Текст книги "СССР-41 – выжить в будущем"

Автор книги: Анатолий Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Ваша группа получила боевой опыт, подходящий для этих войск. Вы все прошли проверку. Поэтому решен вопрос о вашем переводе в формируемую сейчас Третью бригаду Осназа Охраны Тыла. Сейчас вы все оформите анкеты и документы в кабинете тринадцать и послезавтра должны прибыть в Лугу…

Москва. Стадион «Динамо».

В. А. Акимов, лейтенант ВВС.

– Ну-ка, солнце, ярче брызни,

Золотыми лучами обжигай!

Эй, товарищ, больше жизни!

Подпевай, не задерживай, шагай.

Бодрая музыка спортивного марша горячила кровь, заставляя сердце биться сильнее, словно перед вылетом. Веселая толпа болельщиков, устремленная к стадиону, обтекала неторопливо двигавшегося лейтенанта в синей парадной форме ВВС. Многие оглядывались, с уважением рассматривая блестевший на груди летчика новенький орден Красного Знамени. Но никто особо не задерживался, времени до начала матча осталось немного и все торопились занять места на трибунах. Игра должна была быть интересной, фаворит чемпионата страны по футболу, московское «Динамо» встречалось со своим киевским одноклубником*.

– Эй, вратарь, готовься к бою!

Часовым ты поставлен у ворот.

Ты представь, что за тобою

Полоса пограничная идет…

Поднимаясь по лестнице к гостевой трибуне, Владимир поймал себя на том, что невольно подпевает доносящемуся из репродукторов маршу. Но вот подъем закончился. Пройдя небольшие ворота, у которых стоял служитель, проверивший его пригласительный, Акимов оказался на трибуне. Неожиданно для него, народу оказалось много, и он с трудом нашел место. Вокруг перешептывались, передавали друг другу программки и советы, доставали и наводили бинокли, стремясь получше разглядеть подготовку к матчу. Сидящий рядом пожилой, профессорского вида мужчина, уважительно посмотрев на орден, неожиданно поделился с Владимиром запасным биноклем и программкой. Представившись, профессор Торопецкий объяснил, что сегодня играет один из его знакомых, «перспективный молодой футболист» и добавил, что у киевлян в нанешней игре нет никаких шансов. Неожиданно в разговор вклинился сидящий на соседнем ряду, чуть выше их, мужчина заявивший по-украински:

– Побачимо, товарищу, як воно будэ.

Профессор тотчас завязал профессиональный спор с украинцем, причем оба с легкостью на память цитировали таблицу розыгрыша чемпионата, вспоминали, кто и когда забил гол, спорили, кому удалось лучше взять мяч и более технично его обыграть. При этом они приводили примеры из игр чуть ли не двадцать седьмого года. С уважением прислушивающийся к спору Акимов скоро потерял нить рассуждения и перевел свое внимание на окружающее. Вместительные трибуны были почти уже заполнены. Оркестр сокращал ожидание. Эхо стадиона множило трубы. На бетонных призматических башнях полыхали вымпелы. Стадион был грандиозен. Вокруг бегового шлакового кольца стелилась полоса бетонного гоночного трека, образовывая исполинскую ванну, дно которой зеленело футбольным полем. Сочно-зеленое плато, расчерченное белыми известковыми линиями, ожидало начала матча.

Наконец на поле вышли судьи. Впереди, держа на руке, словно державу, надутый, важный от своей предстоящей роли кожаный мяч, шел основной судья – рефери. За ним, словно свита за королем, шли боковые судьи – лайнсмены, с флажками в руках. Выйдя на середину поля, рефери аккуратно положил мяч в центр очерченного мелом круга и замер, ожидая выхода команд.

Две группы игроков, сине-белая и бело-синяя, выбежали на поле, построились друг против друга. И крикнули, здороваясь: «Физкультпривет»! Вышедшие из строя капитаны поздоровались друг с другом и судьей. Быстрая жеребьевка и команды заняли свои половины поля.

Игроки встали свои места. Они стояли – одиннадцать против одиннадцати. Бутсы подминали траву лунками и шипами на подошвах. Стоял у самого мяча центрофорвард киевлян и за ним еще двое нападающих. Им выпал жребий начинать. Стояли за ними в готовности остальные форварды, хавбеки – полузащитники и беки – защитники. В створках ворот, в голу переминались с ноги на ногу голкиперы. Все замерло. На южной трибуне практически одновременно вспыхнули сотни огоньков – это засверкали на солнце стеклышки часов, наиболее нетерпеливые болельщики проверяли точное время начала игры. Владимир вдруг, по какой-то неведомой ассоциации вспомнил столь же нетерпеливо поглядывающего на часы Сергея перед такой на деревню. Где он, удалось ли ему пройти фильтрацию? Надо бы завтра попробовать позвонить в штаб армии, знакомому старшине, может быть удастся что-нибудь узнать.

Свисток судьи, первый удар по мячу – и все внимание Владимира сосредоточилось на поле.

Несмотря на то, что москвичи лидировали в турнире, а киевляне до этого играли не слишком удачно, первые же минуты начались именно атакой киевской команды. Стало ясно, что гости сразу решили показать всё, на что они способны.

Мяч ни на секунду не задерживался у ноги украинцев. Едва дойдя до бутсы одного игрока, он мгновенно переходил к другому. К этому прибавлялся необычайный напор пятерки нападающих. Голевые моменты следовали один за другим, но голкипер москвичей, Николай Бычков работал ювелирно, словно вратарь из популярного фильма. И через некоторое время гости начали выдыхаться. Неудачная передача, мяч попал к левому нападающему, молодому, бритоголовому парню. Он сейчас же атаковал, обходя игроков противника с акробатической ловкостью. Мелкий дриблинг в непревзойденном темпе и отрыв от защитника… Вот он уже напротив ворот, вратарь выбегает вперед, пытаясь перехватить атакующего, но … неудачно. Удар! Гол! Трибуны взревели, заглушая голос диктора из рупоров.

– Кто такой? Почему не знаю? – прокомментировал Торопецкий и зашуршал программкой. – Все ясно. Бесков Костя. Играл за «Металлург». Теперь понятно, почему он показался мне знакомым.

Владимир промолчал, сосредоточившись на игре. На поле киевляне попытались опять атаковать, но перехватив во время паса мяч, Бесков передал его Ильину, на крайний левый фланг. Контратака москвичей казалось неотразимой, Ильин и форвард москвичей, Якушин обошли всх и приближались к воротам. Удар! Но мяч не долетел до ворот, его перехватил маленький, юркий, появившийся на траектории удара словно из воздуха полузащитник.

– Этот тоже из новых, – прокомментировал Торопецкий. Диктор объявил, что мяч отбил Александр Скоцень. – Ага, это с освобожденной Украины.

Оставшееся время первого тайма прошло в атаках и контратаках. Обе команды играли как никогда напористо, но ни одного гола забить так и не смогли.

Второй же тайм начался с мощной атаки москвичей. Опять точными пасами передавая мяч от ноги к ноге, вперед вырвалась пара Ильин-Якушин. Тогда сбежавшиеся к ним киевляне, казалось, надежно заблокировали от них ворота и тут последовал неожиданный пас Бескову. Новый удар! Гол!

Обрадованные москвичи оттянулись на свою половину поля, стремясь передохнуть после атаки. А тут неожиданно атаковали гости. Киевский нападающий нанес внезапный и неотразимый удар издалека. Мяч попал в девятку. Стадион взревел.

– Эх, голлер, голлер, Дорохова** на тебя нет! – осуждающе крикнул сосед. А сверху радостно комментировал происшедшее болевший за киевлян украинец.

– Ничего, – утешил профессора Акимов. – Сейчас москвичи очухаются.

И, словно оправдывая прогноз летчика, динамовцы Москвы устремились на своих одноклубников всесокрушающей лавиной. Атаковали даже полузащитники, которым по всем нормам положено было страховать нападающих киевлян. И такой напор был вознагражден. Несколько голевых моментов, наконец один, а за ним и второй раз мяч затрепыхался в сетке ворот киевлян. Прозвучал гонг, сигнализируя, что до конца матча осталось пять минут. Но игра продолжалась в том же темпе. Казалось, она никогда не кончится, но тут прозвучал финальный свисток, прервав красивейшую атаку москвичей в самом разгаре.

– Финита! – удовлетворенно заметил профессор. – Считайте, что чемпионство у нас в кармане…

– -

*В нашей реальности матч «Динамо» (М) – «Динамо» (К) планировался на этот день, но из-за войны проведен не был.

**Голлер – сокращенное от голкипер – вратарь. Дорохов Александр – популярный вратарь, игравший за тбилисское «Динамо».

Курская область, дер. Камышовка

Татяна Семыкина, тинейджер, пассажир легкомоторного самолета

Застолье было в самом разгаре. Накрытые во дворе Николая Артемьева столы ломились от яств. Половина блюд гостям была незнакома.

– Это что? – неуверенно спрашивала Татяна, показывая на стакан с прозрачным красным напитком.

Соседка, дородная женщина раза в два старше гостьи, каждый раз улыбалась:

– Морс это. Пей, дочка, не бойся. Там спиртного нет.

Татяна пробовала, смаковала незнакомый, но очень приятный вкус, а через минуту задавала новый вопрос, удивляясь терпению хозяев. Фридрих уже сошелся с парнями и размахивая руками травил анекдоты, встречаемые дружным хохотом. Уж чего-чего, а всевозможных смешных историй он знал огромное количество. Татяна была страшно горда собой. Так боялась лететь в Россию. И не лететь тоже боялась. Раз Фридрих так загорелся этой идеей, не составить ему компанию было бы беспросветной глупостью. Совместные приключения сближают! А раздельные… Ну, понятно же! Особенно, если найдется другая, не столь нерешительная. Та же Эльза Газенклевер! Эта корова всё время вьется вокруг Фрица. Только дай шанс… Но не на такую напала. У Татяны настоящий Семыкинский характер, она своего не упустит! И полетела. И долетела. И приземлилась. И ничего страшного. Хорошие здесь люди.

От самолета и двух шагов не успели отойти в одиночестве. Сначала налетели мальчишки: «Самолет! Самолет! Дядь, прокати по воздуху! Дядь, а вы из Москвы прилетели? Ух ты, из самой Германии? Так вы немцы, да? Из будущего? Дядь, а правда, что мы с вами воевали? Дядь, теть, пошли в деревню, у мамки обед готов! Нет, к нам! Нет, к нам!» При этом ни один из огольцов ни секунды не стоял на месте. Чуть позже подтянулись мужчины. Одежда смотрелась непривычно. Старинный покрой изношенных пиджаков, штаны с пузырями на коленах, кирзовые стоптанные сапоги, кепки. Абсолютно не заботящийся о своем внешнем виде Фридрих выглядел на их фоне франтом. Разговор начали не сразу, то ли сами побаивались неожиданных гостей, то ли не знали на каком языке обращаться. Но когда выяснили, что прибывшие говорят по-русски, тут же потащили в деревню, где женщины уже успели накрыть столы.

И понеслась. Еда была удивительно вкусной. Татяна никогда не пробовала такого. «Потому что всё натуральное и экологически чистое». Фридрих сразу предупредил, что ему нельзя спиртного, ведь еще лететь назад. Татяна, заранее проинструктированная делать всё, как он, сообщила, что не пьет. Несмотря на рассказы, никто не уговаривал. Люди вокруг совсем не казались дикими или отсталыми. К тому же, мужчины к столу переоделись, теперь все выглядели, хоть и непривычно, но опрятно. Оказывается, встречали их в рабочей одежде, а кто же будет работать в новом. Сначала было просто интересно, потом стало весело. И становилось всё веселее.

Невысокий мужчина с темным от загара лицом откуда-то достал аккордеон (гармошка, вспомнила Татяна), пару раз для пробы развел меха…

Русские начали петь. Фридрих перестал «травить анекдоты» и начал подпевать. Часть песен была знакома и Татяне. Потом молодежь пошла танцевать. Танцы были совершенно незнакомые. Нет, она об этом слышала, но… Эта их «присядка» в живом исполнении…

– Танька, покажем класс?

Расслабившуюся Татяну вопрос застал врасплох.

– В чем?

– Брейк! Или мы не лучшая пара в Вюрцбурге?

– Ты с ума сошел! Под гармошку?

– А что? Вполне нормальный ритм.

Девушка прислушалась. И тряхнув головой, сказала с вызовом в голосе:

– А пошли!

И они показали! И как показали! Фридрих пошептался с гармонистом и…

Русская плясовая изумительно подошла для брейк-данса. Если уметь, танцевать, конечно! А они умели. И вся деревня отбивала ладонями ритм, помогая танцорам…

Потом провожала их на «летном поле». А Татяна думала, что, наверное, пора научиться называть Фридриха Федькой не только наедине, но и про себя. И окончательно становиться Танькой Семыкиной. А то ведь он может надумать забрать прадеда и умотать в эту страну. И ей ничего другого не останется, как… В общем, надо быть к этому готовой…

Самолет разбежался и, покачав на прощанье крыльями, устремился на северо-запад.

Николай Артемьев подошел к неприметному мужичку, всё застолье державшемуся в тени:

– Ну что, товарищ сержант, выполнили мы задание партии?

– А ты как думаешь?

– Да вроде в лучшем виде. Накормили, напоили. А что они водку не пьют, так дети ж еще…

– Не в водке дело, – усмехнулся сержант. – Они же ни одного огурчика не съели. Молоко пили, то да. Но с соленьями облом. Не выйдет.

Николай почесал в затылке.

– Что ж ты раньше молчал? Мы бы…

– И что «вы бы»? Силком затолкали? Вот то-то. Оно может, и к лучшему.

– Это почему?

– Вон того мужика видишь?

– Андрюху?

– Ага, Андрюху. На морду ему посмотри. А потом немца вспомни. Не случайно он сюда прилетел. Ох, не случайно…

г. Мариуполь.

А. Е. Огурцов, лейтенант, уполномоченный РКМ НКВД

На подъем «полуторка» тянула плохо, а толкать как-то не солидно, хотя Феофанов, сунувшийся в окно, предлагал такой выход из положения. Лейтенант отмахнулся. Толкать в одиночку – бессмысленно. А вылезать всем, оставив задержанных и водителя, значит уделаться в грязи по уши. Вчерашний дождь все же наследил, оставив в выемках между брусчаткой лужицы воды. Так и плелись, преодолев крутой подъем как бы не минут за двадцать. Огурцов даже пожалел, что забыл засечь время. Дальше, по ровной шоссейке, пошло ловчее и к райотделу они подъехали, не потратив, считай и часа. Огурцов вылез из машины, и удивился. На крыльце стоял дежурный милиционер, то и дело, вытирая вспотевший лоб.

– Здравия желаю, тарищ лейтенант! – обрадовано затараторил ефрейтор. – Хорошо, что вы прибыли. А то у нас такое дело, а все разъехались. Один я остался, а тут такое дело…

У него за спиной завозились сержант с Феофановым, выгружая задержанных и мешки. Мешки, слесарь-ударник, аккуратно передавал сержанту. А вот задержанным пришлось прыгать самим. Отчего старший из них расквасил нос и теперь мотал головой, разбрызгивая во все стороны капельки крови.

– Сержант, ты чего творишь?!

– Нельзя по-другому, товарищ лейтенант! – пояснил сержант, вытащив из кармана гимнастерки замызганный носовой платок, и промокая разбитый нос задержанного. – Меня, эта падла, ругательски «ментом» обзывала. И к взятке склоняла. У меня даже свидетель есть, Серега, подтверди!

– Так точно, товарищ лейтенант! – перегнулся через край Феофанов, – и мне предлагал.

Огурцов хмыкнул, и покачал головой. Потом кивнул дежурному, так и стоящему на крыльце:

– Слушаю!

– Сперва на Слободке, в пивной, что на выходе, морячки порезались, что-то не поделили, так наши все туда выехали. А с полчаса назад позвонили, что Краеведческий музей обокрали! – выпалил ефрейтор. – Ночью с черного входа забрались. Смотритель только узнал!

Лейтенант покосился на задержанных. Тот, что с разбитым носом и фингалом, молчал. А второй, по которому сразу было видно, несмотря на фигуру ломового грузчика, что хлипковат, ощутимо побледнел.

– Феофанов, Прокофьев! – Огурцов, наконец-то, вспомнил фамилию сержанта, упорно вылетавшую из головы, – мазуриков заводите. Вещественные доказательства – куда положено. Еще кто есть в отделе, или ты тут сам казакуешь? – уточнил на всякий случай у дежурного.

Ефрейтор развел руками. – Говорю, же, все уехали. Один как перст, не разорваться.

Огурцов кивнул дежурному и поманил водителя, так и не выбравшегося, несмотря на духоту, из кабины:

– Дуй на Слободку, докладывай капитану, что так мол, и так. Ну и не забудь доложить, что похищенное частично найдено.

«Полуторка» прочихалась, обдав всех черным дымом, и умчалась, расплескивая лужи.

Лейтенант посмотрел на безоблачное небо, обещающее жаркий до безобразия день и вздохнул. Судя по всему, раньше ночи никак не освободиться…

Задержанные молчали. Сидели за столом и делали вид, что проглотили языки. Лейтенант даже начал подумывать нехорошие мысли насчет табельного нагана, подремывающего в желтой кобуре. Очень уж хорошо им на манер кастета орудовать. А древним полицейским «Смит-Вессоном» еще бы сподручнее было. У него и вес в три старорежимных фунта, удобно держать за ствол, как дубинку. Вот только ты, лейтенант, не полицейский какой, из заграницы, а советский милиционер, поставленный охранять революционный порядок и общественную безопасность. Поэтому пальцы задержанным дробить, пусть они хоть десять раз виноваты – последнее дело.

– Напоминаю, что чистосердечное признание облегчает не только совесть, но и наказание, – второй раз повторил лейтенант.

Но задержанные, пересилив первый испуг после попадания в стены милиции, продолжали молчать. В сторону второго стола, на котором Прокофьев с Феофановым раскладывали изъятое, даже и не смотрели.

– Хочется молчать – ваше право, – безразлично сказал Огурцов и пожал плечами. – Вот только сейчас мы отпечатки снимем и сверим. Не отвертитесь!

– Потом я еще все опишу, – не оборачиваясь, буркнул Феофанов, проверяя опустевший мешок, на момент завалявшейся в складках мелочевки. – Как бегали, как за ножи хватались, да как взятки сулили!

– Невиноватые мы! – как ни странно, но первым раскололся старший задержанный.

– А кто виноватый? – наклонился лейтенант, стараясь дышать ртом, чтобы не обонять вонь застарелого перегара.

– Из этих он, из будущих, – хлюпнул второй. – Гадом буду, не виноватый я. Гражданин начальник, пиши нам явку с повинной!

– Напишу, как не написать, – согласился лейтенант. – Вот ты мне только мил человек…

– Сарбаш я, Иван…

– Иван, то бишь гражданин Сарбаш, ты мне, для начала, все обстоятельно изложишь в письменном виде. Кто такой ты сам, подельник твой, да тот, кто подговорил. А если изложишь все без ошибок, да без помарок, тогда и подумаем, стоит ли наш Народный суд просить о снисхождении к оступившимся членам социалистического общества.

– Напишу, напишу! – закивал Сарбаш. – Он к нам с Кузьмой в пивняке на Главпочтамте подошел, говорит, в музее «рыжья» да «белья» много всякого! Его, после как церкви позакрывали, все туда снесли! И лежало без дела! А мы «фомкой» замок отжали, он там на сгнившей дужке болтался…

– А на Песчанку каким ветром вас занесло? – уточнил Огурцов, начавший записывать показания. И что, что красным карандашом на оберточной бумаге? Можно и переписать будет.

– Дык хотели лодку присмотреть, чтобы на днях дернуть.

– Куда дернуть? В Румынию на веслах? – скептически переспросил лейтенант. – Или в Одессу?

– Не, до Мамы никто не собирался. У Кузьмы там должников много, – простодушно продолжал «колоться» Сарбаш. – Нас морячок обещал на фарватере подобрать.

– Судно «Ред Стар-Шесть», – вдруг подал голос Кузьма. – Они на Турцию идут. Гражданин начальник, – предложил задержанный, нехорошо покосившись на подельника, – давай я этого морячка опознаю, а ты и мне «признанку» намалюешь?

– А делить как собирались? – сделал вид, что не услышал вопроса лейтенант. – Поровну или по честному?

– По жизненной справедливости, – неожиданно засмеялся сержант, и подмигнул опешившим Сарбашу с Кузьмой. – Вы же, как последние фраера, голимого фуфела набрали. Ни одной серебрухи нету. Все – посеребренное. За такое – вами только катранов кормить в проливе. – А вот насчет морячка мы с вами, гражданин Сарбаш, поговорим обязательно. Нам такие гости из будущего и даром не нужны! – добавил Александр.

Федеративная Республика Германия, г. Вюрцбург.

Федька Брусникин, тинейджер, пилот-любитель.

Несмотря на темноту, самолет заходил на посадку, словно по учебнику. Старый механик усмехнулся. Предпоследний. Интересно, у него та же проблема, что у остальных? Усмехнувшись, Отто отправился к полосе. Красно-белая машина остановилась. Из кабины вылез пилот, за ним пассажирка.

– Гутен абенд, Отто, – поприветствовал немца Федька. – Как дела?

Механик принюхался.

– У вас всё в порядке?

– Да, а что? Остальные прилетели. Кроме Ганса. Но и он на подходе.

– А что Вы так подозрительно смотрите? – спросила Танька.

Механик усмехнулся. – Не могу при дамах. Вас там кормили?

– Да, – произнес парень. – И поили, русские очень гостеприимны. Правду дед рассказывал.

– Очень вкусно! – подтвердила девушка.

– Ладно. Значит, еда не причем. Прадеда встретил? – сменил он тему разговора.

– Встретил. Мальчишка совсем. Только одиннадцать стукнуло. А прапрадед – крепкий мужик. Меня одной рукой сломать может!

– Только Фридрих им представляться не стал, – наябедничала Танька.

– Может, и правильно, – задумчиво сказал Отто, – у них своя жизнь, у нас своя. Вполне реально не мешать друг другу. Вон, кстати, и Ганс.

– Дождемся, пожалуй, – сказал Федька. – Интересно, как их встречали.

Даже в свете аэродромного освещения было видно, что машина чуть дергается. Словно у пилота сильно дрожат руки. «Странно, – подумал Брусникин, – Ганс, конечно, дубина редкостная, и скотина, если честно, но пилот хороший. Напился, что ли?» Однако, пьяный или трезвый, но сесть пилот сумел без особых эксцессов. Тройка встречающих подошла к машине. Дверь распахнулась, и Ганс пулей пролетел в сторону административного здания.

– Чего это он? – удивилась девушка.

И тут же сморщила нос: волна не самого приятного запаха дошла до носов всех троих.

– Еще один, – усмехнулся Отто. – Я думал, их там отравили. Но вас тоже угощали, верно?

– И еще как! Чего только не было!

– То есть, их не отравили.

– А что, остальные все такими вернулись? – уточнил Федька.

– Поголовно, – рассмеялся механик. – Крылья в крестах, задницы в дерьме. Извините, фройляйн.

– Ничего, – отмахнулась девушка, – но почему?

– Я думаю, – глубокомысленно заметил Федька, – что запах свежей краски наложился на что-нибудь из натуральных продуктов и дал такой эффект. Во всяком случае, так я напишу в Интернете. Мы единственные летели на не перекрашенном самолете, и с нами всё в порядке.

– Может, даже продукты совсем не причем, – усмехнулся Отто. – Одной краски хватило. Хорошая версия.

Танька повертела головой, глядя то на одного, то на другого собеседника.

– Это что за приколы?

– Почему приколы, – с искренним изумлением спросил Федька, – рабочая версия случившегося. Тебя не устраивает? Представляешь, иначе завтра эти придурки будут орать, что их отравили.

– Устраивает, – согласилась Танька. – Слушай, давай не будем ждать, когда он подотрется? Поехали! Ты еще хотел к деду Степану заехать.

– Верно. Ауфвидерзейн, Отто.

– Ауфвидерзейн, Фриц.

Мотоцикл, ревя мотором, мигом домчал путешественников до дома старших Брусникиных. На этот раз Федька ворвался еще шумнее, чем обычно.

– Дед! Ты не поверишь! – с порога заявил он.

– Ты слетал в СССР, – спокойно сказал Степан Андреевич. – И тебя там никто не съел.

– С тобой неинтересно, – сделал вид, что надулся Федька. – Ты всё знаешь заранее.

– О вашей дурацкой акции весь день болтают по телевизору. И как тебе летать на машине с фашистскими крестами?

– Мы… – начала Танька.

Федька жестом оборвал подругу, посмотрел в глаза деду и, не смущаясь присутствия Таньки, произнес:

– В рот им, а не кресты у меня на крыльях. Наш самолет Отто не перекрасил. Зато тебе посылка. Из Камышовки.

И поставил на стол банку соленых огурцов.

Степан Андреевич расцвел.

– Настоящие… Как мама солила…

– Дед, прости, но… – правнук не знал, куда девать глаза, – это она и солила. Только я не стал говорить…

Наступило молчание. Потом самый старший Брусникин вытер слезу и сказал:

– Правильно. Ни к чему. Взрослеешь, внук. И спасибо. Варенька не хуже делает. Просто мамины – есть мамины…

– А где бабушка?

– Спит уже. Время-то сколько. Я тебя ждал. Вас. Как тебе Россия, Татяна?

– Танька, – поправила девушка. – Теперь точно Танька. Там здорово. И не в еде дело. Люди… нет, они, конечно, бедно живут. Но… они искренние. Настоящие.

И окончательно засмущалась.

– Ну ладно, – произнес Степан Андреевич, – на сегодня, надеюсь, ваши приключения закончились?

– Почти, – сказал Федька. – Надо осветить в интернете причину массовой болезни пилотов.

– Да, – подтвердила Танька, – А то никто не знает, что самолеты покрасили вредной краской.

– На самом деле? – спросил дед.

– Мы огурцы тебе привезли, – серьезно произнес Федька, – а они их ели. И запивали пареным молочком. Я правильно сказал? Оно пареным называется?

– Не пареным, внучек, парным, – поправил Степан Андреевич, и все трое расхохотались.

Где-то в СССР. Войсковая часть ХХХХХ.

Юрий Колганов, майор РККА, управление «Ноль».

Тянуло в сон. Еще бы, три таких перелета на самолетах, отнюдь не отличающихся комфортом, с точки зрения двадцать первого века конечно, да еще потом долгая поездка в закрытом автомобиле. Крайний самолет, признаться честно был совсем неплох. Ли-2, а точнее, как потом признался летчик – родной американский «Дуглас», поразил непривычными, но весьма удобными креслами, расстояние между которыми вполне позволяло вытянуть ноги. Но трясло его на воздушных ямах ничуть не меньше, чем пресловутый ПР-5. Оказавшийся в действительности чем-то вроде ухудшенной «Аннушки», Ан-2, на котором в свое время еще старшему лейтенанту Колганову пришлось полетать немало, этот биплан вытряс из отвыкшего от таких пертурбаций майора все содержимое желудка. Даже сейчас, спустя сутки, Юрия передернуло от неприятных воспоминаний. А ведь завтра напряженный рабочий день…

Проверив, как заведен и насколько установлен будильник, не привычный электронный, а местный механический, он лег в постель, укрывшись одной простыней. Погода, несколько дней вытворявшая неведомо что, снова стала летней и в доме, без привычного кондиционера было душно.

Поворочавшись немного, он все же забылся беспокойным сном. И снилось ему…

«– Астался адын вопрос, товариши. Докладивайтэ, товаришь Бэриа.

– Среди депортированных из Англии граждан стран СНГ присутствует гражданка Новодворская, – грустно сказал Берия. – Валерия Ильинична. Правозащитник, публицист, диссидент, лидер мелкой буржуазной партии, кавалер литовского ордена, автор книг антисоветского содержания. Что с ней делать?

– Как что? – удивился Ворошилов. – Неужели статьи не найдется?

– Как говорят потомки: «Был бы человек, статья найдется обязательно», – отшутился нарком внутренних дел. – А для нее и искать не надо. Каждые пять минут наговаривает на десять лет строгого расстрела без права переписки, – он поправил пенсне и добавил. – Нельзя ее ни расстрелять, ни посадить.

– Почему? – снова удивился Климент Ефремович.

– А если шашкой? – поддержал боевого товарища Буденный.

– Нельзя, – вздохнул Берия. – Очень хочется, но нельзя. Во-первых, она психически нездорова. И не отвечает за свои поступки.

– Так в психушку, – пожал плечами Молотов.

– А во-вторых, – продолжил Лаврентий Павлович, – шум на Западе будет неимоверный. Лечить ее из-за этого тоже нельзя.

– Так может, – задумчиво произнес Микоян, – назад? В Германию или Францию. Пусть они лечат.

– Пробовали. Все категорически отказываются. И Франция, и Штаты. Даже Польша и Буркина-Фасо. Не для того, говорят, депортировали.

Политбюро задумалось. Выпускать сумасшедшую на свободу не хотелось. Разглагольствования «демократки и диссидентки» никого особо не беспокоили, советский народ плохо понимает психически ненормальных. Но меры какие-то принимать надо.

– Кроме того, – вздохнув, продолжил Берия, – она требует «человеческих условий» для проживания. Англичане уже начали пованивать на эту тему.

– Что она под этим понимает? – поинтересовался Ворошилов. – Отдельную квартиру в центре Москвы и обеспечение питанием?

– Не квартиру, а охраняемый «коттэдж», – незнакомое слово Берия произнес без малейшей запинки. – Причем, охрана должна быть не советской. Еще Интернет и возможность выступать перед народом.

– А ведь есть такое здание, – задумчиво произнес Микоян. – Вчера я гулял с Серго… С сыном…»

По коридору за дверью кто-то прошел, заставив спящего Колганова беспокойно пошевелиться.

«Следователь поднял взор на собеседницу. – Валерия Ильинична, принято решение разрешить Вам проживание на территории Советского Союза,

– Вот! Я знало, что демократические принципы восторжествуют! – с пафосом произнесла тучная пожилая женщина. – Даже кровавые палачи Берии не посмеют поднять руку…

– Вы просили, – бесцеремонно прервал ее лейтенант, поглядывая в лежащий перед ним лист бумаги, – трехкомнатную квартиру в отдельно стоящем здании в центре Москвы, охрану от фанатиков-коммунистов, обеспечение питанием по нормам не ниже, чем у Политбюро, и возможность свободного изложения своего мнения. Так?

– Да! – подтвердила Валерия Ильинична, открыла было рот, но продолжить не успела.

– Такого помещения у нас нет, – опередил ее следователь. – Есть пятикомнатный отдельно стоящий дом со всеми удобствами по адресу Большая Грузинская, один. Устроит?

– А охрана? – поинтересовалась Новодворская. – И насчет выступлений?

– Охранники уже на месте. Они вообще не граждане Советского Союза, и никогда ими не станут. Выступать можете прямо с порога своего дома, место людное. Питаться будете по нормам охраны. Это вдвое выше, чем в ЦК. Вот фотографии дома.

– Ну… – протянула правозащитница. – А вид снаружи?

– Охрана не дает снимать, – пожал плечами чекист. – Они нам не подчиняются.

– Ну… Ладно, раз ничего лучше нет, я, пожалуй, соглашусь…

* * *

– Уважаемые посетители! Здесь находится еще одна достопримечательность. В доме на острове проживает известная правозащитница Валерия Ильинична Новодворская. Через десять минут после окончания нашей экскурсии она будет выступать с обличительной речью в защиту прав гомосексуалистов, – экскурсовод на минуту задумалась. – Или наркоманов, не помню. Да это и неважно, слова-то одни… – девушка выслушала вопрос посетителя и покачала головой. – Нет, сфотографироваться с Валерией Ильиничной нельзя. Она очень боится людей. Поэтому и отгородилась от всех кольцевым рвом с водой и белыми медведями нашего зоопарка. А сейчас пройдемте в обезьянник.

* * *

Пресс-конференция работника НКИД СССР продолжалась…

– Телекомпания БиБиСи. Меня интересует преследование госпожи Новодворской.

– Простите, но госпожу Новодворскую никто не преследует. Предупреждая Ваш следующий вопрос, за ней даже не ведется наблюдение.

– Но она заключена в клетку в московском зоопарке!

– Ваши сведения ошибочны. Госпожа Новодворская, действительно, проживает на территории Московского Зоопарка. Однако не в клетке, а в комфортабельном доме, и это ее личный выбор. Из тех вариантов, которые мог предложить ей Советский Союз, этот понравился ей больше всего…

– Газета «Фигаро». По нашим данным, госпожа Новодворская не может покинуть место своего проживания!