Текст книги "Сердце матери (СИ)"

Автор книги: Анатолий Даровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Добрый вечер, – Оля попыталась изобразить приветливую улыбку. – То есть… день. Добрый день.

– А… да, привет, мам. Это… Оля, я хотел вас познакомить, – выдавил Женька, и по его голосу стало понятно: всё идёт не совсем хорошо.

– А, вот оно что! – Марина наконец отпустила сына, и тот поспешно сделал шаг назад, будто стремился найти укрытие. Нет, всё-таки притворяться получалось не очень.

Оставалось надеяться, что она не заметит.

– Твоя девушка, да? – хитро прищурилась тем временем Марина, оглядев Олю с головы до ног. – А папа знает?

На этот раз тот решил не вступать в разговор и просто молча кивнул. Женщина просияла.

– Ну вот и славно. Раз такое дело, переодевайтесь и пойдёмте-ка на кухню! У меня тут как раз суп готов. Поедите заодно.

Пока они снимали куртки и ботинки – нарочито неторопливо, чтобы казаться внутренне спокойными и не привлечь лишних подозрений – женщина продолжала стоять в коридоре, буравить их взглядом и улыбаться. От этой улыбки, неестественно приветливой, становилось не по себе даже Оле. А что ощущал Женька, она могла только догадываться.

Как только они зашли в ванную помыть руки, тот быстро закрыл дверь и завесил щеколду. И лишь тогда позволил себе выдохнуть и привалиться к ближайшей стене.

– Это просто кошмар. Она намного реальнее, чем когда я уходил. Прямо как живая. Оно как будто учится.

– Я на мгновение даже поверила, что это и правда твоя мама, – тихо произнесла Оля, включая воду, чтобы их разговора не было слышно снаружи. – Слушай, а ты… точно сможешь? Выглядишь просто ужасно.

Женька рассеянно кивнул и отлепился от стены. Отодвинул Олю от раковины, плеснул в лицо холодной водой.

– У меня выбора нет, помнишь? – наконец произнёс он. – Всё равно сюда пришлось бы возвращаться. Рано или поздно.

И добавил, уже громче:

– Полотенце? А, вот оно, этим можно вытирать руки. А то лучше не трогай, в него папа обычно заворачивается, когда выходит из душа.

Умно, оценила Оля. Она бы не додумалась.

На кухне их встретили две тарелки, наполненные аппетитным с виду золотистым супом, и всё так же радостно улыбающаяся Марина. Она как будто ещё сильнее посвежела с момента их прихода. В противовес Женьке, который снова начал выглядеть, как будто не спал неделю и столько же времени не ел.

– О, а я тут вам подарок принесла, – как бы между делом вставила Оля, стараясь, чтобы голос звучал максимально естественно. Вроде получилось: женщина расцвела на глазах и всплеснула руками. Слишком восторженно, чтобы в её искренность верилось всерьёз.

– Правда? Как славно… а что за подарок, можно посмотреть? Ой, кексики! Как вы догадались, что я люблю шоколадные?

Со стороны – ничего особенного, обычное натянутое радушие матери, чей сын впервые привёл домой девушку. Но Оля почувствовала это: лёгкую, едва уловимую фальшь в голосе Марины. Её оказалось достаточно, чтобы спина вновь покрылась испариной.

Не раскисать. Улыбаться и делать вид, что всё хорошо. И помнить: ничего им не грозит, а перед ними стоит обычная женщина.

Видит бог, не узнай она всю историю от Женьки, решила бы, что так и есть.

– Съедим с чаем, – объявила Марина и поставила коробку с шоколадными кексами на тумбу. – Но сначала первое, хорошо? Не пропадать же супу.

К первому прикасаться совершенно не хотелось. Кто знает, что она туда намешала? Может, тварь решила действовать на опережение и заблаговременно приправила еду отравой. И до кексиков не дойдёт: они лягут прямо здесь. Оба.

Да нет. Вряд ли. В конце концов, Женькин папа тоже это ел – и с ним ничего не случилось. И оно не глупое. Потенциальную еду травить не станет.

– Надо есть, – одними губами прошептала Оля. И, прежде чем Женька успел возразить, зачерпнула полную ложку супа и поднесла ко рту.

Суп как суп. Ничего странного или необычного, даже не пересоленный. Её собственная мама готовила такой сотни раз – золотистый, куриный, с вермишелью. На удивление вкусный: Оля забыла позавтракать и сама не заметила, как выхлебала почти полную тарелку.

Марина сидела напротив, смотрела на них и улыбалась. От её пристального взгляда по-прежнему становилось не по себе и кусок не шёл в горло. Поэтому Оля старалась не смотреть на их будущую жертву. То есть – на Женькину маму. Просто маму, которую он сегодня знакомит со своей избранницей.

– И как же вы познакомились? – наконец нарушила тишину Марина. Вопрос был самый обычный: настолько же обычный, насколько и всё остальное, кроме разве что её излишне цепкого, настороженного взгляда. Его не могла скрыть даже приветливая улыбка.

– А… – дёрнулся было Женька, едва не перевернув тарелку, но Оля постаралась прийти ему на помощь.

Она сама не ожидала от себя непринуждённой артистичности, с которой вдруг заговорила.

– Так в школе же, – Оля неловко засмеялась, как если бы напротив сидела настоящая мама. – Одноклассники мы. А общаться начали после экскурсии в сентябре. Мы там наткнулись на один… очень интересный экспонат.

Ну надо же, даже почти не наврала. Разве что при упоминании экспоната едва сдержалась, чтобы не фыркнуть, а Женька сбоку закашлялся и с грохотом уронил в тарелку ложку.

– Ага, так и было, – поддержал он уже более уверенно. – Космический музей в Москве. Знаешь такой?

Марина часто закивала: точь-в-точь человек, который хочет поддержать беседу и пытается выглядеть более заинтересованным, чем на самом деле.

– Да-да, знаю, конечно! И как экскурсия, понравилась?

– Очень, – почти синхронно ответили оба и заговорщически переглянулись.

Обстановка начинала понемногу разряжаться.

Суп они с грехом пополам доели. Марина поставила чайник, разлила по милым фарфоровым чашечкам крепкую заварку. Оля потянулась к коробке с кексами.

– Давайте я накрою, – непринуждённо предложила она, и Женькина мать – то, что казалось ею – снова кивнула. Как китайский болванчик, пришла в голову аналогия из книги. Чуть что – кивает.

Оля прекрасно помнила, который из кексов помечен красным. Тот самый. Ядовитый. Тот, что закончит начатое девять лет назад и вернёт так некстати ожившую Марину обратно в могилу, наконец позволив ей упокоиться.

Операция подходила к концу: «сердце матери» легло в старое, советское ещё блюдце с золотистой каймой. Себе и Женьке она тоже положила по кексу – чтобы не привлекать подозрений.

– Четвёртый я испекла вашему мужу, – максимально приветливо пояснила Оля. Марина, едва не столкнувшись с ней на маленькой кухне, осторожно расставляла на столе чашки.

– Я передам ему от тебя привет, Валеч… ой, то есть Олечка, прости, – рассмеялась женщина. – Думаю, ему понравится. Дима любит сладкое.

Поднося кекс ко рту, Оля вновь ощутила неуверенность. Что, если они перепутали сладости, и отраву съест не та, что нужно? А вдруг Марина поменяла кексы местами, пока она на миг отвернулась? Да нет. Не должна была. Женька всё время наблюдал за «сердцем матери» во все глаза.

Она тихонько толкнула его ногой под столом: всё хорошо, мол. И ощутила, как тот в ответ сжал её предплечье. А потом они оба уставились на мать, уже не думая, что их напряжённый вид может показаться ей подозрительным.

Марина откусила «сердце матери». И ещё раз. И ещё.

Оля затаила дыхание. В наступившей тишине она слышала, как ухает в грудной клетке непослушное сердце.

– Вкусно, – просияла женщина и вновь довольно улыбнулась. – Уже и не вспомню, когда я в последний раз такие ела… лет девять назад, видимо, да?

Олю как током ударило. Что-то в последних словах Марины звучало настолько неестественно, настолько неправильно, что всё внутри неё разом завопило: что-то идёт не так! Надо бежать!

Похоже, Женька тоже это заметил: дёрнул её за рукав и сделал страшные глаза.

– Сматываемся, – одними губами произнёс он и вывернулся из-за стола. Оля поспешила последовать его примеру.

– Вы же не доели, – расстроенно протянула Марина. – Что, уже меня бросаете?

– Сейчас вернёмся. Я хотел Оле кое-что, э, показать. В комнате. Погоди минутку, ладно?

Оля не успела ничего добавить: её схватили за руку и потащили из кухни вглубь коридора, за одну из старых деревянных дверей. Туда, где его мать не сможет их ни увидеть, ни услышать.

– Ты тоже это заметил? – взволнованно уточнила Оля, как только за ними закрылась дверь комнаты. Женькино жильё оказалось таким же, как и он сам: шторы в тёмных тонах, разбросанная – видимо, ещё с той ночи – постель, рядом с кроватью стоит горка книг и задачников.

И бардак. Прямо-таки невозможный бардак. Книжки, тетради, какие-то схемы… как он вообще во всём этом ориентируется?

– Заметил? Ты издеваешься? – сейчас, когда Марины не было поблизости, Женька наконец мог дать волю эмоциям. – У неё, ёбаный в рот, глаза светились красным, как я, по-твоему, мог не заметить?!

Оля открыла рот. Потом закрыла. Ничего такого она не рассмотрела: из странностей, которые неприятно царапнули по восприятию – только излишне пристальный взгляд Марины да её зловещая последняя реплика.

– А, ну да, конечно, ты не видела, – Женька махнул рукой, сделал шаг вперёд и упал на постель – как был, в джинсах и кроссовках. – И хорошо, что не видела. Может, ещё будет шанс…

– Шанс убить её? – уточнила Оля.

– Шанс не сдохнуть! – почти заорал в ответ одноклассник, рывком садясь на кровати. Похоже, ему было уже всё равно, что мать, оставшаяся на кухне, может их услышать. – Я идиот, вот что! Что она, по-твоему, девять лет в коме делала?

– Э… восстанавливалась? – наугад ответила Оля. И прикусила язык, чувствуя, как холодеет всё внутри. До неё начало доходить.

Это существо познавало организм Марины девять лет. Пробиралось во все клетки, изучало процессы, что проходили в теле. Медленно, по крупинкам возвращало оболочке былую жизнеспособность. Девять лет. Много, много дней подряд. Безостановочно.

За это время оно должно было тысячу раз понять, как действуют яды. Научиться замечать их, обезвреживать их раньше, чем те причинят телу какой-то вред. Или хотя бы покидать носителя раньше, чем тот погибнет и утащит паразита за собой в небытие.

– Поняла, да? – безнадёжно уронил Женька. – Блин. Кажется, случилось просто худшее из всего, что могло. Оно живо, здорово и знает, что мы хотим его убить.

– И наверняка очень зло, – добавила Оля. – Вот чёрт.

– Да не то слово, – отозвался тот с кровати.

Оля осмотрелась. Может, у него тут есть нож или что-нибудь наподобие? Вдруг хоть таким варварским способом удастся завершить начатое. Пофиг на обвинения, пофиг на возможную тюрьму – живыми бы уйти!

Ничего не находилось. Бардак, бумаги, какие-то странные рисунки. Ничего острого или тяжёлого – кроме разве что системного блока, который вряд ли можно использовать как оружие.

Они были взаперти. В ловушке. А снаружи, из коридора, уже доносились шаркающие звуки нелюдских уже шагов.

Марина шла к ним. И замков на двери не было.

========== Часть 7 ==========

– Как думаешь, можно спрыгнуть с третьего этажа и выжить? – быстро спросила Оля и подошла к окну. Высоковато. Но прямо под ними – какой-то газончик. Может, если аккуратно прыгнуть, у них получится?

– И думать забудь. Кости переломаешь, а ей никто не помешает выбраться из квартиры.

Она не заметила, как Женька оказался за её спиной. Одноклассник подошёл настолько бесшумно, что Оля едва не подпрыгнула от неожиданности, когда на её плечи легли чужие руки и развернули в противоположную сторону.

– Беги через дверь, – посоветовал он. – Как только она откроется – выбегай в коридор, хватай куртку и вали отсюда. И никогда больше не вспоминай, хорошо?

Оля вскинула голову и пристально посмотрела ему в глаза. Серые. Светлые, как у матери, и такие же тревожные. Что-то в них читалось неясное, такое, отчего она вся заледенела внутри. Нет, не может быть.

– Что ты задумал? – шепнула она, холодея.

– Что-то очень глупое, – ответил Женька. – Возможно… да нет, скорее всего, смертельно опасное. Только ты здесь ни при чём, это я тебя втянул. Так что беги. И не оглядывайся. Я… не хочу, чтобы из-за меня пострадал кто-то ещё.

Оля замотала головой, чувствуя, как бьёт по щекам коса. Нет уж. Нет уж, она сама пришла сюда, сама добровольно подписалась на опасность, так что теперь никуда не побежит одна! Но страх всё ещё сковывал мышцы, подкашивал ноги, шептал: да, да, беги. Беги от этого странного парня и не возвращайся. Беги, чтобы дома позвонить Стаське и пригласить её на пиццу. Беги, устраивай свой девичник, смотри сериалы, не думай больше о чудовищах, никогда больше не думай о чудовищах.

И о том, что случится здесь, в этой маленькой квартирке, после твоего ухода – тоже не думай.

– Не смей!.. – всё-таки вырвалось у неё жалкое, беспомощное.

– Придётся, – оборвал её Женька. Ручка двери скрипуче качнулась вверх-вниз: «мать» была уже за дверью.

Оля успела сделать один только шаг к выходу, когда створка распахнулась, едва не слетев с петель. В комнате стало темно. Темнее, чем раньше, темнее, чем на улице, словно на окна наклеили чёрную плёнку. Словно грозовые тучи закрыли солнце. Словно разом наступила ночь.

Она попыталась рассмотреть что-то сквозь эту темноту. Безуспешно. Понятно становилось одно: приветливой Марины в коридоре не было. Что бы ни стояло за дверью, это была уже не она.

Не её тело. А то, что убило её, неведомая тварь с красными глазами. В своём настоящем облике, которого Оля не могла видеть.

Она снова ощутила на плечах Женькины руки: они толкнули её к двери, и Оля по инерции сделала ещё один шаг в проход.

– Смелей! Оно для тебя не опасно, потому что ты его не видишь. Просто выходи в коридор и убегай! Так быстро, как можешь.

Убегать не хотелось. Убегать, оставлять его здесь, одного, на произвол судьбы, рядом с жутким существом, которое убило его мать. С другой стороны… что она может сделать? Даже увидеть эту тварь не может!

Вдруг и вправду лучше уйти?

Её толкнули в спину ещё раз, уже более настойчиво, и Оля решилась. Набрала полную грудь воздуха – и ринулась в тёмный проход.

Темнота коридора облепила тело, закутала в себя, как в шаль. Она вслепую выскочила в коридор, нашарила вешалку, на ощупь попыталась найти куртку. Наугад ткнула рукой туда, где должна была торчать дверная ручка. Почти повернула ключ в замке.

Ещё немного – и Оля уйдёт, и ноги её здесь больше не будет. И всё. Что случится с Женькой, будет знать только он сам да неведомая тварь, что похищает чужие тела.

Где-то на кухне наверняка валялось тело той, что когда-то была Мариной. Пустая, безжизненная оболочка, настоящая душа которой умерла девять лет назад.

У Оли защипало в глазах. Это несправедливо! Всё не может закончиться вот так! Пускай «Сердце матери» провалилось, но ведь должен же быть ещё какой-то способ… такой, чтобы никто больше не умер. Кроме чудовища.

И тут до неё донёсся голос Женьки – ровный и уверенный, как всегда, но одновременно звенящий натянутой струной. Совсем не такой, каким Оля его слышала, когда он рассказывал о матери.

– Эй, ты. Думаешь, победила? А вот хрен тебе.

Оля замерла у самой двери. Ей не хватило какой-то жалкой секунды, чтобы выйти: темноту взрезал ослепительный белый луч света. Луч, направленный в потолок. Теперь она увидела: Женька стоял в проходе и держал в вытянутой руке фонарик.

Тот самый. Маленький, детский. Он что, всё это время таскал его в кармане?

– Зайки-зайки, баю-бай, да? – продолжил одноклассник. – Так она, кажется, тогда сказала? Думаешь, я не помню? Я всё помню. А ты, – он шагнул вперёд, – сегодня умрёшь.

У Оли мурашки пошли по коже. Она сама уже не понимала, кто из них выглядел страшнее: невидимое чудовище или вполне видимый Женька, которому, судя по виду, было больше нечего терять.

А значит – нечего бояться. А значит…

– Знаешь, я раньше никогда такого не делал, – продолжил он тем временем, всё так же буравя лучом света невидимку. Оля тихонько отползла в угол, подальше от луча: не хватало только попасться на глаза в такой момент.

Она больше не хотела уходить. Она больше не хотела не знать правды. Женька выглядел так, будто вполне справляется, но, если ему вдруг понадобится её помощь – она будет здесь.

– Но всё однажды бывает в первый раз, да? Я читал у неё: если человек не боится, у него есть шанс. Шанс не просто уйти, а победить. А я тебя больше не боюсь. Просто ненавижу. Всей душой.

Это он о материнском дневнике, поняла Оля. Она там таких записей не видела. Ещё один секрет, который Женька, как всегда, предпочёл скрыть? Да какой там секрет: пока оно было его матерью, он не мог оставаться спокойным. А значит, это не сработало бы.

То ли дело теперь, когда оно даже близко не похоже на его мать. Вот только…

Так ли он уверен в себе, как думает?

Оля смотрела как заворожённая. Вот Женька вскидывает руку с фонариком ещё выше, будто преследует убегающее существо. Вот делает шаг вперёд, наступает – атакует, теснит тварь подальше от себя. В дальний угол. В темноту. В небытие.

Она уже почти поверила, что ему удастся, когда луч фонарика мигнул и погас, и на коридор снова обрушилась темнота. А в темноте – она услышала это собственными ушами! – раздалось злобное шипение, точно кто-то наступил на хвост коту.

– Батарейка! Да твою мать… – бессильно выругался сбоку невидимый Женька. Похоже, он всё ещё стоял в коридоре – но теперь уже в темноте, безоружный, на территории невидимой твари, и о победе не могло идти и речи.

Оля изо всех сил напрягла глаза. Прислушалась к шорохам и шепоткам, что раздавались из другого угла. Вспомнила все странные скрипы из шкафа, неясные тени, что порой пробегают по потолку над кроватью. Вспомнила, как порой замирает отражение в зеркале. Как дети на детской площадке иногда смотрят волком, будто они – и не дети совсем. Как надтреснуто улыбаются зловещие бабульки в электричках и как заманчиво порой выглядит край платформы, будто кто-то невидимый зовёт: прыгни, прыгни.

Пускай это опасно. Пускай она не сможет вернуть всё назад. Пускай ей всю жизнь придётся делать вид, будто ничего не происходит, как Женьке и его матери – сейчас Оля хотела видеть. Видеть не только смутные, расплывчатые силуэты, что мелькали в коридорах закольцованного дома – а всё и всех. Всех до единого, даже тех, кто скрывается от посторонних глаз.

Потому что иначе было нельзя. Потому что только так она могла ему помочь.

И Оля увидела. Увидела – и ринулась вперёд, в последний момент сшибая Женьку с ног и падая вместе с ним на холодный коридорный ламинат.

Тот был горячим, как печка. Что, всё-таки простыл и не сказал ей? С глаз будто спадала пелена, и темнота становилась чётче, яснее, а сквозь неё проступали уродливые, гротескные очертания. Так вот она какая, эта чёртова способность?

Женька что-то болезненно прошипел и дёрнулся.

– Ты что… сдурела? Сказал же бежать…

– Молчи, а, – Оля подняла голову и уставилась на существо, которое теперь предстало перед ней в своём истинном безобразном виде. Будто чёрный сгусток слизи свешивался с потолка. Бесформенный, жирный, истекающий вонючим соком. Утыканный бесчисленными красными глазами, точно сыр – дырами. С жадным чавканьем тянулся к ним слюнявый, невероятно длинный язык – тянулся вновь, во второй раз. Первый удар прошёл мимо: Оля помешала твари, вовремя оттолкнув Женьку.

И вот с этим они пили чай?!

– Господи, ну и урод, – пробормотала Оля. Женька шевельнулся – и уставился на неё снизу вверх широко раскрытыми глазами.

– Только не говори мне… – начал он. И не закончил: язык снова пришёл в движение, прицелился, потянулся к двум – теперь двум! – лежащим на полу мишеням. Оля едва успела откатиться в сторону, когда длинный красный отросток, похожий на сырой кусок говядины, хлестнул по месту, где они только что лежали.

– Нихрена себе! – не сдержала возгласа Оля. – И как ты с этим драться собрался?

Женька метнулся подальше от языка буквально на миг позже её. С виду успешно: вроде не зацепило. Приподнялся и сел – уже в комнате, ближе к стене, докуда не мог достать смертоносный язык.

– Уже никак, – последовал короткий ответ. – Не получается с первого раза – значит, или бежишь, или… ау!

Он не успел договорить: вздрогнул и прикусил губу. Лицо исказилось болезненной гримасой.

– Эй, эй, эй, что случилось? Задело всё-таки? – Оля попыталась подобраться поближе. Чудовище в дверном проходе следило за ними многими десятками глаз и – она была готова поклясться! – ухмылялось, наблюдая, как забавно и беспомощно трепыхаются будущие жертвы.

– Отойди! – Женька оттолкнул её раньше, чем она успела дотронуться до его руки. Оле было показалось, будто чудовище и впрямь ухитрилось его достать – но на коже одноклассника не виднелось ни единого следа. И всё же он морщился, как от удара, и прижимал руку куда-то к ключице.

– Может, объяснишь? – поинтересовалась Оля, прижимаясь к стене рядом с ним. – И что теперь?

– Это фантомное, – пояснил Женька. – Слюна вызывает иллюзии… Думаешь… я такой идиот, будто поверю, что оно действительно стреляет… ауч! – кислотой? Тогда бы в полу дырка осталась, он же деревянный… и ещё… ты бы тогда видела, и… ай, да твою мать!

– А боль, похоже, вполне реальная, – сочувственно заметила Оля. Тот кивнул.

– Ещё бы! Нужно же ему как-то… удерживать нас на месте. Вот чёрт… ощущение, будто кожу живьём снимают. Лучше даже не пробуй.

Паузы между его словами становились всё длиннее. А тварь пришла в движение: медленно, но неумолимо она поползла по потолку, разворачиваясь, втекая в комнату, так, чтобы язык наконец дотянулся до беглецов.

Оле стало страшно. Адреналин уходил, и теперь она понимала, что натворила. Они оказались заперты: отступление преграждала чёрная масса, отростки которой тянулись по проходу, а единственное оружие – фонарик – теперь было бесполезно.

Конечно, всё ещё можно было выскочить в окно, но…

– Ты встать можешь? – спросила Оля, заранее зная ответ. Женька качнул головой.

– Понятия не имею, сколько ещё это продлится. И нет… с окном не выгорит. Доберётся. Теперь… точно доберётся. Молодец… блин… ну и зачем?

Он снова дёрнулся и опустил голову. Оля вздохнула, коснулась жёсткой ткани его свитера.

– Ну… по крайней мере, я спасла нам несколько минут жизни. Хоть какое-то утешение.

– И проебала свою, ага, – фыркнул тот, но её руку не убрал. – Нафига? Если умирать… так вместе, что ли?

– Вроде того.

Оля пододвинулась поближе, положила голову на плечо Женьки и закрыла глаза. Ждать пришлось недолго: меньше чем через минуту над головой раздались знакомые хлюпанье и чавканье. Ещё чуть-чуть – и язык схватит их, одного за другим, растворит в бесконечной чёрной бездне рта. Или – хуже: проникнет внутрь, отнимет тело, заставит играть по своим правилам. Сделает безвольной марионеткой, как когда-то Марину.

Что ж. По крайней мере, у того, кто останется, будет шанс убить тварь. Хотя вряд ли кто-то останется. И вряд ли у второго хватит сил сделать то, что когда-то сделала Женькина мать.

Им больше некого было защищать. У них не было возможности противостоять его воле.

В последний момент Оля всё же не выдержала: приоткрыла глаза и посмотрела наверх. И язык чудовища метнулся ей навстречу.

Что-то металлическое блеснуло в воздухе, и комнату расколол невозможный тысячеголосый вопль. Язык не долетел до цели. Он остался висеть над лицом Оли, пригвождённый к стене, как причудливый трофей.

– Что?!

Она распахнула глаза окончательно. Отшатнулась в сторону – подальше от твари, пусть и обездвиженной. Ещё раз проморгалась, не в силах поверить собственным глазам.

Из языка торчал здоровенный металлический гвоздь.

А в дверном проходе, откуда стекали остатки чёрной жижи, стояла Марина с газовым гвоздомётом в руках.

========== Часть 8 ==========

– Правило первое, – пробормотала женщина, делая первый неловкий шаг в комнату, – никогда не забывать, где лежат инструменты. А они лежат на кухне. И всегда там лежали. Мог бы вспомнить и раньше.

Она вскинула устройство на уровень глаз, заложила внутрь новый гвоздь и выстрелила ещё раз. На этот раз – в алчную, широко распахнутую тёмную пасть.

Вопль стал невыносимым. Чёрные ошмётки таяли, смазывались, истлевали. Капали на землю бессильной жижей, превращаясь в застывшие мазутные капли. Тварь на потолке издыхала – и, поверженная, пыталась нанести последний отчаянный удар.

Один из ошмётков рванулся было в сторону Марины, ударился о её светлую блузку – и рассыпался на мелкие чёрные капли, которые растаяли в воздухе, не долетев до пола.

– Не выйдет, – она качнула головой и грустно усмехнулась, на миг неуловимо напомнив своего сына. – Я уже умерла. Двух раз не бывает ведь, да?

И выпустила третий, последний гвоздь прямо в один из широко распахнутых глаз существа.

Словно заворожённая, Оля следила за тем, как корчится на потолке обезвреженная тварь, как тают, обращаясь в ничто, уродливые чёрные отростки. Как скукоживается и захлопывается пасть, не в силах втянуть в себя обезображенный, пригвождённый к стене язык.

Теперь она будет видеть такое постоянно. И это был её собственный выбор.

Оля очнулась, лишь когда Марина выронила гвоздомёт и тот с оглушительным грохотом упал на паркет. Мать качнулась, как травинка на ветру – и опустилась на колени. Нет: на руки вовремя подоспевшего Женьки.

– Поверить не могу, – пробормотал он, глядя на женщину, как на ожившее чудо. – Ты… ты живая?

– Правило второе, – Марина приподняла руку и легко щёлкнула сына по носу. – Не верь. Не верь тому, что видишь. Ты же как-то дожил до своих лет, верно? Должен уже знать…

– Но как ты…

– Тише-тише, – та улыбнулась, снова став до боли похожей на Женьку – то ли тонкими чертами лица, то ли странными, слишком светлыми серыми глазами. – Боже, как ты вырос… забавно, Димка всегда говорил, что ты моя копия, а ты стал похожим на него. Только глаза мои…

– Но вы и правда похожи, – вмешалась Оля сбоку. Ей вдруг стало ужасно неловко, как будто она подсматривает в замочную скважину: воссоединение Женьки с матерью казалось глубоко личным делом, на которое негоже глядеть посторонним.

– О… это та девушка.

Марина, до того безвольно висевшая на руках Женьки, приподнялась и медленно села. Окинула Олю взглядом – настоящим, живым, а не тем, что тогда, во время чаепития. Почти таким же оценивающим, но не холодным и злым, а тёплым, почти радостным.

– Я Оля, – пробормотала Оля, чувствуя себя невероятно глупо.

– Да. Я знаю. – Марина кивнула. – Ты очень смелая. И добрая. Я всё видела, когда смотрела его глазами, всё до последней минуты.

– Его глазами? – переспросил Женька. Мать снова рассеянно улыбнулась.

– Ох, до чего же вы все неопытные ещё… его глазами, конечно. И пока пили чай, и пока пытались скормить мне этот отравленный кекс. Чья это была идея?

– Моя, – сконфуженно призналась Оля. Уши горели. Появление настоящей Марины изменило всё, и теперь недавнее решение отравить Женькину мать казалось не просто глупым – циничным и жестоким. Она была готова к любой реакции – но не к той, что последовала.

– Молодец, – Марина кивнула. – Женя, держись её, у неё хорошая смекалка. То, что ты сказал тогда… она ведь на самом деле пока не твоя девушка?

– Пока?! – Оля и Женька выпалили это практически хором, и мать засмеялась, безумно довольная их реакцией.

– Правило третье. Семьи, где у всех членов есть способность, обычно намного крепче…

– Не продолжай, – перебил Женька. – Даже слышать об этом не хочу. Нет, нет, нет. Ни за что. Никаких семей.

– Я тоже так говорила, – ответила Марина и поморщилась. – А потом Димка… какая жалость. Хотела бы я с ним поговорить. А в результате тебе придётся объяснять, откуда в потолке взялись гвозди.

Оля машинально задрала голову вверх и уставилась на всё ещё торчавшие из штукатурки металлические штыри. Длинные, блестящие. Скрыть точно не выйдет.

Стоп. Что она имела в виду – «хотела бы поговорить»?!

– Ты же не… – Женька, как всегда, догадался первым. Оля перевела взгляд обратно на Марину: та улыбалась, хотя в глазах стояли слёзы.

– Я же сказала. Не верь тому, что видишь. Я уже мертва. Много лет. Жизнь во мне поддерживало только это существо, а теперь, когда его нет… у меня больше ничего не осталось.

– Но… но как же…

На Женьку было больно смотреть. Оля никогда раньше не видела, как выглядит человек, который обрёл что-то невероятно дорогое – и тут же потерял навсегда, уже без возможности вернуть. Теперь видела. И лучше бы и дальше оставалась в неведении.

– Ну-ну, чего ты, – Марина ласково провела руками по его волосам, убрала за уши непослушные пряди. – Жил же как-то без меня девять лет, верно? Вот и дальше проживёшь. Ты уже взрослый. И ты не один.

– Но это неправильно!

– С чего бы? Все когда-нибудь умирают. – Она вздохнула. – Я бы сама не хотела, поверь. Но мне и так не следовало возвращаться. Моё сознание должно было умереть давным-давно.

– Так почему тогда… – пробормотал Женька. – Если такого не могло быть, то как… в твоей тетради про это не было. Ни слова.

– Сердце матери, сынок, – туманно ответила Марина. – Только оно.

– Что, этот сраный кексик?

Женщина рассмеялась, запрокинув голову, и на миг Оля осознала, какой же красивой была мать Женьки раньше, до того как её судьбу перечеркнуло алчное существо. До того как она отдала свою жизнь за жизнь сына.

– Кексик был волшебен, но нет, он всё же ни при чём. Глупые. Сердце матери – это не метафора. Я серьёзно. Именно оно дало мне силы снова встать на ноги… пусть и ненадолго. Но очень вовремя… вы уже были готовы сдаться.

– А что нам оставалось? – тихо заметил Женька. – В окно не выпрыгнешь, в дверь тоже никак… а здесь толком ничего нет.

Мать покачала головой и снова бессильно опустилась на его колени.

– Правило четвёртое, малыш, – никогда не сдаваться. Я его нарушила однажды. А в результате случилось это всё. Понимаешь? Не бояться, не сдаваться. Не отчаиваться.

– Что, даже, – голос одноклассника дрожал, будто он был готов расплакаться, как ребёнок, – даже сейчас? Когда ты умираешь?

– Даже сейчас, – кивнула Марина. – Не отчаивайся. И не переживай слишком сильно. Знаешь… я могу сделать так, чтобы вам с папой не пришлось по мне тосковать. Это существо оставило… кое-что напоследок. Я могу сделать так, что вы не вспомните о моём существовании. Будете думать, что я так и умерла девять лет назад – это ведь почти правда.

Марина прерывисто выдохнула и закрыла глаза. Женька затряс головой, хотя сейчас мать не могла его видеть.

– Ни за что! Не скажу за отца, но я… ни за что!

– Я тоже, – быстро добавила Оля, – не хочу забывать. Не надо. Пожалуйста.

Мать засмеялась и снова приоткрыла глаза. Уже не такие яркие: помутневшие, покрывшиеся пеленой. Время уходило. Кожа на висках натянулась, высохла, как у мумии, и Марина будто разом стала лет на десять старше – впрочем, она такой и была.

– А я всё-таки в вас не ошиблась. Ни в одном из вас. Ладно. Только не рассказывайте Диме… я боюсь, он не оценит, если вы ему сообщите. Про чудовищ. Про это всё. Про меня.