Текст книги "И ныне и присно (СИ)"

Автор книги: Анатолий Даровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Вновь ожила Антонина Петровна. Теми же рваными движениями она принялась напяливать на Лизу крестильную рубашку. Та даже не сопротивлялась: всё лучше, чем валяться голой перед глазами чудовища.

А ведь ему сложно управлять сразу двумя, промелькнула мысль у Лизы. Когда Антонина ходит – Олег стоит, когда двигается Олежек – замирает тётя Тоня.

Чем это могло ей помочь?

Будто издеваясь над её рассуждениями, Антонина Петровна и Олежка задвигались одновременно, подхватывая Лизу за руки и за ноги и сбрасывая в ванночку с водой.

Ванночка была, конечно, маловата для взрослой девушки. Руки, ноги и голова Лизы остались торчать по бокам, а в воду погрузились лишь туловище и бёдра. Кричать уже не было сил, и она просто тонко завыла: вода в нелепой пародии на купель оказалась горячей, почти кипящей. Рубашка прилипла к телу и теперь отвратительно просвечивала.

Отросшие концы волос задели свечу, стоящую на краю ванночки, и чуть не занялись. Лиза едва успела махнуть головой, топя волосы в крестильной воде, уже мутной и пахнущей кровью.

На затылок Лизы легла сухая ладонь Антонины Петровны. Что же вы, женщина же не может быть священником, хотела съязвить та, но не смогла – не хватило духу.

– Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым, – затянула тётка. Она стояла сбоку от купели, по правую руку от Олега, по-прежнему державшего Лизу за руки. – И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век…

– Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, – вторил ей Олег, и это выглядело ещё более дико: ладно тётя Тоня, но он же даже «Отче наш» никогда не знал, не то что церковнославянский!

Рука Антонины Петровны силой надавила на затылок Лизы. Та ушла под воду с головой, не успев даже вдохнуть, и чуть не захлебнулась, с ужасом чувствуя, как обвариваются губы и нос. До сих пор ей удавалось держаться, но сейчас Лизу захлестнула паника: она изо всех сил забила руками и по-прежнему связанными ногами, расплёскивая воду и стремясь выбраться. Безуспешно. Неумолимая рука тёти Тони продолжала держать её лицо под водой, не давая избежать ужасающего крещения.

Когда Лизу наконец отпустили, и она вынырнула, судорожно глотая воздух, Антонина Петровна двигалась уже живее. Олежка тоже будто расцвёл. Теперь они оба сновали вокруг купели – то заново связывая руки Лизы ремешком, то придерживая её ноги, которыми она примерилась было ударить.

– Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася, распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна, – бодро пела Антонина Петровна, и Олежка не отставал от неё:

– И воскресшаго в третий день, по Писанием, и возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца, и паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца…

Лиза вспомнила добрых стареньких монашек, которых она как-то видела на рынке с мамой. Неужели и эти благочестивые дамы, молясь Господу, на самом деле могли призвать нечто? Сколько из них вставало по ночам с кроватей, слыша его призрачный зов, и покидало кельи в неведомом им самим порыве? А все те водители, лепящие иконки над лобовым стеклом машины, работяги, перекрещивающие лоб при виде храма, да хотя бы дети, читающие Библию в картинках… все они – в опасности?

Пусть сейчас оно живёт только в этом доме, пусть пока даже на контроль над двумя людьми его хватает с трудом, но что будет годы спустя? Как далеко может простираться его власть?

Набрав в лёгкие как можно больше воздуха, Лиза со всей силой, на которую только было способно охрипшее горло, закричала, заглушая молитву:

– Я НЕ ВЕРЮ ВАМ! – и захлебнулась, вновь ушла под воду под тяжёлой рукой тёти Тони.

На этот раз в купели её продержали дольше. Лиза почти начала терять сознание; перед глазами поплыли оранжевые круги. Ещё одна лишняя секунда – и она наглоталась бы воды.

Она долго не могла отдышаться. Антонина Петровна и Олег, порозовевшие, продолжали кружить вокруг ванночки и читать молитвы. У тётки в руках появилось – подумать только! – кадило, которым она махала перед носом воспитанницы, капая в купель ароматической смесью.

Лиза попыталась отрешиться от происходящего. Сейчас они её утопят или сварят, а потом ей уже на всё будет по барабану. Или хуже: она станет такой же, как они, но, судя по Олежке, даже этого не почувствует. Оно и к лучшему.

Не получилось. Боль жгла всё тело, не давая отключиться, на смену панике приходила злость, сменившаяся, в свою очередь, ненавистью. А ненависть отрезвляла мысли и позволяла заметить, что во второй раз Олежек затянул ремешок на её запястьях довольно халтурно…

Действовать надо было быстро: они уже заканчивали молитву.

– И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки, во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь…

– Исповедаю едино крещение во оставление грехов, чаю воскресения мёртвых и жизни будущаго века. Аминь, – закончила тётушка.

– Аминь! – подтвердил Олежек.

В четыре руки они погрузили Лизу в купель в третий раз.

Она сразу поняла: теперь её уже не отпустят. Будут держать, пока не захлебнётся. А потом в новостях покажут, мол, тётка сошла с ума и убила племянницу, утопила в детской ванночке на фоне религиозного фанатизма и горя о потерянном в молодости ребёнке.

Нет уж, не дождётесь.

Купель загремела и заскрежетала, когда Лиза забилась в воде под беспощадными руками нечто. Толком не зная, что делать, на этот раз она боролась, отчаянно, целеустремлённо, пытаясь выскользнуть из цепкой хватки чудовища и хотя бы глотнуть воздуха.

Позже Лиза не понимала, как ей это удалось. Вроде не гимнастка, не спортсменка, даже зарядку никогда не делала. Видимо, силы придал адреналин и осознание: если чего-то не сделаешь прямо сейчас – погибнешь.

Одним резким движением вырвав руки из пут, она с силой упёрлась ладонями в края купели и оттолкнулась, отплывая от смертельной хватки. Бёдра показались из воды; ещё немного, и они перевесят, переворачивая ванночку. Почти сразу Лиза почувствовала, как ослабевает давление, как руки Антонины Петровны и Олега соскальзывают с её головы.

Чудовища запаниковали: одна ладонь ухватила Лизу за волосы, вторая погрузилась в воду, нашаривая её руки. Ещё две руки попытались вцепиться в связанные щиколотки, пихая обратно в купель, не давая выбраться. Уже в полусознании, с трудом понимая, что вообще делает, Лиза изо всех сил лягнула куда-то между этими руками, стремясь попасть в их обладателя.

Грохот и крик, раздавшийся за ним, она услышала даже сквозь толщу воды. Тонуть оставалось недолго: мгновение спустя ванночка, глухо скрежеща, перевернулась и выбросила Лизу на заляпанный свечным воском паркет.

Сознание вернулось не сразу. Жутко болела голова, тело, обожжённое крестильной водой, пекло и дёргало. Саднили порезы. Мокрая, лохматая, со связанными ногами, в одной рубашке Лиза лежала на полу и перхала, тщетно стараясь отдышаться. Лёгкие горели – она всё-таки хлебнула воды. Перед глазами мутилось, а звуки доносились как будто издалека.

Вернее, звук был один. Истошный, испуганный крик, полный боли и ярости.

А главное – никто не нападал на неё! Никто не пытался утопить, зарезать, ещё как-нибудь убить, пока она валялась на паркете, кашляла и пыталась прийти в себя. С трудом различая очертания предметов, Лиза поползла к коридору, где воздух был посвежее, – и уже там, рухнув на пол, наконец смогла отдышаться и осмотреться.

В гостиной бушевал огонь.

Лиза поняла, что случилось, почти сразу. Нечто, которое она лягнула в отчаянной попытке спастись, оказалось Антониной Петровной, из-за своей хрупкости легко отлетевшей в сторону. По инерции отшатнувшись назад, тётка врезалась в иконостас, с грохотом уронив на пол иконы, лампадки и свечи. Одна из свеч задела занавески, и те занялись оранжевыми всполохами, масло из разбитой лампадки подожгло паркет, а сама Антонина Петровна…

Лиза вскрикнула и в ужасе отвернулась. Тётя Тоня горела заживо: её растрёпанные волосы и заляпанная маслом ночная рубашка вспыхнули, превращая Антонину в полыхающий факел. Это её вопли Лиза слышала, приходя в себя: тётка кричала, мечась по комнате. Кричала дурным, нечеловеческим голосом, переходящим в утробный вой раненого зверя.

Подтянув коленки к груди, Лиза принялась спешно распутывать узел на щиколотках. Нужно было что-то делать, и срочно. Чудовище ли, нечто ли – плевать! Если сознание тёти Тони ещё живо внутри этого тела, её надо спасать – даже если бы Антонина Петровна не была её родной тётей, всё равно бы надо было! Ни одна живая душа не заслуживает такой судьбы.

Кто-то тронул Лизу за плечо. Она отшатнулась, машинально занося руку для удара – и опустила её, так и не выбросив вперёд.

Перед ней на корточках сидел Олежек. В грязной, порванной в двух местах рубашке, с обгоревшими волосами и ожогом на щеке – но со знакомыми, человеческими голубыми глазами.

Настоящий. Живой.

– Лиз, нам нужно выбираться, – прохрипел Олежка, и она едва услышала его из-за воплей из гостиной. – Я сейчас позвоню пожарным, но нам здесь оставаться нельзя… дай посмотреть, я быстрее развяжу.

– Ты сдурел?! Неси воду! – заорала Лиза, чувствуя, как подступает истерика. – Она же там… она… Олеж, ты что, не видишь… – связки, и так измученные за последний день, не выдержали: голос сбился на сипение.

– Это не она, – сурово оборвал её потуги говорить Олег, распутывая верёвку на Лизиных ногах. – Даже думать не смей. Твоя тётка умерла, и умерла, похоже, ещё прошлой ночью. Вот ты сидела и чаи гоняла, а я увидел на ней трупные пятна и так охренел, что даже сказать ничего не смог. А потом уже поздно было.

– Вы меня чуть не утопили, – сипло простонала Лиза, с трудом поднимаясь на ноги. На щиколотках виднелись кровоподтёки от верёвки, коленки подгибались. Она едва смогла сделать пару шагов, держась за стену. – То есть не вы, а…

– Да. Я знаю, – Олежек отрывисто кивнул и подхватил начавшую было падать Лизу. – Понятия не имею, с чего меня так сюда тянуло, будто… будто оно хотело, чтобы я пришёл в эту квартиру.

– Оно и хотело. – Говорить Лизе было тяжело, а голова по-прежнему раскалывалась. – Ключи там, в шкафчике… лежат.

Она закашлялась. Дым из комнаты уже начал проникать в коридор. Скоро здесь станет нечем дышать. Олежка был прав: надо выбираться как можно быстрее.

Даже когда входная дверь захлопнулась за ними, Лиза продолжала слышать надсадные крики Антонины Петровны. Слышала она их и позже, когда они с Олегом сидели на скамейке возле дома в ожидании пожарных, и она куталась в его куртку в приступе жгучего стыда: он видел её обнажённой! И даже в полицейском участке, где они давали показания по этому безумному, кошмарному делу, в ушах Лизы продолжал звенеть предсмертный вой того, что когда-то было её тёткой и опекуншей.

Олег показал ей сообщение, которое нашёл в памяти телефона тёти Тони: «Здесь опасно. Не приезжай». Попытка отправки – в четвёртом часу утра, в самый разгар буйства нечто в проходной гостиной. Неудачная: то ли неполадки на линии, то ли сбой в самом аппарате. Лиза тогда заплакала, сжимая в руках старый оплавленный мобильник. Тётя хотела её спасти! Знала, что погибнет, и предупредила племянницу, чтобы та не ходила к ней! А потом вышла к нечто, чтобы упасть замертво под его взглядом, – и встать наутро не человеком, а чудовищем.

Трупные пятна, чёрные, точно залитые мазутом, глаза, странные дёрганые движения – она была мертва с самого начала. Безвольная марионетка, кукла, которой управляло нечто, что раньше смотрело из икон. Не живая тётка. Не живая.

Лиза повторяла это про себя каждый раз, когда крик сгорающей заживо Антонины возвращался к ней во снах. Вспоминала горячую, пахнущую кровью воду купели и хрустящие под босыми ногами осколки красной чашки в горошек, думала о страшной смерти своей настоящей тёти – и сожаление сменялось душащей чёрной яростью.

И пока эта ярость жила в её душе, Лиза знала, что она в безопасности. Что если нечто явится опять – чего бы ей это ни стоило, что бы за этим ни последовало, она снова его сожжёт.

– Гори, сука, – выдыхала она в ночной полумрак, когда её будили тревожные сны, в которых вновь и вновь корчилось в огне умирающее чудовище.

И засыпала снова. На этот раз – спокойно, без сновидений.

========== Эпилог ==========

Сергей отхлебнул холодного пива и смачно выдохнул, откинувшись на спинку кресла.

– Ты прикинь, Антох. На вызов вчера ездил – а там уроды какие-то малолетние котёнка подожгли и смотрели, как он бегал. От котёнка там гараж занялся, ну а от него и пошло… ущерба на хренову гору бабла, а этим сволочам мелким даже не будет ничего.

– Котёнка-то хоть спасли? – буркнул Антон. Он был не в духе: недавний вызов, казалось бы, совершенно обычный, не давал ему покоя. И вроде всё было нормально, ничего особенного – старики часто бывают с придурью – но нет…

Что-то с ним было не так.

– Какое там, – Сергей махнул рукой. – Рожки да ножки остались, бедолага… Я матерям ихним сказал, чтобы они своим детям как минимум ухи открутили. А вообще, сажать за такое надо. Ведь они как, сначала животных, а потом и людей… Эй, Антох, ну ты чего хмурый такой? Плохой день?

Антон помялся. Рассказать, что ли, говорливому приятелю про случай, который его мучит…

– Да тётку все одну вспоминаю, – наконец признался он. – Было с неделю, что ли, назад. Вызов от пары подростков, мол, девчонка пришла домой, а из квартиры дым валит. Ну, она и звонит, мол, помогите, пожар, а там тётя моя осталась.

– И что? – заинтересовался Серёга. – Поджог оказался?

– Да нет, – Антон вздохнул. – Глупо как-то вышло. Тётка пожилая там была, очень верующая, свечки зачем-то поставила. Сперва думали, утром, потом время смерти установили – оказалось, ночью померла. Сердечный приступ или что-то вроде. Ну, свечки, видимо, тлели всю ночь, а потом возьми да вспыхни. И всё, пожар.

– Ох, говорят же им не жечь ничего в квартирах, – поморщился Сергей. – Жаль бабу, конечно. Но хоть быстро померла, всё лучше, чем заживо сгорать. И ведь всю ночь лежала, а только днём загорелось, ты гляди. Церковные свечки разве горят так долго?

Антон потёр пальцами виски. Голова болела – жуть. Ещё и спать в последнее время толком не мог.

– Не должны, Серёг, в том-то и дело. Там вообще много странного. Бабка была бездетная, с ней там только племяшка жила, ну, девка эта, которая пожарных вызвала, – а посреди комнаты ванночка валялась. Детская. И вода разлита. Ну вот зачем, скажи на милость?

– Ну… мало ли. Может, под старость лет с ума сбрендила? Мерещился ей ребёночек, вот она его купать и полезла.

– Ты дальше слушай. Это ещё не всё. Там по полу обрывки одежды этой девчули валялись. Ну, той, которая вызвала. Прям и футболка, и трусы… там обгорело всё, конечно, но видно было, одежда – ношеная! И сама она нас встретила в одной рубашке и шортиках, погода, что ли, для конца октября?

Сергей задумался.

– Блин, и вправду… слушай, так может, она… того? Там была? Ну, как пожар начался. Правда, зачем одежду рвать, больная, что ли? Даже если огонь сбить пыталась – ну не трусами же. Или тётка достала из стиралки и порезала зачем-то. Мало ли что там у неё за обряды.

– Вот и я гадаю, – согласился Антон. – А ещё знаешь, что? Ты только не говори никому, засмеют же.

– Ну?

– В общем, лежала она странно. Как будто долго бегала перед тем, как упасть. Такое бывает, когда заживо горят, но она ж от инфаркта!..

– Ну, чёрт её знает, может, и бегала. Инфаркты тоже разные бывают.

– А ещё, Серёг, хотя тут уже у меня глюки, наверное… мне показалось, что она шевелилась, когда я туда вошёл. Ты понимаешь, мёртвая ещё с ночи – шевелилась! – Антон замер, затаив дыхание. – Я чуть не поседел с ужасу, когда это вспомнил потом, как узнал про заключение о смерти.

Сергей крякнул и добродушно фыркнул в рыжеватые усы.

– Не, ну это ты уже загнул! Я тебя понимаю, конечно, в огне чёрти что примерещиться может, но не бредить же этим наяву, ну. Может, тебе отпуск взять? Заработался совсем, смотри, какой бледный, а?

– Да, похоже на то, – Антон слабо улыбнулся. Ну конечно же, он себя накручивает. Трупы не шевелятся, а огонь искажает восприятие. Все это знают. А ванночка и порванная одежда – да шут его знает, что там за разборки были у этих двоих! Пусть с этим менты разбираются.

– Ладно, хорош хмуриться. Выпьем? – Сергей поднял стакан с пивом. – За то, чтобы у нас всё было хорошо.

– Согласен, – Антон протянул стакан в ответ и вдруг, сам того не ожидая, добавил. – И ныне, и присно, и во веки веков.

Сергей удивлённо взглянул на него. Затем вдруг усмехнулся, ударяя собственным стаканом об Антонов.

– Аминь, что уж тут.

– Аминь, – медленно повторил Антон и улыбнулся.