Текст книги "И ныне и присно (СИ)"

Автор книги: Анатолий Даровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== I. Бессонница ==========

Комментарий к I. Бессонница

Though the mills of God grind slowly;

Yet they grind exceeding small;

Though with patience He stands waiting,

With exactness grinds He all.

– Г. У. Лонгфелло

Антонина Петровна выпрямилась. Больная спина дала о себе знать неприятным нытьём: снова радикулит замучил. На погоду. Осень такая выдалась: сырая, дождливая. Скоро будет сложно каждый день опускаться на колени и склонять голову в ежевечерней молитве.

Ничего. Господь посылает нам испытания, и мы должны с честью проходить их. Что там какая-то больная спина перед волей Всевышнего? Разве сможет она перебороть это дивное ощущение благоговения, что Антонина Петровна испытывает каждый раз, когда обращается к Нему?

Хотя к ревматологу заглянуть всё-таки стоит.

Она огладила смявшуюся от долгого стояния на коленях ночную рубашку. Уже почти полночь, пора отходить ко сну. Антонина Петровна ложилась бы и раньше, но проклятущая старческая бессонница уже начинала вступать в свои права. Жаворонок всю жизнь, теперь Антонина не могла заснуть раньше полуночи – и просыпалась не с первыми лучами солнца, а позже, что доставляло ей почти физические страдания. Долгий сон, полагала она, есть признак лености, а леность – грех, причём из тех, что она сама всю жизнь особенно порицала. Даже сейчас, достигнув пенсионного возраста, Антонина Петровна продолжала работать, чтобы не раскисать. Да и с появлением дома девочки денег на пропитание стало уходить больше.

Девочка сейчас, наверное, опять не спит. Разбаловали её Виталик с женой, Царствие им Небесное, ох как разбаловали. Сами по себе безбожники, ещё и ребёнка вырастили так, что смотреть тошно. Казалось бы, шестнадцать лет, самое время думать о будущем, о благочестивой жизни, блюсти скромность, учиться прилежно – а она! Не спит подолгу, сидит, уткнувшись в свой телефон, ещё и старшим вздумала дерзить! Ох, говорила Антонина Петровна родственничку – сам нехристь, так хоть дочь воспитай должным образом, в скромности и целомудрии. Загубишь же душу юную! Только посмеялся, отмахнулся, бессовестный… Хотя о мёртвых плохо не говорят, упокой Господь его душу, грешно это. Да и ребёнка понять можно: обоих родителей разом потеряла, вот от боли и огрызается.

Ох, намучается она ещё с девочкой… Надо бы проведать её сходить.

Квартира Антонины Петровны – трёшка в типовой девятиэтажке – была просторная, старая и скрипучая, постоянно погружённая в полумрак. Выцветшие обои с какими-то глупыми узорчиками, вздувшийся местами пол, скорбные лики икон на отдельной полке – самой ей всё это казалось родным и знакомым, но девочке, наверное, виделось чуждым. Антонина Петровна поселила её в маленькой комнатке за проходной гостиной, выходящей окнами на лоджию, – раньше здесь жили квартиранты, но после оформления опеки их пришлось попросить съехать. Не в проходной же селить ребёнка.

Стараясь идти как можно тише – скрип старого пола нервировал её чувствительный слух – Антонина Петровна пересекла гостиную, приблизившись к двери маленькой спальни. Из-под закрытой створки пробивался желтоватый свет лампы. Ну конечно: не спит. Небось опять переписывается, глаза портит и тратит электричество.

Антонина Петровна открыла дверь.

Всё оказалось ровно так, как она и думала. Девочка сидела с ногами на кровати, одетая в длинную футболку с какими-то американскими мультяшными героями, с ноутбуком на коленях. На простыне – пакетик крендельков. Опять на ночь наедается вредных сладостей. Тешит желудок грехом чревоугодия. Ох и трудный ребёнок…

– Тётя Тоня! – возмущённо воскликнула девочка, когда Антонина Петровна решительно перешагнула порог. – Ну сколько раз вас просить: не вламывайтесь ко мне на ночь глядя!

Очень трудный ребёнок.

– Лизонька, – Антонина Петровна вздохнула, – это мне сколько ещё тебя просить ложиться спать вовремя. Времени сколько? Тебе в школу завтра! Глаза испортишь компьютером, а хорошему ничему не научишься.

Девочка закатила глаза.

– Мне шестнадцать, тётя Тоня! Я замуж могу выходить уже, что вы меня пасёте, как малолетку? И вообще, есть такое понятие – личное пространство. Не слышали?

– Не дерзи, – строго ответила Антонина Петровна. – Какой бы взрослой ты себя ни считала, ты всё ещё неразумное дитя, за которое я отвечаю. Не выспишься – пойдут проблемы с учёбой, будешь ходить весь день сонной. Тебе же будет лучше, если ты сейчас ляжешь спать.

Антонина Петровна искренне считала, что её аргументы – железные. Имя Господне девочке ни о чём не говорит, так, может, хоть личная выгода убедит упрямицу?

Не убедила.

– А смысл, всё равно не засну, – буркнула себе под нос Лиза. – Мне у вас кошмары которую ночь подряд снятся.

Это Антонина Петровна уже слышала. И могла понять. И в самом деле, ребёнок потерял родителей, ей вполне нормально сейчас страдать кошмарными снами. Но это же не значит, что нужно совсем отказываться от сна.

– Лизонька, девочка, – теперь Антонина постаралась быть как можно более ласковой, – ты же понимаешь, что ты не сможешь не спать вечно? Ты устала, измучена, не высыпаешься – вот и сны плохие снятся. А если ты моего мнения хочешь – то я думаю, это Сатана так пугает тебя, чтобы сбить с правильного пути. Но человек сильнее его воли. Хочешь, я научу тебя вечерней молитве, чтобы легче засыпалось?

Девочка фыркнула.

– Вы от меня не отстанете со своими проповедями, да? Ладно, хорошо, как вам такая сделка: я сейчас ложусь спать, а вы обещаете больше не вламываться ко мне в комнату без спроса?

– Ты прекрасно знаешь, что я не смогу этого пообещать, – вздохнула Антонина Петровна. – Я должна нести за тебя ответственность, Лизонька. Хочешь ты того или нет. А значит, придётся потерпеть.

– У родителей почему-то получалось нести эту самую ответственность без сталкерства, – обиженно буркнула Лиза, но ноутбук с коленей сняла и, недовольно сопя, поднялась с кровати.

Тактично промолчав по поводу того, что она думает по поводу образа жизни покойных родителей Лизы и их методов воспитания детей, Антонина Петровна молча наблюдала, как девочка готовится ко сну. Крендельки отправились на стол – чует её сердце, через два-три дня там будет красоваться куча всякого хлама. Надо будет проследить и за этим тоже. Опрятность – добродетель, необходимая каждой женщине. Даже такой юной и дерзкой.

Когда девочка принялась запихивать кабель от ноутбука в ящик стола, Антонина Петровна сочла нужным вмешаться.

– Дай это сюда, будь добра. – И, не дожидаясь, пока та отреагирует, шагнула вперёд и вытащила тяжёлый чёрный провод из ящика.

– Это ещё зачем?! – возмущённая девочка почти что закричала от негодования.

– Я не такая глупая, как ты думаешь. Уйду – ты снова за компьютер залезешь. Так что пусть это лучше пока побудет у меня. Верну через пару часов после того, как придёшь из школы. Как раз и уроками заняться успеешь.

– Он вообще-то и от батарейки работать может, – хмуро заметила Лиза.

– Но не вечно же, – резонно ответила Антонина Петровна. – А у тебя до завтрашнего вечера ещё много времени. В твоих интересах не тратить всю батарею сразу.

Девочка фыркнула и нырнула под одеяло.

– Спокойной ночи.

Антонина Петровна почувствовала резкий укол совести: не слишком ли грубо она обошлась с подростком, потерявшим родителей, для которого, может быть, этот ноутбук – единственная оставшаяся радость? Но мимолётному искушению извиниться и вернуть девочке провод не поддалась: миг слабости сейчас способен принести фатальные плоды впоследствии. Детей следует воспитывать в строгости. Так они вырастают благовоспитанными и добропорядочными, а излишняя свобода ведёт к непростительной фривольности. Тем более девочка, да ещё в таком возрасте.

Однако тон Антонина Петровна всё-таки сбавила.

– Да хранит тебя Всевышний, Лизонька. Спи спокойно, – она постаралась сказать это как можно ласковее, но девочку её мягкий тон не впечатлил.

– Ага, спокойно. Что-то фигово он меня хранит, что я которую ночь не высыпаюсь.

Антонина Петровна хотела было возразить, что не высыпается Лиза не потому, что на Небесах плохо за ней приглядывают, а из-за собственных ночных бдений у компьютера, и это не повод так зло богохульничать, но девочка отвернулась к стене и с головой накрылась одеялом, явно не желая продолжать разговор – и Антонина смолчала. На первый раз простительно. Но в следующий раз, если Лизавета позволит себе подобное, наказание будет суровым и незамедлительным. Не чета отобранному кабелю.

Она вышла, прикрыв за собой дверь. Если девочка не уснёт и сейчас, пусть это будет на её совести.

Родители Лизы погибли несколько месяцев назад: разбились в автокатастрофе по пути из санатория, куда девочка не поехала с ними из-за неожиданной болезни. Показания свидетелей были туманными: вроде бы две машины ни с того ни с сего врезались друг в друга, и кто из них потерял управление, сказать было сложно. Ни один из участников аварии не выжил, кроме рыжей собачки Бусинки, которую забрали к себе родственники погибших – тех, что ехали в другой машине. Сложнее дело оказалось с Лизой.

Родных бабушек и дедушек у девочки не оказалось, и, взвесив все «за» и «против», опеку оформила Антонина Петровна – родная сестра Виталия, отца Лизы. Для неё, прожившей жизнь бездетно, это был совершенно новый незнакомый опыт, но христианский долг велел ей заботиться о сирых и убогих, да и нереализованное материнское чувство, копившееся всю жизнь, сейчас отчаянно искало выхода. Добиться опеки было сложно, но возможно, и, пообивав пороги всевозможных инстанций, Антонина стала официальным опекуном Елизаветы Витальевны Яшкиной.

Вот только кто же знал, что с ней будет так сложно…

В понимании Антонины Петровны девочки-подростки были светлыми и чистыми существами вроде ангелов, кротко смотрящих на прихожан вниз с мозаик храма. Может, некоторые из них такими действительно были – но уж точно не Лизавета. Воспитанница оказалась вздорной, грубоватой и нелюдимой, носящей неприлично короткую для девочки стрижку и слушающей какую-то ужасную громыхающую музыку. А чего стоило ожидать от дочери двух убеждённых атеистов – безбожников, даже не покрестивших единственную дочь? Но, как всегда считала Антонина Петровна, испытания нужны, чтобы преодолевать их с честью, а вернуть на путь истинный заблудшую душу – поступок куда более благочестивый, чем просто приютить у себя сироту. Поэтому с рвением, долго ожидавшим своего часа, она взялась за сложное дело перевоспитания сложного подростка.

Склонив напоследок голову перед стоящими в углу гостиной иконами и мысленно попросив у них благословления в своей сложной миссии, Антонина Петровна – сухая, прямая, как палка, в старомодной ночной рубашке – направилась в свою спальню, чтобы провести первую половину ночи, мучаясь бессонницей.

Иконы молчали, обратив слепые пустые глаза в темноту гостиной.

А в маленькой спаленке отчаянно пыталась не заснуть раньше времени Лиза.

========== II. Ветер с лоджии ==========

Она заметила это почти сразу, как только сюда переехала: если заснуть раньше времени – а «время» наступало где-то между часом и двумя ночи – спокойных снов не жди. Стоило сомкнуть веки, как перед глазами, словно живые, возникали покойные родители – почему-то бледные и скорбные, точно лики на иконах. Глаза их были черным-черны, как будто залиты чёрной краской, губы искривлены в печальной гримасе. Больше всю ночь ничего не происходило: только один сон, тягомотный, серый. Она одна в кромешной тьме, и эти иконописные лица родных и любимых людей, молча сверлящие её скорбным безглазым взглядом.

Тётке, которую Лиза не полюбила сразу, об этом рассказывать было бесполезно: у неё на всё находились отговорки или про Сатану, или про стресс от потери родителей, или про её, «Лизоньки», неправильный режим дня. Со всем этим предлагалось бороться усмирением духа и молитвой – короче, бесполезным превозмоганием, от которого и так уже голова шла кругом. Иногда Лизе казалось, что Тоня не человек, а биоробот, лишённый любых человеческих слабостей и созданный только для смиренного христианского служения.

Покойные родители немного рассказывали о тёте Тоне. Они с ней почти не общались. Папа говорил, что они были очень дружны в юности, но их дороги разошлись, когда Тоня ударилась в религию и растворилась в бесконечных постах и молитвах. Его, убеждённого атеиста, это бесило: он сначала пытался вразумить сестру, вёл с ней многочасовые душещипательные беседы о теории эволюции и истории религии, даже дарил книжки Докинза – бесполезно. Тётя упрямо стояла на своём, и со временем Лизин отец сдался. С тех пор Антонина перестала быть вхожа в их дом: её саму не устраивало общение с «безбожниками», которые не хотят даже слышать о спасении души, да и у отца от разговоров с ней начинался нервный тик. Всё, что Лиза помнила о далёкой тётке, – парочка воспоминаний из раннего детства о полноватой смешливой женщине с модной причёской, которая втихую угостила её конфеткой во время захватывающих исследований подстолья.

Тётя Тоня, с которой Лизе приходилось общаться сейчас, – сухая, прямая, раньше времени постаревшая из-за аскетического образа жизни – даже отдалённо не напоминала ту весёлую даму из воспоминаний. Строгая и холодная, не мыслящая жизни без молитвы тётка не вызывала доверия и желания поделиться тайными страхами.

И Лиза молчала. Жизнь с тётей Тоней была лучше альтернативы – она слышала о порядках в приютах, и ей не улыбалось провести в таких условиях ещё два года. Уж лучше с тёткой, странной и повёрнутой на религии, но безобидной. По крайней мере, с проповедями она пока не докучает, и ладно. А если и начнёт докучать, притворно помолиться Лизе не трудно.

Хотя в глубине души она всё ещё не могла поверить в то, что случилось с её семьёй. Что мама с папой, любимые родители, исчезли с лица земли. Мама больше никогда не назовёт её цыплёнком, когда Лиза прибежит к ней делиться новостями из школьной жизни, а отец не фыркнет снисходительно, слушая её размышления о жизни и судьбе: «Подростки…».

Теперь всё, что от них осталось – могилки на городском кладбище и фотографии. И ещё эти лица в темноте, бледные, страшные.

Молчала Лиза и о том, как пусто и неуютно ей живётся с тех самых пор. Квартира тёти Тони – просторная, тёмная и холодная, даже отдалённо не была похожа на дом, где можно почувствовать себя в порядке. И поговорить не с кем…

Глаза слипались. Ноутбуком воспользоваться она уже не могла – тётка была права, заряда надолго не хватит – но у Лизы ещё оставался смартфон. Хорошо, что тариф предполагал безлимитный интернет. Иначе она совсем сошла бы с ума в этом доме с кучей икон, но без вай-фая.

Пол за дверью, в проходной гостиной, тихо скрипнул. Небось тётя Тоня снова встала посмотреть, как она тут. Неймётся тётке. Наставляет отроковицу на путь истинный, видите ли. Интересно, она всерьёз считает, что человека к религии можно приучить, как кошку к лотку? Ладно ещё маленького ребёнка так воспитывать – но её, Лизу из химбиопрофиля, заставить поверить в Бога и ангелов на небесах? Чушь.

Лиза тихонько фыркнула и уткнулась в телефон. Пол скрипнул ещё раз, уже громче. Судя по всему, тётя Тоня топталась у её двери и слушала, спит ли её воспитанница. Лиза затаила дыхание. Подать сейчас голос – значит спровоцировать ещё одну порцию нотаций и, возможно, остаться без телефона.

И тут случилось нечто, от чего у Лизы разом вспотели ладошки и покрылась мурашками спина.

За дверью рыкнули.

Негромко – так порыкивает собака, у которой пытаются отобрать еду. Будь в доме животные, Лиза даже не удивилась бы. Но животных дома не было. И от осознания этого становилось плохо: кто мог рычать здесь, в этой полупустой квартире, где даже Интернета нет?

Это соседский пёс, подумала Лиза. Да, точно. Здесь стены картонные, чихнёшь – весь этаж услышит. Всё хорошо. Некому тут рычать. А скрипит тётя Тоня. Она небось глухая уже совсем, вот и не замечает, как трели на половицах выводит.

Нет, не сходится. Тётя Тоня знает свою квартиру, она по ней ходит почти бесшумно, не наступая на скрипящие участки. И собака рычит слишком тихо. Такое не было бы слышно от соседей.

Лиза отчаянно пыталась успокоиться. Придумать хоть что-нибудь, что выглядело бы логично и не разрушалось критикой. На самом деле пёс рычит далеко и громко, просто стены приглушают и искажают звук, поэтому кажется, будто он порыкивает в гостиной. А тётя Тоня может просто лунатить. Она же старая!

Такие объяснения выглядели откровенно бредово, но лучших придумать не удалось. Пойти и проверить, что там такое шумит в гостиной, было бы логичнее всего, но одна только мысль об этом внушала Лизе такой ужас, что она бы предпочла поверить в Бога и провести остаток жизни, замаливая грехи своих безбожников-родителей, чем высунуться из комнаты.

«А может, у меня просто глюки от бессонницы…».

Это звучало унизительно, но успокаивающе. Тётя Тоня, скорее всего, так и сказала бы: ты, деточка, просто устала, вот и слышится всякое. В комнате стоят иконы, они защищают, никакая нечистая сила не может проникнуть. Так что иди спать и не придумывай.

Но спать пока нельзя. Слишком рано. Заснёт сейчас – снова увидит скорбные лики родителей с чёрными глазами. Господи, смерть родителей, сны, ещё скрип и рычание эти, за что ей это всё?

Я начинаю сходить с ума, пробормотала Лиза и вернулась к прохождению очередной мобильной игры, стараясь не обращать внимания на жуткие звуки из гостиной.

Звуки утихли через пару часов, но заснуть этой ночью ей так и не удалось.

Когда с утра Лиза, усталая, сонная и чувствующая себя совершенно больной, нашла в себе силы выплестись из комнаты и добрести до кухни – завтракать, – тётя Тоня, уже успевшая встать, одеться и помолиться, встретила её укоризненным взглядом.

– Лизонька, – заявила тётка тоном оскорблённого достоинства, – ты думаешь, что я глухая? Что за шум ты устроила этой ночью?

– Какой… шум? – обмирая, пробормотала Лиза. Сердце снова заколотилось как бешеное, дыхание перехватило. Если звуки издавала не тётя Тоня и они не были плодом её воспалённого воображения, то что это было?

– Из гостиной. – Тётка поджала губы. – Мало того, что твой топот не давал мне уснуть, ты ещё и икону уронила! Мало тебе было вечернего богохульства?

– Я не выходила из комнаты, – тихо ответила Лиза. – Не понимаю, о чём вы. Может, ветер?

– Ветер? С лоджии? – тётя Тоня фыркнула. – Ветер не умеет скрипеть половицами, даже если бы это был он. Так что хватит врать. Ложь – большой грех, тем более ложь родным.

– Это была не я! – Лиза почти закричала. Мало того, что нечто шумит у неё под дверью, так её ещё в этом обвиняют? – Понятия не имею, что это было, я тоже слышала звуки, но думала, что это вы!

– Глупости. С чего бы мне так шуметь? Я, если ты не заметила, обычно хожу тихо.

Тётка была непримирима. И совершенно точно ей не верила.

– Впрочем, – голос тёти Тони смягчился, – я могу тебя понять. Тебе, говоришь, страшно по ночам? Вышла, наверное, чтобы не бояться, а врёшь из стыда. Не переживай, девочка. Я тебя понимаю.

– Поверьте мне, – прошептала Лиза и опустила голову. Бесполезно. Эту стену ей не пробить.

Тётя Тоня вздохнула.

– Я поставлю икону у тебя в комнате. Пусть охраняет твой сон.

Отлично. После всех кошмаров с иконами только этого ей и не хватало.

– Не стоит, – быстро сказала Лиза, но было уже поздно.

– Вернёшься из школы – поучу тебя молиться. В твоих страхах и горе нет ничего постыдного, а молитва поможет тебе смириться с ними. В конце концов, пора тебе приобщаться к Священному Писанию.

Лиза промолчала и принялась за еду. Переубеждать тётку – себе дороже. Глядишь, ещё на что похуже молитвы намотается. А икону можно будет спрятать или закрыть.

Но, несмотря на все попытки убедить себя, что ничего плохого не происходит, Лиза не могла отделаться от липкого страха, поселившегося где-то на задворках сознания. На душе скреблись кошки, и где-то в глубине души Лиза осознавала, что с этого дня ей больше никогда не будет спокойно в доме тётки.

Так и вышло.

========== III. Замолчи ==========

Антонина Петровна была довольна собой. Воспитание сироты, зашедшее было в тупик, сдвинулось с мёртвой точки, и её усилия по прививанию девочке христианских ценностей не пропали даром. Вот уже десять дней, как Лиза, такая своевольная и упрямая изначально, покорно молится перед иконами, придя из школы. На вечернюю молитву она по-прежнему не соглашается – а жаль, Господь не обделил бы вниманием девочку, страдающую кошмарами, и послал бы ей желанное умиротворение – но и того, что уже есть, пока достаточно.

Конечно, ей пришлось проявить твёрдость – ввести правило «кабель от ноутбука получаешь только после молитвы», за которое Антонина Петровна до сих пор себя втайне грызла, боясь, что девочка продолжает возносить хвалу Христу только из страха потерять компьютер. Впрочем, правило она уже два дня как отменила, а молиться Лиза продолжает, значит, дело пошло на лад, и девочка сама ощутила, как очищает душу обращение к Господу.

Сейчас Антонина Петровна размышляла, какую икону стоит поставить в маленькую спальню. Лиза родилась в ноябре, и сначала Антонина хотела купить ей именную икону Елисаветы Праведной, святой покровительницы девочки. Но позже вспомнила страшную вещь: Лиза, рождённая в семье атеистов, была некрещёной, и потому Елисавета не могла быть её хранителем.

Думать о крещении девочки Антонине Петровне не хотелось. И так было понятно, что выращенное безбожниками дитя придёт в ярость при одном намёке на прохождение таинства. Хотелось верить, что со временем девочка дозреет до этого решения, но пока что… было слишком рано. Слишком рано. А заставлять Лизу Антонина не хотела: покрестить младенца – это ладно, но во взрослом возрасте решение должно быть принято добровольно. Да и не получилось бы её заставить. Переубедить – возможно, но на это понадобится время.

Поэтому пока что Антонина Петровна остановилась на иконе Божьей Матери «Умягчение злых сердец», решив, что сила этого образа поможет девочке смягчить свою непримиримость и быстрее проникнуться христианской верой. Лизе она о своём решении пока не говорила: боялась, что девочка воспримет икону в спальне в штыки, и тогда переубедить её будет уже невозможно. Лучше будет поставить девочку перед фактом. Тогда она будет вынуждена принять икону, а со временем проникнется её благотворным влиянием и сама обрадуется тому, что изображение лика Богородицы стоит у неё в комнате.

Девочка задерживалась. Обычно в это время она уже была дома: обедала, молилась или сидела у себя в комнате, закрывшись от тётки. Антонина Петровна слегка беспокоилась – не случилось ли чего? – но до полноценной тревоги было ещё далеко. Лиза могла задержаться в школе или уйти гулять с подругами… Главное – чтобы держалась подальше от мальчиков. Путаться с противоположным полом в её возрасте и социальном положении было неприемлемо. Надо будет провести с ней воспитательную беседу, отстранённо подумала Антонина Петровна, а то мало ли чего случится.

Входная дверь скрипнула, открываясь. Ну наконец-то вернулась.

Лиза скользнула в свою комнату быстро, почти беззвучно. За эти дни девочка научилась ходить по скрипучим половицам почти так же тихо, как сама Антонина Петровна. Впрочем, скрипеть по ночам ей это не мешало – а скрипела она регулярно с того самого дня, как Антонина застала её за этим впервые. То ли не видит в темноте, куда наступает, то ли специально, зная о бессоннице тётки, дразнит её и мешает уснуть.

Как с ней всё-таки сложно…

Когда Лиза, уже переодевшаяся в домашнее платье, – штаны Антонина Петровна не любила и плохо реагировала на ношение их в тёплом доме (на улице ещё можно понять: холодно) – появилась на кухне, Антонина готовила. День был пятничный, постный, поэтому есть предполагалось рыбу и салаты. Иногда Лиза помогала тётке с готовкой, но в постные дни девочку к стряпне она не подпускала: та недолюбливала посты и всё порывалась приготовить себе что-нибудь скоромное. Не давать Лизе готовить в эти дни было проще, чем всё время следить за её поведением.

– Привет, Лизонька, – поздоровалась она с девочкой. – Почему так долго?

– В школе задержали, тётя Тоня, – отозвалась Лиза. В последние дни девочка была непривычно тихой и задумчивой: то ли молитва усмирила её буйный дух, то ли гнев и обида на мир, мучившие её, потихоньку стали уступать место скорби. Антонина Петровна не была уверена. Но могла предполагать. – Это селёдка под шубой?

– Да. Сегодня постный день, мясо нельзя.

– Угу, – рассеянно откликнулась девочка. – А без селёдки никак? Она воняет. Я лучше хлеба поем, если вам так важно, чтоб постное…

– Надо питаться как следует, – назидательно ответила Антонина Петровна. – Что с твоего хлеба? Через час опять есть захочешь, а пользы для организма – ноль. Ты растёшь, и в моих интересах вырастить тебя здоровой и красивой девушкой.

– Как скажете, – вздохнула Лиза. Всё-таки какая-то она слишком вялая. Неделю назад девочка устроила бы концерт, кричала и ругалась, прежде чем смириться и есть что дают. Привыкает?

– Лизонька, – позвала Антонина Петровна, когда девочка всё с тем же безразличием потянулась к тарелке и принялась накладывать себе еды. – У тебя точно всё в порядке?

– Да, тётя Тоня. Просто устала.

– Хорошо. Видишь ли, мне с тобой нужно поговорить по поводу твоего поведения…

Огонёк тревоги, на миг промелькнувший в глазах девочки, насторожил Антонину Петровну ещё сильнее. С чего бы ей бояться? Она либо что-то скрывает, либо…

– Скажи, – продолжила Антонина, решив пока не показывать своих подозрений, – зачем ты шуршишь по ночам? Ты же знаешь, что мне бывает сложно усну…

– Я не шуршу.

Лиза ответила быстро и резко, даже не обратив внимания на то, что перебила тётку. Такая реакция была тем страннее, что Антонина Петровна не разговаривала с девочкой о её ночных шорохах с того самого дня. Тогда она думала, что Лиза ушла, как говорится, в несознанку, потому что стыдилась своего влечения к иконам, но теперь, когда она молится, видеть в этом что-то постыдное…

– Я не шуршу, тётя Тоня, – повторила девочка. Всё её безразличие испарилось без следа, щёки вспыхнули. – Вы же знаете, что я научилась ходить тихо, с чего мне шуршать? Вас позлить? Вы что, считаете меня настолько психованной?

– Лизонька, мы здесь одни, – Антонина Петровна уже поняла, что терпение понадобится ангельское. – Кроме тебя и меня шуметь некому, а я, как ты знаешь, по ночам не хожу. Зачем ты меня обманываешь?

– Я не обманываю! – девочка вскочила из-за стола, такая же яростная, как и в первые дни пребывания здесь. – Я тоже это слышу! В этой квартире что-то не так!

– В этой квартире не может быть «что-то не так», потому что иконы хранят её от любого зла, – спокойно отозвалась Антонина Петровна. – Но, допустим, я тебе поверю и освящу квартиру. Если звуки не прекратятся, а они, я уверена, не прекратятся – кого мне винить?

– Освящайте, – зло ответила Лиза. – Может, сами убедитесь.

Девочка выскочила из-за стола и убежала в комнату, так и не притронувшись к еде.

К молитве она тоже не вышла.

Видимо, говорить об этом слишком рано, решила Антонина Петровна. Какие бы мотивы у девочки ни были, она явно не хотела о них говорить.

А квартиру она всё-таки освятит. На всякий случай.

Девочка вышла из комнаты только к вечеру. Молча поела, всё так же игнорируя тётку, помолилась, вымыла посуду и снова юркнула было в свою спальню, но Антонина Петровна вмешалась.

– Лизавета, давай поговорим.

Та только посмотрела на тётку снизу вверх: хмуро, исподлобья.

– О чём?

– У нас с тобой не ладится… – Антонина Петровна никогда не отличалась педагогическим талантом, а в общении с этой девочкой он требовался недюжинный. Но попыток разговорить замкнутую, недоверчивую воспитанницу она не оставляла. – Может быть, расскажешь, как у тебя дела?

– Всё хорошо, – без выражения ответила девочка. – За исключением того, что вы мне не верите. В школе оценки нормальные, друг скоро возвращается из другого города.

Антонина Петровна вздохнула. За столько дней она так и не приучила Лизу обращаться к ней на «ты». Но дело, похоже, сдвинулось с мёртвой точки: раньше девочка не упоминала в разговоре своих друзей.

Хотя точно ли о друге идёт речь?

– Друг мужского пола для девицы… – начала было она, но Лиза перебила её.

– Просто друг, тётя Тоня. Не нужно додумывать лишнего. Парня у меня нет и пока не предвидится, а если бы и был – это моё дело, не ваше.

– Не дело это… – начала было Антонина Петровна, но решила, что сейчас не лучшее время. Девочка всё ещё обижена из-за обеденного разговора, скажешь ей сейчас слово – не проймёшь. Лучше потом, когда уляжется, намекнуть ей на возможные последствия. – Впрочем, ладно. Не будем об этом.

– Вот и славно, – впервые за сегодняшний день Лиза улыбнулась. Но улыбка её была тусклой и вымученной. Неискренней.

Вечером, засыпая, Антонина Петровна долго прислушивалась к шорохам, несущимся из комнаты. Сегодня они были громче обычного: неведомый кто-то топал по полу так, будто стремился разбудить всех соседей. Было слышно, как в шифоньере дребезжал сервиз.

Снова и снова Антонина гнала от себя малодушные, крамольные мысли о нечисти, которая могла поселиться в её уютной квартире. Какая нечисть в комнате, полной икон? Неужто могло что-то тёмное проникнуть сюда, под светлые лики святых, чтобы буянить прямо под их грозным взглядом?

Нет, это, конечно же, девочка. А если даже не она – освящение квартиры поможет.

Господь всегда хранит своих детей от произвола дьявола.

Но почему-то, как только в голову приходила простая мысль: «Почему бы мне не сходить и не проверить?» – ноги, и без того холодные, становились и вовсе ледяными, а сердце неприятно ёкало в груди. Антонине Петровне было стыдно, жгуче стыдно за этот страх перед неведомым, пересиливающий даже её веру в Господа, но пойти и посмотреть на источник звука она не рисковала.

Не рисковала с того самого дня, как всё началось.

«Ты ведь понимаешь, что это не Лиза? – спросил внутренний голос. Хриплый, печальный, так похожий на голос покойного мужа, умершего давным-давно. – Это не может быть просто совпадением. Помнишь, что случилось в прошлый раз? Хочешь, чтобы всё повторилось?»

– Замолчи, – выдохнула Антонина Петровна и зажмурилась, как девчонка, подтянув одеяло к подбородку. – Замолчи, замолчи, это девочка, кто бы ещё это мог быть, кто…

Голос смолк, но царапающее ощущение неправильности, неестественности происходящего – осталось. Осталось, чтобы уже не пропасть.

Выждав немного, Антонина Петровна опустила одеяло на место и сбивчивым, дрожащим шёпотом начала молиться:

– Отче наш, сущий на Небесах…