Текст книги "Не упасть за финишем"

Автор книги: Анатолий Бышовец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Сегодня Добровольский – главный тренер сборной Молдавии, у которой появилась игра, успехи, и я очень этому рад. Не потому, что перед началом работы он захотел обсудить ее со мной. А потому, что Игорю удалось правильно понять мои слова: нужно как можно быстрее забыть, каким ты был футболистом.

Главным моим критерием подбора игроков в национальную, олимпийскую и юношескую сборные всегда были не только личностные качества, но и способности к обучению. B данном контексте мне бы хотелось вспомнить Алексея Михайличенко. Если Добровольского я знал с «юношей», то того – с детства. Игрок – это всегда индивидуальность. И его мастерство совершенствуется за счет творческого восприятия. На начальном этапе при отборе детей надо определить каков он в обучении. Потом мы назовем лучшее качество Михайличенко игровой хитростью. А в детстве ему не было особо интересно бить по мячу, делать передачу, и он непроизвольно усложнял то финт, то ложный замах. Алексей не обладал особой скоростью, ему нужно было переигрывать соперника за счет нестандартного мышления. В начале моей тренерской работы в школе «Динамо» его можно было назвать «гадким утенком» из сказки Андерсена. Неуклюж, без стартовой скорости и выдающихся физических качеств…Но работа с мячом компенсировала все недостатки. Невероятная способность к обучению помогла стать универсальным игроком (отдельным и непростым этапом было для него приучить себя играть в подкатах, к игровой дисциплине – всему тому, к чему разыгрывающие игроки не склонны), а умение обращаться с мячом осталось с ним до окончания карьеры. Вспоминаю матч «Интер» – «Сампдория», когда я приехал просматривать Михайличенко для национальной сборной. Пробитый им метров с сорока мяч застал всех врасплох. Сидевший рядом президент «Сампдории» Мантовани помолчал, после чего сказал мне: «Есть вещи, которые может сделать только он…» Универсальность – это единственное из востребованных качеств в современном футболе. Но в моем понимании, нам нужны сейчас универсальные индивидуальности, такие как Зидан, Хави, Михайличенко. И не нужны посредственные универсальности, делающие все на удовлетворительном уровне.

А между тем Михайличенко сначала мучился в «Сампдории», но, играя в национальной сборной, поддерживал свой уровень. Да, на него было давление со стороны местных звезд Манчини и Виали. Они просто могли в упор не видеть его на поле, не давать передачу, когда он ждал ее и находился в выгодной позиции.

Как– то я приехал в Геную проведать Алексея, пообщался с ним и с тренером Вуядином Бошковым. И навстречу нам попался защитник Сречко Катанец. Он и говорит Алексею, показывая на меня: «Что, папа приехал?» А тот в ответ: «Тебе хорошо, твой не уезжает…»

Михайличенко можно причислить к тем капитанам, которым удавалось сочетать мудрость на поле и в быту. Он умел вселять уверенность в партнеров, держать нити игры в своих руках, но при этом сохранять беззаботность перед самыми серьезными матчами, что благотворно влияло на атмосферу в команде. По своему характеру Алексей был этакий Василий Теркин – он умел снимать напряженность. К примеру, перед важнейшим матчем с Италией в 1991 году, после которого должно было решиться – мы или итальянцы поедут на чемпионат Европы, – он придумал на базе в Новогорске соревнование наподобие пятиборья для медицинского персонала. Все было как положено: доктора и массажисты прыгали, бегали, кувыркались под шумную поддержку и смех футболистов.

Похожую роль выполнял и Гела Кеташвили. Как-то с олимпийской сборной мы ехали на игру. А у него была привычка постоянно высматривать в окно красивые места и приговаривать: «О, как здесь хорошо, я бы тут жил!» И вот проезжаем какой-то дикий пустырь, и кто-то бросает: «Гела, а здесь бы пожил?» А тот: «Я согласэн, Федорыч потом пробьет нэфть!» Что правда, то правда: тогда для футболистов приходилось многое «пробивать»…

Да, в команде должен быть человек, умеющий в нужную секунду запустить шутку, как, к примеру, это могли делать Виталий Хмельницкий, Валентин Бубукин или Слава Метревели. Им может быть не только игрок – врач Орджоникидзе много общался с игроками, был для них настоящим психотерапевтом со своими гитарными вечерами, легкой рукой при уколах, задушевными беседами. Если нет благоприятной среды в коллективе – то нет команды. Все равно, что лишить растение солнца, не поливать его…

Сейчас многие спрашивают: как казахи уживались с белорусами, грузины с русскими и так далее. Я говорю: мы оценивали друг друга по человеческим и профессиональным качествам.

В настоящее время с появлением иностранных игроков тренер, бывает, сталкивается с проблемой отсутствия той самой атмосферы – и это пагубно влияет на рост молодых футболистов. Тренеру очень сложно защитить начинающего, потому что он сам зависит от результата. И если у тебя нет конкуренции в составе, позиции не дублируются, плюс руководство тянет в одну сторону, президент (он же бывший тренер) в другую, то ничего хорошего получиться не может.

* * * Некоторые люди серьезно повлияли на меня в духовном плане, сформировали мое понимание жизни, помогли научиться по-другому оценивать происходящее. При этом я их особенно хорошо и не знал. Например, великий актер и режиссер Михаил Яншин, с которым мы с супругой встретились в Киеве. Общение с ним потрясло меня до глубины души. Поразило, как Михаил Михайлович скромно выглядел. Огромная разница между внешним видом и тем, как он говорил. Какие глаза были у Яншина! Чувствовалось, что общаешься с человеком, у которого совершенно иные ценности, чем у большинства. Да, он относился к «богеме». Но это не казалось главным…

Вторая этапная встреча состоялась в Питере. Мы с женой ходили на Кузнечный рынок, рядом с Владимирским собором. Там уже были знакомые продавцы из деревни, представители какой-то безобидной религиозной секты – я сразу определил, что нужно у них покупать продукты, потому что по лицам, чистым и светлым, было видно, что эти люди ведут здоровый образ жизни. Они жили далеко от Питера, где-то, где не пьют, не гуляют напропалую. Новые знакомые во многом повлияли на то, что я вдруг стал ходить во Владимирский собор. И вот однажды у входа в храм встретил академика Лихачева. Он шел в церковь, опираясь на палочку. Мы встретились взглядами, кажется, он меня узнал. Потом, уже внутри, я со стороны наблюдал за ним. Лихачев совершенно не производил впечатление набожного человека, нет! Это было что-то другое, не показное, для него присутствие в храме было общением, доступным только ему. Я смотрел на него, человека с необыкновенной судьбой, и чувствовал, как меняется мое понимание веры.

Третья встреча, которая стоит в этом ряду, состоялась в Италии. После Олимпиады в Сеуле я отправился туда по приглашению советско-итальянского спортивно-культурного фонда. Так я встретился в Ватикане с папой римским Иоанном Павлом. Мы говорили с ним, что интересно, на русском языке. Тогда у нас в стране происходило много изменений, и беседа получилась довольно светской. Наверное, все-таки люди, которые постоянно проводят время в святых местах, не могут не излучать атмосферу тепла и доброжелательности. Мы можем много в чем разочаровываться, но у таких, как папа, есть духовный запас, чтобы быть выше. И неважно, католик ты или православный, – чтобы понимать это, надо быть просто христианином.

Оператор «Локомотива» – Владимир Анатольевич Конюхов – очень религиозный человек, и у нас с ним была абсолютная духовная совместимость. Именно в период общения с ним я отправился в церковь, исповедался и причастился. Пошел не случайно – можно говорить о вдохновении, о порыве, но перешагнуть через себя, признать, проговорить свои ошибки – это на самом деле шаг. И твое дальнейшее самоощущение во многом зависит от того, насколько ты смог открыться. Нельзя прожить не ошибаясь. Нельзя прожить день, не совершив какую-нибудь глупость. И нужно невероятное счастье, ангел-хранитель, чтобы ты не свалился в пропасть. Однажды в Киеве я пошел на берег Днепра. Довольно легкомысленно поплыл против течения, и у меня начало сводить руки. Когда понял, что бороться уже сил нет, я полностью расслабился, перестал двигаться и покорился воле Божьей. При этом не чувствовал страха за жизнь – чувствовал себя покорным, расслабленным, смирившимся. Течением меня вынесло к берегу, и я пешком вернулся к жене, которая считала, что я утонул…

Интересно, я ведь знаком и со вторым Конюховым. Тем самым Федором Конюховым, путешественником, который на маленькой лодке отваживался пересекать океан. Вы были когда-нибудь в океане? Там, где волны – высотой с 5-этажный дом, а ты – совсем один против природы. Спросил его: «Неужели не страшно?» И получил ответ: «Я просто верую».

И вот когда ты говоришь с игроками, проживаешь с ними разные ситуации, чувствуешь «накат» на себя, волей-неволей начинаешь испытывать чувство агрессии. Перед тобой толпа 15-16-летних мальчишек и девчонок, которые выпили пива и скандируют гадости в твой адрес. И в этот момент ты теряешь главное чувство – доброе отношение к людям! Но не к детям, а к тем негодяям, которые стоят за ними и используют их в своих корыстных целях. Безгранично ощущение мерзости, когда сталкиваешься с журналистом, который неизвестно что пишет о тебе, или с футболистом, который льет на тебя грязь. И ты должен это все воспринять! Как быть в такой ситуации с заповедью, согласно которой следует любить ближнего своего, как самого себя? Но в самые трудные моменты спасала фраза опять же из Библии: прости их, ибо они не ведают, что творят. Ведь все эти люди не знают, кто я такой. Не знают, какой я тренер, какой я человек, какой я отец, какой я друг! В определенный момент я понял, что изменить ничего нельзя. Кроме отношения к происходящему.

В ходе той же поездки в Италию, когда состоялась встреча с папой, у меня было буквально несколько часов побродить по Флоренции. Забросив вещи в гостиницу, я сразу отправился в галерею Уффици, где выставлен Давид, скульптура великого Микеланджело. Я смотрел на него и ощущал, что попадаю под воздействие некоего колдовства. Это настоящий гимн, воспевающий красоту человека! Постоял минут пять, ушел, но потом возвращался дважды, словно ноги меня несли к Давиду сами! Ощущение – непередаваемое. Тогда в очередной раз осознал, как же мы себя обделяем, не обращая внимания на искусство, гениальные вещи, что нас окружают, проходим мимо того, что делает нас лучше, чище, богаче.

Прошлой осенью приехал в Мадрид просматривать «Атлетико» перед встречей в Кубке УЕФА и сразу пошел в Прадо. Потом меня журналисты испанские начали расспрашивать о впечатлениях от поездки. Я ответил, что получил два, и очень ярких: первое – посещение Прадо. Второе – сам матч «Атлетико», с Рейесом, Агуэро…

Пресса восхитилась. Потом то же самое меня спрашивали дома, и, когда я ответил абсолютно так же, корреспондент меня не понял. Решил, что я говорил о магазине «Прада»… В такие моменты задаешься вопросом: надо ли удивляться качеству написанного, когда нет культуры у большинства газетчиков?

* * * Благодарность – свойство, присущее сильным людям. Христос беседовал со своими учениками, и вдруг пришел один из исцеленных им со словами благодарности. Иисус отвечает: «Иди с Богом и не греши, – и, оборачиваясь к ученикам, спрашивает: – А где остальные?»

Профессия тренера – благородная, но неблагодарная. Чтобы передавать свои знания другим, нужно иметь внутреннюю потребность, талант. Таким надо родиться и невозможно стать. Это миссия, венцом которой может стать только успех бывшего подопечного.

Конечно, мне приятно, когда звонят Колыванов, Добровольский и поздравляют с днем рождения. Но есть и такие, кто просто относятся ко мне с добрым чувством, – болельщики на улицах, коллеги из других видов спорта, а я об этих людях забываю, зацикливаясь на борьбе, сосредотачиваясь на негодяях.

Я до сих пор нахожусь под впечатлением разговора с Вадимом Тищенко, бывшим главным тренером днепропетровского «Днепра». Однажды я разыскивал его, чтобы получить информацию об одном игроке. И не застав Вадима, попросил, чтобы он мне перезвонил. Буквально через десять минут я услышал взволнованный голос Вадика: «Анатолий Федорович, что случилось? Как вы себя чувствуете? Какая нужна помощь?» Другой пример, совсем свежий: приехал на товарищеский матч «Спартак» – «Химки», и Стас Черчесов, увидев меня, помахал рукой. Обнялись, поздоровались. Зашел разговор о чемпионате Европы, потом перешли на прошлогоднюю несправедливость с «Локомотивом». Я Стасу говорю: «Знаешь, ведь многие при встрече со мной не смотрят в глаза от стыда, отворачиваются». – «Анатолий Федорович, я-то смотрю, разве этого мало? И потом: кто говорил, что нет ничего долговечнее правды?» Я был потрясен. Ведь сказал это еще за год до этого, в Голландии, на лицензировании, когда мы с утра встретились в тренажерном зале!

Время сейчас трудное, обесценились отношения, они стали в основном экономическими, бездуховными. Игроки выбирают тренеров по прихоти, а бывшие друзья с легкостью подталкивают падающих.

Но я не переживаю. В какой-то момент пришел к тому, что меня не интересует мнение толпы, мне важна только своя собственная оценка самого себя. Я умею спрашивать с самого себя, хотя в чем-то я, безусловно, слаб. Но благодарным быть не боюсь и, например, не стесняюсь признать, что благодарен Колоскову за то, что когда-то он пригласил меня в юношескую сборную, дал мне шанс. И руководителям «Локомотива», и Якунину, как ни странно. За то, что у меня была возможность работать. Даже сейчас, находясь без работы, я не забываю об этом.

Игровая карьера

Хороший педагог, как хороший художник, – невидимое делает видимым. Я вспоминаю свою преподавательницу русского языка и литературы Анну Васильевну Деркаченко, которая была до этого директором нашей школы (в которой, между прочим, учился и Блохин; я-то его не помню, а он меня точно помнит: Олегу часто приводили меня в пример). Класс у нас был спортивный, а потому чересчур уж живой, и прежняя учительница не справлялась. В конце концов, директор сделала ей замечание на педсовете, на что та ответила: «Прежде чем критиковать, попробовали бы вести этот класс сами». И что вы думаете? Анна Васильевна ушла с поста директора и действительно занялась нами! Начала с того, что всех проблемных ребят стала нагружать ответственностью: либо назначала старостой, либо поручала вести какое-то дело, используя соревновательный метод. Мы слушали классическую музыку, проводили литературные вечера, я даже играл в школьном театре роль в «Борисе Годунове» Пушкина. В общем, она нашла куда направить нашу безудержную подростковую энергию.

Не могу сказать, что я очень уж хорошо учился, хотя некоторые известные футболисты могут этим похвастаться. Например, Семак. Больше всего мне нравились гуманитарные предметы. А когда тебе нравится – быстрее запоминаешь, лучше отвечаешь, соответственно, легче получаешь хорошие отметки.

Важно обладать способностью видеть прекрасное. Помню интересную ситуацию на базе «Зенита». Перед тренировочным занятием я вышел к полю с Герасимцом, Кульковым и Лебедем. Было прекрасное утро, отличная погода… И я попросил каждого сказать, что он видит в данный момент. Кульков сказал «поле», Герасимец – «мячи», Лебедь сказал, что видит решетку, окружающую базу. А вот березовую рощу прямо за кромкой поляны почему-то не увидел никто. А жалко…

* * * Футбол меня вряд ли мог обойти стороной. Про бразильских игроков говорят, что их воспитала Копакабана. У нас в Киеве своя Копакабана была на каждом пустыре. Такое место в Киеве называли Парагваем, до сих пор не знаю почему. Видимо, предполагалось, что в Парагвае плохие поля. Так или иначе, тяга к мячу как к игрушке преобладала изначально, и найти противовес было сложно – футбол культивировался, в конце концов, это народная игра. Только заканчивались уроки, как мы сразу бежали во двор «постучать».

В футбольные школы набирали ребят определенного возраста. Занятия проходили три раза в неделю по полтора часа. Остальное время играли во дворах, причем вперемешку – старшие и младшие, умелые и не очень. Понятно, что тебя никто не учил, как бить, как подходить к мячу, но дух борьбы, стремление обязательно победить – все это воспитывала улица. Мы бились двор на двор, школа на школу, улица на улицу – постоянное соперничество не давало расслабиться.

В футбольную школу «Динамо» меня привел сосед, очень способный парень, который уже выступал за юношескую команду. Тоже, кстати, Анатолий Федорович, фамилия Линник, он еще потом немного играл в дубле и во второй лиге. Команды моего возраста тогда не было, а я все равно пришел на просмотр. Лучших отобрали, построили и говорят: «Кто не 44 года рождения, тот должен уйти». Почти со слезами на глазах я шагнул вперед и говорю: «Я не 44-го. Я 46-го…» Тренеры были поражены, что мальчишка умудрился пройти просмотр, и оставили меня!

Пришлось получать серьезную закалку, проходить естественный отбор. Тренироваться со старшими – проблема не из простых. Детская «дедовщина» существовала всегда, и меня постоянно гоняли: «Пойди туда, принеси это…» Иногда «просьбы» носили явно силовой характер, я все время сопротивлялся и, естественно, получал. Однажды надоело, и в 14 лет я оставил футбол и ушел в бокс. Позанимался, дошел до полуфинала первенства города, после чего приехал тренер Мельниченко (у меня было два жизнеопределяющих тренера – Мельниченко и Фоминых, который потом стал президентом федерации футбола Украинской ССР) и сказал: «Хватит уже, давай обратно в футбол!»

Прошло более полугода. Возникшее чувство уверенности в своих силах совершенно изменило меня как личность. Теперь я знал, что могу компенсировать нехватку физических сил умением за себя постоять. Любопытное совпадение: школа бокса в Киеве принадлежала ведомству «Локомотив», и именно в футбольном «Локомотиве» спустя много-много лет жизнь еще раз учила меня стоять за себя.

* * * В динамовской футбольной школе у нас были свои маленькие традиции. Заходили вечером после занятий в кафетерий, брали пирожки, булочки, которые назывались «жуликами» (черный хлеб с изюмом), и пили крем-соду из автомата под бесконечные разборы тренировок. Всей командой обпивались! Помню и необыкновенное отчаяние из-за того, что не смогли попасть на матч «Динамо». Уперлись в закрытые ворота Республиканского стадиона… Неприятно было. А вот на игре с тбилисским «Динамо», на которую мы уже смогли пройти, после того, как Зазроев забил победный гол, меня на радостях народ с верхнего ряда на руках перебросил аж до нижнего. Чуть на поле не выбросили!

Потом было приветствие сборной СССР в 1958 году и ее матч с «Динамо» (Киев) в честь Юрия Войнова, лучшего полузащитника этой команды на чемпионате мира в Швеции. Тогда я сам вручил цветы Валентину Бубукину. Кто мог тогда предвидеть, что впоследствии у нас с Борисычем возникнут теплые отношения и я стану гордиться близким знакомством с футбольным Юрием Никулиным. Бубукин был шутник, мастерски умел рассказывать анекдоты. Например, на одной из недавних игр, где мы в очередной раз встретились, он при виде хорошенькой болельщицы с напускной горечью протянул: «Толь, я раньше не мог решиться подойти к девушке, потому что боялся, что откажет. А сейчас боюсь, что согласится». Бубукина, кстати, все знали не только как хохмача, но и как одного из самых работоспособных полузащитников с отличным ударом: он, наверное, за каждую игру больше десяти километров пробегал…

Еще одно яркое впечатление – приезд «Торпедо», когда я увидел впервые на поле «живых» Иванова и Стрельцова. Ходил также на тренировки «Спартака» смотреть на Сальникова и Нетто. Первый работал с мячом потрясающе! Мы потом пытались повторять, жонглировать пяткой, одной, двумя, перебрасывать через себя…

Своим первым тренерам я безмерно благодарен. Они были очень разными: Мельниченко – мягкий, Фоминых – жестче, требовательнее. Они работали по принципу доброго и злого следователей. Ко мне оба относились достаточно демократично – разрешали иногда приходить зимой в зал тренироваться со старшими, с 42 годом, с 43-м… Этот факт для меня был крайне важным в плане становления техники, а, учитывая то, что я относился к футболу с невероятным фанатизмом, пользы те занятия принесли немало.

В школе «Динамо» известных воспитанников было не слишком много, но с центрфорвардами, которые потом попадали в сборную, дело обстояло хорошо – Бышовец, Блохин, Шевченко. С последним мы беседовали как-то в Милане, и он начал вспоминать: «По-моему, мы с вами не пересекались напрямую в то время». – «Ты прав. Но не возьми я твоего первого тренера Шпакова на работу, может быть, ты и не попал бы в "Динамо"». Очень многое, как видите, в жизни зависит от счастливого случая.

Так вот, в 1963 году я уже был в команде и, еще не имея права играть даже за дубль – можно было только в 18, а мне было 17,– выступал за него под чужими фамилиями. Надо сказать, что в возрасте 17-20 лет пропадает масса игроков. По мере того как ты взрослеешь, появляется уйма соблазнов: девушки, компании, вино, карты. Это не криминал, чистая физиология. Но если все эти второстепенные вещи превращаются в стиль жизни, таланты сходят на нет, причем во все времена. Потери эти приходятся на период, когда игрок проходит испытание дублирующим составом. Соответственно, вдвойне важна роль тренера дубля, и мне в этом плане повезло: у нас работал прекрасный специалист Михаил Коман. Он был представителем так называемой закарпатской школы. Закарпатье, к слову, дало много выдающихся игроков, в том числе и тех, кто впоследствии попал в киевское «Динамо». Тот же Коман, а также Рац, Турянчик, Медвидь…

Удивительное чувство было, когда в возрасте 17 лет я выходил на матч с московским «Спартаком». С одной стороны, рядом со мной играл один из героев чемпионата мира 1958 года Юрий Войнов. С другой – на тебя смотрит, скажем, Игорь Нетто, Анатолий Масленкин. Такие моменты воспитывали, обучали, поднимали в собственных глазах.

В 1964 году я уже фактически мог считать себя обладателем Кубка СССР. Помню, в Фергане после моего удара мяч добили в сетку, мы выиграли, а потом победили и в турнире. Но не слишком ли гладко с самого начала шла моя карьера? Я бы не сказал. В 1964 году не хватило одного матча в Кубке, чтобы получить звание мастера спорта. В 1966-м я мог стать лучшим бомбардиром чемпионата СССР, имея на счету 19 мячей, но Маслов и на этот раз не выпустил меня в нужный момент на поле, ибо «нужный» момент оказался в последнем туре, когда мы играли с одесским СКА, и та игра ничего не решала. Волей тренера я остался на лавке, а потом узнал, что тбилисский динамовец Датунашвили, у которого было на тот момент на счету лишь 15 голов, спокойно забил 5 мячей кутаисскому «Торпедо». Зачем Маслов так поступал? Он не хотел, чтобы я сразу, в юном возрасте «проглотил» всю славу. Не хотел, чтобы я остановился на достигнутом, повторив ошибку Стрельцова…

Много мне дало выступление за юношескую сборную СССР, в которой подобралась сильная компания. Например, на поле я выходил с Банишевским, человеком, к которому никогда не относился как к конкуренту. В жизни душа нараспашку, во время матча он был нацелен на ворота, как наконечник копья, вся его игра была на опережение. До сих пор считаю, что это лучший игрок Азербайджана всех времен. Там же был прекрасный вратарь Крамаренко, один из лучших диспетчеров страны Мунтян. А тренировал нас олимпийский чемпион Алексей Парамонов. Мы ездили на серьезные турниры, например в Сан-Ремо, получая возможность играть со сверстниками из «Милана», «Ювентуса» и прочих выдающихся клубов. В начале 60-х выиграли этот турнир, и ощущения от поездки в целом были незабываемые. Причем я получил приз лучшего игрока, а Банишевский стал лучшим бомбардиром. Приобретенное в юношеской сборной умение выдерживать конкуренцию, победы над серьезными соперниками помогли мне адаптироваться во взрослом «Динамо».

Там надо было не только хорошо играть в футбол, но и грамотно поставить себя в команде. Проявлять уважение к старшим и в то же время отстаивать себя, собственную индивидуальность. Когда начинаешь подстраиваться, а не конкурировать – это плохо. Мне кажется, я справился. Причем огромное спасибо тренеру Маслову, который помог мне сохранить лучшие мои индивидуальные качества – обводку, умение остро сыграть.

Быть может, именно техника, дриблинг, и есть самая важная вещь в футболе – обводя игрока, создаешь проблему для всей оборонительной системы соперника. Того, кто тебя обыграл, нужно встречать, а значит, освобождать пространство, менять структуру расположения игроков, и, в конце концов, вся оборона начинает рваться. Синхронно перемещаться защитники не могут, тем более что есть опасность того, что дриблер на ходу обыграет сразу и второго.

Да, существуют современные требования, и от них никуда не деться. Необходимо сочетать индивидуальные действия с командными, и я рад, что в 2007 году это удалось постичь Сычеву. Он очень сильно прибавил, и, начиная с апреля, когда «Локомотив» играл вариант с тремя форвардами, Дима перестроился и начал действовать очень разнообразно. И совершенно по-другому стал выглядеть.

* * * Противоречий с тренерами я, как любитель импровизации на поле, избежать не смог. При схеме «дубль вэ», иначе 3 + 2 + 5, я играл инсайда и на этой позиции постоянно забивал голы. Я обладал даром появиться в трудной игровой ситуации и решить эпизод самостоятельно. Если умеешь это делать, то становишься лидером, начиная со двора и заканчивая взрослой командой. У тебя есть собственный стиль, как, например, у Вагнера Лава или Кержакова. Бывают игроки, которые ответственность на себя берут, и те, кто ее на других перекладывает. Я представлял собой пример футболиста первого типа.

Многие преувеличивают значение фразы моего детского тренера Фоминых, который якобы сказал, что наставники не знали, что со мной делать, не знали, как заставить Бышовца играть в коллективный футбол, и вроде даже хотели отчислить меня. Это явное преувеличение. Как можно было отчислить капитана команды и лучшего бомбардира?! Для моих тренеров главное было – сохранить изюминку игрока. И с Фоминых у меня складывались прекрасные отношения. И далеко не всегда моя тяга к индивидуальным действиям вызывала негативную реакцию. В Париже во время игры со сборной Франции кричал мне: «Быш, я тебя прошу, покрути им позвоночники, покрути!» И я покрутил. После чего меня газеты и назвали «парижским мальчиком». А в Гаграх на сборе в 1966 году я из баловства обвел всех защитников, потом стал издеваться над вратарем: раз уложил его на землю, второй… И Маслов кричал с бровки: «Ну хорошо, давай еще меня обведи!»

Конечно, проблемы с тренерами иногда возникали, потому что в некоторых случаях моя индивидуальная игра шла в ущерб командной. Мой стиль, конечно, нравился публике, хотелось проявить этакое ухарство, что, кстати, делал и Месхи. Были и другие примеры: играли как-то с уругвайским «Пеньяролем», так того, что творил футболист по фамилии Спенсер, я в своей жизни не видел. По своим движениям он напоминал гепарда – настолько быстро и легко бежал, что мы смотрели как завороженные.

Поездки по миру вообще были очень полезными в плане впечатлений, хотя сборная путешествовала в откровенно нищенских условиях – получали по 80 долларов за страну, не за матч! В итоге набирали по 4– 5 выездов, чтобы к концу года хоть более или менее неплохо себя чувствовать. Зато играли с сильными командами, получали опыт, возможность знакомиться с разными стилями, выдающимися игроками. Интересно было и смотреть по сторонам, причем помню, как испытывал чувство глубокого стыда за то, что я, только что позавтракавший, выходил из гостиницы и видел сидящих у входа ребятишек, грязных, оборванных и голодных. Их было много, и они специально караулили, в надежде на то, что кто-нибудь даст им пару песо. Я дал десять, после чего мог забыть о том, чтобы спокойно пройтись по городу. Дети следовали за мной, не давая ступить ни шагу. В конце концов, пришлось в дальнейшем покидать отель черным ходом.

И там же в Уругвае со мной произошел трагикомичный случай, но уже на футбольном поле. Обвел нескольких игроков, ворвался в штрафную и начал обыгрывать вратаря, бросившегося мне в ноги, повернувшись лицом уже к своим воротам. Осталось только с разворота поразить пустую рамку, что я и попытался сделать, хотя видел набегавших ребят – Стрельцова и Численко, которым не составило бы труда поразить цель, откати я им. Бью вроде бы наверняка, но мяч оказывается на кочке и летит выше ворот! Те – в крик, чуть ли не с кулаками на меня набрасываются: «Почему нам не оставил?!» – «Да ворота пустые были, сам бы забил, не понимаешь, что ли, – кочка?!» Так же, с перебранкой, отправились в раздевалку. И вдруг Стрельцов успокаивается и говорит Численко: «Да ладно, Быш бы мне отдал…» Но мы продолжали спорить. Наконец появился Якушин: «Не понимаю, что вы спорите…» Я ему: «Михаил Иосифович, в этой ситуации зачем отдавать?! Пустые ворота были! Это случай, что мяч на кочку попал!» Тот отвечает: «Подожди: ты забил? Нет. Значит, ты неправ. Почему споришь?»

У меня у самого как у тренера было много таких ситуаций. Но не помню, чтобы я предъявлял какие бы то ни было претензии к промахнувшимся игрокам. Похожий эпизод был у Олега Протасова в гостевом матче с Италией в 1990 году, но я ничего не говорил ему, потому что понимал, что проблема промаха – это миг, подход к мячу, определенное состояние на долю секунды, динамика, неровность поля, быть может…

Понимание этого всегда сдерживало меня от подобной критики. Конечно, эмоции есть эмоции, и приходилось всплескивать руками – ну как же в такой ситуации не забить! Но свой опыт помогает анализировать, понимать, что в той же концовке матча, когда нарушается структура движения и не хватает координации, концентрации, вероятность промаха увеличивается. Тренируется ли этот элемент? Все-таки да. Тренировочные занятия всегда должны быть максимально приближены к игровым условиям. Но не стоит забывать о главном: никакая тренировка, никакой товарищеский матч нельзя сравнить по психологическому напряжению с официальными встречами. Здесь уже правят бал психика, давление, нервное напряжение, чувство ответственности. И для многих талантливых футболистов именно это стало большой проблемой. Они не смогли заиграть на высоком уровне.

Мне приписывают фразу в адрес Сычева после какого-то неиспользованного им голевого момента: «Дима, ты не мог забить или не хотел?» Не думаю, что я на самом деле так сказал: слишком много вранья было вокруг моей работы в «Локомотиве». Вообще, у Сычева существует, как и у многих нападающих, определенная игровая проблема: он не доигрывает эпизод до конца и в последний момент теряет концентрацию. Мы с Димой много над этим работали, но есть еще психология и тактика удара. Если выходишь к воротам под углом, то нужно закручивать мяч далеко от вратаря. Так, как делает Анри или делал Бергкамп. Это – вопрос школы. Задача бьющего – поймать голкипера на движении. Точно так же, как при обводке поймать защитника на опорной ноге. В этом и есть вся сила, но далеко не у всех так получается.