Текст книги "Так начинался "Аквариум""

Автор книги: Анатолий Гуницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

В АВТОБУСЕ ПО БУДАПЕШТСКОЙ

– Уже в ту землю не попадёшь, – ответил Боб.

Джордж вспоминает, что заниматься в Литературном кружке у Аси Львовны было необычайно и бесконечно интересно. Он говорит: «Самим Господом посланная Ася Львовна Майзель читала нам рассказы Платонова, о котором большая часть добропорядочных российских обывателей в те времена вообще ничего не слышала, рассказывала о литературе и о настоящих писателях, и ещё мы сочиняли стихи – иногда дома, а иногда – прямо во время занятий. Нам уже в те годы была задана планка необычайной высоты!»

Джордж терпеть не может, когда его называют – величают – объявляют одним из отцов-основателей АКВАРИУМА. Отец-основатель! Идиотская, клиническая, патологическая, биохимическая, химико-фармацевтическая какая-то формулировка!

Любопытно, а бывают ли такие отцы, которые не основатели?

Или такие основатели, которые не отцы?

Джордж никогда никому не говорил, что название АКВАРИУМ придумал он. Или почти никому. Он не любит про это говорить. Зачем? Для чего? Глупо кичиться этим. Во-первых, это было бы актом величайшего понта. Джордж понты никогда не любил. И теперь не жалует. На самом-то деле, ничего он и не придумывал, а просто – напросто посмотрел вовремя в окно. Ведь ежели бы тогда он не взглянул в окошко автобуса номер 31, то очень, очень многое в нашей жизни могло бы развиваться в другом направлении или даже под иным углом. Это в самом деле так.

Тут смело можно отвлечься от канонической темы и вспомнить следующие слова А. Хаммера, которые при опредёленном развороте сознания следует даже считать стихами. Или чем-то вроде стихов. Вот что писал – теперь седовласый, но ещё крепкий в ногах А. Хаммер: «Движение новой материи. Энтропия белого времени. Чёрные кольца безумия на солнечной линии Проуна. Гоу-роу-оу».

Нельзя не иметь ввиду, что автобус номер 31 ехал в тот день июльский, по Будапештской улице города Купчино. Являющегося, по мнению некоторых специалистов-наблюдателей, столицей мира. Почтенный Билли Новик так думает. Ему, похоже, можно верить.

Но что же Джордж увидел в окно тридцать первого автобуса?

Что-нибудь эдакое, экзотическое, мистическое, коварное?

Непостижимо-непонятное? Нет, отнюдь. Просто вывеску – Пивной бар «Аквариум». И всё. Потом автобус номер 31 поехал дальше.

Вот Вам наилучшее доказательство тезиса о том, что нужно вовремя и в правильном направлении посмотреть в окно.

Не все, к сожалению, это понимают.

И умеют это делать совсем не все. Более того, некоторые и учиться даже этому не хотят.

В анналах истории Гуры сказано вот что: принц Горностай иногда многого не понимал, но ему казалось, и он даже был уверен в том, что очень неплохо знает историю куропатки, рождённой в его старой холщовой сумке.

Вам приходилось бывать на Будепештской улице? Или хотя бы проезжать по ней? Нет? И правильно.

Пивной бар «Аквариум» давно закрылся, поэтому делать там теперь совершенно нечего.

А тот автобус номер 31….

НОМЕР ДЕВЯТЬ

Не исключено, что он едет и едет себе до сих пор.

Джордж однажды рассказывал, что в 1980-й год запомнился ему не тем, что в Москве проводилась Олимпиада. Та самая, которая 80. Только мало ли было самых разных Олимпиад в истории извечно регрессивного человечества? Да и мало ли ещё их будет?

Конечно, Джордж помнит, про Олимпиаду 80, и даже помнит песенку про ласкового мишку. Хотя никогда её не пел. Боб тоже этот милейший зонг никогда не исполнял. Однако 1980-й год запомнился Джорджу благодаря совсем другим событиям – в первую очередь, из-за рок-фестиваля в Тбилиси.

Мало кому известно, что в 1980 году, незадолго до исторической поездки на рок-фестиваль в Тбилиси, Джордж стал директором АКВАРИУМА. Вообще-то в те времена директоров – администраторов – менеджеров у групп практически не было. Потому что и самих-то групп толком ещё не было – что бы там ни говорилось в разных рок-энциклопедиях.

Трудно сказать по какой причине – и Джордж теперь не понимает, и Боб едва ли скажет – АКВАРИУМ решил использовать своего старого барабанщика в совершенно ему не свойственном административном качестве. Тем не менее, составили договор, составили и даже подписали!

Куда же потом подевался этот удивительный документ? У Джорджа его нет.

Быть может, он хранится у Боба? Только едва ли. Неужели этот документ – даже если он пропал бесследно – был тогда составлен в двух экземплярах? С трудом в это верится…

В том договоре точно имелась одна упоительно нехилая фраза, придуманная Бобом. Фраза о том, что с момента подписания этой бумаги АКВАРИУМ отдает себя Джорджу в полное его поднадзорье. Только после того, как АКВАРИУМ отдал себя ему в полное поднадзорье, ровным счётом ничего не произошло. Не случилось поднадзорья. Даже на тбилисский рок-фест 1980 года Джордж не поехал. Хотя и мог. Значит не очень хотел.

В те давние – древние – чудесные – идиотические – благословенные – нон-стоп совдеповские – восхитительно замкнутые – непередаваемо специальные времена, АКВАРИУМ, безусловно, находился в состоянии постепенного приподъёма.

После Тбилиси уже стало катить всё больше и лучше, и сильнее, и круче.

АКВАРИУМ достаточно много времени проводил неподалёку от станции метро «Технологический институт». Или от «Техноложки». Так вот, не слишком далеко оттуда находятся Дом культуры им. Цурюпы и 6-ая Красноармейская улица. С аквариумной точки зрения эти места очень многим знаменательны. Джордж рассказывал, что как раз в 80-ом, в «олимпиадном» году, АКВАРИУМ несколько месяцев репетировал в «Цурюпе», а Сева Гаккель снимал квартиру на 6-ой Красноармейской. У Севы дома АКВАРИУМ тоже репетировал. Один из моментов – фрагментов – чаепитий – репетиций на 6-ой Красноармейской зафиксировал фотограф Вилли Усов. Если взглянуть на его фото, то можно почувствовать особенное – специальное – уникальное – просветленное – чисто аквариумное состояние.

ЧУВСТВО ШОССЕ И ОТНОСИТЕЛЬНАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ

Не имеет значения, как оно называется.

Да, Джордж оказался весьма специальным администратором. Только теперь этот расклад уже никак не исправить, поезд давно ушёл. Зато он, Джордж, знает и помнит чувство шоссе. В незабываемые репинские времена, когда они вместе с Бобом жили в одной палатке, Джордж этим чувством пропитался сильно и до предела. Даже навсегда. В чём же заключается это чувство?

Объяснить невозможно. Но если когда-нибудь летом, рано утром, вы окажетесь на Приморском шоссе и где-то недалеко будет тихо просыпаться, освещённый утренним солнцем залив, и мимо вас будет проезжать большой автобус с туристами, и вы помашете им рукой, и покажете «V», и если хотя бы некоторые из тех, кто едет в автобусе, также помашут вам в ответ – вот это и есть чувство шоссе.

Да, его невозможно объяснить – равно как и непрекращающегося ни на секунду пересечения потоков и направлений, и слияния неслияемого, и продвижения к невидимому, и хриплого дыхания старого крокодила, и золотые рассветы Окемуна, и дуэли старых голландских парикмахеров в горле розовой сойки, и кофейный голос игуаны, и бесконечный, привольный, счастливый полёт над рекой без берегов.

Однажды они втроем – Джордж, Боб и Валера Обогрелов – гуляли в местах своего компактного проживания – Алтайская улица, улица Типанова, улица Ленсовета, тамошние дворики и садики.

Забрели на угол улиц Типанова и Ленсовета. Где-то в тех же краях обитал тогда и Александр Розенбаум. Джордж в то время зачем-то ещё учился в Первом медицинском.

Был ли он лично знаком с Баумом? Да, наверное, немного был. Как раз в момент нахождения Боба, Джорджа и Валеры на углу двух вышеназванных улиц, неподалёку от магазина «Спорттовары», рядом с автобусно-троллейбусной остановкой, кто-то из дивной троицы затеял милую и славную игру. Заключалась она в следующем: один из них падал с воплями на проезжую часть улицы и размахивал руками. Похоже, что такого рода экспириенсы проводились милейшей компанией неоднократно. Джорджу запомнился только этот эпизод, да даже и не само по себе падение на проезжую часть и не сопутствующие ему дикие, несусветные вопли – эка невидаль! – как удивлённый – озадаченный – протестующий – недоумённый – возмущённый взгляд Александра Яковлевича Розенбаума, оказавшегося тогда там же. Не на асфальте, разумеется, а на остановке.

АКВАРИУМ, кстати, тогда только-только начинался. Проблем у молодой группы было более чем. И группы-то ещё тоже не было. Ей только предстояло родиться.

Розенбаум учился в Первом медицинском. Джордж учился там же. Больше их ничего не объединяло. По мере дальнейшего углубления в медицинскую учёбу (и одновременного с углублением – охлаждения к ней) Джордж обзаводился новыми знакомыми. Тот же Вадим Васильев, врач – пианист, не был близким другом Джорджа. Однако являлся хорошим его знакомым. В одном из институтских помещений время от времени репетировала группа, которой руководил Николай Хлебович. Джордж иногда заглядывал на эти неспешные и вялые репетиции, сам он играть ни на чём не умел, хотя и очень-очень хотел подобраться к барабанам – что удалось ему сделать только через некоторое время, в АКВАРИУМЕ. Хлебович немного сочинял сам и пел песни других авторов, в том числе и Розенбаума. На репетициях его группы – её название Джордж, увы, позабыл, что, в общем-то и неудивительно – не происходило ничего по-настоящему занятного. На барабанах играл некто Стремоухов (Стрема). Только для Джорджа, уже в полной мере замороченного рок-н-роллом, это было гораздо лучше, чем неинтересные ему медицинские премудрости.. В это время АКВАРИУМ уже начал активно рождаться, и вот тогда Джордж однажды попросил у Коли Хлебовича электрическую гитару. Старую, запасную, не очень ему нужную, но находившуюся в боевом и в рабочем состоянии. Попросил – взял на время – одолжил – отвёз Бобу. Когда Боб взял в руки пусть и не слишком совершенную, но всё же настоящую – а не самопальную – электрическую гитару, то от восторга буквально оказался на грани шока!

В дальнейшем Хлебович стал врачом – как и большинство из тех, кто учился в медицинском институте. Кроме Джорджа. Джордж институт медицинский заканчивать не стал, и, отучившись целых четыре года, ушёл. Нахально «забил» на медицинский. Зато потом поступил в театральный институт, на театроведческий факультет. Боб, несмотря на дружбу с Джорджем, никогда в медицинском институте им. академика И.П. Павлова не появлялся. Незачем ему было там появляться. Тогда как Джордж массу часов, минут и секунд провёл на примате – то есть на факультете прикладной математики и процессов управления, где учился Боб.

Потому что там репетировал АКВАРИУМ.

Студент-медик Николай Хлебович, причастный к тому, что Боб мог поиграть на настоящей электрогитаре, жил неподалёку от Первого медицинского. Одним из его соседей по здоровенному, многоквартирному, сталинско – кировско – ворошиловско – буденновско – калининско – ждановскому дому с пятнадцатиметровыми потолками был Жак Волощук. Жак учился в Политехе и в должный час стал играть на басу в группе ПИКНИК. Когда Жак играл в ПИКНИКЕ, то там тогда ещё не было Эдмунда Шклярского. Говорить – размышлять – рассуждать – думать про ПИКНИК без Шклярского столь же нелепо, как про АЛИСУ без Кинчева (ведь когда-то бывало и такое!), про ДДТ без Шевчука или про АКВАРИУМ без Гребенщикова. Впрочем, бывали, точно бывали и такие странные времена, когда Шклярский в самом деле ещё не играл в ПИКНИКЕ. Более того, Эдмунд даже как бы намеревался поиграть в АКВАРИУМЕ, причём в качестве бас-гитариста. Эта информация может показаться чрезвычайно неправдоподобной, но тем не менее, это чистая, стерильная, даже сухая правда.

Джордж, например, помнит, как он вместе с Бобом поехал в гости к Эдмунду. Выйти на Эдмунда – то есть познакомиться с ним – вступить в контакт – пообщаться – побеседовать – побазарить – закорешиться – помог знакомый Джорджа и Боба Ярослав Шклярский. Он был двоюродным братом Эдмунда. АКВАРИУМ в то время только-только ещё начинался. У Ярослава также была своя команда, она именовалась 2001 и базировалась в Горном институте. По иронии судьбы – хотя никакой иронии в этом нет, и только законченный идиот сочтёт полным иронии тот факт, что пятнадцать тысяч лет спустя в Горном трудился, в свободное от АКВАРИУМА время, классический аквариумный бас-гитарист Михаил Борисович Файнштейн. Иногда также известный в отечественных рок-кругах под лейблом Васильев. Однако – sorry, Михаил! – вовсе не про Васильева-Файнштейна сейчас песня поётся.

Правда, с Эдмундом Шклярским отношения у АКВАРИУМА не сложились. Нет, никаких ссор не было. Просто Эдмунд с юных лет уже шёл по собственной творческой дороге. Когда Боб и Джордж приехали к нему домой на Гражданский проспект, он сначала послушал аквариумный материал, а потом спел несколько своих песен. Джорджу кажется, что тогда Эдмунд исполнил песню про великана, которая потом вошла в классический репертуар «Пикника». Немногочисленные совместные репетиции с АКВАРИУМОМ не дали никакого результата.

Не без удовольствия заныривая в глубокие воды своего и аквариумного прошлого, Джордж поневоле обратил внимание на некоторую относительность разных архивно-исторических сведений, которыми время от времени потчуют публику почтенные рок-н-ролльные архивариусы. Нет, Джордж абсолютно – ни в коей мере – ничуть не пытался опорочить честный труд этих людей; правда, его самого в исторические реки – воды – озера – никогда не тянуло. Всё же он давным-давно заметил, что многое в этих изысканиях не совсем соответствует тому, чему оно вроде бы должно соответствовать.

Взять хотя бы всё тот же АКВАРИУМ.

Да, он только начинался.

Не было ничего – ни инструментов, ни музыкантов.

Денег, естественно, тоже не было. Ничего и никого, кроме Боба и Джорджа. И некоторого количества песен. Как выяснилось впоследствии, для начала этого оказалось вполне достаточно.

Однако вернёмся к джорджевским заныриваниям в прошлое и к некоторым несоответствиям, случайно им обнаруженным в так называемых исторических изысканиях. Не то чтобы несоответствий было дико много. Когда человек читает что-то про своё прошлое (в данном случае таким человеком оказался Джордж), то даже какие-то мелкие неточности его пусть и не удручают особенно, но и не радуют безгранично. Так вот, в авторитетных хрониках указано, что АКВАРИУМ некоторое время базировался на репетиционной точке группы Ярослава Шклярского, то есть группы 2001 на Малом проспекте, 40.

Некоторым временем следует считать… тут даже Джордж не сразу вспомнил, но потом, после заявил, что «базирование» продолжалось не более двух – двух с половиной репетиций. Максимум трёх.. Такого рода неточностей Джордж со временем в разных энциклосправочниках обнаружил не так уж и мало. Глубоко комментировать их у Джорджа не возникло желания, ему как бы просто нечего сказать также, например, в связи с текстом, повествующим о том, что «в первый относительно стабильный состав группы вошли» – вместе с Гребенщиковым и Гуницким – «Александр Цатаниди – бас, и Михаил Воробьёв – фортепиано».

С одной стороны, это вроде в самом деле так. Только «относительная» стабильность была настолько относительной! Саша Цатаниди чуть-чуть поиграл в АКВАРИУМЕ на басу – впрочем, Джордж совершенно уже и не помнит, где сие могло происходить… ну разве что на убогой репетиционной базе в Зеленогорском Доме пионеров, куда нищий безаппаратурный АКВАРИУМ некоторое время ездил репетировать зимой 1973 года. Но Цатаниди в АКВАРИУМЕ не задержался. Ни одного концерта с ним не состоялось. Любопытно зато вот что: однажды, или в 2005-ом, или в 2006 году, Джордж получил по электронной почте письмо от Цатаниди из славного города Сиэттла. Джорджевский же е-мейл Саше подсказала замечательная Умка (она же Анна Герасимова), которая тогда путешествовала по Штатам и выступала перед российскими эмигрантами в нескольких американских городах.

Цатаниди написал Джорджу. Джордж ему ответил. Их письма друг другу были тёплыми и радостными, только они очень уж давно не виделись – лет двадцать пять, а то и побольше, да толком и не общались к моменту Сашиной эмиграции. Никакого дальнейшего развития их переписка, впрочем, не получила. Цатаниди в своём первом (и единственном) письме сообщил Джорджу, что недолюбливает электронную почту. Но летом, наверное, опять приедет в Санкт-Петербург, как неоднократно уже поступал в предыдущие годы. Джордж рассказал об этом Бобу, тот ответил, что во время своего пребывания на гастролях в Сиэттле видел старинного знакомого. Тогда они немножко поговорили… Ни о чём.

Цатаниди больше Джорджу ничего не писал. Ну что же делать, если не любит человек электронную почту? Неизвестно также, приезжал ли он снова в Питер.

Не менее мифической в аквариумном контексте фигурой был и пианист Миша Воробьёв. Джорджу он в большей степени запомнился как человек с деловыми наклонностями и умеющий в нужное время доставать аппарат, а также как юрист. Хотя, разумеется, и на фоно вроде бы неплохо играл порой…

Всё, что происходило с АКВАРИУМОМ, представлялось тогда и Бобу, и Джорджу, естественным и правильным, волшебным и закономерным. Они знали – понимали – чувствовали, что иначе не должно быть. Проблемы, конечно, возникали, но как-то они решались без лома и напряга. Это трудно – сложно – отчасти и невозможно объяснить, – считает Джордж.

В один день Джордж покинул АКВАРИУМ. Не очень-то уж круто – ловко – здоровски – и мастерски играл он на ударных.

АКВАРИУМ КАК АНАЛОГ МАСОНОВ

С чувством ритма всё было в порядке, а играл не очень. Но любил. Особенно любил играть на перкуссии. Да, не слишком совершенно играл. Сам это понимал прекрасно. Был даже намерен ситуацию эту изменить. Пытался немножко её изменить. Ну подучился бы, в конце концов… Набил бы себе потихоньку руки (и ноги). Ведь не жители Олимпа, не боги обжигают так называемые горшки. Правда, не слишком понятно, для чего и зачем же им нужно горшки обжигать…

В те магические времена, когда АКВАРИУМ только начинался, Джордж стал ходить на занятия в музыкальную школу для взрослых, в класс ударных инструментов. Походил. Потом ещё чуть-чуть. Даже пользу некоторую ощутил – ведь преподавателями были опытные, классные барабанщики. Потом Джордж отчего-то перестал ходить в музшколу. Не то чтобы времени не хватало…Просто взял и перестал. Не в кайф стало. К тому же репетиции в театральной студии немного этому мешали. В общем, не покатило.

Finita. Caramba. Coda.

Боб, когда узнал об этом, был не слишком доволен.

Но и не был особенно расстроен.

Джордж мне говорил, что никогда, совсем никогда, совершенно никогда не жалел об одном своём поступке – то есть о том, что покинул АКВАРИУМ. Ведь в его жизни появился театр. Совместить его и АКВАРИУМ было невозможно. Двух таких зверей незачем держать в одной клетке. Правда, особенной радости в связи с его уходом никто из группы не испытывал (и сам Джордж – тоже), хотя глубинную, истинную суть произошедшего все понимали. Быть может, лучше остальных это прочувствовал Боб. Он понимал, что путь к своим мирам не бывает прямым и ровным.

Без малейшей связи с вышесказанным нельзя не сделать общим достоянием высказывание одного идиота, который заявил однажды (точная дата этого высказывания неизвестна), что в развале ленинградского рок-клуба виновата еврейско-аквариумная мафия. Когда Джорджу рассказали про эти дивные чудесные слова, был и удивлён, и зол немало, потому что терпеть не может никаких проявлений антисемитизма, и тем более, ежели они появляются в рок-н-ролльной среде. Боб, узнав об этом, заявил : «Высокий класс! АКВАРИУМ как аналог масонов. Польщён!».

На Алтайской Боб и Джордж нередко заходили в гости друг к другу. Даже часто. Так продолжалось из года в год, много лет подряд. Однажды Боб пришёл к Джорджу – кстати, такими радостями –глупостями, как угощение друг друга чаем или кофе, они никогда не занимались. Правда, Джордж предполагает, что «угощательно-закусывательной» частью визитов, скорее всего, занимались мамы или бабушки. Итак, когда Боб пришёл к Джорджу, то тот показал ему своё стихотворение, которое недавно написал. Боб тут же, сходу, сочинил песню, и спел её, и она была записана на любительский пленочный магнитофон. Только запись за долгие и извилистые годы не сохранилась. Джордж помнит мелодию той, исчезнувшей песни. Оказывается, Боб тоже её не позабыл, и даже вспомнил – когда Джордж ему показал текст – это стихотворение. Только записывать заново не захотел. Наверное, он прав. Сложно теперь воскресить то, что жило и бурлило в доисторическом 1972 году.

В глазах твоих, уставших плакать

Я видел страх за завтрашний рассвет

К руке моей, слезой её закапав,

Прижалась ты, прекрасна как сонет

Как мотылёк, в огне свечи сгоревший,

Ты гибнешь, ангел света и добра.

На льду вдруг столько стало трещин

И тонет всё, надёжное вчера.

Тиши ночной обманчиво молчанье

И голоса полны печальных нот,

Оставил день нам звуки на прощанье

Бредущих по асфальту ног.

Эта песня не сохранилась. Немного жалко.

Только этот день – этот вечер – этот миг – этот взлёт – всё равно остался и сохранился навсегда.

Он никогда и никуда не уйдёт.

Когда Боб с Джорджем пугали в детстве старушек во дворе своими «откровениями» про шизофреников и про многоликие маниакально – депрессивные психозы, то примерно тогда… ну, или немного позже, в данном раскладе полицейско-ментовская точность особенного значения не имеет, – юный Пурушотамма умел издавать очень странный и специальный звук. С одной стороны, это немножко напоминало смех. Такой специальный смех – зевок с поскрипыванием, что-то вроде гортанного возгласа злодея-великана, страшно обрадованного тем, что он увидел сверху, с вершины своей жуткой горы очередную жертву, которая скоро попадёт к нему в лапы. В самом деле, когда Боб этот звук издавал, то Джорджу было понятно, что друг его чем-то весьма доволен. А если хрипло-скрипучее сотрясание воздуха слышал кто-нибудь из других людей, то запросто даже могло возникнуть небольшое недопонимание. В дальнейшем, в будущем уже давно ставшим вчера, звук исчез.