Текст книги "Евангелие от Морфея"

Автор книги: Анатолий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Ладно, в первый раз, что ли? Справлюсь.

Она засмеялась.

– Конечно справишься! А его мы все равно «сделаем»! – с жаром заговорила Анна. – Вот увидишь. Он еще за тобой на коленях ползать будет. Думаешь, нет?..

В соседней комнате послышался какой-то шум. Светлана поспешила туда.

«Нет, она неисправима, – думала Анна, глядя ей вслед. – Неужели она действительно его так сильно любит? Правильно говорят, от любви люди глупеют. Хлюпов ее в упор не замечает, игнорирует самым демонстративным образом, а Светка ничего этого знать не хочет. Что с ней делать, просто ума не приложу!.. – несколько секунд Анна задумчиво смотрела перед собой, затем усмехнулась и отвела взгляд в сторону. – Можно подумать, сама я чем-то лучше. У Светки хоть надежда есть, а что у меня? Два года одиночества, два года пустоты… Глупо! Господи, до чего это глупо!..»

– Как, и вы не танцуете? – раздалось над самым ее ухом.

Анна вздрогнула.

– Ох, извините! Я вас напугал?

Это был Александр. Он обошел диван и сел рядом с ней. В руках у него было два бокала, один из которых он неуверенно протягивал ей.

– Благодарю, – улыбнувшись, она взяла шампанское и сделала небольшой глоток. – Вы всегда так тихо подкрадываетесь?

– Тихо?! – Александр сделал удивленное лицо. – В таком-то грохоте?

Анна засмеялась.

– Это, конечно, не мое дело, но… – Голос его стал серьезным. – Мне показалось, Светлана Викторовна чем-то расстроена… Что-то случилось? Я могу помочь?

– Да нет, все в порядке, не беспокойтесь. Ничего серьезного.

Возникла неловкая пауза. Первым молчание нарушил Александр:

– Скажите, и часто вы так собираетесь?

– Вы о вечеринке?

Он кивнул.

– Каждую неделю, а иногда и не по разу. Это уж от настроения зависит. – Анна весело ему подмигнула: – Впечатляет? Или завидуете?

– Как вам сказать?.. – Александр наморщил лоб и возвел глаза к потолку. – А что хозяйка? Я имею в виду Светлану Викторовну. Ее подобный расклад устраивает?

– Не понимаю. – Анна артистично изобразила растерянность. – Разве вечеринка – это обременительно?

– Для гостей, думаю, нисколько. А вот для хозяев…

– А что хозяева? По-вашему, веселее торчать в таком громадном доме в одиночестве? Ну, знаете ли…

От возмущения Анна даже нахмурилась.

– Поразительно… – Александр смотрел на нее, прищурившись, тихонько покачивая головой. – Просто невероятно!

– Невероятно? О чем вы?

– Первый раз вижу человека, который так гордится собой! – В эту короткую фразу он вложил изрядную порцию цинизма. – Вам не кажется, что вы слишком агрессивно настроены по отношению ко всему, что вас окружает?

Анна слегка растерялась. Тихий, застенчивый молодой человек, который сидел перед ней, в считаные секунды превратился в самоуверенного, надменного мужчину. Эта метаморфоза застигла ее врасплох, однако она очень быстро совладала с собой и с не меньшей долей цинизма поинтересовалась:

– А разве быть гордой – преступление?

– Нет, конечно. Однако среди семи смертных грехов гордыня занимает далеко не последнее место.

– Вот как! И что же это значит, я буду гореть в аду?

– Вы напрасно иронизируете. Гордецам в нашем мире приходится несравненно труднее, чем людям, преодолевшим в себе этот недостаток. Гордыня делает человека уязвимым. Человеком легче всего манипулировать, используя ее. Уязвленная гордыня сжигает изнутри хуже любой болезни. – Александр снисходительно улыбнулся. – Как видите, одни неприятности и ничего позитивного. Так вы по-прежнему считаете, что быть гордым – это хорошо?

Анна ответила не сразу. В какой-то момент ее охватило смятение. Нет-нет! Причиной были не слова, которые говорил этот странный человек. Причиной было что-то другое, какая-то непонятная сила, исходившая от него. В области солнечного сплетения Анна вдруг почувствовала тепло. «Он хочет как-то воздействовать на меня, – промелькнула несуразная мысль, – он пытается просканировать мое сознание…» Но Анна усилием воли отогнала от себя весь этот вздор, пристально посмотрела ему в глаза и тихим, твердым голосом спросила:

– Почему вы вчера остолбенели, когда увидели меня? Я произвела на вас какое-то особое впечатление?

Теперь растерялся он:

– Не знаю. Сначала мне показалось, что раньше я вас уже где-то видел. – Он отвел взгляд. – Но потом понял, что это не так. Вернее, не совсем так.

– Не совсем так?.. Хм… забавно.

Анна усмехнулась, но уже без прежней наигранности. В тот миг она чувствовала то же самое. Абсолютно то же самое!

– Я нравлюсь вам?

Вопрос прозвучал до невозможности глупо. Но самое главное, он выскочил из нее как-то сам собой, помимо воли и вопреки желанию. К ее удивлению, Александр ответил на него вполне серьезно, нисколько не смутившись его вульгарной нелепостью:

– Не знаю… – Голос его слегка дрогнул. – То, что я почувствовал, увидев вас, до конца непонятно даже мне самому. Конечно, вы мне нравитесь. Разве может такая девушка, как вы, не нравиться? Но кроме этого…

Он уставился в пол.

– Договаривайте, – тихо произнесла Анна, не узнавая собственного голоса.

В этот момент дверь соседней комнаты с треском распахнулась и, размахивая руками, в гостиную влетел Дрыга. Волосы у него были всклокочены, рот перекошен, а джинсовая безрукавка сбита набок.

– К чертям собачьим! – проорал он, не обращаясь конкретно ни к кому из присутствующих. – Хорошо повеселились, нечего сказать!..

И, протолкавшись сквозь толпу, выскочил в коридор.

Музыка смолкла, гости возбужденно зашушукались. Следом за Дрыгой из комнаты вышла Ида. Лицо у нее было бледным, губы плотно поджаты. Гордо подняв голову, она прошествовала к выходу.

Анна и Александр недоуменно переглянулись.

– Что произошло? – спросил он.

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Надеюсь, ничего серьезного.

Ирина молча сидела в кресле. Внешне она казалась вполне спокойной. Приветливо улыбалась, непринужденно потягивала «Пепси» через соломинку. Но это только внешне. Внутри у нее бушевала самая настоящая буря. И причиной, вызвавшей эту бурю, была ОНА! Эта белобрысая стерва, имевшая наглость притащиться сюда. Можно подумать, ее кто-то приглашал. Можно подумать, ей здесь рады!.. И ведь стоит, как ни в чем не бывало! Ну и ладно. Стой себе, стой. Все равно ничего не выстоишь…

Ирина отвела взгляд, самодовольно хмыкнула. В сущности, Ида уже давно перестала представлять для нее опасность. В последнее время Вовка практически не вспоминал о ней, а если такое и случалось, то эпитеты в ее адрес он отвешивал самые нелестные. Из единственной и ненаглядной, какой она для него когда-то была, Ида (по собственному его выражению) превратилась в самодовольную бесчувственную дуру. То, что ни о каком соперничестве теперь не могло быть и речи, Ирина отлично понимала. Однако всякий раз, когда они сталкивались, старая ненависть закипала в ней с прежней силой.

Стоя у рояля, Ида безразличным взглядом следила за парнями, играющими в бильярд в противоположном углу гостиной. Она оставалась безучастной ко всему происходящему, но по каким-то мимолетным, едва уловимым признакам Ирина заключила, что на самом деле присутствие на этой вечеринке для нее невыносимо мучительно. Что-то ее тяготило, причиняло боль, и что это было такое, она, кажется, знала.

За всю вечеринку Дрыга не подошел к ней ни разу. Он демонстративно игнорировал ее. (Ирина была в этом абсолютно уверена.) А уж о том, что Ида должна была чувствовать, когда видела, как они целуются, и говорить не стоит! Единственное, чего Ирина не могла понять, так это почему она не уходит отсюда? Почему, несмотря ни на что, продолжает упрямо стоять у этого чертового рояля, делая вид, что ей глубоко на все наплевать?!.

Когда свет в комнате потушили, принесли свечи и принялись танцевать, Ирина вышла во двор. Танцев она не любила. Кроме того, захотелось немного проветриться. От долгого сидения в душной комнате голова казалась тяжелой, а мысли – неповоротливыми и вязкими.

На улице уже стемнело. По всей видимости, собирался дождь. Где-то далеко на западе играли зарницы. Ирина долго смотрела в ночное небо, глубоко вдыхая влажный вечерний воздух, к которому примешивался легкий аромат облепихи и флоксов. На душе у нее стало легко и радостно.

Когда Ирина вернулась в дом, то сразу же отметила, что Ида исчезла. В гостиной, где под общее радостное завывание выплясывал Барик, ее не было. Не оказалось ее и на кухне, и в библиотеке. В сердце Ирины закралось нехорошее предчувствие. И дело здесь было совсем не в том, что пропала Ида. Этому-то как раз она скорее обрадовалась бы. Дело было в том, что вместе с ней исчез Вовка.

Ирина проходила одну комнату за другой, но все напрасно. Дрыга словно сквозь землю провалился.

– Ну, погоди у меня! – скрипела она зубами. – Вот я тебе врежу, когда найду!..

Она в нерешительности остановилась перед дверью Светкиной спальни. Обычно, если во время вечеринки дверь спальни оказывалась закрытой, это могло означать только одно – какая-то парочка решила там ненадолго уединиться. Врываться туда в этот момент было как-то не принято. Однако состояние, в котором сейчас находилась Ирина, снимало с нее всякую ответственность за то, что она делала. Поколебавшись только одно мгновение, она распахнула дверь и шагнула внутрь.

Дрыга сидел на постели, скрестив ноги. Выглядел он подавленным, а в правой руке держал сигарету. Ида стояла возле камина, нервно теребя ремешок своей сумочки. По всей видимости, между ними происходил какой-то важный разговор, о чем красноречиво свидетельствовали их сосредоточенные лица.

При появлении Ирины оба вздрогнули. Дрыга попытался улыбнуться, но улыбка получилась похожей на гримасу раздражения. Ида смотрела бесстрастным, холодным взглядом. Она положила сумочку на камин, пересекла комнату, взяла у Дрыги дымящуюся сигарету и, сделав несколько затяжек, раздавила окурок в пепельнице.

– Ну, как провели время? – спросила Ирина. – Я вам не помешала? Нет?!

Ида презрительно фыркнула и пожала плечами. Дрыга открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в последнее мгновение передумал.

– Тебе не кажется это свинством? – поинтересовалась Ирина, обращаясь к нему персонально.

– Каким свинством? Ты о чем?..

– А ты, – она метнула взгляд в сторону Иды, – какого черта ты снова лезешь в мою жизнь? Тебе мало того, что ты уже натворила?

Ида заметно побледнела, но ничего не ответила.

– Молчишь!.. Разве ты не понимаешь, что ты для него теперь совершенно чужой человек? Ты не понимаешь, что ты здесь лишняя? Какого черта ты вообще приперлась, тебя сюда приглашали?.. Ты не нужна ему. Не нужна, ясно?!

– Говори, пожалуйста, за себя, – ответила Ида. Голос ее был спокоен и тверд. – Если в этой комнате кто и лишний, то такой лишней можешь быть только ты. Я сюда так бесцеремонно не вламывалась.

– Как это понимать? – Ирина перевела разъяренный взгляд на Дрыгу: – Ты что, сволочь, молчишь? Мужик ты, в конце концов, или не мужик?! А может быть, я действительно здесь лишняя?

– Перестань. – Дрыга устало махнул рукой, шаря по карманам в поисках сигарет.

– Что перестать? Перестать обращать внимание на твои скотские выходки? Перестать беспокоиться о том, что ты…

– Мы просто разговаривали.

– Просто разговаривали?!

– Да, просто разговаривали!

Гнев, который до сих пор она еще как-то сдерживала, достиг критической отметки и вырвался наружу. Ирина, схватив со стола стеклянную вазу, запустила ею в Дрыгу. Не достигнув цели, ваза вдребезги разбилась о столбик кровати. Дрыга вздрогнул и испуганно вытаращился на нее. Сигарета, которую он успел вставить в рот, но еще не зажег, беспомощно повисла, прилипнув к нижней губе. Ида смотрела настороженно, но Ирине теперь было на нее наплевать. Все свое внимание, всю свою ненависть она сконцентрировала на нем.

Дрыга поежился:

– Ты что, совсем спятила?

Голос его дрогнул.

Ирина с истерическим воплем кинулась на него, обеими руками вцепилась ему в волосы.

– Скотина! Ах ты, скотина!!. – визжала она.

Дрыга слабо отбивался, но Ирина оказалась проворнее. Не выпуская левой руки из его волос, правой она несколько раз ударила его по лицу. Оба, не удержав равновесия, свалились на пол, попутно опрокинув стоявшую рядом с кроватью этажерку.

– Мерзавец! Кобель вонючий!..

Ирина, сидя на нем верхом, колотила кулаками ему по затылку.

Дрыга, вжавшись в пол, прикрывал голову руками, даже не пытаясь стряхнуть ее с себя. В этот момент дверь распахнулась и в комнату вбежала Светлана. При ее появлении Ирина несколько пришла в себя, оставила Дрыгу в покое и поднялась на ноги.

– Ублюдок!.. – процедила она сквозь зубы.

Волосы ее были растрепаны, платье помялось. В изнеможении она опустилась на кровать, закрыла лицо руками и разрыдалась.

Город уже давно кончился, теперь машина неслась по ночному шоссе. С обеих сторон дороги неприступной стеной стояли высокие сосны. Настолько высокие, что свет фар выхватывал из темноты только потемневшие от времени стволы и нижние ветви деревьев. Своими верхушками сосны закрывали небо так, что снизу не было видно ни единой звездочки. Стрелка спидометра перевалила за отметку 160 км/ч. Создавалось впечатление, будто машина несется в узком подземном туннеле. Это ощущение усиливалось еще и тем, что после того, как она покинула город, навстречу ей до сих пор не попалось ни одной машины.

Ида, не отрывая взгляда от дороги, нащупала на сиденье рядом с собой сумочку, так же ощупью отыскала в ней сигареты и закурила. Несмотря на то что внешне она выглядела совершенно бесстрастной, в душе у нее царило жуткое смятение. Раздражение, гнев, ненависть, ехидное злорадство, обида и жалость – все перемешалось, все сбилось в какой-то невообразимый пестрый клубок.

Перед глазами до сих пор стояла эта отвратительная сцена: Дрыга, беспомощно распластавшийся на полу, и сидящая на нем верхом рыжая истеричка. Отчетливее всего ей запомнилось, как безвольно он прикрывал голову руками, как дергалась его левая нога при каждом ударе. Он лежал, словно придавленный таракан, не в силах стряхнуть с себя эту взбесившуюся фурию. Лежал, готовый вот-вот обмочиться. Это было омерзительно! Никогда еще она его так не презирала. Никогда раньше он не казался ей таким ничтожеством.

Ида сделала несколько коротких затяжек и со злостью вышвырнула окурок в узкую щель приоткрытого окна. Машина неслась в неизвестность, пролетая более двух с половиной тысяч метров в минуту. Ида с огромным удовольствием добавила бы газу, но педаль уже и так упиралась в пол.

Она вспоминала их разговор. Всего за несколько минут до того, как в комнату вломилась эта вульгарная девка, он имел наглость заявить, будто ушел к ней оттого, что не мог больше жить с бездушным роботом, который пытается всех и вся подчинить своей воле. Ее начал одолевать приступ истерического веселья. «Значит, я чудовище, у которого он ходил под каблуком, а она – кроткий ангелочек, неспособный на него даже голоса повысить. Ну что ж, оставайся с этим агнцем, продолжай молиться на свою ненаглядную. Мне ты больше не нужен! О боже, если бы я только поняла раньше, что ты собой представляешь. Если бы мне удалось разглядеть твою тараканью душонку сразу…»

Впереди что-то вспыхнуло. Вспышка была настолько яркой, что, казалось, ей сопутствовал глухой лопающийся звук (словно о бетонную стену со всего размаху врезали апельсином или яблоком). Ида, инстинктивно пригнув голову и зажмурив глаза, ударила по тормозам. Завизжали покрышки, трущиеся о мокрый асфальт, машина пошла юзом и, оставив на шоссе две длинных извилистых полосы, вылетела на обочину, круто развернулась и встала.

Когда Ида очнулась, шел дождь. Крупные капли ритмично барабанили по металлической обшивке. Первой эмоцией, которая ее посетила, было удивление. Как ни странно, но она оказалась пристегнутой ремнем безопасности. Это было невероятно, если вспомнить, в каком состоянии она садилась за руль, но, очевидно, именно это и спасло ей жизнь. Ида оторвала взгляд от своих все еще трясущихся рук и посмотрела вперед. На лобовом стекле на уровне глаз красовался густой паутинообразный узор, от которого в разные стороны расходились более мелкие трещинки.

Ида вспомнила вспышку, из-за которой нажала на тормоз, и сообразила, что, скорее всего, это птица вынырнула из темноты леса перед самой машиной и ее ослепило светом фар. Непонятно почему, но вслед за этой догадкой в сознании с потрясающей ясностью всплыл образ мужчины, который так бесцеремонно пялился на нее во время вечеринки и которого она, кажется, уже где-то видела раньше. Ида напряглась, пытаясь сообразить, какая между двумя этими образами связь, но поскольку никакой связи здесь не прослеживалось, она просто отстегнула ремень и вышла наружу.

Машина стояла на самом краю насыпи. Еще немного – и она неминуемо слетела бы в кювет. Однако этого не произошло. Машина осталась цела (если не считать трещины на лобовом стекле), и единственное, что напоминало об аварии, были две черные полосы на асфальте. Дождь усиливался. Наверху глухо бухнуло и эхом прокатилось по верхушкам деревьев.

Ида еще немного постояла возле машины, затем вернулась обратно в салон, откинула с лица мокрую прядь и захлопнула дверцу. Только теперь до нее начал в полной мере доходить ужас случившегося: «Господи, ведь меня уже могло бы не быть!.. Еще немного, и мое изуродованное тело валялось бы сейчас где-нибудь сбоку от дороги, среди искореженного железа и осколков стекла. А если бы я погибла не сразу? Раньше чем через десять – двенадцать часов меня никто не смог бы найти!..»

От таких мыслей по спине пробежал холодок. Она пошарила на сиденье, но сумочки там не оказалось. Достав из бардачка новую пачку, Ида долго не могла извлечь из нее сигарету. Наконец это ей удалось. Она щелкнула зажигалкой, сделала несколько глубоких затяжек. Машина стояла поперек дороги так, что свет включенных фар выхватывал из ночной темноты участок леса на противоположной стороне шоссе. И когда в этом светлом пятне появилась человеческая фигура, закутанная в брезентовый военный плащ, Ида не только не испугалась, но даже не удивилась, настолько она еще была далека от нормального восприятия действительности. Из-за низко надвинутого капюшона, лица человека видно не было.

Некоторое время он стоял неподвижно, а затем двинулся по направлению к машине.

После скандала, устроенного Ириной, вечеринка вступила в стадию своего логического завершения. Сразу же вслед за отбывшим в неизвестном направлении Дрыгой исчез Барик. Возможно, его к чему-то обязывали узы дружбы, а возможно, он просто решил продолжить веселье где-нибудь в другом месте, поскольку после того, как хозяйка дома увела зареванную Ирину в ванную комнату, всем стало ясно, что на сегодня праздник закончился.

Гости начали расходиться, и спустя полчаса в доме, кроме его хозяйки да уснувшего на веранде Макса, остались только Анна, занятая уборкой посуды, и Александр, бесцельно расхаживающий по комнатам. Он было попытался помочь девушкам с уборкой, но Анна вежливо попросила его не вмешиваться, твердо заявив, что они справятся со всем этим сами. Не зная, чем бы себя занять, Александр вышел в сад.

«Странная получается штука, – думал он, шагая по узкой песчаной дорожке, освещенной протянутой над ней гирляндой из разноцветных фонариков. – Самое привычное занятие для людей – это конфликтовать и создавать друг другу (…скорее уж враг врагу…) проблемы. По крайней мере, большую часть своей жизни мы проводим, либо обороняясь, либо нападая на себе подобных. Нет-нет, в самом этом факте нет ничего странного. Странно другое. Странно то, что все эти действия имеют для нас сугубо отрицательное значение. Мы тратим на них драгоценную энергию, так сказать, впустую, ничего не получая взамен, кроме страданий и боли. Мы становимся жертвами неприятностей, вместо того чтобы использовать обрушивающиеся на нас неприятности для саморазвития и повышения своего жизненного статуса».

Александр засмеялся и сел на оказавшуюся поблизости скамейку. Сам он теперь находился в тени, а дом, освещенный изнутри и снаружи, был виден отсюда как на ладони. Вот на веранде заметалась чья-то тощая тень, послышался грохот опрокидываемых ведер, а затем раздался протяжный звук мучительного облегчения.

– Чему это вы так радуетесь? – услышал он рядом тихий знакомый голос. – Уж не тому ли, что этот алкоголик уделал нам всю веранду? – обойдя заросли шиповника, Анна присела рядом. – Или вам стало весело от мысли, что убирать чужую блевотину придется не вам?

– Нет. Просто я поймал себя на том, что очень своеобразно отношусь к чужому несчастью. Я имею в виду случай с вашей подругой. Ириной, кажется?

– Вот как! И в чем же заключается это своеобразие?

– При виде людских страданий я испытываю необыкновенный душевный подъем. Я впадаю в какое-то радостное состояние, граничащее с безумным восторгом. Более того, эта эйфория доставляет мне неописуемое удовольствие.

– Боже мой, – Анна отпрянула от него, театральным жестом схватившись за сердце, – я узнала вас, граф. Вы – Дракула!

– Вы напрасно иронизируете, я разговариваю с вами совершенно серьезно.

– Это называется энергетическим вампиризмом, – объяснила Анна.

– Вовсе нет. Просто когда вижу причины, вызывающие в людях такую бурю негативных эмоций, я не могу удержаться от смеха. – Александр улыбнулся. – Мне становится весело, ведь я знаю, что сам никогда из-за таких пустяков расстраиваться не буду.

Анна перестала гримасничать:

– Значит, вы считаете, что случившееся сегодня пустяк?

Александр слегка растерялся:

– Вообще-то, да… Хотя… о том, что произошло, я имею самое отдаленное представление.

– Выходит, вы делаете такие смелые умозаключения, по сути дела, из ничего?

– Я не знаю, что именно произошло в спальне, но уверен, что это была банальнейшая сцена ревности. Или я неправ?

Анна отвела взгляд.

– Вот видите. Интуиция меня никогда не подводит. – Александр достал сигарету, повертел ее в руках, после чего засунул обратно в пачку. – Если бы там случилось что-то серьезное, смею вас заверить, я бы это почувствовал.

Она повернулась к нему, и Александр увидел, что в глазах у нее стоят слезы.

– Неужели вы настолько равнодушны к чужому горю? А если бы это произошло с вами?..

Он хотел возразить ей, но почему-то не сделал этого. Он знал, что ее слезы – только игра, но, несмотря на это, они тронули его и привели в какое-то наивное умиление. Ему захотелось страстно обнять ее, захотелось прижать ее к себе, чтобы ощутить тепло ее тела и почувствовать, как бьется ее сердце…

Александр осторожно взял девушку за руку. Анна ничего не сказала, но по выражению ее лица, по тому, что она не отодвинулась от него и не высвободила своей руки, он понял, что игра перестает быть игрой. В груди у него защемило.

Скамейку, на которой они сидели, окружали густые заросли шиповника. Может быть, из-за этого, а может, из-за тех чувств и воспоминаний, которые на него вдруг нахлынули, Александру вспомнилось четверостишие, которое он написал много лет назад и которое, казалось, давным-давно стерлось из памяти:

 
…Кустом шиповника в снегу,
Огнем холодных спелых ягод,
Покрытых корочкой заиндевелой,
Я чувствую себя в твоих объятьях…
 

Некоторое время он сидел молча, так как не мог решить, прочитать это коротенькое стихотворение Анне или нет. С одной стороны, ему очень хотелось сделать это. Чувства переполняли его. Но с другой, он чего-то стеснялся. То ли несовершенства своего поэтического творения, то ли некоторой интимности этих строк…

Затянувшееся молчание нарушила Анна.

– Надеюсь, вы простите меня за бестактный вопрос, – произнесла она, – вы ведь не женаты? На вашей руке нет обручального кольца. Хотя, конечно, мужчины не всегда его носят, но…

– Нет, я не женат. И никогда раньше женат не был. – Он невесело усмехнулся. – А что, это имеет какое-то отношение к сегодняшнему вечеру?

– Нет, просто мне было интересно. – Она положила голову ему на плечо. – Разве вы никогда никого не любили?

– Я? – Он снова усмехнулся. – Ну почему же (…любовь и брак – две вещи несовместные…), любил… Моя ошибка заключалась в том, что я слишком абсолютизировал это чувство. Наверное, поэтому у меня на пальце и нет кольца.

– Что вы имеете в виду?

Анна приподнялась, заглядывая ему в глаза с живым интересом.

– Если я хотел кого-то любить, – пояснил Александр, – то любить вечно и любить только этого человека! Больше того, я хотел, чтобы ответная любовь была бы также направлена на одного меня и была бы неизменной, незыблемой. Разумеется, если что-то выходило за рамки данной схемы, я оказывался полностью дестабилизирован и само понятие любви обессмысливалось в моем сознании. Тот же эффект производил страх. Страх того, что рано или поздно все закончится, что все будет совсем не так, как я себе представляю. Только страх… без каких-либо на то причин!.. – Он поморщился: эти воспоминания не доставляли ему удовольствия. – Я был слишком молод…

Анна наклонилась и прошептала ему в самое ухо:

– Вы излишне интеллектуальны – вот в чем все дело. Любовь – это чувство. Только чувство и ничего больше! Интеллект нужен лишь в том случае, если любовь перерастает в намерение создать семью.

– Но разве истинная любовь не подразумевает (…любовь и брак – две вещи несовместные…) брака с самого начала?! – с жаром воскликнул он (…хорошее дело браком не назовут…).

Анна задумалась.

– Наверное, вы правы, – произнесла она. – Только теперь так никто не думает. Ваши взгляды на любовь слишком старомодны для нашего времени.

– Разве может стать старомодным вечное?

– Вы относите свои убеждения к разряду вечных? – пошутила она.

– Я отношу к разряду вечного любовь!

– А-а… Но ведь это две разные вещи.

Александр ничего не ответил. Он давно знал, что сила женщины кроется не в ее интеллекте, и сегодняшний разговор лишний раз подтвердил это. Высокоразвитое, перешедшее на какой-то новый, более тонкий уровень чувство – вот в чем ее сила! Плюс к этому необычайно остро развитая интуиция. Именно поэтому с помощью одного лишь рассудка невозможно ни понять, ни по достоинству оценить женщину. В такие моменты начинаешь думать, что женщина не просто равна мужчине во всем, но что она гораздо более совершенна, чем он, а жизнь ее более насыщенна и разнообразна…

– Вы о чем-то задумались?

– Что?!. – Он встрепенулся, приходя в себя. – А-а… Да, немного.

– И о чем же, если не секрет?

– Да так, – уклончиво ответил он, – о своем.

На землю, шелестя листвой, начали падать первые капли дождя. Где-то в отдалении прогремел гром. Налетел резкий порыв ветра, и сразу вслед за ним обрушился ливень. Они бросились к дому. Александр на бегу попытался накинуть на нее свой пиджак, но Анна стряхнула его с себя и со смехом устремилась дальше.

– Ну и как вы? – спросил он, когда они оказались под навесом веранды.

– Не сахарная, не растаю.

С нее ручьями стекала вода. Нагнувшись, Анна принялась отжимать волосы.

– А вы не ответили на мой вопрос, – сказала она, пытаясь перекричать шум ливня. – Вас бросила ваша девушка или это вы оставили ее?

– Трудно сказать. Да и давно было дело, не помню.

– А кроме шуток?

Александр хитро прищурился.

– Встретившись со своей первой любовью, – торжественным голосом начал он, – я пытался избавиться от нее всеми силами, но так и не смог. Тогда я решил смириться. И вот, когда я начал жить во имя и ради любви, безвозмездно принося себя в жертву, моя любовь меня оставила. Не знаю, ушла она к другому или просто я ей наскучил, дело не в этом. Мне до сих пор интересно: не потому ли все так вышло, что я забывал себя ради любви? Подчинялся, растворялся в ней?.. Ведь говорят же умные люди, что любовь – одно из проявлений воли к смерти. Человек, мол, теряет в любви часть себя как личности, растворяясь в другом существе. Как вы думаете? Я, во всяком случае, иного объяснения этому не нахожу.

– А я нахожу. Вы просто болтун! Я не верю ни единому вашему слову. Из-за этого вас девушки и бросают. – Анна попыталась сделать ему подсечку и опрокинуть в лужу, но у нее ничего не получилось. – Я совсем не удивлюсь, если сию же минуту вас постигнет небесная кара. Поэтому оставайтесь здесь один и не вздумайте ходить за мной. Я не хочу, чтобы меня убило молнией.

Она со смехом взбежала на крыльцо и скрылась в доме. Александр, закинув мокрый пиджак на плечо, поплелся следом.

…все происходящее похоже на сон. Не знаю на какой, плохой или хороший, да это и неважно. Просто на сон. Реальность, окружающая меня, воспринимается иначе, чем раньше. Все осталось прежним, но в то же время стало каким-то другим. Как никогда, я чувствую пустоту, окружающую меня. И не только окружающую. Я чувствую эту пустоту в себе!

Я – ничего!..

…что-то есть, что-то ощущается, присутствует, просит выражения, но как это выразить, я не знаю. Не знаю! Это настолько бессодержательно (хотя и емко), что выразить это обычными, традиционными средствами не представляется возможным.

Я – нигде!..

…и то, что воспринималось как время, утратило свое привычное качество. Вместо него открылась черная бесконечность, пересеченная сверкающим светом. Время превратилось в нечто, противоположное себе. Я продолжаю функционировать, даже несмотря на то, что выпал из времени, окунулся в черную бесконечность и был рассечен сверкающим светом. Поразительно! Все наши представления – только искры, уносимые ветром в пустоту!..

Я – никогда и всегда!..