Текст книги "Танки генерала Брусилова"

Автор книги: Анатолий Матвиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Анатолий Матвиенко
Танки генерала Брусилова

Пролог

– Владимир Павлович, не изволите прерваться на минуту? Околоточный надзиратель свидетеля привел.

Участковый судебный следователь господин Вознесенский вышел из апартаментов в парадное доходного дома на 3-й линии Васильевского острова. На лице чиновника застыла гримаса неудовольствия. Убитый инженер Путиловского завода Густав Васильевич Тринклер, двадцати шести лет от роду, не был при жизни величиной значительной. С дознанием о кончине замечательно справятся чины сыскной полиции, а после передадут дело в судебное установление. Там, бог даст, и душегуб найдется. Однако маменька покойного состоит в родстве с кем-то из Министерства юстиции, посему, кроме следователя, здесь же топчется товарищ прокурора Лозоевский, изображая энергическое участие в осмотре места происшествия.

Пристав привел дворника, который быстро и доверительно затараторил:

– Так что днем заходил к нашему инженеру барин видный, с ним второй, пониже. Хлопнула шампань, отмечали, стало быть.

– Итак, господа, – Вознесенский выдержал короткую, но весомую паузу. – Запишите подробности. Как тебя зовут, любезный? Панкрат? Вспоминай, как выглядели господа, во что одеты, на извозчике прибыли, на моторе, может – пешком заявились.

Бесплатно раздав полведра столь же ценных наставлений, следователь убыл в майские предзакатные сумерки. Вместо него, решительно отстранив городового у двери в парадное, вошел заместитель начальника Петербургской сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко.

Допросив безутешную мать инженера и совершенно расстроенного отца, а также выявленных нижними чинами свидетелей, знаменитый питерский сыщик установил следующее.

Усопший – Густав Тринклер – родился в 1876 году в Санкт-Петербурге и учился в Ларинской гимназии. Ее он окончил в 1894 году с серебряной медалью и в том же году поступил в Петербургский технологический институт, который также закончил с отличием и занесением своего имени на «Мраморную доску». На старшем курсе поступил на работу в конструкторское бюро Путиловского завода.

Родители обнаружили тело сына в его кабинете около шести часов пополудни, вернувшись с прогулки. Документы из бюро и рабочего стола разбросаны в беспорядке, замки на ящиках взломаны, скорее всего, второпях, потому как на видном месте лежат ключи.

– Понимаю ваше горе, сударыня, но позвольте еще один вопрос. При ходьбе Густав задирал голову?

– Нет, сутулился… Всегда думал о своих железках, голову гнул, будто давили они.

Первая странность, и, возможно, тоненькая ниточка, подумал сыщик. Входное отверстие точно в переносице. Мастерский выстрел, в котором дворнику почудился хлопок шампанского. На коже нет ни ожога, ни черных пороховых крупинок. Стало быть, стреляли не в упор. Выходное отверстие от револьверной пули гораздо выше. Лицо спокойное, умиротворенное. Часто жертвы пугаются револьверного дула и сохраняют выражение ужаса. Выходит, неизвестный посетитель бил снизу от бедра с изумительной меткостью, застав инженера врасплох. Не осталось никаких следов борьбы. Поспешный обыск явно случился после убийства, когда преступник не смог добиться желаемого без крайней меры. Зато он оставил особенную улику – окурок сигары с характеристическим прикусом. Стрелок курил ее, зажав зубами в уголке рта и выставив вперед. Почему-то второй описанный дворником толстоватый господин никак на убийцу не тянул.

На следующий день пожар уничтожил изрядную часть расчетной и чертежной документации на Путиловском заводе. Узнав, что Тринклер работал над проектами невиданных ранее моторов, годных для субмарин и больших кораблей, Аркадий Францевич немедленно подключил жандармерию. Однако высокий худой господин лет пятидесяти пяти – шестидесяти, причудливо курящий дорогие сигары и виртуозно стреляющий от бедра, ни в девятьсот втором, ни в последующих годах изобличен не был, пока не случились события, представившие смерть Густава Васильевича в ином свете.

Часть первая
Бронеход

Глава первая

Двадцатипятилетний юбилей победы над Британской и Австрийской коалицией в 1979 году по распоряжению Его Императорского Величества праздновался воистину с великодержавным размахом, приглашением представителей нейтральных и ранее враждебных государств [1]1
  Вариант альтернативной истории, в котором Российская империя благодаря мощному подводному флоту одержала значительные победы в войнах с Турцией и Австро-Британским союзом, описан в романе: Анатолий Матвиенко. Миноносцы адмирала Макарова. М., «Яуза», 2013.


[Закрыть]. Зимний дворец распахнул двери, залы, галереи и винные погреба перед полководцами, флотоводцами и просто примазавшимся к виктории адмиралами и генералами.

К сожалению, за истекшие четверть века ушли из жизни многие государственные мужи и военные деятели, добывшие викторию. Не стало Императора Александра Второго, убитого террористами в 1881 году, покровительствовавшего русским подводникам великого князя Константина Николаевича, выдающегося военачальника графа Лорис-Меликова.

– Помянем нашего генерал-адмирала, – Степан Осипович Макаров поднял рюмку и опрокинул ее одним махом.

У него получилось лихо и по-молодецки. Александр Маврикиевич Берг осушил свою с заметным навыком человека, изрядно и сверх меры пристрастившегося к зеленому змию. Макаров глянул на друга с плохо скрытым осуждением.

В кругу адмиралов в тот момент оказался генерал-майор фон Валь, к флоту никакого отношения не имевший и справлявший не слишком почетную, хотя и высокую должность командира Отдельного корпуса жандармов. Он подошел к Бергу, выказывая вежливое почтение – их германские семьи общались полвека. Услышав про покойного великого князя, жандарм решился также внести лепту.

– Замечательный человек был Константин Николаевич. Не отказывал в покровительстве зачинщикам смелых прожектов. Ныне другие времена.

Макаров и трое коллег из Адмиралтейства сочли за лучшее смолчать. Порочить императорское окружение главный провокатор России может хоть до посинения – ему что с гуся вода. А затем, услышав свободомыслие в ответе, побежит скорее наушничать слабовольному и мнительному Государю. Но в этот вечер фон Валь отважился оставить службу и поговорить на отвлеченные темы.

– Пару лет назад жил на Васильевском острове молодой инженер Тринклер. Толком не знаю, что он изобрел, какой-то путиловский мотор, что лучше наших паровых или германских нефтяных работает, – жандарм подчеркнул насмешку, дескать знаем мы этих кулибиных, на словах европы обогнавших, а на деле пшик. – Письма писал, до генерал-адмирала нынешнего добрался, Алексея Александровича, без толку. Работать не дали и бумаги пожгли.

– И где ж он теперь? – больше из этикету спросил Берг. Десятки лет конструируя подводные лодки, он вдосталь насмотрелся на изобретателей безумных механизмов, от вечных двигателей до ракетных.

– Застрелил его какой-то немец, – жандарм махнул в воздухе пальцем, как пистолетным стволом. – Бах от бедра, и прямо в лоб.

Макаров почувствовал, как трезвеет.

– Виктор Вильгельмович, не изволите вспомнить, что известно про того германца?

– Полноте, господа, разве ж такое возможно? Два года минуло, да и дел у жандармерии невпроворот. Кажется, немолодой, высокий, худой. Ежели что, прикажу сыскное дело из архива достать.

– Не откажите в любезности. – Адмирал расшаркался с фон Валем, затем оттащил Берга в сторону. – Алекс, какого дьявола «Малыш» Рейнс снова объявился у нас?

Неприятная новость об американском бандите и на Александра вылилась ушатом холодной воды.

– Знаю не больше твоего. После войны его ни разу не видел. Говаривали, он всплыл в Германии в личине фон Рейнсмана и принялся там заниматься подводными лодками, имея опыт на «Щуке».

– Саша, я точно знаю – он мерзавец, но не дурак. Стало быть, покойный инженер набрел на нечто взаправду стоящее, а жандармерия, как водится, похоронила дело под уймой бумаг. Завтра же тряси фон Валя. Двигатели – это важно. Наши лодки по сей день паровые, нефтяной дизель работает только вспомогательным для экономического хода. А как наш покойник действительно полезное дело сделал?

Дальнейшие чествования и заслуженных, и непричастных к битвам четвертьвековой давности воинов утратили для старых друзей интерес. Однако в изобретательскую душу Макарова запал откровенный спич кавалерийского генерал-майора Алексея Алексеевича Брусилова.

– Прежняя эпоха яростных кавалерийских наскоков да молодецких пехотных атак безвозвратно уходит, господа. Австро-венгерская армия не сдюжила одолеть русскую подготовленную оборону на Привисленском рубеже. Ныне, тем более, когда бал правят пулеметы Хайрема Максима и Виккерса. Можно, бесспорно, гнать на них массы конницы и пехоты да заваливать трупами. Но появились легкие полевые укрепления из проволоки с иглами. Ни конному, ни пешему их с ходу не одолеть. Пока солдат тщится проволоку обрезать, его нашпигует свинцом. Мы не вправе посылать православных на верный убой. Степан Осипович! – оратор заметил Макарова. – Вы известны как заядлый выдумщик. Ежели броненосец или хотя бы крейсер на колеса поставить, сможет он прорваться?

– Только по рельсам, – огорчил его адмирал. – Бронепоезда более полувека известны. По земле никак – провалятся.

– Вот же вы хитрые, морячки. За вас! – генерал приговорил чарку. – У меня племянник на Путиловском инженерничает. Пару лет назад мечтал о сухопутном дредноуте, потом примолк.

В адмиральской голове словно контакт замкнулся, соединив гальваническую цепь. Двигатель – идея бронированного корабля для суши – Путиловский завод – убийство. Не слишком надеясь на Берга, которого помимо Бахуса поразил неодолимый недуг старости, Макаров решил сам разобраться в коллизии не откладывая. Через неделю его ждет поезд на Дальний Восток, где только постоянная готовность большого подводного отряда удерживает самураев от глупостей.

Племянник Брусилова на поверку оказался дальним родственником его жены. Звали молодого человека Николай Романович Брилинг, а сведения о нем адмирал получил, пролистав по протекции фон Валя дело убитого моториста Тринклера в жандармском управлении. Беспокойный студиозус попал под надзор политического сыска еще в пору учебы в Императорском Московском высшем техническом училище, где распространял подрывную литературу и подбивал школяров к бунту. Затем был принят на работу на Путиловский завод и оказался главным подозреваемым в том самом убийстве. Несмотря на явное алиби, жандармерия прижала смутьяна настолько плотно, что при первой возможности тот сбежал в Германию и лишь недавно вернулся.

Макаров в благодарность за известия о Брилинге рассказал жандармам про человека, чье описание совпадает с показаниями дворника. Те мигом достали из архива розыскное дело Джона Рейнса 1870-х годов, однако, что называется, за два года след остыл. Адмирал меж тем придвинул досье инженера-бунтаря.

Николай Брилинг родился в 1876 году. Стало быть, ныне ему двадцать восемь. Происходит из обрусевших германцев, что не удивительно. Берг, Ланге, Герн, Литке, великий князь Николай Константинович, множество других подданных империи, с коими по делам подводным приходилось и плотно работать, и мимоходом сталкиваться, были того же происхождения.

Осталось познакомиться со смутьяном лично. Степан Осипович поймал извозчика и прямиком отправился на Петергофское шоссе, самый необычный пригород Санкт-Петербурга, где живописные рощи и роскошные усадьбы соседствуют с нещадно коптящим Путиловским заводом.

Брилинг, обнаруженный среди кульманов, чертежей, замасленных металлических частей, выложенных на тряпицах, и счетных машинок на появление военного моряка отреагировал крайне подозрительно, несмотря на рекомендацию Брусилова и известную репутацию самого адмирала. Услышав о бумагах Тринклера, откровенно обозлился.

– Опять двадцать пять. Милостивый государь, да будет вам известно, что по сему поводу господа из жандармерии пытали меня десятки раз, а филеры висели над душой добрый месяц. Говорите, что нужно, и отстаньте от меня ради бога.

– С вашего позволения я присяду, – освободив стул от папок, Макаров уселся на него, не снимая шинели и давая понять, что от нынешнего посетителя заводской карбонарий быстро не избавится. – Ежели интересно, я немного знаком с убийцей Тринклера. Посему вас подозревать не могу.

– Спасибо! – Брилинг махнул перед собой воображаемой шляпой. – Тогда какие иные грехи мне вменяются?

– Использование идей вашего покойного сослуживца. Только это скорей заслуга, а не грех.

Николай тоже присел.

– Бедный Густав остановился два года назад. А сколького мог достичь!

– Можно подробнее? Я не жандарм, меня техника занимает.

– Да, я слышал про «Ермак» и полярные плавания. Хорошо… Так вот, одним из заказчиков завода в то время и ныне является некто Эммануил Нобель, нефтепромышленник, владеющий патентом Рудольфа Дизеля на нефтяные моторы для России.

– Как же, знаком с ним. Он – поставщик дизельных двигателей для флота. Пока только вспомогательных, они паровым конкуренцию составить не могут.

– Пока – нет. Хотя Нобель владеет двумя дизельными судами на Волге – «Вандал» и «Сармат». Густав дальше продвинулся. Его мотор заработал без наддува. Тринклер предложил производить их на Путиловском – проще, дешевле, надежнее, не надо за патент платить. И тогда Нобель встал на дыбы, заявил в заводоуправлении – или мои заказы, или ваш инженерный выкидыш. Нам запретили готовить двигатель к поточной выделке.

Макаров удивился.

– Деньги в который раз победили здравый смысл, не впервой и не привыкать. Убивать-то зачем?

– Густав не отступился. Он вычерчивал новый паровоз, а по вечерам возился с мотором. Хотел добиться его выпуска на Обуховском заводе. Говорил, что ему угрожали, он не внял.

– У вас остались копии его чертежей?

– Не только. Главное – в голове. Я простодушно полагал, что здесь работе мешает царское самодержавие и заведенные наверху порядки «держи и не пущай». В Германии ничем не лучше. Не понимают, сволочи, что рабочий класс не будет терпеть вечно. И тогда ненасытные Нобели, Романовы, Дизели и Вильгельмы пойдут лесом собирать шишки на пропитание.

– Николай Романович! Мы не на митинге. Давайте по существу.

– Будьте любезны звать меня просто Николай. Или господин Брилинг. Ненавижу свое отчество, особенно в сочетании с именем.

Макаров усмехнулся в бороду. До какой же степени нужно ненавидеть Государя, чтобы от отцовского имени отрекаться.

– Итак, господин инженер. У вас есть усовершенствованный вариант конструкции Тринклера.

– Так точно, ваше превосходительство.

Первый раз в жизни адмирал услышал, что это обращение может звучать издевательски.

– И вы хотите поставить его на службу России?

– Стране – да, царю – нет.

– Независимо от моих убеждений, любезный Николай Рома… Простите, господин Брилинг, ныне разделить сие невозможно технически. Я могу продавить испытание вашего аппарата через Адмиралтейство и, при коммерческой надобности, у моих британских коллег. На Альбионе у меня прекрасные связи после выделки «Ермака». Ежели пригодность двигателя оправдает ожидания, будут вам и деньги, и признательность. Только, пардон, потребности Государя Императора от сего дела тоже в выигрыше останутся.

– Разделим… потом. Пусть Россия получит новые моторы. После революции они останутся народу.

– Так точно! – подхватил адмирал. – И трудовой люд старательно покатается на новых машинах по нашим костям.

– Вы думаете, это произойдет скоро? – иронично вопросил Брилинг. – Я лично не собираюсь быстро превратиться в кости.

– Молю бога до революции не дожить. В противном случае мы станем скелетами одновременно. Помните, как у французов: аристократов на фонарь! Вы, голубчик, из дворян. Как можете догадаться – я тоже не купеческого сословия. Потому шансы у нас с вами пережить революцию невелики. Разве что в эмиграции.

– Не надо смешивать, ваше превосходительство. Во Франции восстание произошло неорганизованно и спонтанно. Мы ведем целенаправленную агитацию.

– И получите пугачевский бунт в традициях Стеньки Разина. Сто тысяч ваших книжонок средь народа, большей частью неграмотного – фикция. Богачей на вилы, помещичьи усадьбы сжечь, персидскую княжну утопить и лихо отпраздновать – дальше воображение не работает. А наутро протрезветь и броситься на колени к уцелевшему помещику с криком: что делать-то, барин?

Брилинг глянул на часы.

– Каждый из нас останется при своем мнении. Вы – защитник режима, я его разрушитель. Обоим нам Россия – отчизна и мать. Посему предлагаю разговор завтра продолжить, у меня рабочее время заканчивается.

Занятный народ эти революционеры, подумал Макаров. До конца смены был готов молотить языком до посинения. А тут, глядишь, гудок подоспел – и пора домой.

– Неволить не смею. Один вопрос на прощанье. Двигатель являет собой только часть механизма. Есть ему очевидное применение – суда и локомотивы. А других намерений у вас с Густавом не было? Брусилов про сухопутный дредноут говорил.

– Это – фантазии, – пожал плечами германец. – Впрочем, воля ваша. Полюбопытствуйте.

После долгих розысков в шкафах да ящиках в руки адмиралу легла толстая тетрадь с широкой карандашной надписью: «Броненосный самоход» – и обгорелыми кромками.

– Непременно ознакомлюсь. А потом, с позволения, снова украду немного вашего рабочего времени.

Воля ваша, повторил Брилинг, но не словами, а жестом. Затем распрощался с мореплавателем.

Изучив совместный труд почившего и здравствующего инженеров, на что ушел цельный день от рассвета до заката, Макаров успел поймать Брусилова, намеревающегося убыть из столицы. Тот рассмотрел рисунки, печально скривился и заявил:

– Сухопутный дредноут мне представлялся внушительней.

– Зовем на помощь математику, дорогой Алексей Алексеич. Нога пехотинца давит на землю с усилием около семи фунтов на квадратный дюйм. Положим, на сушу выполз не броненосец, а всего-навсего подводная лодка водоизмещением в тысячу тонн, это два с половиной миллиона фунтов.

– Что это дает? – спросил кавалерист, сразу начавший уставать от цифр.

– Опорную площадь, потребную, чтобы лодка не провалилась, в сотни квадратных ярдов. Теперь представьте на секунду мотор, который сдвинет нашего сухопутного дредноута с места. Сколько? От десяти до ста тысяч индикаторных сил, точнее сказать не могу. А для субмарины хватает двух тысяч.

– Странная арифметика. В воде ваши корабли плавают, а на суше проваливаются, – генерал-майор ущипнул себя за ус. – Прошка! Куда делся, шельма? Графинчик обнови.

Пока половой носился за добавкой, Брусилов открыл тетрадь и ткнул пальцем в общий рисунок бронированного механизма.

– Выходит, он размерами с обычную карету или, скорее, пулеметную тачанку. От осколка сбережет?

– Ваш родственник посчитал, что передний лист выдержит шрапнель с трубкой на удар.

– Это – вряд ли. Но ничего. Самоход-то двигаться будет. Из пулемета да шрапнельными пульками попасть не мудрено, а гранатой лишь при большом везении. Стало быть, он проволоку порвет, на окоп наедет и с пулеметов пехоту покрошит. А за ним в дыру наши побегут. Здорово, ежели получится. За светлые головы, Степан Осипович! – Генерал выпил. – Только объясните, отчего моряки у нас такие ушлые? Цепеллин сочиняет моряк Костович, воздухолетательный снаряд строил капитан Можайский. Вы вот, с подводными лодками и катерами на полмира страх нагнали.

– Ничего нет удивительного, – вскинул бороду Макаров. – Корабли – самые хитрые вещи, что пытливый ум придумал. Паровые машины сначала на судах появились, только потом на паровозе. Корабельная артиллерия куда сложней и мощней полевой. Беспроволочный телеграф господина Попова перво-наперво на флоте освоили, на берегу проще провод тянуть или вестового заслать.

– Ну да, – вздохнул и снова налил Брусилов. – А мы изобрели как лучше шашку точить да кобылам хвосты крутить.

– Не скромничайте зря, любезный Алексей Алексеевич, – вице-адмирал подшофе держался добрее трезвого. – Наука сухопутной баталии ничем не проще морской. Я вам больше скажу, в открытом море не спрячешься. Потому главные битвы случились у берегов, островов да в проливах. Врага в перископ узрел – топи его, окаянного, и точка.

После длительного военно-производственного совещания, точнее на следующее утро, Макаров сделал два безусловных вывода. Во-первых, любая вездеходная и надежная бронемашина на поле боя даст очевидный перевес, потому как у другой стороны не окажется ни подобных аппаратов, ни оружия против брони, ни опыта борьбы с новой напастью. Во-вторых, негоже тягаться в питье с более молодым и крепким кавалеристом: и непристойно, и голова болит.

Александр Берг, давно уже бывший в адмиральской отставке и на завтрак принимавший ледяную рюмку под хрустящий огурчик «для сугреву и аппетиту», к технической стороне вопроса оказался куда как более восприимчив. Он долго листал обгорелую тетрадь, наполненную кучей вклеенных вырезок, рисунков, расчетов и схем. Заметно, что покойный инженер Тринклер и его мятежный коллега занимались прожектом более года.

Первая часть, самая замусоленная, содержала конструкции вездеходных аппаратов, у коих ведущие и опорные колеса обнимала бесконечная длинная лента, снижавшая удельное давление на землю. Самый ранний практический из подобных самоходных механизмов получился у англичанина Джона Гиткота в 1832 году.

– Это дело военного применения иметь не будет, – отставник ткнул пальцем на повозку Блинова, о которой сообщалось в газете «Волгарь». – Готов допустить, что экипаж имеет изумительно легкий ход для такой массы, ежели сравнивать с обычными колесами, проваливающимися в снег. Но при движении в гору ждать, что две кобылы утянут столько народу, совершенно бессмысленно.

Поволжский изобретатель нацепил бесконечную ленту на колеса большой повозки, дабы они не проваливались в снег.

– Согласен. Однако дальше смотри. Он поставил паровую машину, и вышло русское подобие трактора Гикота – паровой самоход на бесконечной шарнирной рельсе. Заметь, Александр, резинная лента заменена на железо.

– Занимательно. Хотя препятствий вижу не менее трех. Ныне субмарина – это подводный мазутный танкер ради дальности хода, экипажу да торпедам лишь чуть места осталось. Сколько же твой самоход проедет? Или рядом подводу с дровами пустить, в топку их кидать?

– Для того и нужен нефтяной двигатель с циклом Тринклера. Что еще узрел?

– Даже без расчетов и опытов ясно, что такое шасси тяжелей для мотора, нежели обычные колеса, как в локомотиве или авто. Представь, какая разрывная нагрузка на части этого рельса и оси между ними. Долго они выдюжат? Не знаю.

– Справедливо. А третье?

– Двигатель один, рулевого колеса нет. Твой самородок считает, что поворот выходит от торможения одной рельсы. Как там англичане ее обозвали?

– Caterpillar.

– Пусть так и будет – гусеницы. Выходит, самоходу надобен сложный механизм передачи на ведущие колеса с муфтой на рассоединение к каждому колесу.

– Пожалуй. Почему тебя это пугает? На лодках много таких муфт – меж паровой машиной и электродвигателем, затем перед дейдвудом.

Берг ткнул пальцем в дизельный двигатель Тринклера.

– Вдобавок он не реверсивный. Прикажешь электромоторы ставить по примеру субмарины или промежуточный вал с шестернями? Тогда не забудь перископ и торпеды.

Макаров забрал тетрадь.

– Стареешь, дружище. Лет тридцать назад тебя мелочи не останавливали.

Александр поднял блеклые и слезящиеся глаза.

– Может быть. А только сей аппарат в инженерном смысле куда хитрее, чем лодка. Там двадцать саженей длины, тысяча тонн массы – лепи что хочешь. Здесь изволь вписаться в четыре сажени.

– Ты прав. Но технические трудности – половина дела. Как самоход в Военном или Морском министерстве продвинуть?

Берг тяжело, по-стариковски, вздохнул, воровато оглянулся – не видит ли Мария – и раскурил трубку.

– Не представляю даже. К генерал-адмиралу идти бесполезно. Он – пустое место.

– Ты как Брилинг. Одни якобинцы да вольнодумцы вокруг.

– Брось. За помощью можно идти только к Куропаткину. Он кое-какие перемены затеял.

– Это как раз плохо, Александр. Новшества денег требуют, на самоход не остается.

Отставной подводник встал из любимого кресла-качалки и шагнул к окну, попыхивая трубкой. Осень вступила в свои права, заливая холодными струями окна особняка, глядящего в темную воду Екатерининского канала.

– Тогда как с «Щукой». Начнем на деньги, с американской аферы оставшиеся, там, глядишь, и казенный каравай подоспеет. Только с чертежами, опытами и расчетами я возиться не буду, не серчай.

– До этого охочие найдутся, – Макаров широко улыбнулся и как будто даже помолодел. – Рано нас в утиль списывать, Маврикич. Повоюем.

– Против чего и кого, Степан? Стар я уже, не по мне война против нашей государственной глыбы, огромной и неповоротливой, за ее же благо. Сколько раз сие может повторяться на Руси… Держава существует чаяньями людей, которые ей наперекор идут. Вспомни турецкую компанию! Ежели б ты тянул себе лямку, не высовываясь и справляя лейтенантскую должность на поповке, много бы мы на море навоевались?

– Ты тоже хорош был.

– Все в прошлом. – Берг выпустил колечко дыма из трубки. – Времена нынче не те, и не для меня одного. С нашествия Бонапарта Россия не знала настоящих войн. И не перечь! Англичане нашей земли не желали. Так, укоротить зарвавшихся азиатов, не мешать править миром. Японцы ежели бы в 1904 году напали, они разевали пасть на Маньчжурию, китайскую землю, на которой русские – временные и пришлые. Ты, Степан, чай тоже не юнец. А как переведутся подобные нам с тобой? Считай вся Европа – Германия, Австро-Венгрия, Франция и Англия – наши совершенно временные союзники, а по сути, кровные враги. Смешно сказать, в постоянных друзьях одно Датское королевство.

– Ты намекаешь, что когда-нибудь европейская сволочь соединится и навалится скопом?

– Рано или поздно – непременно, Степа. И мы с тобой не в силах сие изменить. Так давай сделаем малость, что и вправду можем. Я достану из капитала тысяч сто или двести, ты людей поставь, чтобы деньги в дело пошли. Мы уйдем, пусть бронеходные трактора за нас службу несут.

Макаров покинул старого друга с тяжелым чувством. Во-первых, Берг вел себя так, будто взял курс на последнюю гавань, и до нее недалече – год, хорошо если два. Во-вторых, его мрачный настрой о будущем державы не на пустом месте вырос. Российская Империя – колосс не на глиняных ногах, на каменных, но стоят они бестолково, где-то трещат, а где-то и воздух подпирают. Устойчивость сей конструкции оставляет желать лучшего. Государь Император изволят пребывать в уверенности, что в стране, в армии и на флоте дела обстоят совершенно замечательным образом. Стало быть, к чему менять? Посему каждый радетель перемен – опасный бунтовщик вроде Брилинга, с которым уместнее разговаривать не царю и министрам, а жандармам. Записываюсь на склоне лет в якобинцы, грустно пошутил про себя Степан Осипович и составил план баталии за русский бронетрактор.