Текст книги "Бегущая под дождем"
Автор книги: Анатолий Чупринский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Надя подошла к Чуприну совсем близко, сняла с плеча сумку, медленно опустилась перед ним на колени.
– Что скажешь? – спросил он. – Чем порадуешь?
– Я тебя постоянно обманывала. Самой противно. У меня нет никаких родителей дипломатов. Я – круглая сирота. Я из детдома.
– Совсем никого? – тупо спросил он.
– Кроме Наташки, никого.
– Прости меня, девочка! Ты не виновата. Это я виноват. Кругом виноват. Такая моя планида. Я не имел права и пальцем до тебя дотронуться. Прости, если можешь.
Оба долго молчали. Смотрели друг другу в глаза и молчали.
Мимо «Тайваня» с грохотом пронеслась очередная электричка.
– Наверное, сама догадываешься, сейчас все как с цепи сорвались. – грустно усмехнулся Чуприн. – Жаждут крови! Возмездия! Жаждут нас с тобой наказать. Тебя пригвоздить к позорному столбу и закидать каменьями. А меня вывалять в горячей смоле с перьями и под свист и улюлюканье, выгнать за ворота города. А за городской чертой забить до смерти плетьми.
Надя молча, широко раскрыв глаза, рассматривала Чуприна. Будто видела впервые. Она и правда, в подобном состоянии раньше его не видела.
– Самое лучшее, это… нам с тобой… некоторое время… – Чуприн поднял вверх указательный палец. – … не встречаться вовсе. Иначе нам с тобой… несдобровать!
Она медленно переместилась на землю рядом с ним. Прислонилась к нему, склонила голову ему на плечо.
Они долго, долго молчали. По крайней мере три электрички и два товарных состава прогремели мимо, они все молчали.
– Почему, почему? – неожиданно подняв вверх уже заплаканное лицо, воскликнула Надя. – Почему мы не можем быть вместе?
– Потому что я – голь перекатная! – вдруг заорал в ответ Чуприн.
Он неожиданно вскочил с земли и отшвырнул в сторону пустую бутылку. Он мгновенно завелся до такой степени, что уже вовсе не контролировал себя. Потрясая кулаками в воздухе, он швырял почему-то именно Наде в лицо непонятные слова. Они, эти слова, были совершенно не к месту.
– У меня нет собственного поместья в Фивах! И я не Главный начальник конницы всего Египта! Ты тоже виновата! Ты нафантазировала себе какую-то глупость! Так и передай этому своему Нахту! Уверен, это его происки! Старый интриган!
– Кто? – недоуменно переспросила Надя.
– Нахт, кто еще? – не иначе по инерции брякнул Чуприн.
В эту минуту он был явно не в себе.
– Ты… ты много выпил, да? – зачем-то спросила Надя. Просто так. Чтоб разрядить обстановку. Дать Чуприну возможность оправдаться, ухватиться за эту соломинку.
Чуприн вздрогнул, ошалело посмотрел на Надю. Потом помотал головой.
– Нет, я не много выпил. Не бойся. И дело совсем не в этом…
Чуприн бесцельно прошелся несколько раз по площадке перед гаражом. Взад-вперед. Лохматил волосы и что-то бормотал себе под нос.
– Кто такой Нахт? – осторожно спросила Надя.
– Извини. У меня это… затмение нашло. – пробормотал Чуприн. Но тут же раздраженно добавил. – Вы обе меня просто достали!
– Кто вторая? – спросила Надя, мгновенно сообразив, первой безусловно является она. Девушка из Волоколамска по имени Надя. Будущая звезда эстрады.
– Дочь или жена?
– Тебе это знать необязательно. Прощай, девочка!
Надя будто была готова услышать эти слова. Она быстро поднялась, одернула джинсы, поправила волосы, перекинула через плечо сумку.
– Ты на меня не злишься?
– За что? – изумленно спросил Чуприн.
– Я подставила тебя. Наврала, что мне девятнадцать. У тебя из-за меня одни неприятности. Извини, пожалуйста.
Чуприн подошел к кораблю, опять опустился на землю, спиной оперся о борт так, что лицо его оказалось в тени.
– Когда-нибудь… – прикрыв глаза, задумчиво сказал он, – … мы с тобой поплывем на этом нелепом корыте далеко-далеко… Я знаю одно место… там есть удивительная теплая река… бесконечные песчаные отмели, прозрачная, как стекло вода… Людей там нет вовсе… Можно плыть сутками и не увидеть ни одного человека…
Когда он открыл глаза, Нади на площадке перед гаражом уже не было.
12
… Обстановка в Фивах, да и по всей стране, продолжала накаляться. Все общество уже резко разделилось на два враждующих лагеря. Еще вчера добрые соседи и доброжелательные друзья, вдруг оказались по разные стороны баррикад. С ненавистью и злобой, одни проклинали молодого фараона и его «реформы», другие, с не меньшей непримиримостью, отрицали весь прежний уклад жизни.
Еще недавно, ночами Фивы были веселым и праздничным городом. Люди веселились, пили, пели песни, гуляли по широким улицам и любовались бесконечно-прекрасным звездным небом над их головами.
Сегодня же, с наступлением сумерек, улицы и переулки вымирали. В городе появились «лазутчики». Под покровом ночи, они врывались в дома мирных граждан и вырезали их целыми семьями. Не жалели никого, даже стариков и детей.
Стражники Маху изловили пару «лазутчиков», допросили с пристрастием в подвалах его ведомства. Выяснилось чудовищное… «Лазутчики» оказались переодетыми в гражданские одежды пешими воинами Рамеса!
Главный начальник всех сухопутных войск, военачальник Рамес никак не участвовал в борьбе жрецов против Аменхотепа с сановниками. Он был, вроде бы, над схваткой. В стороне. Но как выяснилось, нейтральных личностей в борьбе за власть, не бывает.
Да тут еще Сирия… Несколько отрядов до зубов вооруженных сирийцев перешли границу с Египтом и двигались по главной дороге, ведущей к Фивам.
Персональный пруд молодого фараона строго охранялся вооруженными эфиопами. Любой, посягнувший на его неприкосновенность, рисковал быть строжайшим образом наказанным. Бит плетьми и посажен в холодный подвал без ограничения срока. Таковым был первый Указ Аменхотепа четвертого для внутреннего употребления.
Неф, противница всех и всяческих телесных наказаний, пыталась воспротивиться и отговорить молодого фараона от подобных жестокостей. Мол, никто и не собирается посягать на его персональный пруд.
Молодой фараон был непреклонен. В этом вопросе он стоял на жестких принципиальных позициях. Неф уступила. С того дня стражники-эфиопы отгоняли любого, попытавшегося приблизиться к пруду.
Каждый день в предрассветный час Хотеп сидел с удочкой на берегу своего пруда и едва слышно шептал:
– Погодите… Скоро все увидите… Я ее поймаю, тогда посмотрим, кто из нас слабоумный!
Кого именно хотел поймать молодой фараон, какой такой диковинный экземпляр, никто не знал. Все только плечами пожимали.
Неф опять собрала «большую четверку». На этот раз пришли только трое. По неизвестной причине отсутствовал Пареннефер.
– Царица! Нужно выслать навстречу сирийцам войско! Пока еще не поздно! – говорил взволнованный Эйе.
– И конницу! – поддержал его Маху.
Неф долго молчала. Видно было, она напряженно думает.
Наконец, когда уже нельзя было дольше молчать, сказала:
– Фараон Аменхотеп считает… достаточно и десяти конников!
Эйе, Маху и Маи дружно начали кричать и размахивать руками. Но понять их было невозможно, поскольку кричали они все одновременно.
Царица Нефертити подняла вверх руку. Троица замолчала.
– Фараон Аменхотеп решил. Готовьте десять лучших конников!
Маху и Маи низко поклонились и поспешно покинули резиденцию. Эйе остался стоять, где стоял. Он, нахмурившись, смотрел на Неф.
Царица Нефертити тоже долго смотрела прямо в глаза своему наставнику. Но в ее глазах Эйе не заметил и тени растерянности.
Тогда Эйе пожал плечами и спросил:
– Что будем делать с «лазутчиками», царица?
Неф поморщилась и ответила с брезгливой гримасой на лице:
– Придется ехать на поклон к Рамесу…
Помотала головой, совсем как Эйе, и, вздохнув, добавила:
– Прежде надо навестить врача Нахта. Я поеду одна! – поспешно добавила Неф, видя, что Эйе уже собрался сопровождать ее.
Эйе кивнул головой.
В тот же вечер, (вернее, уже была глубокая ночь), Неф переступила порог дома врача Нахта. Прямо с порога спросила:
– У тебя сохранился тот противный порошок, которым ты меня усыпил, тогда… Ну, помнишь!
Неф провела пальцем вокруг своего прекрасного лица.
– Помню, лягушонок! Ты лучшее мое творение.
– Много его у тебя?
– А сколько надо?
– Перестань отвечать вопросом на вопрос! – гневно сказала Неф. И даже топнула ногой. – Это невежливо!
Другой бы испугался. И даже упал бы на колени перед царицей всего Египта. Но врач Нахт только усмехнулся.
– Тебе уже понадобился яд? – поинтересовался он.
– С чего ты взял? – изумилась Неф.
– Фараон без яда, все равно, что павлин без перьев. Давай отравим всех жрецов! – обрадовался Нахт.
Он даже потер руки, как перед вкусным обедом.
– У тебя только одно на уме.
– Будь я фараоном, не удержался бы… Всех жрецов разом отправил бы в гости к Ассирису!
– Я никого не хочу убивать! Мне нужно другое!!!
Неф оглянулась по сторонам и понизила голос, хотя они были совсем одни в большом кабинете врача.
– Если кому-нибудь хоть слово… – тихо сказала Неф.
– Чтоб меня крокодил сожрал! – поклялся Нахт.
Неф подошла к нему вплотную и что-то долго шептала на ухо. Нахт и тут ничуть не удивился. Кажется, он вообще не умел удивляться. Он секунду подумал и кивнул головой.
Неф уже направилась к выходу, но, очевидно, вспомнив что-то очень важное, опять повернулась к Нахту.
– У меня еще одна просьба. – неуверенно сказала Неф.
– Слушаю тебя, лягушонок.
Неф вздохнула и решительно попросила:
– Разреши дернуть тебя за бороду, Нахт?
Нахт долго молчал. Лицо его было непроницаемо.
– За что? – наконец выдавил из себя врач.
– За бороду. – уточнила Неф.
– Понимаю, что не за нос. Но за что?!
Нахт был явно возмущен, но сдерживался, хотя в уголках его глаз мелькали едва заметные искорки смеха.
Неф виновато пожала плечами.
– Очень хочется. Я тихонечко. – сказала Неф. Вздохнула и добавила. – С детства мечтала.
– Нельзя! – категорично заявил Нахт.
– Тебе жалко, да? Для меня, да?
– Нет! – уперся Нахт.
– Почему? Я царица или не царица? – возмутилась Неф.
– Это унизит мое человеческое достоинство.
– А если очень-очень хочется?
Нахт глубоко вздохнул. Потом произнес каким-то почти трагическим голосом:
– Если нельзя, но очень хочется, то можно! Валяй, пока никто не видит.
Как именно происходило сие действо, останется тайной для последующих поколений. Свидетелей не было.
Уже на следующий день навстречу отрядам сирийцев выехали несколько повозок с кувшинами, доверху налитыми самым лучшим вином. Без охраны. Сирийцы на радостях даже не стали убивать погонщиков. Всыпали по несколько плетей каждому и отпустили на все четыре стороны. Сами устроили привал.
Вино было, действительно, самым лучшим. Наверняка, из подвалов самого фараона. Целый день и еще полночи сирийцы пировали и горланили свои тупые гимны. Под утро уснули.
А когда проснулись, оказались, все до единого, без оружия и доспехов. Со связанными за спиной руками.
Оказалось, действительно, достаточно и десяти конников, чтоб проводить сирийцев до самой границы Египта.
Весь дом Рамеса был увит плющом. Спокойная, умиротворяющая обстановка. Отовсюду слышались женские голоса. У Рамеса было несколько жен, да еще он одним из первых в Фивах завел себе гарем, состоящий в основном из молоденьких пленниц.
Сам Рамес был весь какой-то, доброжелательный, спокойный.
– Вот ты какая… Не-фер-ти-ти! – улыбаясь, по складам, протянул он. – Много слышал о тебе хорошего… Хочешь фруктов? Сладостей? Бери, детка, не бойся!
Рамсес даже сам взял со стола вазу и протянул ее Неф.
Неф молчала. Она давно усвоила важную и простую истину, «держи паузу!». Что бы ни случилось, держи паузу!
И Неф молчала. Смотрела на Рамеса спокойно и просто. И молчала.
И Рамес не выдержал. Он перестал улыбаться. Глаза его засветились недобрым огнем. Когда он уже отвернулся, чтоб поставить вазу обратно на стол, услышал за спиной.
– Царица Египта примет из рук доблестного воина даже чашу с ядом! Если понадобится!
Рамес резко обернулся. Все знали, и он знал, что все знали. Он никогда не был «доблестным воином». Он вообще не участвовал ни в каких битвах. Только отдавал приказы.
– Однако-о! – протянул Рамес. – Тебе, лягушонок, палец в рот не клади! Оттяпаешь вместе с рукой, почище любого крокодила.
Неф повернулась к Эйе, стоявшему у нее за спиной. Она явно собралась уходить. Рамес сразу засуетился:
– Ну-ну! Зачем такие крайности! Мы люди мирные.
Неф резко повернулась к Рамесу, но взгляд ее был спокоен.
– Тогда усмири своих головорезов. Загони их обратно в казармы.
Рамес помолчал. Пошамкал губами.
– Это просьба?
– Приказ! – спокойно и просто сказала Неф.
– А если я откажусь его выполнять?
– Египет захлебнется кровью. Конники Эйе будут рубить твоих пеших воинов. Стражники Маху ночами будут втыкать им в спины свои ножи. Страна разделиться на два лагеря. – медленно, как привычную молитву говорила Неф.
И смотрела при этом на Рамеса абсолютно спокойным взглядом.
– То-то обрадуются все наши внешние враги, когда увидят Египет слабым и беззащитным. Раздираемым междоусобной войной. Ты этого хочешь?
Неф не стала дожидаться ответа. В этом уже не было смысла. Она сделала знак Эйе и они направились к выходу.
На пороге, прощаясь, Рамес не удержался, участливо спросил:
– Как продвигаются поиски общенациональной идеи?
Неф словно ждала этого вопроса.
– По завершении… – ласково сказала она, – … тебя известят!
Уже на улице, помогая Неф подняться в колесницу, Эйе прошептал:
– Лягушонок! Я горжусь тобой!
– Ква-а! – едва слышно, жалобно протянула Неф.
Несмотря на очевидную победу, у нее было очень скверно на душе. Будто съела кусок сырого крокодила, по выражению врача Нахта.
– Раздавить бы тебя грязной сандалией… жаба-а! – шептал Рамес, приветливо улыбаясь и кивая вслед отъезжающей колеснице уже у ворот своего тенистого сада.
– Башку бы тебе отрубить, подлый прелюбодей! – шептала Неф, трясясь в колеснице за спиной Эйе. Прошептала и вдруг сама испугалась. Ей впервые пришла в голову подобная кровожадная мысль.
Как только колесница царицы отъехала от дома, из темноты вышел Главный хранитель казны Маи. Встал рядом с Рамесом.
Тот, даже не взглянув на него, насмешливо протянул:
– Ты не прав, казначей. Она гораздо опаснее. Недаром украшением своего царского головного убора она выбрала кобру.
– Что делать? Уничтожать или падать ниц?
– Ни то, ни другое. – усмехнулся Рамес. – Сотрудничать!
– Я могу разорить царскую казну за неделю.
– Ты глуп, казначей. – отозвался Рамес. – Она поднимет на ноги всю страну и богатства уплывут из твоих подвалов прямиком в ее руки. А твоя голова не будет стоить и ничтожной бусинки.
Рамес повернулся и медленно, покачивая головой и чему-то усмехаясь, побрел к дому. Маи догнал его у самого порога.
– Так что делать? – опять спросил хранитель казны.
– Сотрудничать! – с улыбкой ответил Рамес. – С врагами следует сотрудничать. Она очень популярна в народе. Народ ее любит. С этим нельзя не считаться.
Рамес вздохнул, посмотрел на звездное небо и спросил:
– Ходят слухи, у нашей несравненной царицы особые отношения с нашим доблестным начальником конницы? Что говорят в народе?
– Разное. – насторожился Маи.
Рамес еще раз глубоко вздохнул, внимательно оглядел темное звездное небо, словно надеялся разглядеть на нем что-то еще, кроме звезд, и сказал задумчиво:
– Жизнь прожить, не Нил переплыть! Так-то, казначей!
Рамес повернулся и скрылся за занавесками своего дома.
Главный хранитель печати и казны Маи еще долго стоял в саду и напряженно ждал, но Рамес больше не появился. Из его дома доносилась тихая музыка и веселый женский смех.
Маи со злостью плюнул и скрылся в темноте.
Хотеп сидел на балконе своей спальни, прихлебывал вино из кувшинчика и смотрел на большой, равнодушный, ночной город.
С высоты балкона Фивы были как на ладони.
Бесшумно в спальне появилась Неф. Она долго стояла на пороге и смотрела в спину своего молодого супруга. Хотеп, почувствовав на себе ее взгляд, резко обернулся, вздрогнул, но ничего не сказал. Еще раз, как-то демонстративно, отхлебнул из кувшинчика.
Неф медленно подошла и присела рядом на скамейку.
– Ты слишком много и часто пьешь. – грустно сказала она.
– Когда выпьешь, все вокруг уже не так омерзительно. И я сам уже не кажусь себе таким… омерзительным.
– Ты вовсе не такой.
– Слабоумный фараон-чик! – с тоской сказал Хотеп. – Игрушка, которой управляют все, кому не лень.
– Всеми нами кто-нибудь управляет.
– Только не тобой! – резко ответил Хотеп. – Моего слабоумия хватает, чтобы понять… Понять свое место!
Хотеп с силой ударил себя кулаком по колену.
– Кто может так сказать, уже не глуп! – возразила Неф.
Хотеп не ответил, опять отхлебнул из кувшинчика.
– Тебе надо много читать… Я распоряжусь.
– Не смей со мной разговаривать, как с рабом! Я не раб! Да, я слабоумный! Не моя вина, что я родился таким. Но я не раб!
Кувшинчик выпал из рук Хотепа, упал на пол и разбился. Неф хотела было нагнуться, но Хотеп отпихнул его ногой. Только тут Неф заметила, что руки и ноги у него трясутся мелкой дрожью.
– Помоги мне! – резко сказал Хотеп. – Дойти до кровати.
Неф закинула его руку себе через плечо и, крепко держа за талию, осторожно отвела к постели, уложила. Присела рядом.
– Зачем ты вышла за меня? За такого… Хотела стать царицей всего Египта? Теперь довольна?
Неф ничего не ответила. Едва заметно, горько усмехнулась.
– Хочешь, я почитаю тебе вслух?
Неф, сидя на краешке кровати, слегка покачалась из стороны в сторону и начала тихим, чуть грустным тоном:
«Свершай дела свои на земле
По велению своего сердца.
Причитания никого не спасают от могилы,
А потому празднуй прекрасный день.
И не изнуряй себя…»
… На Фивы снизошло умиротворение. Исчезли «лазутчики», будто их ветром сдуло. В торговых рядах опять закипела бойкая жизнь. По Нилу заскользили легкие, прогулочные лодки…
Жители столицы постепенно смирились даже с закрытием девяти храмов. Выяснилось, такому небольшому городу, как Фивы, вполне хватает и одного.
Единственное, что вызывало их беспокойство, даже тревогу, так это скульптуры, поставленные Тутмесом и его помощниками в огромных количествах возле всех общественных зданий города. Сутулый, худенький фараон, с отвислой нижней губой, и его молоденькая красавица жена, смущали всех своей реалистичностью.
Крикла покинула Фивы незаметно, под покровом ночи. Забрала детей, уложила нехитрые пожитки в повозку и сама взяла в руки вожжи. Только ее и видели. Ни служанок, ни охраны с собой не взяла. Куда направилась, никто не знал.
Наутро одна из служанок доложила сгорающим от возбуждения подругам, якобы, провожал Криклу один Эйе. Он стоял возле повозки, удерживая лошадей, нервно кусал губы и по щекам его катились слезы величиной со спелое яблоко. Что было наглой ложью. Эйе никогда не кусал губы, не имел такой вредной привычки, и уж тем более не мог плакать. Он был воин. А подлинным воинам не пристало выказывать свои чувства. Но служанкам очень хотелось, чтоб он непременно рыдал горючими слезами и просил у Криклы прощения.
Ничего такого не было и в помине. Прощание было коротким.
Уже держа в руках вожжи, Крикла посмотрела на Эйе сверху вниз и, усмехнувшись, сказала:
– Прощай! Ярый противник многоженства. Боги тебе судьи.
Эйе не смотрел ей в глаза. Хмурился, морщился и смотрел куда-то в сторону, хотя вокруг стояла беспросветная темень и разглядеть что-либо было просто невозможно.
Крикла дернула поводьями и повозка скрылась в темноте.
Все служанки сошлись на том, что Крикла очень сильная женщина. А Эйе просто дурак. Как впрочем и все остальные мужики.
Потом поговорили о том, что в Египте с приходом нового фараона ничего хорошего не наблюдается. Никакого прогресса. Да и откуда ему взяться, прогрессу-то, если у власти одно мужичье. Вот если бы вернули матриархат, тогда можно было бы на что-то надеяться. А так…
Перед рассветом на Фивы опять налетел ужасающий смерч. Не такой, как в день свадьбы молодого фараона, не теплый южный, а холодный северный. Множество крыш снес он с убогих хижин в пригородах города, покалечил множество плодовых деревьев в садах и парках. Некоторые вырвал с корнем и зашвырнул на самую середину Нила.
Говорили, он закрутил в своем яростном водовороте несколько нерасторопных куриц и даже, якобы, одного молодого теленка поднял в воздух и унес неведомо куда.
Наутро горожане вздыхали и усердно взывали к Богам, чтоб те смилостивились и больше не посылали на них своих проклятий в виде северного смерча. Им и так несладко. В стране назревают «реформы», а всем известно, в период реформ простым людям выжить нелегко.
Старожилы Фив, седобородые старцы, опять заявили, они не помнят такого гневного смерча. Чем вызвали большое раздражение и недовольство среди остального просвещенного населения. Дескать, пора бы уж хоть что-то помнить. А если мозги плохо работают, их надо тренировать. Побольше есть сушеных абрикосов, они очень способствуют мозговой деятельности и улучшают память.
Седобородые старцы обиделись и надолго замолчали.
Последнее совещание «большой четверки» в Фивах Неф начала неожиданно для всех. Она заявила:
– Пока начальник стражи Маху выясняет с очередными рабами, кто должен толкать его колесницу из очередной канавы…
Пареннефер, Маи и Эйе громко засмеялись. В это мгновение в зал влетел, как всегда, запыхавшийся Маху.
– Я почему опоздал… – начал он, утирая со лба пот.
Ответом ему был громкий смех. Для любого дела хорошее начало, когда трое здоровых мужчин весело смеются.
Среди трех мощных мужских голосов выделялся высокий, как колокольчик, один девичий.
Отсмеявшись, Неф сказала:
– Нам предстоят большие важные дела…
Она хлопнула в ладоши. Мгновенно появилась стайка писцов. Они опустились на пол и склонились над своими маленькими скамеечками, с папирусами и палочками в руках.
Неф смотрела куда-то вдаль, поверх голов сидящих сановников.
– Фараон Аменхотеп возвещает… в явлении нового Бога… по имени Атон! Новый Бог солнца Атон… властитель всего живого в Египте и его окрестностях… Богу Солнца Атону подчиняются все остальные Боги… Бог Солнца Атон справедлив и всемогущ… Для Бога Атона все равны… Фараон, являясь сыном Бога Солнца Атона… принимает новое имя!.. Отныне он… фараон… Эхнатон!
В зале стояла мертвая тишина. Было слышно только как скрипят палочки под пальцами писцов. Да усердное их дыхание.
Неф по-прежнему смотрела куда-то вдаль. Говорила спокойным, ровным голосом. В нем не было и тени сомнения или неуверенности.
– Фараон Эхнатон возвещает… о начале строительства новой столицы Египта… В двух днях пути… вниз по течению Нила…
– Фараон Эхнатон повелевает начать строительство немедленно…
Неф слегка встряхнулась. Она словно вернулась откуда-то очень издалека. Обвела взглядом сидящих перед ней, притихших мужчин.
– Прошу всех отдать необходимые распоряжения!
Никто из сановников не двинулся с места. Тогда Неф довольно будничным тоном произнесла фразу, которую потом будут назидательно втолковывать друг другу египтяне. Она сказала, пожав плечами:
– В старые мехи нельзя влить молодое свежее вино. Оно скиснет!
Как только остались вдвоем, Эйе в восторге поднял Неф на руки, так что ее лицо оказалось вровень с его лицом.
– Поставь меня, пожалуйста, на место… – тихо попросила она.
Эйе, продолжая улыбаться, отрицательно помотал головой.
– Тогда… закрой глаза! – едва слышно попросила Неф.
Эйе послушно зажмурил глаза. Неф обвила его голову руками и осторожно, нежно поцеловала прямо в губы…
… пройдут годы, десятилетия. Уйдут из жизни Аменхотеп и Нефертити. Эйе сам на короткое время станет правителем Египта. Будет участвовать в нескольких войнах, получит множество ранений, похоронит свою красавицу жену Криклу, возведет на трон мальчика Тутанхамона. Уйдет на покой и поселится в горах, в маленьком доме с одним слугой… но, до самого смерти, до самого последнего вздоха он будет помнить этот поцелуй… полу женщины полу ребенка…
– Поставь меня на место!
Наконец донеслось до его ушей, дошло до сознания.
Эйе открыл глаза и увидел прямо перед своим лицом, лицо яростно шипящей от гнева Неф…
– Я взрослая, замужняя женщина… Отпусти! – шипела она. – Сюда могут войти!
Эйе медленно, с превеликой осторожностью поставил ее на пол. Отошел чуть в сторону, отвернулся.
– Я жду ребенка!
Услышал он за своей спиной.
– Что!? – вскричал Эйе, резко повернувшись.
Неф, улыбаясь, пожала плечами.
– У фараона будет наследник. Или наследница. Нахт утверждает, будет девочка…
Царице Нефертити было четырнадцать с половиной лет.
Ранним утром, держа под руку Хотепа, Неф появилась на причале. Средних размеров судно было приспособлено не только под весла, но и снабжено парусом. Хотеп, не любивший воды и боявшийся любой, даже незначительной качки, тут же скрылся в каюте и приказал опустить на окнах занавески.
Неф и не думала скрываться в каюте. Она поднялась на верхнюю палубу… Волны упругого речного ветра били в лицо, развевали волосы и в ее душе возникло то самое ощущение полета, которое она испытывала только в далеком детстве. Во сне.
В двухстах километрах от Фив, вниз по течению Нила, есть одно поразительное место. Здесь горы, вплотную подойдя к реке, и, образуя почти правильный полукруг, снова приближаются к воде. Кажется, сама природа оградила этот участок от окружающего мира. Пройдет всего полтора года и на этом месте возникнет Белый город. Вдоль белоснежных набережных заскользят по воде легкие лодки. В центре возникнут храмы Атона, дворцы и дома знати. Основные магистрали стрелами расчертят параллельно Нилу весь город. Цветущие сады и бесчисленные пруды заполонят его.
Множество скульпторов, строителей, живописцев и чернорабочих будут сутками, не покладая рук, возводить дворцы, склады, жилища и мастерские для многочисленных ремесленников. Качающегося из стороны в сторону Пареннефера будут видеть одновременно на разных объектах, в совершенно противоположных концах стоящегося города, отдающего приказания каждому встречному и поперечному. Так же как и коротышку Маху, бесконечно выясняющего отношения сразу с несколькими группами рабов. Порой будет возникать ощущение, у многих сановников объявились двойники.
Исключение будут составляли только Неф и Эйе. Каждое утро, взявшись за руки, они будут медленно прогуливаться по берегу Нила и наблюдать как на их глазах хаос и неразбериха строительства постепенно обретают законченные черты прекрасного города.
И всего через полтора года возникнет Белый город, равного которому не будет во всем Средиземноморье.
Первый блин всегда комом. Говорят, это самая древняя истина.
Наталья сидела в электричке и задумчиво смотрела в темное окно. На ее плече дремала Надя. Во сне она едва слышно постанывала и причмокивала губами.
– Поражение – лучший фундамент для будущих успехов!
Обе еще не знали, всего через два с половиной года судьба сведет их с удачливым продюсером Игорем Дергуном. И он единственный из всего эстрадного мира рискнет выпустить на сцену никому неизвестную девчонку, распевающую своим странным хрипловатым голосом песни исключительно о любви. Ее появление на эстрадных подмостках произведет эффект разорвавшейся бомбы. Шоу бизнес, при всей его всеохватности и пестроте, поразительно однообразен.
Через двадцать минут электричка должна была подъехать к перрону Волоколамска. Дальше на автобусе до родного «Журавлика» рукой подать.
– Отва-а-али-и! – брезгливо сказала Неф.
Леонид Чуприн и Неф лежали на неестественно желтом песке почти у самой кромки воды. Загорали. Ленивые мелкие волны Нила почти касались их обнаженных ног. Было жарко. Нестерпимо жарко.
– Отвали, сказала! – повторила Неф.
Чуприн не отреагировал. Потому что окрик относился не к нему. К Рамесу, который, (почему-то в сапогах с высокими ботфортами?!), стоял у самой кромки воды и, не вынимая изо рта какую-то нестерпимо вонючую трубку, намеренно топал по воде и забрызгивал ноги Неф.
– Лень! Скажи ему! – пожаловалась Неф.
Чуприн почему-то и на этот раз никак не реагировал.
– Перестань дымить своей трубкой, козел вонючий! – не на шутку завелась Неф.
– Пассивное курение – самое вредное на свете! Отравить меня хочешь?!
Чуприн засмеялся и… проснулся.
Рамес не мог курить трубку. В те времена в Египте вообще никто не курил.
Чуприн умудрился заснуть прямо за столом, как перетрудившийся студент в период сессии. Подобное с ним случалось крайне редко.
Он с силом потер ладонями лицо, передернул плечами, закурил. Посмотрел в окно. Но за ним уже ничего видно не было. Темная ночь.
Потом он перевел взгляд на рукопись и некоторое время тупо разглядывал титульный лист своего незаконченного романа. «Жизнь и смерть несчастной и несравненной царицы Нефертити!».
До финала, до последней точки было еще ой, ка-ак! далеко!
Спустя полчаса он уже напряженно работал. Вздыхал, морщился, что-то шептал, подняв глаза к потолку. Как бы пробовал «на вкус» какую-то фразу. Потом вычеркивал ее, вписывал опять…
