспаривал более тысячи мероприятий «Нового курса». Только 28 процентов федеральных судей поддерживали «Новый курс» – об этом предупредил президента министр юстиции Хомер Каммингс. Средний возраст федеральных судей был равен 78 годам, и все они были известными консерваторами. Надвигалась жестокая битва, наиболее серьезная со времен президента Линкольна.

Под главенством Маккормака из Массачусетса в палате представителей был создан Комитет по расследованию антиамериканской деятельности, но тогда его больше интересовали американские правые. Соединенные Штаты дипломатически признали Советский Союз. В палате представителей конгрессмен Лендин из Миннесоты внес билль о правах безработных. В Висконсине была создана Прогрессивная партия. А в Калифорнии знаменитый писатель – «разгребатель грязи» Эптон Синклер победил на выборах. Синклер получил больше голосов, чем все его восемь соперников из демократической партии.

Реакция на отказ от золотого стандарта

Отход президента Рузвельта от золотого стандарта, осуществленный 19 апреля 1933 года, вызвал негативную реакцию всех правых сил. В течение нескольких столетий европейцы и амершсанцы были привязаны к золоту, воспринимая это как пик западной культуры. Во время долгой викторианской эпохи золото идентифицировалось с рангом великой державы, а серебро со статусом второстепенной державы. Некоторые республиканцы называли девальвацию «программой резинового доллара». Противник Рузвельта среди демократов Альфред Смит сказал, что он «за золотой доллар против надувного доллара». Даже координатор бюджета самого Рузвельта посчитал, что программа исполнительной власти означает «конец западной цивилизации».

В 30-е годы произошла чрезвычайная концентрация президентской власти, резко расширился ее объем. Общенациональные программы «Нового курса» делали Белый дом центром принятия ощутимь1х повсюду мер, президент становился распорядителем многих судеб.

Журналистка из «Нью-Йорк тайме» сравнила Рузвельта с политическими лидерами Европы. Сравнение выглядело не в пользу европейцев. Тридцатые годы были временем бурь. «На лицах Муссолини, Гитлера, Стэнли Болдуина и даже сменяющих друг друга политиков Франции напряжение и беспокойство оставили неистребимые черты. Будучи наедине с собой, не работая на публику, они выглядели усталыми и потрясенными людьми, заплатившими за власть тяжелую дань…

Ни на ком из предшественников по должности власть не оставила так мало следов, как на Рузвельте. Он стал немного грузнее, прибавилось седины; в остальном он выглядит тверже и лучше, чем вдень инаугурации. У него такое загорелое лицо, что глаза кажутся светлее – холодно-синий цвет; после четырех изматывающих лет они смотрят так же проницательно, заинтересованно, дружественно и непроницаемо, как всегда».

Рузвельту явно нравилась его должность, ион не сгибался под грузом долгих часов, когда диктовал, размышлял, читал, беседовал, принимал решения. Ему доставляли очевидную радость купание в бассейне Белого дома, встречи с министрами и посетителями, нескончаемые обсуждения, бесконечное проставление своего автографа на несчитаном числе документов и, уж конечно, проникновенные беседы с посетителями, лидерами конгресса, иностранными гостями.

Большую часть дня Рузвельт проводил в своем Овальном кабинете. Именно сюда в час подавали ланч. Президент обычно приглашал лишь одного сотрапезника Отчасти из опыта и наблюдений, отчасти инстинктивно, Рузвельт пользовался преимуществами своего поста. Честь обедать тет-а-тет с президентом «разоружала» приглашённого. В то же время машина слухов и сплетен работала безостановочно, и президент постоянно давал ей пищу. Франклин Рузвельт являлся прирожденным мастером производить впечатление, он никогда не был одинаков и прилагал усилия безотносительно к тому, находился ли рядом с ним посол крупной страны или почти случайный посетитель. Это искусство всегда было его мощным оружием, и он довел его до возможного совершенства.

Некоторые советники Рузвельта отмечали в качестве главной слабости президента его неумение решительно и жестко поступать с подчиненными, увольнять несогласных с его линией немедленно и хладнокровно. Элеонора Рузвельт объясняет это «его большой симпатией к людям, пониманием их проблем, ему не хотелось выступать в неприятной жесткой роли по отношению к тем, кого он любил… Он попросту не мог заставить себя делать эти неприятные вещи до тех пор, пока им не овладевал гнев». Все это создавало разности-лье, нередко порождало смятение, способствовало затемнению ясности (для подчиненных), какой линии следовать. Это ослабляло администрацию – говорили лучшие ее представители. Так, министр внутренних дел Гарольд Икес указывал на несовместимость позиции военного министра Вудринга с основной линией кабинета. «Если бы я был на вашем месте, я бы послал за Гарри Вудрингом и сказал ему: «Гарри, у тебя выбор, либо быть послом в Дублине, Ирландия, либо отправиться в город Топека, Канзас». Президент посмотрел на меня несколько смущенно. Читая его мысли, я спросил: «Вы не можете делать подобные, вещи, мистер Президент?» – «Нет, Гарри, не могу», – последовал ответ.

Он был человеком со многими лицами. На долгих заседаниях, с суровым лицом, в качестве председателя показывал окрркающим, как нужно быстро обсуждать дела. На яхте в час коктейля не было более оживленного лица. На партийных съездах его лицо выражало страсть, а позднее, обсуждая военные операции, каждый мог прочитать на его лице самоутверждение. Перед студентами на церемониях он был невыразимо торжественным. У себя в Гайд-Парке он был просто смешливым соседом. На пресс-конференциях его ум обгонял самых смекалистых журналистов, и лицо менялось в выражениях симпатии, решимости, игривости, желания нравиться, достоинства

Одним из главных энтузиастов исправить «много-ликость» президентского подхода выступил генерал Маршалл, с чьей точки зрения разделение власти, перекрещивающиеся функции создавали сумятицу в умах, порождали ненужную конкуренцию, создавали зыбкое чувство неясности утех, кто решал грандиозные задачи. Здесь мы должны прямо сказать, что эти помощники не понимали Рузвельта Франклин Рузвельт сознательно стремился к этому состоянию частичной неясности, переплетению функций и конкурентному внутреннему давлению. Во-первых, в этом случае он был уверен, что не произойдет сплочения его министров против него самого. Во-вторых (и это главное), в обстановке битвы нескольких концепций он получал бесценную свободу действия, мог выбирать, пробовать, менять курс. Это давало гибкость маневра, большее право на ошибку, дополнительные экспериментальные возможности – и, не следует забывать, всегда право последнего голоса.

Среди подчиненных наиболее важными для Рузвельта были те, которые были непосредственно подле него – его «кухонный кабинет», а вовсе не полномочные министры. Ведь он решал самые разнообразные задачи – политические, партийные, предвыборные, социальные, пропагандистские, персональные. Как же мог он институционализировать свой «диван»? Рузвельт сознательно ускользал от такой менеджерист-ской жесткости. Это позволяло ему использовать специалиста в конкретный нужный момент, он гениально быстро очерчивал в своем сознании необходимую процедуру, он уже знал, кому следует позвонить, на чьи знания следует опереться, кому поручить наиболее важную задачу.

Это накладывало особый отпечаток на отношения с подчиненными. Он звал их по именам. Даже Уинсто-на Черчилля. Такая релаксация (также неодобряемая прямолинейными людьми вроде генерала Маршалла) позволяла смягчить жесткую оппозицию: за обеденным столом труднее было вставать в непримиримую позу, (Вот почему генерал Маршалл впервые посетил Гайд-Парк только на похоронах Рузвельта.) Но сам президент любил именно это совмещение личного и государственного. Оно его освобождало – этого-то и не понимали даже некоторые близкие помощники президента.

На кого же мог опереться Рузвельт в борьбе, с одной стороны, с непреклонными жрецами капитализма, а с другой стороны, с популярными демагогами? В крупнейшем профсоюзном объединении – Американской федерации труда состояло менее шести процентов всей рабочей силы страны. Некогда могущественный Объединенный профсоюз угольщиков сократил число своих членов до ста тысяч. Штрейкбрехерские организации, оплачиваемые крупными промышленниками, содержали целые армии хорошо оплачиваемых бойцов антипрофсоюзного движения. Историк Уильям Манчестер говорит о том, что «тысячи людей работали буквально под дулами винтовок». Питсбургская угольная компания, например, содержала пулеметные расчеты, направленные на работающих в шахтах; комитет конгресса спросил – зачем? Президент компании Ричард Меллон ответил: «Мы не можем без этого добывать уголь».

Столкновение с верхним классом

Процветание периода Кулиджа – Гувера плотно связало республиканскую партию с крупным капиталом. В «Новом курсе» этот капитал видел, как уже говорилось, «советизацию Америки». Когда ФДР выдвинул программу расширения системы прогрессивного налога и введение налога на наследство, медиамагнат Херст назвал эту программу «чистокровным коммунизмом», а Рузвельта стал называть Сталин Делано Рузвельт.

В эти «вторые сто дней» сторонники «Нового курса» добились немалых успехов. Они создали «Совет национальных ресурсов», провели закон о защите национальной почвы, Закон об электрификации сельскохозяйственных районов, приняли Закон Вагнера (заменявший знаменитую статью 7(a) закона о трудовых отношениях, создавший Национальный совет по рабочим отношениям). Приметным было создание Национальной администрации молодежи, которая отвечала за обеспечение работой молодежи из отдаленных районов, подставочной работой студентов. «Ребята, это наш час, – сказал с улыбкой Гарри Гопкинс: – Мы добились почти всего, чего хотели, – программы общественных работ, законодательство по социальным гарантиям, почасовая оплата» [15]15
  Burns J. The Soldier of Freedom. N.Y.: Harcourt Brace Iovanovich, 1970. P. 362.


[Закрыть]. Линдон Джонсон руководил этой программой в штате Техас, а Ричард Никсон получал за полевую работу 35 центов в час.

Противники приписывали Гопкинсу слова: «Мы будем все больше облагать налогами, все больше расходовать деньги и все больше избирать наших людей». Но те, кто был спасен от нищеты, вряд ли думали в таком ракурсе. Хотя их естественную благодарность тоже нельзя отрицать.

Рузвельт все яснее видел в большом бизнесе эгоистический остров благополучия, равнодушный к бедам общества, к его величайшему кризису. Как пишет У. Манчестер, «президент хотел помочь угнетенным С точки зрения же бизнесменов, постоянное обращение к «забытому простому человеку» лишь стимулировало общественные потрясения». Так закрепилось противостояние. И благополучные неизменно видели в Рузвельте сокрушителя основ. В процветающей части Америки возник целый фольклорный пласт о правящем президенте. «Психиатр, отправившийся на небеса, немедленно следует к Богу, потому что у того мания величия. Он думает, что он – ФДР». Рузвельт отнюдь не радовался такому остроумию.

Именно в конце «вторых ста дней» была сформирована жесткая антирузвельтовская коалиция. Точка невозврата в отношениях с Уолл-стритом была пройдена Рузвельтом в октябре 1934 года, когда четыре тысячи членов Американской ассоциации банкиров заполнили большой зал Конститьюшн-холла, чтобы выслушать президента. Президент Первого национального банка Нью-Йорка Джексон Рейнольде произнес вступительную речь, которую можно назвать только раболепной. Он сказал, что банковское сообщество «понимает президента» и выражает благодарность за все, что «Новый курс» сделал для американских банков – спас уже разбившуюся банковскую систему, В ответ Рузвельт призвал к союзу всех экономических сил нации, включая сюда бизнес, банковскую систему, рабочий класс, капитал и правительство. «Сколь превосходной будет тогда американская команда!»

Бизнесмены вежливо поаплодировали, хотя банковские тузы были явственно недовольны вступительной речью Рейнольдса. Рузвельт же хотел изъять из речи Рейнольдса то место, где тот вспоминал своего студента в Колумбийском университете Франклина Рузвельта. С этого времени удары противостоящего ультракапиталистического блока стали для администрации, борющейся с кризисом, все болезненнее. Именно в это время президент Рузвельт мастерски выступил по радио с «беседой у камина»: «Я не выступаю за возрождение того определения свободы, которое не мешало незначительному меньшинству содержать под своей пятой огромное большинство свободных людей». В то же время Рузвельт восславил «движущую силу индивидуальной инициативы и стимулов честного личного дохода» [16]16
  New York Times. 1934, October 25.


[Закрыть].

Возникает союз между «Лигой свободы», «серебряными рубашками», прессой Херста, сторонниками Хью Лонга, преподобным Джеральдом Смитом, отцом Кофлином. Деньги шли в основном от «Лиги свободы». Их победой был Акт о нейтралитете 1935 года. Пожалуй, впервые республиканцы начали открыто издеваться над политиком, который без костылей не может стоять на земле. Чтобы не быть загнанным в тупик, Рузвельт сам начал критику NIRA. Генерал Джонсон вынужден был подать в отставку. Синий орел поник. На место Джонсона был назначен Аверелл Гарриман.

Теперь, борясь с кризисом, президент Рузвельт был вынужден делать ударение на более эффективном использовании национальных ресурсов, на расчистке трущоб и на строительстве домов для бедных. Главными получателями государственной помощи становились рабочие и мелкие фермеры.

В критический период конца марта – начала апреля Рузвельт стал осознавать, что его революционные предложения пали на неподготовленную почву. Фермеры никак не были связаны с городскими рабочими, профсоюзы с трудом нащупывали своих союзников в обществе. Американская федерация труда отчаянно сражалась с Конгрессом производственных профсоюзов, разделяя трудящихся надвое. Фермерские организации с трудом воспринимали значимость объявления неконституционными таких рузвельтовских «детищ», как AAA. Главное: Америка среднего класса устрашилась мер, способных столь резко пошатнуть статус-кво. Это и привело Рузвельта, действовавшего с позиций фантастической электоральной победы, к весьма прискорбному для себя результату, когда страна фактически отказала ему в поддержке при проведении радикального социального законодательства

Лидером консервативных сил в борьбе за свой вариант выхода из кризиса стал «Американский легион». Обсуждение Акта о холдинговой компании демонстрирует, как далеко были готовы идти воротилы бизнеса в борьбе с президентом. Последний настаивал на пятилетнем испытательном сроке: если на протяжении пяти лет холдинговая компания не доказывает свою полезность обществу, то она распускается. Оппозиция смотрела на дело иначе. Уэнделл Уилки выступил с планом отказа от государственного вмешательства Противники Рузвельта организовали отправку в Белый дом миллионов телеграмм, требующих отмены «смертельного приговора» холдингам. Палата представителей отвергла этот билль и отменила свое решение только после того, как было доказано жульничество отправителей массового потока писем.

Самым острым вопросом борьбы с кризисом в 1935 году стал вопрос о социальных гарантиях трудящимся – эту битву сторонники «Нового курса» выиграли с великим трудом Республиканцы утверждали, что с прохождением инициированного правительством билля (согласно которому запрещался детский труд) «дети перестанут помогать своим родителям». Рузвельт всю свою жизнь чрезвычайно гордился этим своим законом.

Ярость богатой Америки

Дефицит федерального бюджета достиг семи миллиардов долларов в год. Главное: семь миллионов американцев все еще не могли найти работу. Верховный суд США квалифицировал несколько ключевых программ как неконституционных. Противники ощутили силу Рузвельта и начали заранее группироваться для решительного политического боя.

Ярость богатой Америки была очевидна Напомним, что республиканцы правили на протяжении большей части предшествующих восьмидесяти лет и приход Рузвельта в Белый дом был для них во многом аберрацией. Растущая уверенность республиканцев быстро перешла в самоуверенность. И здесь богатые, хорошо образованные, солидарные и уверенные в себе республиканцы допустили несколько существенных ошибок

Президента ненавидели сильнее, чем кого-либо из «защитников униженных и угнетенных» со времен Уильяма Дженнингса Брайана. На Уолл-Стрит начинали собирать специальный фонд, который хотели предложить Рузвельту, если он откажется от должности президента Здесь внимательно смотрели за родственниками Рузвельта, за его привычками и, конечно же, в первую очередь за его ошибками. Не счесть анекдотов или просто грязных историй о филателисте-инвалиде, крадущем марки, и т. п.

Альфред Смит – постоянный конкурент Рузвельта в демократической партии, занятый в данный момент борьбой против рузвельтовского закона о запрете детского труда, прибыл в Вашингтон в безупречной шелковой шляпе и произнес истерическую речь о том, что «Новый курс пахнет коммунистической Россией». Ветеран американской политической сцены Альф Смит объяснил сидящим перед ним владельцам Америки, что Рузвельт и его «мозговой трест» застали социалистов купающимися в пруду и похитили их одежды. «Новый курс» рвется к классовой борьбе, он включает в свою программу все новые и новые идеи социалистов. Седовласый, по-новому импозантный Смит завершил свою диатрибу словами: «Следует сделать выбор. Может существовать лишь одна столица, Вашингтон или Москва». Речь была признана фантастически успешной (она таковой и была трудовая Америка увидела своих противников воочию). Богачи, такие, как Пьер Дюпон, назвали эту речь «превосходной». Но, как оказалось, эта речь была превосходна, прежде всего, для президента Рузвельта Не затратив ни цента, он без малейших усилии указал американскому народу, кто его главный противник.

Богатая Америка легко нашла и более проницательные и умудренные таланты. В главных нью-йоркских изданиях негативную в отношении «Нового курса» позицию занимали Уолтер Липпман, Дороти Томпсон, Марк Салливэн. Активен был крупный историк Чарльз Бирд, утверждавший, что «обаяние рузвельтовского руководства определенно погасло».

Многие советники подталкивали Рузвельта вступить в борьбу, которую он так любил, но неимитируемое «чувство времени» говорило ему, что главные эмоции следует приберечь до осени. Страна не может жить почти год в обстановке словесной гражданской войны. ФДР лишь попросил сенатора Робинсона (коллегу Смита по выборам 1928 года) отреагировать на смену Альфом Смитом «коричневой мягкой шляпы на жесткий, обтянутый шелком котелок». А Икес не удержался и процитировал собственный ответ Смита на обвинения в социалистических пристрастиях в кампании 1928 года.

Лучше других защищал Рузвельта от обвинений в социалистических пристрастиях лидер американских социалистов Норман Дэвис, человек с патрицианской внешностью и характерным вибрирующим голосом. Вместо лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Рузвельт придерживается своего боевого клича: «Рабочие и мелкие держатели акций, очистите Уолл-стрит». А этому лозунгу в Америке рке более сотни лет, его провозглашал еще президент Эндрю Джексон. Сам Рузвельт считал обвинения в «левом уклоне» смехотворными. Он в принципе не выносил доктрин. Он верил в здравый смысл и ненавидел догмы. Он был «практичным» человеком.