Текст книги "Бегущая под дождем"
Автор книги: Анатолий Чупринский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Вообще-то, эта Венская явно обладала одним замечательным качеством. Когда щелкала камерой, из ее объектива на самом деле вылетала птичка.
– Твое место среди них! – жестко сказала Наталья, обводя вокруг рукой.
Надю очень насмешил Александр Розенбаум в образе Меньшикова по картине Сурикова «Меньшиков в Березове». И Жириновский в милицейской форме. За столом и с рюмкой в руке. То-ли новоявленный Аниськин, то-ли герой детективов Марининой.
Тут и там мелькали портреты знакомых по телеэкрану популярных личностей.
Надя поминутно хихикала и прыскала в кулачок.
– Отстой! Полный отстой! – шептала она.
– Прекрати! – шипела на нее Наталья. – Смотри на женские образы.
Надя посмотрела. И возмутилась до глубины души. Поскольку увидела в полный рост портрет Наташи Королевой. Певица была сфотографирована на берегу синего моря абсолютно голой. Если не считать тонкой ниточки лифчика из цветов ромашки и из тех же цветов набедренной повязки. Портрет так и назывался – «Ромашка». Певица нагло и, якобы, застенчиво одновременно смотрела прямо на зрителя. И, закинув руки за голову, поправляла свои роскошные густые коричневые крашенные волосы. Кошмар какой-то!
О, времена! О, нравы!
– Чем ты ее хуже? – зашептала Наталья.
Надя поджала губы и неопределенно пожала плечами.
– Наша задача – за два года обскакать эту дурынду! – забывшись, в полный голос заявила Наталья. Как бы подводя итог посещения выставки.
Надя удивленно вскинулась на подругу. Лично ей никогда не нравилась певица Королева. Она уже открыла было рот, чтоб высказать в присущей ей манере все, что она думает по поводу этой выставки, портретов вообще и певицы Королевой в частности. Но в это мгновение обе поймали на себе пристальный взгляд женщины с большими выразительными глазами. Она стояла в углу зала у столика с разложенными проспектами и слегка удивленно рассматривала подруг.
Она медленно подошла к ним. Спросила, спокойно и доброжелательно:
– У вас есть вопросы, девочки? Что-нибудь непонятно?
Не иначе от детдомовского зажима, который никакими кислотами из себя не вытравить, подруги растерялись. Стояли и молчали.
– Вас интересуют портреты эстрадных звезд? – допытывалась сама Елена Венская. Разумеется, это была она, собственной персоной.
– Если вы чьи-то фанатки и собираете коллекцию автографов…
– У нас более высокие цели! – высокомерно заявила Надя.
Елена Венская смотрела и молчала. Перед ней стояла такая рыжая, такая восторженная, такая застенчивая и неуверенная в себе и вместе с тем с такой фанатичной решимостью в глазах любым способом добиться своего, что у нее возникло неудержимое желание раздразнить эту рыжую, довести ее до белого каления, что было проще простого, а потом дать коленкой под зад. Но она сдержалась.
Перед ее глазами невольно возникла ее дочь, которая после развода выбрала отца и проживала теперь в Испании.
– Твой отец – злобный эгоист! – кричала Венская, укладывая чемодан дочери. – Черствый и равнодушный! Кроме денег, его ничто в этом мире не интересует!
– Тоже самое он говорит о тебе! – небрежно бросила дочь.
– Отлично! Значит, у тебя прекрасный выбор! Впрочем, выбор ты уже сделала!
В тот вечер они толком не попрощались. Даже в Шереметьево Елене так и удалось сказать дочери самое главное. Что она любит ее больше всего на свете. И ради нее готова… Но дочь свой выбор уже сделала.
– У нас более высокие цели! – высокомерно заявила Надя.
«Господи-и! Как она похожа на мою Инку! Вот оно, племя незнакомое, младое…» – мелькало в голове у Елены Венской.
Наталья незаметно толкнула Надю локтем в бок. Но ту уже понесло. По долинам и по взгорьям. На лихом коне, в шашкой наголо.
– Скоро мой портрет тоже будет висеть. На самом видном месте.
– Вы в этом уверены? – удивилась Венская. Она смотрела на Надю во все глаза. Весело и с нескрываемым любопытством. Так смотрят на расшалившегося щенка, который яростно драконит хозяйский тапочек.
– Ни секунды не сомневаюсь! – ответила Надя.
Наталья еще раз незаметно пихнула Надю локтем в бок. И улыбнулась Венской.
– Спасибо, нам все очень понравилось.
Фотохудожница понимающе кивнула Наталье, но по-прежнему смотрела на Надю. Та продолжала скакать на лихом коне. От топота копыт, пыль по полю летит.
– Вы только своих фотографируете? – прищурившись, поинтересовалась она. – За большие деньги?
– За талант, – вежливо уточнила фотохудожница. – И яркую индивидуальность.
Некоторое время все трое молчали.
Пауза в общении явно затягивалась.
Наконец Елена Венская решила откланяться. Еще раз доброжелательно и понимающе улыбнулась подругам.
– Желаю вам больших творческих успехов! – сказала она. И добавила. – Буду рада встретиться еще раз. В новом качестве.
– Не сомневаюсь! – отрезала Надя.
Ей с самого начала активно не понравилась эта самая фотохудожница. Явно слишком много о себе понимает. Возомнила, небось, о себе Бог знает что.
– Ты чего на нее окрысилась? – прошипела Наталья, как только Венская отошла.
– А чего она… Тоже мне!
– Дура! Нам нужно налаживать контакты, знакомиться с влиятельными людьми. А ты на всех бросаешься, будто с цепи сорвалась. Лучше стой и молчи!
В гаражном городке Надя и Чуприн стояли напротив друг друга, молчали.
И оба улыбались. Наверняка в самом скором времени изобретут прибор, которым можно будет измерять взаимное притяжение. Если бы он был уже создан, измеряя взаимное притяжение этих двоих, все стрелки бы зашкалило.
Между электричками и товарными поездами наступил перерыв. Вокруг стояла удивительная тишина. Только настырный дятел на одинокой сосне на краю городка продолжал свою созидательную деятельность.
– Так что, Янковский? – встряхнувшись, спросил Леонид Чуприн. – Он что, тоже был на выставке?
– Янковский совершенно ни при чем. Просто ты на него похож. Очень. Такой же… герой-любовник.
– Кем ты хочешь стать, ребенок?
– Звездой! – протяжным и слегка удивленным тоном заявила Надя. Как нечто само собой разумеющееся. О чем должны знать буквально все. Поголовно.
– Звездой!? – нахмурился Леонид. – В смысле…
– Эстрадной певицей. Супер-стар! – пояснила она.
– Даже так?
– Что тебя удивляет?
– Но ведь певицы они…
Леонид неопределенно повертел в воздухе пальцами.
– Чувствую в себе гигантские силы и возможности.
Надя так прямо и брякнула, «гигантские силы!». Как-то это не слишком вязалось с ее обликом. Но Чуприн не засмеялся. Вовремя сдержался. И сильно закашлялся. Чтоб замаскировать улыбку.
– Ты чего? – подозрительно спросила Надя.
– Сам… не знаю! – просипел Леонид. – Похлопай по спине!
Рыжая Надя пару раз сильно хлопнула его между лопатками. Леонид перевел дыхание. Вытаращил глаза и шумно выдохнул.
– А как у тебя… слух, голос, с этим в порядке?
– Можешь не волноваться.
– С какого возраста берут на эстраду? – строго спросил Леонид. – Там, наверняка, паспорт предъявлять надо. У тебя с этим тоже в порядке?
– Ты не понял! – снисходительно сказала она. – Я стану не просто какой-то там звездочкой, звездой. Я стану звездищей, понял?
Чуприн понял. Во всяком случае, уважительно слегка склонил голову.
– Пугачева за мной косметичку носить будет, понял?
– А Кобзон бегать за пивом, – кивнул Чуприн.
Некоторое время оба испытующе смотрели друг другу в глаза. Потом одновременно громко засмеялись. Всегда приятно если люди обладают схожим чувством юмора.
Чуприн смеялся весело и беззаботно. Впервые за долгое время. Откинув голову назад и громко вздыхая. Надя смеялась, схватившись за бока, при этом показывала пальцем на Чуприна. Как бы говоря: «Поверил? Поверил, да?»
– Между прочим, я давно взрослая самостоятельная женщина. – отсмеявшись сказала будущая звезда эстрады.
– Да ну!
– Мне девятнадцать лет! – не моргнув глазом, соврала Надя. И даже не смутилась.
«Дай Бог, если семнадцать!» – подумал Леонид. «Хотя, кто ее знает!»
– Просто у меня такая конституция.
– Чего у тебя? – спросил Леонид.
– Конституция, – повторила Надя. – Женщины моего типа всегда выглядят гораздо моложе своего возраста. А я о тебе все разведала. У местных бабок. – мгновенно перевела она разговор на другие рельсы. – Ты, оказывается, писатель.
– Оказывается, – кивнул Леонид.
– И еще художник.
– Есть грех.
– Я одну твою книгу откопала в читальне.
– Лопатой?
– Между прочим, – обиженным тоном заявила Надя, – я ее прочла. От корки до корки. Хотя, не очень люблю современную литературу.
Она помолчала, ожидая реакции Леонида. Но никакой реакции не последовало. Леонид, молча, сверлил ее ироничным взглядом. Надя продолжила:
– «Солнечная сторона улицы» называется. Мне очень понравилось. И еще. У тебя была жена, но она тебя бросила.
– Все сказала?
– И еще у тебя есть дочь. Лет двенадцать.
– Зачем ты все это мне докладываешь?
– Я в тебя влюбилась. С первого взгляда.
Надя смотрела на него строго и требовательно. Даже нахмурившись, чтоб не подумал, что все это шуточки. Леонид и не подумал. Увидев прямо перед своим лицом строгие глаза Нади, он каким-то десятым чувством понял. Это серьезно. Это очень серьезно. Если чувства в этом возрасте вообще могут быть серьезными.
– О, Господи-и! – вырвалось у него. – Ты в своем уме, девочка?
– Ты – мужчина моей мечты! – не слыша его и нервно кусая губы, выпалила рыжая Надя. – Я сама не ожидала…
Вот так оно и бывает!
«Вот пуля пролетела и – ага! Ага!».
Только-только обретешь душевный покой и гармоничное отношение к миру, только с головой окунешься в работу, неожиданную, интересную, которой никогда ранее и не думал заниматься, как обязательно случится какая-нибудь сверхъестественная глупость, нелепость, которая разом поломает все твои тщательно продуманные планы и ты опять окажешься на развалинах дома, который только еще начал строить.
Жена, твоя половинка, твое ребро, твой тыл, твое «Все!», с которой ты надеялся пройти всю жизнь рука об руку и умереть в один день, вдруг объявит, что изменила тебе и не желает больше прозябать в нищете и унижении. И ты почувствуешь, что по тебе с грохотом и лязгом проехала электричка и умчалась, даже не остановившись, а ты остался лежать между еще теплыми рельсами с изуродованными руками и ногами, и никому и дела до тебя нет. Лежи между шпалами хоть до второго пришествия, никто и не почешется, не протянет руку, не спросит, что с тобой случилось? Как, почему, за что? Не нужна ли тебе помощь? И все такое.
Или возникнет перед тобой рыжее создание, точная копия древней египетской царицы Нефертити, вся в веснушках, как подсолнух на картинах Гогена, и не выпалит тебе прямо в лицо, со страхом, надеждой и еще черт знает чем в глазах, что, видите-ли, влюбилась и добавит фразу явно из какого-то сериала, что «ты – мужчина ее мечты!», и ты опять почувствуешь себя, как когда-то, погребенным под лавиной камнепада в Кавказских горах где-то на Клухорском перевале, кажется.
На тебя опять давит груда обязательств, страхов, запретов и всяческих табу.
И что со всем этим делать, совершенно неясно.
– Я хоть чуточку нравлюсь тебе?
«Сумасшедший дом!» – мелькало в голове Леонида. «Меня привлекут за совращение малолетних. И упекут в тюрьму!».
– Ты – мужчина моей мечты! – упрямо, уже со слезами в голосе твердила Надя. – Да, да! Тот самый. Которого каждая женщина ждет всю жизнь. Я хочу тебя любить. И быть любимой!
«По тундре-е… По железной дороге-е…» – уже уныло напевал про себя Чуприн.
– Ты… ты – сопля на ножках! – вдруг сорвался он на крик, когда Надя сделала небольшую паузу в своей пламенной речи.
– Ты видишь меня всего второй раз в жизни!
– Мне хватило и одного!
– Я не любитель малолеток, ясно!? Кислые, зеленые, яблоки не в моем вкусе.
Надя на секунду изменилась в лице. Побледнела. Потом по нему пробежала легкая усмешка. Но тоже только на секунду.
Она опять по-прежнему смотрела прямо в лицо Чуприна. Требовательно, настойчиво и каким-то вызовом. Леониду Чуприну. И всему человечеству. Не меньше.
– Ты от меня просто так не отделаешься. Мы все равно будем вместе.
– Может, попробуем быть просто друзьями? – безнадежно спросил он.
– Что-о?!
– Шутка. Кергуду.
– Дружба между мужчиной и женщиной – полный маразм! – выпалила Надя.
«Наверняка Нефертити была такой же… упертой?» – почему-то подумалось Чуприну. Каждое утро он просыпался с мыслью о ней. И засыпал тоже, думая только о ней.
Из чистого суеверия никому из приятелей он не рассказывал о своем новом романе. Только в самых общих чертах.
– Пишу роман. Исторический. И не дави на меня. Терпеть этого не могу.
Боялся сглазить. Еще больше боялся чьей либо насмешки, циничного замечания или, не дай Бог, чьего либо наглого совета, на которые не скупятся завсегдатаи нижнего буфета Дома литераторов. Кстати, верхнего буфета тоже. О ресторане и говорить нечего. Само собой. Чуприн очень боялся спугнуть зыбкое, еще неясное ощущение, направление, в котором следовало двигаться. Медленно, осторожно, как по зыбучим пескам пустыни. Экономя силы и веря, что оазис со спасительной тенью деревьев и колодец с живительной прохладной водой, все-таки, где-то впереди.
Каждый вечер и каждую ночь, вернее, полночи, как минимум, он продвигался вперед и вперед… И шорох зыбучих песков пустыни шуршал у него в ушах…
4
… Каждым жарким утром, предвещающим еще более жаркий день, в бесконечно голубом и высоком небе, над Фивами неподвижно висит одинокий, черный коршун. Широко раскинув свои мощные крылья, он зорко осматривает город. От его хищного взгляда не ускользает ничто. Ни хижины, ни убогие проулки позади торговых рядов, ни навесы над лавочками торговцев, ни одинокие прохожие.
С высоты его парения десять помпезных храмов в центре города не кажутся такими уж монументальными и внушительными. Да они и не интересуют его. Черного коршуна интересует только то, что движется. Мелкие грызуны, которых в изобилии в любом углу Фив, да серые воробьи, обитающие в садах и многочисленных парках.
В эти ранние утренние часы пара воробьев, старожилов Фив, затаиваются под мостками сточной канавы, позади торговых рядов и застывают там в неподвижности до тех пор, пока жара не усилится и черный коршун, вяло взмахнув крыльями, не улетит в направлении синего леса.
Тогда пара представителей самого древнего рода пернатых, выберется из-под мостков и, с опаской поглядывая на небо, будет купаться в сточной канаве, приводить в порядок невзрачное оперение и готовиться с толком прожить еще один день в большом городе.
Неф никогда никого ни о чем не просила. Поэтому Крикла очень удивилась, когда однажды Неф попросила у нее четыре бирюзовые бусины. Даже высоко-высоко подняла свои красивые брови.
– Зачем тебе бусинки? Да еще целых четыре! Хочешь обменять у торговцев на сладости?
Неф отрицательно помотала головой.
– Хочешь сама сделать украшение?
Неф презрительно скривила губы. Она не любила украшения.
– А-а… – догадалась Крикла. – Решила откладывать бусинки. Накопить себе приданое, верно?
Неф неопределенно пожала плечами, вздохнула.
– Значит, ты собралась замуж? За кого?
Неф немного помедлила. Потом обхватила ее шею руками, подтянулась к самому уху и что-то едва слышно прошептала.
Услышав тайное признание, Крикла широко открыла рот и набрала в легкие воздух, видимо, уже хотела громко расхохотаться. Но, увидев строгие глаза Неф, почему-то передумала. Она достала из мешочка бусинки и положила в ладошку Неф.
Крикла была добрая женщина, но наивная. Бусинки нужны были вовсе не для приданого. Неф решила посетить Главный храм Верховных жрецов, что возвышался над всеми Фивами.
За обедом Крикла рассказывала мужу новости. Оливки у торговцев опять подорожали, виноград опять не уродился, служанки обленились, рабы распустились, им бы только служанок за коленки хватать…
– … вот такая… Таратумбия!
Эйе слушал внимательно, кивал головой.
Поедал фрукты и незаметно стрелял косточками в служанок.
В самом конце обеда Крикла сказала:
– А соседский хряк подкоп под нашу ограду делает. Ты скажи этому своему Пареннеферу, если его хряк не перестанет делать подкоп, не знаю, что я тогда сделаю. Все нервы вымотал.
– Надо ему один глаз подбить. – невозмутимо ответил Эйе.
– Кому, Пареннеферу? – не поняла Крикла.
– Соседскому хряку. Подбить правый глаз. Можно левый. Тогда он пойдет, вот так… пойдет…
Эйе взял в руки большой кабачок и начал на столе показывать, как пойдет хряк. Служанки по очереди прыскали в кулачки.
– … пойдет… и упрется в свой собственный свинарник. Пусть его и подкапывает. – с серьезным видом, заключил Эйе.
– Тебе все шуточки. – отозвалась Крикла. – А дело серьезное.
Эйе понимающе кивнул головой. Тогда Крикла глубоко вздохнула и, усмехнувшись, сказала:
– Есть и хорошая новость. Для тебя.
– Какая это?
– Наша Неф собралась замуж.
В глазах Эйе заиграли веселые огоньки. Он прищурился.
– Новость, действительно, хорошая. За кого, если не секрет?
– Угадай с трех раз. – хохотнула Крикла.
Эйе, смеясь, отрицательно замотал головой.
– Женская душа… лабиринт. В него лучше носа не совать.
– За тебя, наш защитник!
Эйе высоко поднял брови. Потом нахмурился. Потом начал корчить разные забавные рожи. То выражающие восторг, то глуповатое умиление, то безграничное удивление… Крикла в таких случаях всегда очень громко смеялась.
Эйе это умел. Корчить самые разнообразные рожи. Мог любому человеку поднять настроение. Вообще, он был веселым человеком. Его и так любили все, кто близко знал, а за это исключительное умение корчить рожи, просто обожали.
– Есть одно обстоятельство! – вдруг сурово и даже грозно сказал Эйе. – Я женат!!!
И так глубоко вздохнул, что Крикла опять громко расхохоталась.
– Все в Египте знают… – продолжил Эйе. – Я самый ярый противник многоженства.
– Отстаешь от жизни, дорогой мой! – смеялась Крикла. – В нашем прогрессивном государстве любой важный сановник имеет несколько жен. А ты…
– У меня одна. – пожимал плечами Эйе.
– У всех остальных по несколько жен! – настаивала Крикла.
– Их пожалеть надо. – спокойно говорил Эйе. – Им всем не очень-то повезло. Вот они и ищут. А я уже нашел.
Эйе и Крикла смотрели друг друга в глаза и смеялись. Служанки, убиравшие со стола, многозначительно переглядывались.
Летом после полудня в Фивах малолюдно. Редкий смельчак рискнет выйти под палящее солнце без крайней надобности. Если и выйдет, будет держаться теневой стороны переулков. А широкие улицы перебегать вприпрыжку. Раскаленная, каменистая земля обжигает даже сквозь толстые подошвы сандалий.
В зыбучем мареве расплываются и колышутся очертания всех общественных зданий и сооружений. Даже храмы на возвышенности в центре Фив, обычно четко видные с окраины, лишь едва угадываются.
Улицы пусты. Жара и сонная одурь. Одним только продавцам воды эфиопам все нипочем. Толкают себе тележки с кувшинами вдоль улиц и орут во все горло:
– Вода-а! Кому-у холодный вода-а!
Но к ним никто не подходит. Дураков нет. В такое пекло лучше вообще не пить и поменьше двигаться. А еще лучше вообще не выходить из дома. Все дела отложить до вечера.
Пара проворных воробьев, старожилов Фив, держась на некотором расстоянии, обычно сопровождают маленькую девочку, когда она тайком покидает поместье.
Вообще, в поместье Эйе воробьи залетают довольно часто. Как-никак у конюшен всегда найдется, чем поживиться. Да и возле беседки у старого пруда можно застать маленькую девочку. Она – очень щедрое существо, при каждой встрече чем-нибудь угощает. От нее не исходит никакой опасности, воробьи это чувствуют. Тот, который чуть поменьше, (вернее, это Она!), иной раз, преодолев страх, даже садиться ей на ладонь и быстро-быстро клюет мелкие зерна. Когда девочка тайком направляется в город, воробьи следуют за ней. Любопытство в крови у этих пернатых.
Неф пробиралась переулками к Главному храму. Избавиться от служанок ничего не стоило. Заявила, что идет на кухню к нубийской принцессе Крикле. Естественно, служанки не жаждали лишний раз встречаться с Криклой, не стали сопровождать ее.
Неф перелезла через низкую глиняную стену, перепрыгнула через канаву и пересекла маленькую лужайку, всю заросшую огромными лопухами. Дальше начинались Фивы…
Главный храм Верховных жрецов подавлял своими размерами. Чем ближе к нему подходишь, тем грандиознее и монументальнее он становится. Каждый, кто ставил ногу на его ступени перед центральным входом, испытывал страх. Бесконечные ряды расписных колонн с жертвенниками между ними, невольно внушали мысль о бесконечности власти жрецов.
Но Неф вовсе не нужен был центральный вход. Ее интересовал архив, хранилище папирусов. Она свернула за угол, прошлепала между колоннами, обходя их, то справа, то слева, (для разнообразия!), и оказалась сзади храма, перед другим входом. Он был совсем маленький, даже незаметный, но перед ним стояли охранники.
Неф бесшумно подошла к самому входу и из-за колонны кинула на каменные плиты одну за другой пару бусинок. Охранники, отбросив в сторону копья, бросились на каменные плиты, поискали бусинки, нашли.
Потом долго-долго пялились на небо, бормоча что-то о щедрости богов. Неф спокойно вошла внутрь, спустилась по каменной лестнице вниз и очутилась в хранилище. Другую пару бусинок она приберегла для выхода.
… Читать Неф еще год назад научила Крикла. Она медленно водила ее пальчиком по иероглифам и повторяла много раз, что каждый из них означает.
Неф оказалась способной ученицей. Все хватала на лету. За год она освоила то, что другим не освоить и за пять лет.
Глядя на остальных своих детей, приемных и родных, Крикла только глубоко вздыхала…
После беспощадного, яркого солнца и отупляющей жары снаружи, здесь, внизу, было прохладно и уютно. Но темно. Неф некоторое время стояла неподвижно, ждала, пока глаза привыкнут.
Оказавшись среди бесконечных рядов глиняных сосудов с папирусами, она поначалу растерялась. Потом сообразила, большинство сосудов были покрыты толстым слоем пыли. К ним давно никто не прикасался. Только в самом конце зала, на полках стояли чистенькие, новенькие круглые футляры. Папирусы в них засунули явно совсем недавно.
Неф вовсе не интересовали древние времена. Ей важно было узнать, что произошло вчера… Вернее, что происходило в Фивах за последние несколько лет…
После нескольких посещений хранилища Неф поняла, почему у нее возникало ощущение, что она – не такая, как все. Из всего прочитанного было ясно, единственной законной наследницей трона фараонов является она. Девочка по имени Неф.
Наследнице трона фараонов было шесть с половиной лет.
– Я запрещаю!!!
Неф никогда еще не видела Эйе таким взволнованным. Он даже вспотел. Метался взад-вперед по маленькой беседке, сверкал на Неф глазами и обеими руками лохматил волосы на голове. Вернее, пытался лохматить. Они у него были настолько густые, что взлохматить их по-настоящему было невозможно.
Пара любопытных воробьев, обычно сидевших в самой беседке под крышей на незаметном выступе и уже давно наблюдавших за развитием отношений Неф и Эйе, в этот раз благоразумно расположились на соседнем кусте. Чуть в отдалении. Все видно, все слышно. И безопасно.
Неф, конечно, не утерпела и на первом же тайном свидании доложила Эйе обо всем. О своих посещениях Главного храма и о потрясшем ее воображение открытии – почему она не такая как все.
– Ты меня слышишь!? – понизив голос, говорил Эйе. – Запрещаю ходить туда одной!
Неф подняла на него свои грустные глаза.
«Я люблю… тебя!» – неожиданно для себя самой чуть не сказала она вслух. Но вместо этого тихо прошептала:
– Ты не можешь мне запретить…
Эйе опешил. Остановился, как вкопанный посреди беседки. И долго, нахмурившись, всматривался в глаза Неф.
– Тогда… дай слово, больше не пойдешь туда одна!
– Даю слово. – с готовностью, кивнула Неф.
Честно говоря, она уже пожалела, что все рассказала Эйе. Вот уж не думала, что он будет так переживать. Думала, будет наоборот.
Эйе удивиться, обрадуется и поздравит ее с такой возможностью, стать царицей всего Египта. Но он только нервничал.
– Я приставлю к тебе охрану…
Эйе, наконец, перестал метаться взад-вперед по беседке и плюхнулся на скамейку напротив Неф.
Долгое время оба молчали. Неф вздохнула. Сегодня о том, чтобы сесть к нему на колени и мечтать было нечего.
Ночью прошел сильный ливень, но к обеду все дорожки и кусты в саду подсохли. Изредка, со стороны Нила налетал, едва уловимый, свежий ветер. Во всем поместье стояла удивительная тишина. Даже со стороны кузнецы не доносилось никаких стуков.
– Разве Боги не такие, как мы? – неожиданно спросила Неф.
Эйе резко повернулся к ней. Вообще, в последнее время он стал какой-то нервный, дерганный.
– А ты… как думаешь? – медленно произнес он.
– Такие же. Только лучше.
Неф помолчала, почесала коленку и продолжила:
– Я, например, не хочу никого убивать, мучить… Если Боги лучше нас, они тоже не хотят убивать.
– Ве-ерно-о! – усмехнулся Эйе.
– Тогда зачем убивать врагов? Зачем вообще воевать? Зачем приносить в жертву рабов и животных? Они все хотят жить.
Эйе вытер со лба пот и оглянулся по сторонам. Двое его охранников в этот раз стояли у самых дальних ворот.
– Кто тебя этому научил? – шепотом спросил он.
– Ты! Кто еще. – искренне удивилась Неф.
Эйе долго смотрел в ее зеленые глаза и покачивал головой. Он не помнил, чтоб говорил что-либо подобное.
Самое поразительное, она высказала вслух то, что ему самому не давало покоя. И довольно давно. Эйе был воином. Как все настоящие воины, терпеть не мог кровь, страдания, насилие…
В тот вечер они впервые мало говорили. Но у обоих возникло странное ощущение, будто их диалог не прерывался ни на минуту.
Пара любопытных воробьев, так и не дождавшись ничего интересного, легко вспорхнули с куста и полетели в сторону конюшен.
Уже уходя, Эйе вдруг задержался на миг, повернулся к Неф и, помотав головой, сказал:
– Я хотел… чтоб ты не знала этого… как можно дольше!
Еще раз помотал головой и стремительно вышел из беседки.
Неф поначалу и сама испугалась, когда на нее свалилась эта, ошеломляющая новость. Но постепенно, постепенно как-то свыклась с ней. И даже начала строить планы.
Она и не думала ограничивать свою свободу. Вот еще! Но Эйе сдержал слово. Теперь за ней неотступно следовали два эфиопа. Оба с серповидными мечами, как у самого Эйе, только меньшего размера.
Неф более внимательно вчитывалась в папирусы, более внимательно всматривалась в скульптуры богинь и цариц.
И пришла к выводу. Дальше так жить нельзя. Надо измениться!
Скульптор Тутмес был мрачным человеком. Неразговорчивым. Левый глаз его крупного лица был всегда слегка прищурен. То ли, постоянно оценивал окружающее с точки зрения скульптора, то ли, просто в детстве мраморная крошка в глаз попала, никто не знал. Вытянуть из него хоть одно слово удавалось немногим.
В глазах всех женщин Фив, Тутмес был загадочной фигурой. Загадочной и романтической. В молодости он пережил очень бурную романтическую любовь к одной молоденькой особе знатного рода. (Имени ее для истории не сохранилось!). Воспылав друг к другу страстью, молодые люди хотели тайком бежать из Фив, покинуть страну, быть навеки вместе, умереть в один день. И все такое.
Но что-то у них не заладилось. То ли, родители пронюхали раньше времени. То ли, денег на дорогу не оказалось в достаточном количестве. Словом, бегство сорвалось.
Хотя, некоторые утверждали, бегство все-таки состоялось. Лихую парочку успели перехватить в порту при посадке на корабль. Взяли под белы руки и отправили обратно по домам.
– Мы все равно будем вместе! – кричала худенькая девочка знатного происхождения, когда слуги под руки волокли их в разные стороны.
– Даже смерть не разлучит нас!!! – кричал сам Тутмес. Справедливости ради, надо уточнить, ему тогда не было еще и шестнадцати.
Поговаривали, кто-то из них двоих потом пытался покончить жизнь самоубийством. То ли, скульптор, то ли его возлюбленная, никто точно не помнил, но что-то такое безусловно было. Это обстоятельство придало фигуре Тутмеса, в глазах всего женского населения Фив, особую загадочность и привлекательность.
Через пару лет его избранница, худенькая девочка знатного происхождения, благополучно вышла замуж за состоятельного сановника. Сразу же раздобрела, родила нескольких детей и превратилась в пышную, склочную, истеричную матрону. Любимым его занятием стало, хлестать по щекам рабынь и служанок за малейшую провинность. Она испытывала прямо-таки наслаждение, унижая и доводя до слез очередную, чаще всего смазливую девчонку.
Тутмес так никогда и не женился. Женская часть населения Фив дружно фантазировала, он хранит верность той самой худенькой девочке, с которой когда-то пытался бежать из страны, жить счастливо, умереть в один день. И все такое.
Но каждым ранним утром у задней двери его мастерской можно было увидеть пару каких-нибудь женских сандалий. Хотя все Фивы знали, он избегает женщин. И даже не имеет молоденьких рабынь.
Вся его мастерская была завалена торсами богов, скульптурами натурщиц в разных позах. По стенам на стеллажах, как на параде, стояли головы всех фараонов и военачальников Египта. Тутмес мог по памяти вырубить любого из песчаника. Или даже из мрамора.
Неф очень волновалась, когда переступила порог его мастерской. Тутмес удивленно поднял густые брови, но промолчал. Продолжал обтачивать серый песчаник, стоявший перед ним на верстаке.
Неф побродила по мастерской, осмотрелась. Особенно внимательно рассматривала женские бюсты. Потом, набравшись смелости, решительно повернулась к Тутмесу.
– Ты знаешь… кто я? – звонко спросила она дрожащим голосом.
Вся ее фигурка, особенно сверкающие глаза и раздувающиеся ноздри, выражали отчаянную решимость.
Тутмес сдержанно, с уважением, кивнул головой.
Неф еще некоторое время побродила по мастерской. Явно что-то выискивала. Потом спросила:
– Где обычно сидят твои натурщицы?
– Во-он… на том помосте…
Тутмес кивнул на центр мастерской, продолжая исподлобья наблюдать за Неф.
Неф подставила к помосту скамеечку, поднялась на него и уселась в кресло. Выпрямила спину, гордо вскинула голову.
– Ты ведь… много видел красивых женщин?
– Приходилось… – едва заметно усмехнулся Тутмес.
– Помнишь их всех?
– До единой. Красота не забывается.
– Выбери самую красивую из всех!
– Зачем тебе это, Неф? – изумился Тутмес.
– Надо! – довольно жестко ответила Неф. Впервые в ее голосе появились эти, непривычные ей самой, властные нотки.
Она помедлила и добавила, тем же властным тоном:
– Нужно, чтоб ты сделал мой бюст!
– Всего-то! – облегченно выдохнул Тутмес. – Я уж испугался.
– Ты должен выбрать самую красивую женщину, из тех, что помнишь. И соединить с моими дурацкими чертами.
– У тебя очень… своеобразное лицо… – начал было Тутмес.
Но Неф опять довольно жестким тоном прервала его.
– Я знаю! – отрезала она. – Я знаю все.
Тутмес, пораженный ее жесткостью, удивленно, как бы заново, рассматривал ее маленькую фигурку.
