Текст книги "Храм Диониса"

Автор книги: Анатолий Горло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Короткая у тебя память, Дионис. А ведь всего каких-то пятьдесят лет назад ты меня хотел в жены взять!

– Безлошадный я был, потому и хотел.

Старуха обиженно фыркнула и пошла прочь.

Мош Дионис вернулся на площадку для сушки сена, опять ступая, как по невидимому канату. Но, вероятно, длинноногая старуха всколыхнула в нем воспоминания полувековой давности. Его движения стали замедленными, он то и дело застывал с задумчивой улыбкой на лице. Сделав очередной шаг, он исчез, как сквозь землю провалился. И действительно, в сене, где он только что стоял, зияла небольшая дыра, из которой доносился его тихий стон. Поэтому старик не мог видеть, как его брюки снова зашевелились и стали сползать с забора…

Зажав вилы между колен, Дионис сидел в траншее для фундамента. Сверху она была перекрыта досками, на которых лежало сено. В дыре показалось испуганное лицо Лизаветы:

– Ты чего туда забрался, Дионис?

– От жары спрятался, – соврал старик.

Ухватившись за вилы, Лизавета помогла ему выбраться из траншеи. Дионис осторожно дотронулся до затылка, поморщился.

– Опять за шею держишься? Господи, сколько ты ее будешь ломать?

– Сколько надо, столько и буду… Ты вот что, передай мастерам, что завтра вечером начинаем нулевой цикл.

– Чего?

– Темнота! Фундамент нового дома начнем, вот что.

Лизавета выпрямилась. Вместе они долго смотрели на свой старенький домишко, в котором прожили всю жизнь и в окнах которого сейчас догорали лучи заката…

Стояла лунная ночь. Площадка с сеном во дворе Калалбов, словно черной рамкой, была обведена траншеями. По углам робко светились лампочки, замаскированные таким образом, чтобы свет не был виден с улицы. В дальнем углу между камней и корыт с раствором расположилось пятеро мужчин. Кроме моша Диониса, мы уже видели еще одного – Филиппа. Все сидели вокруг скатерти, на которой были разложены огурцы, помидоры, лук, брынза, стояла плетеная бутыль с вином.

Фары проезжающей машины на мгновение осветили площадку. Все участники тайной вечери бросились в траншею, один Дионис не шевельнулся, продолжая сосредоточенно жевать. Вскоре и остальные заняли свои места.

– А ты, Дионис, чего не прятался? – спросил худой старик. – Нас заставляешь, а сам…

– Зачем ему прятаться, если он здесь хозяин? – сказал Филипп, подливая себе вина. – Разве не может человек выйти к себе во двор, чтобы покушать на свежем воздухе?

– В три часа ночи? – подал голос мужчина с одутловатым лицом.

– Шея у меня, – сказал Дионис и потер ее рукой, – не сгинается. Потому и прятаться не могу… Ну как, братцы, не напортачим впотьмах-то? Фундамент все-таки.

– Нам, шахтерам, не привыкать, – сказал мужчина с морщинистым лицом.

– Я тоже под землей работал, метро строил, – сказал худой старик.

– Я на подлодке служил, – сказал одутловатый.

– И я на кинопередвижке вкалывал, – вставит Филипп.

– При чем здесь кинопередвижка? – спросил метростроевец.

– Тоже работа впотьмах, – объяснил Филипп.

К площадке снова метнулся сноп света автомобильных фар.

– Погружение! – скомандовал подводник.

– Отставить, – сказал Дионис. – Давайте лучше список уточним. – Он вынул из кармана лист бумаги, развернул его и передал бывшему шахтеру. – Читай, у тебя глаз острый.

– Одобеску. Это который – Василе?

– Отец его, Думитру.

– Не староват для такого дела?

– Да ему всего восьмой десяток пошел.

– Серьезно? А выглядит куда старше.

– Чиботару.

– Надежный.

– Павлкж.

– Сойдет.

– Кэпрарь.

– Может донести.

– Он мне двести пять рублей должен, – сказал Дионис.

– Тогда на крючке… Так, Вылвой, Бойко, Степанов. Тут все в ажуре… Когда клаку собираешь, Дионис?

– На пятницу.

– В ночь с пятницы на субботу? – шахтер отложил список. – Ну что, люди, по-моему, подходящие. Почти все на пенсии, значит, соскучились по работе.

– Еще как, – поддакнул Филипп, подливая себе вина.

– Ты, Филипп, этим делом не злоупотребляй, – посоветовал кто-то.

– А то спишем на берег, – добавил подводник.

– А меня сухое не берет, – заверил Филипп и, по обыкновению, качнулся вперед, опрокинув бутыль.

Была лунной и ночь с пятницы на субботу. Сном праведника спали Старые Чукурены. Лишь у Калалбов царило бесшумное оживление. Одна за другой во двор проскальзывали тени. Дионис стоял в воротах, пристально вглядываясь в лица, и крестиком отмечал в списке прибывающих. Подвешенная на столбах гирлянда мощных ламп освещала площадку для сушки сена. С десяток стариков и старух сгребали сено, другие укладывали его в стог. На свет появился готовый фундамент для дома. Стоя на нем, как на постаменте, мош Дионис сказал краткую речь. Выстроившись в относительно ровную шеренгу, ему внимали старики и старухи, разбитые на четыре бригады. Во главе каждой стояли бригадиры: шахтер, метростроевец, подводник, Филипп.

– Главное, братцы, – сказал в заключение мош Дионис, – до третьих петухов успеть стены поставить.

Он подозвал Филиппа. Тот достал из сумки бутылку водки, протянул Дионису:

– Шампанского не нашел, но ничего! Сбегать за стаканчиками?

– Не надо стаканчиков. Ну что ж, как говорится, в добрый час!

И Дионис разбил бутылку о фундамент. Филипп в ужасе закрыл глаза.

…Стены дома росли на глазах. В жилистых руках мелькали мастерки, корыта с раствором. Бригадиры покрикивали на своих помощников, те на старых, подносивших раствор и камни, старухи кричали друг на друга. Царила та приподнятая атмосфера, какую можно встретить на стройке, куда завтра должна явиться приемная комиссия…

Подводник, бригаде которого досталась глухая стена, застыл на мгновение, глядя на светящееся окно соседнего дома.

– Твоя-то чего не пришла? – спросил помощник.

– В положении она.

– А не спит почему?

– Без меня она не уснет…

– А моя наоборот, чуть ли не силой меня на эту клаку погнала. Хоть раз в жизни, говорит, высплюсь по-человечески…

– Небось, мучаешь ее? – подмигнул подводник.

– Угу, – признался тот. – Храплю я очень. И к фельдшеру обращался, а он говорит: медицина пока бессильна. Что за наука? Сердце запросто пересаживают, а от храпа излечить не могут…

Пропели первые петухи, возвещая, что скоро рассвет.

На вершине холма стоял Апостол и, глядя в бинокль на залитое утренним солнцем село, весело мурлыкал под нос.

Из «Волги» выглянул водитель Вася:

– Может, врубить мегафоны?

– А что такое? – насторожился Апостол, шаря биноклем по улицам и переулкам.

– Хорошо поете, Григоре Алексеевич, – пошутил Вася. – Да и народу не мешает хоть раз услышать от вас что-нибудь другое, чем «немедленно явиться в правление!» Истосковался народ по доброму слову, Григоре Алексеевич,…

В это время бинокль, как артиллерийский прицел; впился в поднятые за ночь белые стены. Апостол, естественно, не поверил и протер глаза – стены не исчезли. Он протер окуляры – стены казались еще выше, еще белее…

– По доброму слову, говоришь, истосковались? Микрофон!

Словно раскат грома прокатился над селом:

– Пенсионеру Калалбу немедленно явиться в правление!

Второго раската не получилось: слишком много страсти вложил Апостол в первый, и у него сел голос.

– Повторяю, кхе, кхе, – закашляли мегафоны, – бывший пенсионер Калалб, кхе, кхе, немедленно явитесь в правление!

Апостол сел в машину, отдышался и прошипел в микрофон:

– Отставить! Я сам, кхе, кхе, явлюсь!

Тетушка Лизавета и мош Дионис стояли рядом, как бы защищая собой стены нового дома. К ним пытался приблизиться Апостол, но это ему не удавалось: между ним и стариками по проволоке носился лохматый пес и заливался громким лаем. Приходилось ругаться на расстоянии.

– Я же вас предупреждал, – надрывался Апостол, – что строиться здесь нельзя, что здесь, по генплану, кхе, кхе…

– Всем можно, а нам нельзя? – перекричала его Лизавета, – Начхать нам на твой план, это наша земля!

– Не ваша, а колхозная!

– А мы что, не колхозные?

– Вы нарушили закон! Я сейчас же, кхе, кхе, вызову бульдозеры, и они снесут тут все, кхе, кхе, к чертовой, кхе, кхе, матери!

Апостол зашагал к калитке.

– Давай, давай! – крикнул Дионис, – посмотрим, кто кого снесет, кхе, кхе!

Апостол вернулся. Они еще что-то кричали друг другу, но, казалось, что они лаяли, поскольку собачий лай синхронно ложился на движение их губ.

По улице к дому Калалбов двигалось два бульдозера. Перед воротами у колодца, сжимая в руках бутылку, их поджидал мош Дионис. Бульдозеры доехали до развилки, проходившей у самого дома, и остановились. Из первой машины выпрыгнул чумазый парень и, на ходу засучивая рукава, направился к колодцу. Мош Дионис угрожающе поднял бутылку:

– Не подходи!

– Что с тобой, мош Дионис? – парень в недоумении остановился.

– Ничего. В сорок четвертом я вот такой бутылкой германскую штабную машину подпалил!

Парень стал пятиться.

– Мне бы орден дали! Да свидетелей, как назло, не было!

Парень вскочил в кабину. Бульдозер с грохотом покатил вниз по улице. Лишь теперь заметил Дионис, что один тащил другого на буксире. Во второй кабине сидели парень и девушка и вместе ели большую скибку арбуза. Им было очень весело. Спрятав бутылку под пиджак, старик поспешил к калитке.

К нему в дом заглянул Ионел:

– Мош Дионис, мне срочно нужна фотография вашего сына.

– Ну, раз срочно.

Старик снял со стены портрет Архипа, протер рукавом и отдал мальчишке:

– Только верни, не забудь.

– Сделаем копию и тут же возвратим.

– Ну как дела следопытские?

– Нормально. Мы ведем поиск по наиболее вероятным адресам. Главное здесь – оперативная переписка. Мне ее, правда, не доверяют, да я бы и сам отказался.

– Чего?

– У меня по языку тройка. Не люблю я грамматику, мош Дионис, она сковывает свободное течение мысли. Ну, ладно, я пошел.

В дверях он столкнулся с тетушкой Лизаветой.

– Возьми, Ионел, – она протянула крупную гроздь винограда.

Тот облизнул губы и упрямо мотнул головой:

– Спасибо, тетушка Лизавета, но красные следопыты взяток не берут.

И он с достоинством удалился.

– И в кого они такие удались? – недоумевала Лизавета.

– Башковитый парень, – согласился Дионис, – а ведь третий год без отца. Не слыхала, как он там – из Сибири той не собирается возвращаться?

– Оттуда мало кто возвращается, – обобщила Лизавета, – вон Федя наш считай двенадцатый год как завербовался… И что там на этом севере? Одни льды да бегемоты…

– Мамонты, – поправил жену Дионис. – Ладно, пойду за мастерами.

Во дворе Калалбов стояла бригада Филиппа из четырех человек.

– Здравствуйте, – приветствовала их Лизавета.

Опустив очи долу, те промычали что-то невнятное, неловко пряча за спинами ломы и заступы.

– Да вы проходите. А Дионис как раз пошел вас искать. Или это он вас прислал?

– Нас председатель прислал, Лизавета, – наконец осмелел Филипп. – Вся страна строится, а мы вот рушить будем… Не на том месте стены ваши поставлены, Лизавета…

– Вон оно что? – лицо у хозяйки заострилось. – Зачем же тогда вы их клали, если не на том? Силой же вас на клаку никто не загонял!

– Руки по мастерку истосковались, – оправдывался Филипп, – который месяц на лесах загораем, стройматериала ждем…

Должно быть, старуха приняла какое-то решение:

– Ладно, вы тут ни при чем. Присаживайтесь, я сейчас.

Мастера сидели под старой яблоней и пристально глядели в полуоткрытую дверь сарая. Оттуда появилась хозяйка, неся в руках уже знакомую нам бутылку с горючей смесью и четыре граненых стакана…

Тетушка Лизавета сидела под яблоней и, медленно шевеля губами, читала в газете статью под рубрикой «Пьянству – бой!» Подошел Дионис и, сняв шляпу, присел рядом. Тут он заметил пустую бутылку, стаканы, услышал недружный храп.

В нескольких шагах от стола на сене храпели мастера, обняв свои ломы и заступы.

– Лизавета, – упавшим голосом сказал старик, показывая на бутылку, – ты знаешь, что в ней было?

– Знаю, – не отрываясь от чтения, сказала она, – сама наливала.

Дионис поднес к носу горлышко, понюхал и, покачав головой, опять покосился на спящих:

– Чего это они с заступами явились?

Жена отложила газету:

– Апостол их прислал, дом ломать.

– Ну и ну! Какой же дурак ломает новый дом.

– Дуракам закон не писан.

– А пора бы написать.

– Сыновьям надо написать. Пусть поскорей приезжают.

Дионис решительно напялил жеваную шляпу:

– Зачем их от дела отрывать? Мы еще сами повоюем.

– Смотри, Дионис, довоюешься.

Дионис достал из колодца два ведра воды и направился к стогу, откуда продолжал нестись храп. Первое ведро обрушилось на Филиппа и его помощника. Они с воплями вскочили, не понимая, что происходит. Увидев, что Дионис взялся за второе ведро, Филипп пролепетал:

– Ди-дионис, ус-успокойся!

– Я спокоен, – сказал Дионис и вылил воду на остальных двух.

Мокрая с головы до пят бригада Филиппа сбилась в кучу, ожидая дальнейших истязаний.

– Ну вот что, мастера, – сказал Дионис, – плачу вам вдвое больше, чем «Межколхозстрой», будете этот дом до ума доводить?

Члены бригады уставились -на Филиппа. Тот стыдливо опустил глаза:

– Супротив закона это, Дионис. Да уж больно руки по мастерку истосковались.

О домах говорят: растут, как грибы. Но бывают грибы-поганки. Потому уточним, что дом Калалбов рос, как прекрасный белый гриб.

Бригада Филиппа крыла шифером крышу.

Дионис сидел под яблоней и, поглядывая на мастеров, набивал патроны содержимым жестяной банки из-под монпансье. К столу подошел Филиппе кружкой. Налил из кувшина молока и, болезненно морщась, выпил. Снова наполнил кружку и перед тем как уйти, заглянул в жестяную банку. Там была крупная соль.

Перехватив его взгляд, Дионис улыбнулся. Филиппу улыбка не понравилось, и он отошел заячьим зигзагом, вероятно, чтоб было труднее вести по нему прицельный огонь…

К воротам Калалбов подъехала черная «Волга». Из нее вышло трое в элегантных костюмах. Один нес портфель-дипломат.

Дионис схватился было за двустволку, затем прислонил ее к яблоне и пошел навстречу гостям.

– Гражданин Калалб? – спросил человек с дипломатом.

Дионис настороженно кивнул.

– Вы нас искали? Мы художники-монументалисты.

– Из Одессы, – вставил второй.

– Мы вас крупно приветствуем, – сказал третий.

– Спасибо, взаимно, – Дионис обратился к первому. – Да, я искал, но только этих… шабашников.

– Не будем спорить о терминологии, – сказал третий.

– Не будем, – согласился старик. – Проходите. – Он подвел их к фасаду нового дома. – Вот эту стену, братцы, надо бы разукрасить по всем статьям.

– Сделаем, – сказал первый. – А ля что?

– Барокко-рококо? – предложил второй.

– Ампир-вампир? – предложил третий.

– Готика-эротика? – подмигнул первый.

– Сейчас, – сказал старик и ушел в старый дом. Вернулся он со старым школьным учебником «История древнего мира». Шабашники глянули на открытую страницу, затем друг на друга: сквозь жирное пятно проступали контуры Парфенона…

– Сколько вам времени надо на это? – спросил старик.

– Месяц, – подумав, сказал первый.

– А за пару дней не сможете?

– Парфенон?! – воскликнул первый.

– За два дня?! – насмешливо переспросил второй.

– Ха-ха, – сказал третий и подмигнул коллегам. – Конечно, сможем.

– А если без ха-ха и, – подмигнул старик, – без этого?

– Не сможем, – честно признался третий.

– А что сможете? Но чтоб на этот… на храм было похоже.

– У нас еще венки остались? – спросил первый.

Второй кивнул.

– Будет похоже, – сказал первый. – Деньги, конечно, вперед.

– Почему, конечно? – спросила подошедшая Лизавета.

– Потому что деньги нас вдохновляют, – объяснил третий. – А художник не может творить без вдохновения, мамаша.

Старуха отвернулась и полезла в карман нижней юбки.

– Ты тут им покажи, что и как, – сказал ей Дионис, – а я на почту схожу. Пора сыновей на новоселье приглашать.

Белая «Волга» с визгом затормозила, едва не сбив возникшего перед ней архитектора. Размахивая футляром с генпланом, он закричал:

– Этот Калалб плюнул нам в лицо! – и как бы в подтверждение своих слов, он вытер платком лицо. – Почему, товарищ Апостол, вы не приняли никаких мер?

– Как не принял? – донеслось из машины. – Послал бригаду с ломами и заданием – сравнять дом с землей.

– И что же она?

– Не вернулась с задания.

– Вы представляете себе, что начнется, если мы оставим это безнаказанным? Архитектурный хаос, кошмар!… Как районный архитектор, я за немедленный снос!

– Сносить нечем, – устало сказал Апостол. – Люди все на уборке, техника тоже.

– Надо обзвонить стройконторы и найти «грушу»! За пять минут она любую стену раздолбает!

– Грушу… а может, яблоками забросать? – предложил Апостол. – Они у меня все одно пропадают, двенадцать тонн.

– Неуместная шутка!

– Ладно, – Апостол тоже вытер лицо, – вызывай «грушу» и сноси все к чертовой матери. Вася, в третью.

Машина взревела и исчезла в пыли вместе с архитектором.

Вечером к Калалбам заглянул водитель Вася и сообщил по секрету:

– Мош Дионис, послезавтра ваш дом сносить будут, они завтра хотели, да «груша» занята, в другом селе что-то ломает. Так что срочно вызывайте сыновей.

– Я им всем телеграммы дал, эти… молнии.

– Федор успеет?

– Должен.

– Если приедет, пусть обязательно заскочит. Ну все.

– Спасибо тебе, Вася.

– Думаешь, успеют? – спросила Лизавета, когда водитель вышел.

Дионис кивнул на двустволку:

– Будем держать оборону, пока не подъедут.

– Оф, не нравится мне это, Дионис!

В дверь позвонили. Высокий парень в кожаной куртке прошел по коридору и открыл. На пороге стояла девушка-почтальон:

– Вы Георге Калалб? Парень изобразил удивление:

– Неужели меня можно с кем-нибудь спутать?

– Извините, – смутилась девушка, – вам телеграмма, срочная. Распишитесь, пожалуйста, в получении.

Парень расписался, взял телеграмму. Девушка не уходила, глядя на него сияющими глазами.

– Вы хотели меня поцеловать? – спросил он.

Она окончательно смутилась и протянула ему небольшую книжку:

– Автограф, пожалуйста.

На обложке стояло: «Георге Калалб. Поэмы о любви».

– О, еще одна почитательница моего неувядающего таланта!… С удовольствием. Как вас звать?

– Вероника.

Парень прислонил книжку к дверному косяку размашисто написал: «Веронике, неутомимой сборщице макулатуры с признанием автор».

Пробежав глазами автограф, девушка опешила:

– Но я… я не собираю макулатуру…

– А это что? – парень похлопал по книжке. – До свидания, Вероника, заходите еще.

Когда дверь закрылась, парень вскрыл телеграмм и присвистнул. Подошел к телефону, набрал номер:

– Георге? Это Хари. Седлай своего Пегаса. Телеграмма от стариков, цитирую: «Дом сносят на помощь отец». Как ты думаешь, кому это понадобилось сносить дом, в котором родился и вырос великий поэт-семидесятник Георге Калалб?…

В трубке послышались короткие гудки.

– Интриги, батюшка, интриги, – сказал Хари.

Хари находился в ванной комнате. Он только что побрился и теперь освежал лицо одеколоном «Саша», ища сходство между собой и парнем, изображенным на пузырьке. В дверях показался высокий худой мужчина» в очках. Он держал в руке телеграмму.

– Где же ты пропадал? Телеграмма когда принята!

– У любви, как у пташки крылья, – фальшиво пропел Хари.

– Кот мартовский.

– Сентябрь уж на дворе.

Мужчина хотел что-то добавить, но тут в дверь позвонили. Он пошел открывать. Из коридора донесся голос Вероники:

– Извините, Георге Калалб дома?

– Я Георге Калалб.

– Вы?…

Хари притворил дверь ванной и щелкнул задвижкой.

Георге стучал в дверь:

– Хари, открой! Молчание.

– Телеграмма от Федора!

– А что, Георге, ты уже читать не можешь, только писать?

– Едем в аэропорт!

– У меня тренировка.

– Открой, мне надо переодеться.

– А бить не будешь?

– Брось дурачиться, говорю! Времени нет! Дверь приоткрылась, оттуда выскользнул Хари. Георге замахнулся, чтобы съездить ему по затылку, но угодил рукой в стенку.

– Не пиши на злободневные темы, Георге, – натягивая кожанку, сказал Хари. – У тебя замедленная реакция, можешь промахнуться.

Уже на пороге он бросил:

– Я буду на трассе. Или в кустах возле нее. Георге поднял трубку, вызвал междугородную:

– Девушка, будьте.добры, Старые Чукурены, срочно. Да, в кредит.

К выходу в город потянулась цепочка авиапассажиров.

– Федя! – окликнул Георге.

Грузный лысый мужчина с чемоданом в руке и; теплой курткой под мышкой отделился от остальных и подошел к Георге. Он опустил чемодан, аккуратно, уложил на.него куртку, вытер лысину огромным клетчатым платком, сунул его в карман и шагнул к Георге. Они крепко обнялись. Георге подхватил чемодан и повел брата к стоянке.

– Так что там стряслось у стариков? – спроси. Федор.

– Дом сносят, – Георге открыл дверцу «Жигулей.

Федор с трудом втиснулся в машину:

– Знаю, что сносят. Но они же вроде как новый строят.

Георге сел за руль, включил зажигание: – Уже построили. Вот его и сносят.

– Ну и ну.

Георге вырулил машину на шоссе, ведущее в город,

– Останови, – сказал Федор, – не слышишь, как дверца дребезжит?

Георге притормозил на обочине:

– Да я уже в ней копался.

– Сделать надо, а не копаться. Дай отвертку.

Через несколько минут дверца была в порядке. Машина тронулась.

– Заедем к Хари, – сказал Георге.

– Это Харитон так себя величает?

– Говорит, в этом есть что-то английское.

– А на кой хрен ему английское?

– Ты хочешь сказать, что твои не гоняются за фирменными шмутками?

– То тряпки, а тут имя.

– А для меня, Федя, и джинсы, и майки, и сумки, и имена на западный манер, – все это вещи одного порядка. А музыка? А что они читают? Грустно, Федя, грустно…

Федор и Георге стояли в нескольких шагах от мототрассы и наблюдали, как над пригорком один за другим взлетали гоночные мотоциклы. После воздушных лайнеров они казались домашними петухами, в которых с наступлением осени проснулся инстинкт перелетных птиц.

В воздух взметнулись одновременно два мотоцикла. Приземляясь, они едва не столкнулись. Один гонщик замешкался, другой под седьмым номером рванулся вперед и исчез за кустами. Это был Хари Он соскочил с мотоцикла и бросился к братьям с истошным индейским воплем. Он весь был в черной коже, с черным от пыли лицом, только зубы сверкали в хищном оскале. Георге отпрянул в сторону, Федор растопырил руки. Хари сбил его с ног, они стали кататься по траве, Федор пыхтел, Хари визжал, а Георге стоял в сторонке, курил и посмеивался.

Когда борцы поднялись на ноги, Федор был ничуть нс чище Хари. Потом, раздевшись до пояса, они мылись у колодца. Федор фыркал, как морж, Хари смеялся и все норовил обрызгать Георге, но тот держался подальше, чтоб не замарать белоснежную рубашку.

Они тронулись в путь. Впереди ехали «Жигули», за ними следовал гоночный мотоцикл. Хари вел его почти вплотную к машине, предлагая брату увеличить скорость, но тот не поддавался на провокации. И тогда Хари стал дурачиться. Его семерка то обгоняла братьев, то пулей проносилась им навстречу. Он появлялся перед ними внезапно и так же внезапно исчезал. Федор следил за ним с улыбкой, Георге же неодобрительно качал головой. В последний раз обгоняя машину, Хари крикнул:

– Я заеду к Мирче!

Вскоре его мотоцикл превратился, в точку…

По сельскому радиовещанию выступало трио электрогитаристов: водитель Бузилэ, бульдозерист, так и не напившийся из колодца мош Диониса, и парень, который тогда лакомился в кабине второй машины арбузом в обществе красивой девушки.

– Сеня, начинай, – шепнул парню бульдозерист. Сеня откашлялся в кулак, затем объявил в микрофон!

– По просьбе колхозного диспетчера Зинаиды

Апостол исполняется песня…

…В колхозной диспетчерской сидела та самая красивая девушка и, не обращая внимания на телефонные звонки и сигнальные лампочки на пульте, слушала песню. Конечно же, это была Зинаида Апостол.

По проселочной дороге двигались «груша» – экскаватор, у которого вместо ковша на стреле покачивался металлический шар. Рядом с водителем сидел архитектор, напряженный, как перед боем, с неизменным футляром на коленях.

– Я, товарищ архитектор, тонкую работу люблю, – откровенничал водитель, – а вот приходится стена долбить, дома рушить. Оно, конечно, тоже дело нужное и оплачивается неплохо. Но я, товарищ архитектор, сын ювелира. Мой папаша покойный часто говаривал: я б, говорит, блоху тоже как левша подковал, если б она ногами не дрыгала!

Улыбаясь, он глянул на архитектора, но тот не слушал его, вероятно, и только сухо спросил:

– Поскорей нельзя?

– А куда спешить? Дом не волк, в лес не убежит. Сын ювелира опять покосился на соседа, надеясь,

что тот оценит шутку, но архитектор словно окаменел. Из вертолета Мирчя увидел «грушу».

– Ползет, гадина, – процедил он и развернул машину.

Вертолет покружил над «жигуленком» и мотоциклом. Когда братья остановились, Мирчя завис над ними и жестом показал, чтобы они сворачивали с шоссе на проселочную дорогу, по которой двигалась «груша».

– Гангстеры! Да нет, какие там гангстеры, это просто бандиты с большой дороги! – рычал Апостол, прильнув к биноклю.

С вершины холма он наблюдал, как вступают в село братья Калалбы. Зрелище было действительно впечатляющее. Братья настигли «грушу» на окраине села и взяли ее в железные клещи.

Впереди, рискуя угодить под гусеницы, ехал Хари. Над его головой висел стальной шар. За «грушей» следовали «Жигули», а сверху кружил вертолет.

– Сразу видно, что этот мальчик никогда не бывал в морге, – догадался водитель и повернул стрелу с шаром в сторону.

Мотоцикл сделал маневр и вновь оказался под шаром.

– A у меня двое мальцов, пацан в музыкальную школу ходит, – сказал водитель и развернул стрелу в другую сторону.

Через секунду Хари опять находился под ней. Водитель выглянул из кабины:

– Оцепили. Запугивают нас, товарищ архитектор.

– Не обращайте внимания, – сдавленным голосом сказал тот. – Они за это ответят. Есть решение райисполкома, наконец.

– Да мне не привыкать, сколько я этих хибар понавалял, всего насмотрелся! Даже били меня однажды, а я не мог дать сдачи. Дамы били.

С тревожной улыбкой он взглянул на архитектора, но тот был непроницаем, как лежащий на его коленях футляр.

– Мерзавцы! Какие мерзавцы! – чуть ли не с восторгом ревел Апостол, следят бинокль за происходящим.

С микрофоном наизготове рядом стоял Вася:

– Григоре Алексеевич, ну хоть разочек, одним глазком, а?

– Только быстро! – Апостол протянул ему бинокль.

А в это время Хари остановил мотоцикл у ворот своего дома. «Жигули» обогнали «грушу» и затормозили рядом с мотоциклом. Вертолет покружил над селом в поисках посадочной площадки и опустился за виноградником на берегу пруда, распугав уток, гусей и лягушек и собрав вокруг себя купавшуюся детвору. Мирчя вылез из кабины, перемахнул через забор и задами побежал к воротам.

И вот они встали плечом к плечу: Федор, Георге, Хари и Мирчя, все рослые, как на подбор. «Груша» развернулась и медленно пошла на них. У Федора лицо было спокойное, даже добродушное, он тщательно вытирал лысину. Георге явно нервничал и курил сигарету с такой жадностью, словно, она была последней в его жизни. Хари ждал «грушу» с вызывающей усмешкой. Мирчя был собран и хладнокровен, как солдат перед боем. Рядом с Федором встал мош Дионис с двустволкой.

Архитектор побледнел и судорожно впился в футляр с генпланом.

Федор обнял отца, взял у него ружье и прислонил к воротам, сквозь щели которых виднелось испуганное лицо тетушки Лизаветы.

Водитель остановил бульдозер:

– Предлагаю сделать обманный маневр, товарищ архитектор. Мы зайдем слева, будто снова идем «а ворота, а по дороге я разверну стрелку и долбану походя переднюю стенку. Ее пальцем ткни, развалится. Идет?

– Какую стенку? Куда долбануть? – вскричал архитектор. – Не этот, а вон тот, что во дворе! – ткнул он футляр в белеющий сквозь крону яблони новый особняк.

Водитель посмотрел на белокаменный дом, затем перевел взгляд на архитектора:

– Ты за кого меня принимаешь? Ты хочешь, чтобы я, сын ювелира, такую красоту своими руками?… Да я… – он с трудом укротил свой гнев. – Проверься, гражданин, или тут, – он постучал по футляру, – или там, – постучал по красному лбу архитектора, – что-то у тебя не в порядке!

И «груша» стала решительно пятиться к развилке.

– Давай к председателю, – прошипел архитектор.

– Ура-а! Победа! – крикнул Хари и, схватив ружье, пальнул в воздух.

Братья стали целоваться с отцом и матерью. Федор обнял мать, прижал к груди:

– Успокойтесь, мам, все уладится. Как вы тут?

– Сам видишь, сынок, жили-жили! Да и выжили из ума. Нет о смерти подумать, так мы с отцом вон что удумали.

– Отличная идея, мать! – сказал Хари. – Должны вы хоть раз в жизни справить новоселье? Старый же вам по наследству достался! Ну а этот нам останется, верно?

– Кому же еще, – сказала мать.

– Наследство это хорошо! Хари потер руки. – С какой завистью читаю я на последней странице «Известий»: инъюрколлегия разыскивает родственников умершего в Новой Гвинее Иваноффа, он же Петрофф, он же Сидорофф, по наследственным делам.

– Если тебя, Харитон, и будет кто разыскивать, так это автоинспекция, – заметил Георге.

– Кстати, Георге, в больших городах уже штрафуют за преуменьшение скорости, – парировал Хари. – Ну что, наследнички, осмотрим родительские апартаменты?

«Груша» подползла к стоящей на берегу пруда финской бане, из-за которой выглядывал хвост белой «Волги».

Апостол был в бане один. Обливаясь потом, он подбрасывал в печь дрова и следил за ртутным столбиком термометра на стене, который полз вверх к стоградусной отметке.

– Спокойно, – внушал себе Апостол, – спокойно.

Раздался громкий требовательный стук в дверь. Прервав сеанс самовнушения, он швырнул в дверь полено и снова зашептал:

– Спокойно. Гриша, все хорошо, все славно, лучше не бывает…

Постучав еще раз, архитектор отошел от двери.

– Сейчас мы его оттуда выкурим, – сказал водитель «груши», – не будь я сыном ювелира!

Огромный металлический шар блеснул на солнце и стал медленно приближаться к трубе сауны, откуда валил дым. Еще мгновение, и шар совершил мягкую посадку на трубу. Дым прекратился. Через несколько секунд– двери распахнулись, вместе с клубами дыма оттуда вывалилось что-то большое и черное и полетело в воду. Вынырнув, оно превратилось в Апостола.

– Ты что, под суд захотел? – отфыркиваясь, заорал он на водителя.

Тот подошел к берегу:

– Если вы найдете хоть одну трещинку в трубе, пойду. А вот этому гражданину, который хочет новые дома ломать, – кивнул он на архитектора, – не мешает побывать на курорте. Строгого режима.

Водитель сплюнул и полез в кабину «груши». Шар поднялся над трубой, освободив дымоход. Машина развернулась и двинулась к дороге.

Апостол лег на спину и, покачиваясь, лениво шевеля руками и ногами в воде, заговорил:

– Спокойно, архитектор. Сломать мы всегда успеем, а вот построить… Ты знаешь, сколько я с этой сауной возился? Больше года. А какой-то старик с негнущейся шеей за одну ночь воздвиг целые хоромы. Учиться у людей надо, перенять все новое, передовое, а уж потом ломать…

Он говорил все тише и реже, пока не умолк, блаженно закрыв глаза.

И в это время спаренные мегафоны взорвались девичьим криком:

– Папа, к нам едут туристы!