Текст книги "Фигуры высшего шпионажа"

Автор книги: Анатолий Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Комментарий к несущественному

Неудавшаяся операция по захвату британского премьер-министра неким подобием «коммандос», десантировавшимся в ноябре 1943 года на английском побережье Ла-Манша, осталась в истории небольшой надгробной плитой с изображением креста и надписью: «Здесь покоятся полковник Курт Штайнер и 12 немецких парашютистов – свободных охотников, павших в бою 6 ноября 1943 года».

Чтобы увидеть эту плиту на кладбище «Стадли Констабл» близ Норфолка, надо приподнять и сдвинуть в сторону другую, гораздо более старую, относящуюся к XVIII веку и гласящую, что под нею нашел свой последний приют лесоторговец по имени Джеремиа Фуллер. Однако теперь уже ничто не потревожит вечный покой упомянутого лесоторговца. Лет сорок назад английские власти открыли в графстве Стаффоршир немецкое военное кладбище, куда и перевезли прах пяти тысяч немецких солдат и офицеров, так или иначе погибших в Британии.

Никто тогда не предполагал, что близ Норфолка под сенью церкви Святой Марии покоились останки русских «свободных охотников», а теперь это, кажется, ни для кого не имеет значения. Было и было, мало ли чего. И где сказано, что это было? Верно, нигде не сказано. Но это было.

Трактирщик из Гарца

Настроение у начальника абвера адмирала Канариса было хуже некуда. Холодной тяжестью осталась в душе недавняя память о провальной попытке взорвать самолет, на котором фюрер возвращался из винницкого «Волчьего логова» в Растенбург, – кто-то из сопровождавших генералов просто вынес на летное поле лишний чемодан, даже не поинтересовавшись его содержимым, и теперь совершенно неясно было, чего ждать. Глава абвера мучительно раздумывал над тем, как все же одним точным уд аром покончить с этим эпилептиком, ибо понимал, что только таким путем можно остановить катастрофу и снять со своей шеи петлю, которую все туже затягивал Гиммлер.

Сильно осложнил ситуацию приказ провести спецоперацию против премьера Черчилля. Абсолютно идиотский приказ, но он был с энтузиазмом поддержан Гиммлером, и Канарис чувствовал, что ему дан последний шанс. Вот только не знал, куда его отнести, этот шанс. Выкрасть Черчилля – означало бы конец всем перспективным играм с англичанами. Не выкрасть – просто конец. Пуля в лоб. Тут уж никаких шансов.

Прилетев в Берлин, Канарис сразу приказал ехать в штаб абвера на Тирпитц-Уфер. Глубокая вокруг ночь стояла, словно бы не ожидавшая рассвета. Где-то на окраине города бесполезно громыхали зенитки. Лучи прожекторов обшаривали беззвездное небо в поисках, вероятно, того же рассвета, но он все не отыскивался, продлевая ночные кошмары берлинцев, и Канариса тоже не могли отвлечь от мрачных мыслей две его любимые таксы, которых догадливый шофер захватил с собой на аэродром в Темпелхофе.

На пороге служебных апартаментов адмирал, не оборачиваясь, сбросил адъютанту на руки черную флотскую шинель и сразу же потребовал к себе начальника третьего отдела управления «Зет» полковника Радла, зная, что тот почти все ночи коротает на походной кровати в своем кабинете.

Тридцатилетнему Максу Радлу, пришедшему в абвер подполковником из батальона горных стрелков с черной повязкой на глазу и «Рыцарским крестом» на шее, бывшему трактирщику из Гарца, не было цены в абвере. Может, она и была, даже наверняка была, но не имелось того человека, кроме, разумеется, самого адмирала, кто способен был в полной мере оценить деятельность полковника Радла в военной разведке рейха. Он занимался наиболее сложными операциями, умея хранить в памяти все подробности и детали того, чего нельзя доверить бумаге, решительно вмешивался в дела других служб, когда этого требовали интересы разведки, и совершенно не обращал внимания на то, чем они занимаются во всех иных ситуациях.

Макс Радл был тем самым человеком, от которого адмирал Канарис ожидал сейчас услышать: «Выкрасть Черчилля? Почту за честь, господин адмирал!»

– Верните мне рассудок, Макс, – сказал ему адмирал.

– Настолько плохо? – осведомился полковник.

– Как это русские говорят? Что у них там хуже хрена – редька? Кстати, почему она хуже, не знаете? Острее? Горше?

– Не знаю, господин адмирал. Вы мне лучше скажите, каков там был Гиммлер.

– У него лицо приятного трупа, – мрачно пошутил Канарис. – Ну а уж фюрер…

– Господин адмирал!.. – прервал его осторожный Радл. – Может быть, кофе? Или лучше коньяк?

Хорошо, хорошо, Макс! И кофе, и коньяк… Знаете, что нам приказано? Выкрасть Черчилля!

– Мой бог! – ужаснулся Радл. – Это серьезно?

– А кто его знает… Сегодня более чем серьезно, а завтра он, может, и не вспомнит об этом. Зато вспомнит Гиммлер. Успех со спасением Муссолини ударил нашему фюреру в голову, как я не знаю что… Как мне вот этот коньяк, Макс.

– А другие? Как другие это восприняли?

– Откуда я знаю… Молча. А рейхсфюрер уже ждет от нас «анализа осуществимости» данной операции, вот все, что я знаю. Он ждет нашей крови, Макс, и непременно напомнит фюреру об этом безнадежном деле, когда ему станет выгодно это сделать.

– Что требуется от меня?

– Ничего, кроме одной малости! – усмехнулся Канарис. – Кроме того, что приказано фюрером. В общем, от вас требуется толковый, обстоятельный доклад о том, как мы изо всех сил старались и как у нас ни черта не вышло, потому что это не вышло бы у самого черта. Вы поняли меня, Макс? Налейте себе тоже. Коньяк стал у нас на вес золота. Жидкого золота.

– Возможно, все обстоит намного хуже, чём мы думаем, – сказал полковник. – Я только сегодня… нет, уже вчера, получил донесение о том, что Уинстон Черчилль 6 ноября прибудет в Норфолк и отправится на побережье к своему старинному приятелю сэру Генри Уиллафби в его поместье к югу от «Стадли Грэндж». Вот это донесение. Вот карта.

Канарис некоторое время молчал, осмысливая услышанное, и смотрел на развернутую карту.

– Вот, – ноготь полковника уперся в зеленоватый кружок. – Изолированная сельская местность. Совершенно глухой берег с широкой приливной полосой и непроходимыми солеными болотами. Охраняется частями гражданской обороны. То есть практически не охраняется.

– Вот что, Макс. Скажи, как мог узнать об этом Гиммлер? Я убежден, что все это неспроста. Кто ваш агент? Где и что тут связалось?..

– Наш агент служит в испанском посольстве в Лондоне. Но, похоже, служит не только абверу… До войны я торговал хорошим пивом, но никогда не думал, что можно дважды продать одну и ту же кружку.

– Ладно, Макс, сейчас нам обоим понятно одно: либо мы сумеем что-нибудь сделать, либо что-то сделают с нами. Приливная полоса заминирована?

– Да, но есть проходы. Они обозначены пунктиром.

– Разве они не меняются периодически?

– Не берусь судить, чем руководствуются англичане, но карта сверена с данными трехмесячной давности – никаких изменений. Могу лишь предположить, что англичане больше не опасаются нашего вторжения на острова.

– Что у нас еще есть по этому району? Дело принимает совсем иной оборот, вы не находите, Макс? Итак, что еще?

– Имеется прекрасная площадка для высадки небольшого парашютного десанта. Кстати, 6 и 7 ноября прилив начинается на рассвете и смывает все следы. Кроме того, согласно данным люфтваффе, в этом районе нет ни одного радара, способного засечь самолет на малой высоте.

– Англичане сделались столь беспечны? – адмирала, кажется, охватил охотничий азарт. – Просто невероятно!.. Вот площадка для десантирования, а в скольких километрах от нее будет находиться наша цель?

– Лучше сразу считать в милях, чтобы не ошибиться потом. В восьми милях, господин адмирал. Совсем рядом. Вопрос только в том, что нужна небольшая, сплоченная группа опытных диверсантов, хорошо знающих достоинства и недостатки друг друга.

– Следовательно, эта затея не столь безнадежна, как мы полагали, не так ли? Когда же вы успели обо всем подумать?

– Ночи в Берлине сейчас долго тянутся, господин адмирал. Так долго, что и не знаешь, наступит ли рассвет…

– Какие соображения о составе группы?

– Ошибиться тут нельзя, а проверять некогда. Я бы предпочел немцев, – ответил Радл.

Сказав это, он умолк, ожидая реакции шефа, для которого, как он прекрасно понимал, самым лучшим вариантом операции было бы осуществить ее чужими руками. Сейчас Канарис уже готов был преподнести фюреру упакованного в парашютный шелк Черчилля, но так, чтобы все свершилось на фоне имперских интриг: то ли это сделал Гиммлер, то ли абвер, то ли сам Черчилль решил предстать перед фюрером, как в случае с Рудольфом Гессом, перелетевшим в Англию. Двойная игра адмирала всегда требовала мутных тайн.

– Ни в коем случае это не должны быть немцы, – сказал после паузы Канарис. – Женевская конвенция запрещает переодевать солдат в форму противника, вы же знаете…

Мой бог, кто бы это говорил! Человек, по инициативе которого диверсионный полк «Бранденбург» перемерил на себе форму всех союзных армий.

– Я понимаю, – кивнул Радл. – Это могут быть поляки. В английских коммандос много поляков.

– Ну нет! – воскликнул адмирал. – Половина Германии будет знать о деталях этой операции еще до того, как дойдет до нее дело. К тому же придется отбирать хорошо знающих английский. Тоже палка о двух концах. Сразу же распространится слух, что мы затеваем диверсию против англичан, и на побережье немедленно появятся недостающие радары. Чего доброго и Черчилль откажется от поездки в Норфолк.

– Эту проблему я решу, господин адмирал! – твердо заявил полковник Радл.

– Каким образом, хотел бы я знать?

– У нас есть группа «свободных охотников», которую готовят к операции «Черный орел».

– Русские?!

– Так точно, господин адмирал!

– Ну что ж, это, пожалуй, наиболее подходящий выбор. Но как они сами отнесутся к тому, что им поменяли цель?

– Это зависит от того, сколько у меня времени на подготовку. На морально-психологическую подготовку, я имею в виду.

– Сорок восемь часов, Макс. В наших условиях это целая вечность.

Комментарий к несущественному

В начале 80-х годов Главное разведуправление Генштаба Советской армии провело учебный сбор командования бригад и отдельных войсковых частей спецназа. Занятия в основном проходили в здании Военно-дипломатической академии, что неподалеку от станции метро «Октябрьское поле». Академия, в сущности, была двухгодичной школой по подготовке высокопрофессиональных шпионов, в том числе нелегалов.

В один из дней слушателям объявили, что курс агентурной разведки будет вести очень опытный и заслуженный разведчик-нелегал, которого следует называть Яном Петровичем. Это был пожилой человек среднего роста и неприметной внешности, но явно европейской наружности. По-русски он говорил безупречно, однако с некоторым акцентом. После первой же лекции стало ясно, что это один из легендарных резидентов военной разведки по фамилии Черняк, про которого все слышали, но вживую увидели только сейчас.

Ян Петрович Черняк руководил разведгруппой ГРУ, действовавшей в Германии на протяжении 11 лет, включая Вторую мировую войну. В состав группы входило более тридцати немцев. Многие из них занимали ответственные посты в силовых ведомствах рейха, как, например, гауптштурмфюрер Вилли Леман. Об их деятельности и сегодня мало что известно. Гриф секретности не снят, потому что в Германии живут их дети, внуки, не подозревающие о том, кому на самом деле служили их отцы и деды.

Уникальным является тот факт, что ни один из членов разведгруппы Черняка не был раскрыт тайной полицией рейха. А вот «король нелегалов» Вилли Леман, не входивший в группу, провалился, можно сказать, на ровном месте. Штирлицу такая участь не могла присниться в самом страшном сне, хотя он изображен разведчиком, что гораздо опаснее, а Вилли Леман служил в контрразведке РСХА. То есть обязан был отслеживать и ловить самого себя, «короля нелегалов». Все случилось вопреки логике. Но не по своей вине провалился Леман. Прототип Штирлица слишком доверял Центру.

Король нелегалов

Когда четырем офицерам Главного управления имперской безопасности, которых начальство признало особо ценными сотрудниками контрразведки, были вручены портреты фюрера с его автографом и почетные грамоты, в их числе был и Вилли Леман – секретный агент ГРУ «Брайтенбах».

В конце 1938 года все сотрудники резидентуры, кто имел какую-либо связь с Леманом, были отозваны в Москву. Мало кто из них уцелел тогда. Разве что один Александр Коротков, знавший Лемана лично. Связь с «Брайтенбахом» была утрачена. Он располагал большими информационными возможностями, но не мог передать в Центр ничего. Прошло более года, и Леман решился на отчаянный шаг. В июне 1940 года он подбросил в почтовый ящик советского посольства письмо, в котором просил срочно восстановить утраченный контакт и сообщал, где и в какое время с ним можно встретиться. Сообщил и пароль для вызова его на эту встречу по телефону.

Рисковал, конечно, невообразимо, но все обошлось. Письмо попало в разведотдел НКВД, затем в ГРУ, и в августе 1940 года в Берлин направили Александра Короткова. Опасаясь провокации, он установил наблюдение за домом, где жил Леман, и убедился, что все в порядке, после чего позвонил ему, назвал пароль и договорился о встрече в одном из пивных ресторанов пригорода.

В назначенный час в прокуренный пивной зал вошел мужчина лет пятидесяти, чуть выше среднего роста, плотного телосложения. Уши и нос у него были слегка приплюснуты, как у боксера. Почти лысый. Ничего общего со стереотипом шпиона. И ничего похожего на блестящего штандартенфюрера СО в исполнении Вячеслава Тихонова. Леман был искренне рад встрече. Уже при следующем контакте он передал Короткову копию доклада Гейдриха «О советской подрывной деятельности против Германии», который предназначался фюреру. Кроме того, Коротков получил от Лемана шифры, использовавшиеся в разведывательной деятельности РСХА, после чего в Центре легко прочитывали секретные немецкие радиограммы.

Последний контакт с Леманом состоялся 19 июня 1941 года, и тот сообщил достоверные данные о времени предстоящего германского вторжения в СССР: 3 часа 22 июня 1941 года. Сталин отнесся к этой информации с недоверием. С началом войны всякая связь с Леманом прервалась окончательно. А единственная попытка восстановить ее закончилась трагически. В район Брянска, который находился в германском тылу, 5 августа 1942 года были сброшены на парашютах два советских агента, немцы по национальности – Барт и Хесслер. Они должны были пробраться в Берлин и выйти на связь с Леманом. В столицу рейха они пробрались, но из-за плохой подготовки и неопытности почти сразу же были схвачены гестапо. Не выдержав пыток, выдали цель своего появления в Берлине. Имени Лемана они не знали, ни кто он, ни где живет и работает. Словом, ничего. Конкретные данные и пароль для связи с «Брайтенбахом» должен был сообщить Центр, когда получит радиограмму о благополучном прибытии агентов в Берлин.

Радист Барт передал такое сообщение, снабдив его условным сигналом о работе под контролем гестапо. Из-за вопиющей безответственности сотрудников московского Центра этот сигнал остался без внимания и прямо в руки гестапо были переданы координаты «короля нелегалов» со всеми вытекающими отсюда горькими последствиями. Вилли Леман был расстрелян, а дело его уничтожено. Радиста Барта немцы оставили в живых. Он попал в руки советской контрразведки и был расстрелян уже после войны по приговору Особого совещания…

Рассказав слушателям Военно-дипломатической академии о судьбе прототипа Штирлица, Ян Петрович ожидал вопросов, как могло случиться, что в Центре к работе с «королем нелегалов» привлекли таких недоумков. Но слушатели были тактичными людьми и вопросы задавали совсем о другом: что такое «Черный орел», кто эти люди, которых готовили к захвату четверки главарей Третьего рейха, а вместо этого направили в Англию, где должны были пленить Уинстона Черчилля, и чем, собственно, занимался полковник Макс Радл, имени которого, между прочим, нет на надгробной плите на кладбище «Стадли Констабл»?..

Когда все только начиналось, никто из немногих посвященных в замысел Сталина, включая и генерала Власова, не мог знать, как оно все обернется впоследствии. Могло, наверно, сложиться иначе, более благоприятно для Власова и его людей, но сложилось так, как сложилось, и любые попытки изменить ход вещей способны были пошатнуть веру в чистоту Великой Победы миллионов советских людей. Русских людей.

Власов не имел права на реабилитацию в глазах своих соотечественников – такова была его роль, и легенда предательства стала его судьбой. Если бы дела на фронте были плохи, и Власов неожиданно повернул бы оружие против немцев, то все и для всех разъяснилось бы правильно, однако война была уже почти выиграна, и тут надо было считать по-другому.

Вопрос о переходе Власова к немцам решался не вдруг и не по наитию Сталина. Еще летом 1941 года советская военная разведка получила сведения о том, что фельдмаршал фон Бок подал рапорт главнокомандующему сухопутными войсками вермахта фон Браухичу о необходимости создания «Русской освободительной армии», отмечая, в частности, что «русские добровольческие части, вкрапленные в немецкие полки, смогут отлично воевать против Красной армии». Браухич начертал резолюцию: «Считаю это решающим для скорейшего окончания войны».

Не будь этого рапорта и такой на нем резолюции, может, и не возникла необходимость делать из Власова предателя. Однако идея создания РОА возникла, и ему предстояло перехватить инициативу у двух немецких генералов Хельмига и Кестринга, уже сколачивавших «добровольческие батальоны» в лагерях для военнопленных. Когда появился генерал Власов, немцы всех этих «добровольцев» стали именовать «власовцами». На фронт их не посылали, давая возможность сформировать полноценную армию.

Это было уже достижение огромной важности. 3,5 миллиона советских военнопленных, рассредоточенные по немецким частям, волей-неволей вынуждены были бы воевать со своими.

Трезво оценивая обстановку и соотношение сил, военные аналитики полагали, что немцы смогут удерживать оккупированные территории десять и больше лет. Целое поколение русских людей выросло бы в этих условиях – каким бы оно стало под давлением немецкой пропаганды?

У Власова были свои пропагандисты, прошедшие подготовку на специальных курсах. Свои выступления в лагерях для военнопленных или перед населением оккупированных районов они начинали с обращения: «Русские люди! Друзья и братья! Вставайте на бой за святое дело нашей Родины! На смертный бой за счастье русского народа!..»

Самому себе генерал Власов позволял еще большую откровенность. Открыто заявлял, что «не могут быть нарушены самобытность и национальный уклад жизни народов Советского Союза, и русская страна никогда не будет оскорблена». В одном из своих обращений к русскому народу он писал: «От степени участия русского народа в борьбе за новую Европу будет зависеть место, которое он займет в европейской семье народов. Русская страна останется русской страной…»

Заявляя это, Власов всегда имел в виду, что немцы в случае неблагоприятного хода войны на Восточном фронте будут искать любую возможность заключить с англичанами и американцами сепаратный мир, вынудив Советский Союз сражаться в одиночку. Узнав, что группа «Черный орел» перенацелена на захват Уинстона Черчилля, он радостно оживился. Ведь даже неудачная попытка пленить британского премьера исключала любые переговоры о мире с англичанами. Главное, чтобы никто не знал, что диверсионная группа во главе с полковником Максом Радлом состоит из русских «свободных охотников».

Никто и не узнал, потому что никто не допытывался, что за люди полегли на английском побережье Ла-Манша 6 ноября 1943 года.

Комментарий к несущественному

Все контакты со штабом РОА, осуществляемые заговорщиками и организаторами очередной, ставшей последней попыткой покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, велись с очень дальним расчетом, однако ухудшающаяся обстановка на Восточном фронте резко сузила временные рамки. После двух подряд сокрушительных поражений под Сталинградом и на Курской дуге Вилфред Штрик-Штрикфельдт и полковник Клаус фон Штауфенберг уже откровенно торопили генерала Власова с подготовкой первого выпуска разведывательно-диверсионной школы РОА, расположенной подальше от Берлина, под чешским городом Мариенбаде.

Командование вермахта понимало в этом деле свое: первый и все последующие выпуски курсантов станут работать в глубоком советском тылу. Поэтому здесь они ходили в форме советских офицеров, со своими боевыми орденами, слушали по радио Москву, читали отечественную литературу, жили и питались в соответствии с порядком, установленным в РККА. Все учебные пособия тоже были советского образца.

Командование РОА также видело и понимало в этом деле свое. Наезжая в «Охотничий дом», где обосновалась разведшкола, генерал Власов говорил так: «Лишь те немногие, кто безраздельно предан идеям освободительного движения и готов нести все тяготы этой чрезвычайно важной в условиях войны работы, достойны почетного звания разведчика».

Он знал, о чем говорит. Генерал Власов был подготовлен к своей роли службами ГРУ Генштаба и не являлся новичком в политической разведке. Подходящий штрих в биографии: старший брат Власова воевал против красных в армии Колчака. Заметим, если бы он в самом деле воевал против, то младшему брату у красных не светило бы даже сержантское звание. Однако Андрей Власов прошел обучение на курсах усовершенствования комсостава РККА «Выстрел» вместе с будущим начальником советской внешней разведки Филиппом Голиковым, после чего стал начальником учебного отдела боевой подготовки разведывательного центра Ленинградского военного округа.

Дальше с ним происходит нечто не совсем обычное для советских командиров. Власова начинают усиленно «засвечивать», перебрасывая с одной должности на другую. На каждой из них он задерживался на несколько месяцев, но о всяком новом назначении обязательно сообщали либо «Красная Звезда», либо «Правда». Теперь-то просто понять, что Власову создавали что-то вроде классического образа сугубо строевого командира, не имеющего отношения к политической разведке, тогда не знали иных способов «зачищать» биографию.

У генерала Власова было много лиц, ибо это продиктовано множественностью сложнейших аспектов роли, которую он играл, когда в его предательство должны были поверить и немцы, и русские. Поверить по-разному, но не настолько по-разному, чтобы взаимно умалялось доверие. Власов должен был монопольно возглавить все антисоветские силы эмиграции, уберечь военнопленных от бессмысленного угасания в концлагерях, привлекая возможностью вступить в «русскую национальную борьбу с комиссарами и большевиками за свободную Россию», постоянно обыгрывая тезис о том, что он – не марионетка Гитлера и готов бороться против него, если это в интересах России.

Берлину он объяснял свое инакомыслие тем, что лучше знает, как воздействовать на русский характер, чтобы служил человек не за страх, а за совесть. Россия – это Россия, господа. Немцы уверенно полагали, что в разведшколе РОА готовят широкую агентурную сеть, которой предстояло действовать в глубоком тылу противника. В гораздо более узком кругу, куда входили кадровые офицеры советской военной разведки – начальник школы подполковник Тензоров, в прошлом ученый-физик одного из харьковских НИИ, его заместитель майор Калугин – бывший начальник особого отдела Северо-Кавказского военного округа, и подполковник НКВД Чикалов – обсуждали совсем иные планы использования выпускников школы под Мариенбаде. Масштаб этих планов поражал своим размахом – от организации массового восстания узников концлагерей, которое при поддержке воинских соединений Власова способно было полностью парализовать все транспортные магистрали Германии, до вынашиваемой идеи захватить четырех главных руководителей рейха и удерживать их в качестве заложников в одном из труднодоступных районов Баварских Альп.

Последний вариант получил кодовое наименование «Черный орел». Будучи наиболее привлекательным, он обсуждался в сентябре-октябре 1943 года. Даже весьма осторожный Николай Тензоров, долгие годы после войны находившийся на нелегальном положении резидента советской разведки в одной из европейских стран, считал операцию «Черный орел» реально осуществимой. Его уверенность основывалась на довольно внушительном соединении военно-воздушных сил РОА, базировавшемся внутри Германии: 15 истребителей «Мессершмит-109», столько же штурмовиков «Ю-87» и пять бомбардировщиков «Хе-111», плюс эскадрилья связи. Плюс два Героя Советского Союза, этой авиацией командовавшие…