Текст книги "Подземный факел"

Автор книги: Анатолий Стась

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

3

Опустевший домик молчал, окруженный зеленью молодого сосняка, слепо смотрел в темноту черными стеклами окон. Под утро приморозило. Свежий воздух, насыщенный ароматом ранней весны, отгонял сон, бодрил.

Промерзший у стенда Горишний направился в домик. Открыл дверь и с наслаждением почувствовал тепло, пахнувшее из помещения. В коридоре стоял полумрак. Маленькая лампочка под потолком бросала на стены красноватый свет. Две комнаты общежития находились в конце коридора, сразу же за кабинетом Бранюка.

Не включая света, Горишний тихо прошел к своей кровати, снял ватник, стащил с ног тяжелые сапоги. Закиров спал, разбросав мускулистые, сильные руки. Рядом, на второй кровати, сонно посапывал Славка. Горишний склонился над сыном, осторожно поправил сползшее одеяло. Славка что-то забормотал сквозь сон, повернулся на бок и затих.

Выплыв из-за облаков, в окно на мгновение заглянула луна. Графин на тумбочке, приемник на столе, вся комната осветилась серебристым сиянием, стала более просторной. Матово заблестели металлические спинки кроватей, заискрились курчавые смоляные волосы Закирова, его черные брови.

Притронувшись к руке техника, Горишний тихо сказал:

– Подъем! На дежурство пора.

Закиров мгновенно открыл глаза и сладко потянулся. Через несколько минут он уже стоял одетый. Закурил. Дернул вверх застежку-«молнию» на своем пилотском комбинезоне.

– Ну, я пошел.

В коридоре хлопнула дверь. Шаги Закирова стихли за окном.

Горишний сел на пружинный матрац. Еще раз посмотрел на сына, улыбнулся. «Набегался… Договаривался тоже идти дежурить к приборам и уснул. Мария придумала такое – отправить хлопца на промысел на ночь глядя. В одиннадцатом часу приехал. Говорит, мать волнуется. Ничего не случилось с ним, а Славке пришлось в такую даль… Впрочем, пусть привыкает. Не маленький. Мальчик сообразительный, бояться за него нечего. Да и прокатиться в автобусе – одно удовольствие для него. Даже на лыжах зимой добирался сюда. И ничего. Не заблудился. Не лоботрясом растет. Жаль только, рано будить придется, чтобы на автобус не опоздал. А Марийка хорошая у него, заботливая. Заметила, что настроение у мужа испортилось, забеспокоилась. Может, он не так, как надо, поступил? Может, нужно было все рассказать Марии о той… что ночью, с запиской?.. А зачем? Чтобы ночью глаз не смыкала? Чтобы еще больше тревожилась? Нет, он не сказал ей, и хорошо сделал… Очень хорошо… не надо…»

Мягкий туман окутывал сознание, уставшее тело расслабло, закачалось на теплых волнах.

…Горишний проснулся вдруг от холода, повеявшего в лицо. По комнате гулял ветер.

Он встал, удивился: окно было раскрыто настежь, как летом. Протянул руку к шпингалету и вздрогнул. Кто-то крепко взял его сзади за локоть. Грицько быстро оглянулся. За спиной стоял человек, будто выросший из-под земли. Горишний подумал было, что все это ему чудится еще во сне, но чужая рука снова сжала локоть.

Голова Горишнего невольно втянулась в плечи, он инстинктивно пригнулся, словно уклоняясь от удара. В сумерках комнаты было плохо видно, но он узнал обращенное к нему лицо.

– Одевайся. Выйдем отсюда. Быстрее! – Голос был глухой, и, хотя прозвучал тихо, едва слышно, у Горишнего заколотилось сердце. Руками, вдруг одеревеневшими, он снял со спинки стула одежду.

В освещенный коридор Горишний вышел первым. Позади слышались крадущиеся шаги. Опередив Грицька, к входной двери прошмыгнул человек в коротком пальто.

Звякнула щеколда двери. Гость повернулся. У Горишнего уже не было сомнения, кто именно стоит перед ним, и все же он крепко, до боли в челюстях, сжал зубы, увидев при свете постаревшее, заросшее, землисто-серое лицо Гандзи.

Гандзя показал на дверь.

– Если придет от вышки тот косоглазый, открывать ему будешь ты… Понял? Кроме вас двоих, здесь никого больше нет? – не ожидая ответа, он криво улыбнулся. – Ну вот, встретились наконец… Письмо мое получил?

Горишний молчал. Усилием воли он уже взял себя в руки. Теперь он лихорадочно думал, как вести себя. Делать вид, что обрадован появлению Гандзи, было бы рискованно. И он стоял, наклонив голову, в позе человека, тоскливо ожидающего, что же будет дальше. На пальто Гандзи налипла рыжеватая глина, сосновые иголки. «По лесу бродил, вокруг промысла… Следил. Знает, что мы с Закировым здесь только вдвоем. И что Бранюк уехал – тоже знает», – мелькнула мысль.

– Получил письмо, спрашиваю? – глаза Гандзи зло блеснули.

– У меня семья, ребенок, – вяло произнес Горишний. – Я жить хочу. Оставьте меня в покое.

– Дурень! – зашипел Гандзя, не без удовольствия заметив состояние Горишнего. – Думаешь, опять заставлю винтовку взять? В лес потащу? Не бойся, этого не будет. Но и хвостом вилять не позволю, – угрожающе шептал он. – Ходил с нами в сорок четвертом? Ходил! Не у кого-нибудь – у Гандзи был. Значит, и убивал, и вешал, и жег. А как же иначе? Сумел замести следы – твое счастье. Но знай, одного слова достаточно, и застегнут тебя чекисты на все пуговки. Будешь артачиться – могу и сам пулей угостить. Думал, шутить будем с тобой? Здесь шутки короткие. Или до конца вместе, или…

Горишний тяжело вздохнул.

– Связали вы меня по рукам и ногам. Деваться некуда. Эх…

– Ничего, все будет лучше, чем ты думаешь, – снисходительно успокоил Гандзя. – Когда Довбня передал тебе письмо?

«Почему Довбня? Что он говорит?» – Горишний насторожился. Гандзя понял его секундное замешательство по-своему.

– Не узнал Довбню? Это же руководитель нашего районного «СБ»[22]22
  Так называемая «служба безопасности» националистов-бандеровцев, отличавшаяся особой жестокостью в расправах над украинским населением в годы гитлеровской оккупации Западных областей Украины.


[Закрыть]. Я послал его к тебе заранее.

Лысого, как пенек, с квадратным подбородком Довбню Горишний помнил, хотя прошло уже столько лет. Там, в банде, Довбня был правой рукой Гандзи, его ближайшим помощником во всех темных делах. Они и убежали вдвоем из Гнилого Яра, бросив всех своих людей, когда банду окружили пограничники.

«Но при чем здесь Довбня? Ведь письмо принесла женщина». – Горишний почувствовал, что говорить Гандзе об этом не следует и что вести разговор надо в таком же тоне, в каком он начался.

– Не узнал я его, – согласился Гриць. – Он приходил ко мне ночью…

– О нем расскажешь позже, – Гандзя вдруг потерял интерес к Довбне. – Встречаться вам уже нет нужды. Все, что от Довбни требовалось, он… выполнил. Теперь слушай, – шея Гандзи вытянулась, пальцы нервно теребили воротник пальто. – Наши дела, Вепрь, идут как следует, мы живем и боремся. Настало время действовать и тебе. На промысле есть человек, которого придется… – Он сделал выразительный жест рукой. – Ясно? Кстати, Бранюк надолго уехал отсюда?

– Не… знаю. Не говорил нам.

– Гм… Так вот. Убрать надо инженера Бранюка, и побыстрее. Вот возьми, – Гандзя протянул Горишнему маленькую пластмассовую трубочку. – Там таблетки. Брось одну в воду или в пищу – и конец. Боишься? – процедил он, увидев, что Горишний побледнел. – Бояться поздно. Сделаешь все, что надо!

– Но я же… потом меня…

– А, ты вон о чем… Напрасно нюни пускаешь. В четверг я буду ожидать тебя в полночь у колодца, что вблизи шоссе на Верхотурье. Знаешь это место? Мы уйдем отсюда, чтобы уже никогда не возвращаться. За границу пойдем.

– Это… правда?

– Мы не разбрасываемся людьми. – Почувствовав, что слова его прозвучали высокопарно, Гандзя поспешно добавил: – Будешь иметь большие деньги. Будешь жить в лучшей гостинице Западного Берлина. Рестораны, кафе, машины… Не пожалеешь, парень. А пока что на всякий случай держи. – Горишний увидел в его руке пачку денег. – Может, понадобятся. Спрячь. Значит, договорились?

Грицько кивнул головой.

Гандзя приказал выключить в коридоре свет. Снова звякнула щеколда. Фигура Гандзи на миг возникла в обрамлении двери и исчезла.

Горишний шагнул было за ним, но остановился на пороге. «Звать Закирова? Догонять? Что делать?» Лоб взмок от пота. Повернувшись, он натолкнулся на стену, в темноте на ощупь искал дверь. Дернул за ручку. В соседней с кабинетом Бранюка комнате на столе стоял телефон. Опрокинув стул, схватил с рычага трубку. Сразу же услышал приятный, будто родной, женский голос:

– Станция слушает.

– Дайте немедленно… Слышите? Алло, станция!

– Я вас прекрасно слышу. Говорите спокойно. С кем соединить?

– Заставу… Скорее!

– Минутку подождите. Занято.

– Алло, станция, станция! Я вас прошу…

Что ответила телефонистка, Горишний не услышал. Удар в затылок бросил его грудью на стол. Телефон полетел на пол, трубка выпала из руки.

– Так ты вон как, собака… Пощаду вымолить хочешь? Продаешь, сволочь?

Рукоятка пистолета на этот раз обожгла Горишнему щеку, болью впилась в плечо. Грицько застонал, пошатнулся и головой вперед, вслепую бросился на темную фигуру, отшатнувшуюся в сторону. Гандзя зацепился ногой за телефонный шнур. Лицо бандита белым пятном мелькнуло перед Горишним. Грицько ударил кулаком по лицу Гандзи и, перехватив его руку с пистолетом, изо всей силы сжал ее пальцами. Гандзя рванулся, не устоял на ногах. Оба повалились на пол.

Горишний был моложе и сильнее. Правой рукой он держал врага, не давал ему освободить руку с оружием, а левое плечо нестерпимо ныло. Что-то теплое и липкое потекло по затылку за воротник.

…Славка проснулся от стука за стеной. Казалось, на пол упало что-то тяжелое. Кровать отца была пуста. Закирова в комнате не было тоже. «Что там гремит?» Мальчик поднял голову с подушки, прислушался. За стеной глухой топот. Кто-то негромко вскрикнул.

Славка вскочил с постели. Босиком, раздетый выбежал в коридор, повернул выключатель. Дверь в комнату, где обычно по вечерам собирались нефтяники, была распахнута. Славка попятился… Свет, упав из коридора, выхватил из темноты двух мужчин. Обхватив друг друга руками, они катались по полу, тяжело дыша, наталкивались на опрокинутые стулья, на телефон, сброшенный со стола.

«Тато!», – хотел крикнуть Славка, узнав отца, но из горла вырвался лишь шепот. За порогом в комнате происходило что-то страшное. Незнакомый мужчина, без шапки, с разорванным воротником измятого пальто, силился вырваться из рук отца. В кулаке незнакомца тускло поблескивал черный пистолет.

Почти не думая, что делает, Славка отскочил назад, изо всей силы дернул дверь кабинета Бранюка. «Ружье!» Только теперь, глянув на коврик над кроватью инженера, мальчик понял, что именно толкнуло его сюда. «Ружье!»

Двустволка висела на месте. Рядом – туго набитый патронташ. Дома в углу за сундуком стояло почти такое же, как и это, ружье – бескурковка шестнадцатого калибра. Правда, отец еще не позволял Славке стрелять и только один раз брал его с собой на охоту. Зато сколько раз, когда матери не было в хате, ружье попадало в руки Славки. Густая насечка приклада ложилась на плечо, глаз ловил маленькую мушку меж стволов.

Привычным движением Славка вложил в казенник два картонных забитых пыжами патрона. Прыгая через порог, услышал резкий, как щелканье бича, треск и звон разбитого стекла. В коридоре сладковато запахло пороховой гарью.

От легкого сквозняка шелестели на столе страницы развернутой книги. Под окном блестели осколки стекла. Мужчины в разорванном пальто в комнате не было. Отец стоял на коленях, силясь подняться с пола, прижимал ладонь к груди.

Глотая слезы, Славка высунул ружье в выбитое окно. Два выстрела слились в один, громом прокатились по горной долине.

4

Телефонистка в Верхотурье, щелкнув штепселем коммутатора и убедившись, что линия освободилась, успокоила нетерпеливого абонента:

– Будете говорить. Даю заставу.

Где-то на противоположном конце линии, откуда секунду назад доносился взволнованный мужской голос, послышался неразборчивый шум и треск, трубка умолкла. Рука телефонистки потянулась было к коммутатору, готовая выдернуть штепсель из гнезда, и повисла в воздухе. Нет, что-то не похоже, чтобы на промысле бросили трубку на рычаг. Не похоже. Мгновение поколебавшись, телефонистка скользнула пальцами по нижним штепселям, передернула шнуры.

– Застава! Застава! Застава!

– Дежурный по заставе старший сержант Макушенко слушает, – загудело в мембране.

– Застава, только что вас вызывали из хозяйства Бранюка. Настойчиво просили соединить. Абонент волновался, едва поняла, что он хочет. Во время разговора связь внезапно оборвалась.

– Вы уверены?

– Нет даже индукции. Возможно, повреждение на линии. В последнюю минуту в трубке послышался странный шум и как будто крик. Поскольку звонили на заставу, решила вас предупредить.

– Тот, кто звонил, не назвал себя?

– Нет. Но говорил не Бранюк, его голос я знаю.

Как только дежурный по заставе выслушал телефонистку, под рукой снова загудел зуммер. Докладывал ефрейтор Цыбульников. В районе действий его наряда, в квадрате 2-13, только что раздались два выстрела. Били из дробовика, дуплетом. Наряд спешит на место, откуда стреляли.

Цыбульников не делал никаких выводов, не высказывал своих предположений. Он лишь докладывал о событии.

Выстрелы из дробовика, услышанные Цыбульниковым, сами по себе не были чем-то необычным. Стрелять мог и кто-нибудь из охотников. Однако в сочетании со звонком телефонистки сообщение ефрейтора уже приобретало особое значение. «Хозяйством Бранюка» назывался один из объектов пограничной зоны, опытный нефтепромысел, что находился в том самом квадрате 2-13, где раздались выстрелы. Совпадение места событий требовало незамедлительных действий.

Ровно через две минуты после того, как ефрейтор Цыбульников передал донесение, старший сержант Макушенко позвонил начальнику заставы. Еще через пять минут два солдата и сержант, взяв оружие из пирамиды, выбежали во двор, тенями промелькнули мимо часового у ворот и исчезли в тумане, что клубился, наплывал с гор.

5

Лес расступился. Далеко внизу, справа от шоссе, сквозь молочную завесу тумана замигало несколько светлых точек.

– Промысел, – сказал Петришин.

Машина мягко остановилась. Водитель оглянулся.

– Где сворачивать в долину, товарищ майор?

– Прямо давай, прямо, – кивнул Петришин. – Промысел близко отсюда только для пешеходов. Машиной надо в объезд, через перевал. Другого пути нет. Километров двенадцать придется дать крюку.

– Двенадцать так двенадцать, – равнодушно повторил водитель, и «Победа» помчалась дальше, освещая пустое шоссе.

Полковник Шелест молчал. Молчал и лейтенант Валигура, покачиваясь в такт движению машины, которая шла на подъем.

Дорога огибала высокие холмы, извивалась змеей до самого перевала, а там начала круто падать вниз, то отступая от скал, то приближаясь вплотную к ним. Свет фар колебался на темном граните. Иссеченные трещинами камни вспыхивали искристыми крупинками кварца и ручейками воды, скованной предутренним морозом.

Скоро гранитный коридор остался позади. Близкие деревья изменяли окраску. Ночь отступала медленно, нехотя, и все же с каждой минутой становилось светлее.

Петришин тронул водителя за плечо, показал рукой направо. Машина круто завернула в лес. Несколько раз между стволами деревьев мигнули уже знакомые огоньки на вышках. Впереди лежал промысел. «Победа» нырнула под низко нависшие ветки и остановилась, осветив фасад небольшого домика.

Солдат с автоматом вышел из-за ели и преградил прибывшим дорогу.

Возвращая Шелесту служебное удостоверение, пограничник приложил руку к шапке, тихо доложил:

– Товарищ полковник, на промысле тяжело ранили рабочего.

Они поспешили в конец коридора. Через плечо Шелеста Петришин заглянул в ярко освещенную комнату: «Он!»

Горишний лежал на кровати. На обветренных щеках проступала бледность. Плечо белело широкой марлевой повязкой. Рядом на стуле с кружкой в руках сидел чернявый скуластый мужчина, одетый в пилотский комбинезон. Находившийся тут же молодой пограничник, увидев прибывших, повернулся к Петришину.

– Товарищ майор, старший наряда ефрейтор Цыбульников. Прикажете доложить…

Шелест остановил его жестом:

– Раненого в машину! Лейтенант Валигура, сопровождайте до города. В первом же населенном пункте возьмите с собой врача или фельдшера, кто будет. – Посмотрев на Петришина, он с немым вопросом указал взглядом на кровать. Петришин понял полковника, сказал:

– Горишний.

Валигура, шофер и Закиров осторожно подняли раненого на руки. Майор вышел следом за ними. Шелест опустился на стул.

– Когда это случилось, ефрейтор?

– Час назад. Я и рядовой Карась обходили участок границы, услышали выстрелы из охотничьего ружья и поспешили сюда. Закиров, тот, что в комбинезоне, уже перевязывал раненого. Как выяснилось, ночью на промысел пробрался неизвестный и выстрелом из пистолета ранил оператора Горишнего. Когда в соседней комнате между ними возникла стычка…

– Подождите, ефрейтор, – нетерпеливо свел брови Шелест. – Прежде всего, какие приняты меры?

– С заставы сюда направлена группа бойцов. Они сейчас прочесывают лес. Потом, когда я еще раз позвонил и доложил о нападении на Горишнего, заставу подняли по тревоге.

– Здесь есть телефон?

– Есть, но аппарат разбит. Я связывался с заставой через телефон специального назначения, из леса.

– Позвоните на заставу, чтобы выслали ищейку.

– Инструктор службы собак старшина Гейко уже выехал сюда на машине вместе с начальником заставы. Через двадцать минут они будут здесь.

Шелест встал.

– Значит, подробностей покушения на Горишнего вы не знаете?

Ефрейтор показал рукой в угол комнаты. Полковник оглянулся и только теперь заметил мальчика, лежавшего на кровати, уткнувшегося лицом в подушку. Его острые плечи вздрагивали.

– Сын Горишнего, – объяснил ефрейтор. – Он как раз и стрелял из ружья преступнику вслед. Увидел, что отец ранен, ну и вот…

Шелест подошел к кровати, положил руку на голову мальчика.

– Успокойся, не надо плакать. Ты смелый. Стрелять из ружья не побоялся. Расскажи, что здесь произошло. Ты видел того бандита? Какой он из себя?

Славка всхлипнул, сел на кровати.

Когда Петришин, отправив машину, вернулся в комнату, полковник Шелест и Славка Горишний сидели рядом. Размазывая по щекам слезы, шмыгая носом, мальчик рассказал обо всем, что случилось после того, когда он проснулся внезапно от стука за стеной.

АРХИВ ИНЖЕНЕРА КРЫЛАЧА

1

Ефрейтор Цыбульников оставил в комнате все так, как застал, не разрешил прикасаться к вещам. На полу валялись опрокинутые стулья, около сдвинутого в сторону стола чернел разбитый пластмассовый телефон с круглым диском без цифр. Поваленный на бок, лежал у порога большой медный сифон, из отвернутого краника вытекали остатки газированной воды…

Пес Сигнал завертелся на месте, обнюхал пол, стулья, телефон, рванулся к стене, царапнул лапами подоконник и выпрыгнул в окно. Гейко едва успел отпустить поводок и вслед за овчаркой выскользнул через окно на двор.

Невидимый на земле след, покрытый слоем прошлогодних листьев, веток и гнилой коры, смерзшихся в сплошную грязноватую глыбу, лишь уловимый острым нюхом собаки, повел за пределы промысла, в лес, в направлении на восток. Потом след круто отклонился к горному кряжу, петляя меж деревьями, кустами дикого боярышника и валунами, которые все чаще встречались на пути.

Уже рассвело. За проводником и овчаркой бежали несколько пограничников, тоже прибывшие на промысел в машине. Поднявшись на склон холма, старшина с тревогой увидел вдали село. Оно жалось к горам, маленькие деревянные хатки издали казались игрушечными. По дороге ползло несколько машин.

«Плохо… Если Сигнал выйдет на дорогу, придется возвращаться ни с чем», – подумал Гейко. Но Сигнал, не добежав до села с километр, круто повернул в сторону и повел старшину вдоль дороги, по краю поля скошенной кукурузы. Обойдя поле, выскочил на пахоту. Здесь Гейко сам увидел следы. Отпечатки ног на черной подмерзшей пахоте были большие, глубокие: беглец торопился, бежал широким шагом, увязая во влажном грунте, несколько раз останавливался, счищал с обуви налипшую землю.

Пограничники, спешившие позади, давно отстали. Оглядываясь, старшина еще некоторое время видел фигуру ефрейтора Цыбульникова, но вскоре и тот не выдержал темпа. Нелегко было соревноваться в беге с Гейко. За годы службы на границе старшина научился без отдыха преодолевать большие расстояния, спеша за четвероногим другом; привык равномерно распределять силы, оставляя километр за километром, поспевать за нетерпеливой овчаркой, давая ей возможность свободно идти по следу, не чувствовать скованности от поводка. Сигнал не любил, когда его сдерживали. Нагнув голову к земле, он легко нес свое сильное тело. Стоило проводнику на мгновение задержаться, нарушить ритм бега, и Сигнал начинал нервничать, дергал поводок из рук старшины.

На берегу узенькой безымянной речки они остановились. След исчез. Незамерзающая горная речка бурлила и пенилась, мутная вода билась о камни. Неизвестный пошел вброд.

Лишь выбравшись на противоположный берег и пройдя с километр вниз по течению, старшина облегченно вздохнул. Овчарка уверенно бросилась в прибрежные кусты, снова напала на потерянный след.

Около пустой овечьей кошары Гейко решил несколько минут отдохнуть. Когда переходили речку, за голенища полилась вода. Ноги промокли. Сапоги начали тереть ноги. Ломило спину. От поводка болели руки. Устал и Сигнал. Он высунул язык, жадно хватая воздух. Старшина поправил ремень автомата, полою шинели вытер мокрые собачьи лапы.

– Вперед, Сигнал! Вперед!

Вскоре Гейко с удивлением заметил, что тот, за кем они гнались, описав дугу километров на восемь, постепенно изменял направление и теперь уже шел назад, в сторону границы. В памяти всплыл рисунок карты, задернутой синей шторкой в кабинете начальника заставы. В окружающем пейзаже было что-то удивительно знакомое. Местность, где Гейко находился сейчас, не входила в зону их заставы. И все же старшина все больше убеждался, что не впервые видит и этот густой, еще по-зимнему голый лес, массив которого протянулся до самых синих гор, и те два острых холма, похожих один на другой, как близнецы, и кусочек волнистой, покрытой сухими бурьянами равнины, что желтеет островком меж горами и лесом, упираясь в бескрайнее море камыша.

И Гейко вдруг вспомнил. «Камыши… За ними – низина и болото». Следы врага вели к болоту. К тому болоту, где несколько лет назад, давно, еще во время войны, была обнаружена брошенная бандитами автомашина!

Зеленый «студебеккер», пробитая пулей пилотка в кабине… Сколько раз укорял себя Гейко за то, что пропустил машину в ту ночь у Гнилого Яра.

«Неужели Сигнал пойдет к болоту, к тому месту?» Что будет, если пойдет, Гейко еще не смог бы объяснить себе, но эта мысль уже не покидала его, и рука сжала автомат. Какое-то неясное подсознательное чувство подсказывало, что здесь произойдет нечто важное и неожиданное, будто чья-то невидимая рука начинает сводить вместе давно разъединенные, разорванные концы общей цепи событий, полузабытых, почти стертых в памяти временем.

Сигнал к болоту не пошел. Уже виднелись голые вербы, слышен был шелест камыша, но овчарка, вопреки ожиданиям Гейко, устремилась к лесу.

От земли повеяло сыростью. Молоденьких зеленых сосен, радовавших глаз около вышек нефтепромысла, здесь не было. Неподвижно стояли дубы, закрывая ветвями синеву неба. Изредка попадались ели, стройные, высокие и молчаливые. Вывернутый с корнями бурелом то и дело преграждал путь, словно не пускал посторонних в мрачное, сумеречное царство деревьев. Тоненьким голосом распевала вверху птичка, ее трель казалась странной в этой глухой, безмолвной чаще.

Сигнал заволновался. Гейко приготовил оружие. Они выбежали на поляну, коридором пролегавшую меж деревьями. Высунувшись из-за куста, овчарка замерла и насторожила уши, как будто испугалась неожиданной пустоты перед собой.

– След, Сигнал! Ищи!

Требовательный голос проводника не подбодрил собаку. Казалось, ей надоело подчиняться приказам. Прыгнув в сторону, Сигнал бросился к гнилому пню, позеленевшему от мха, тихо зарычал. В глазах собаки вспыхнула ярость. Она не хотела идти дальше.

«Что с Сигналом?» Гейко удивленно оглянулся, вышел на поляну. Под ногами пружинило. Мокрый хворост тугим слоем лежал под остатками снега. Булькая, выступала из-под хвороста вода. Рядом в ветвях бодро выстукивал дятел. В воздухе стояла прозрачная сизая мгла, трепетно покачивалась, поднималась вверх и таяла, разорванная лучами солнца. Ничто не нарушало лесного покоя. Но Сигнал по-прежнему косил глазом на трухлявый пень.

Старшина остановился около старой ели. Ее высохший, потемневший ствол выделялся среди других деревьев. От легкого удара прикладом сверху дождем посыпались иголки. Подняв голову, старшина увидел на стволе несколько широких продольных щелей, кора вокруг них была покрыта копотью, блестела потеками застывшей смолы.

Догадка вспыхнула молниеносно. Старшина понял, откуда взялись закоптевшие отверстия. И в этот миг Сигнал с силой дернул поводок. Один за другим глухо стукнули выстрелы. От ствола ели в лицо брызнули кора и щепки. Старшина упал за дерево, прижав к себе дрожащую, возбужденную овчарку. Еще раз тонко свистнули пули.

Осторожно высунув ствол автомата, пограничник, не целясь, пустил веером длинную очередь и быстро выглянул на поляну. Пня, к которому только что рвался Сигнал, на старом месте не было. Пень лежал в стороне, поваленный набок, а там, где он стоял минуту назад, темнело в земле круглое отверстие.

Кому-нибудь это, возможно, показалось бы невероятным, но не Гейко. Покрытый копотью и смолой ствол ели уже рассказал ему многое. Старшина прицелился, ожидая. Сигнал нетерпеливо повизгивал. В отверстии у пня что-то мелькнуло. Гейко нажал на спуск. Шапка, поднятая из-под земли на палке, отлетела в сторону, прошитая пулями.

Не отрывая взгляда от круглого отверстия на поляне, старшина левой рукой вынул из подсумка две гранаты. Подумал. Положил гранаты перед собой и достал ракетницу.

Первая ракета с шипением пронеслась мимо цели, ударила о землю синим огнем и отлетела, догорая, в кусты. Вторым выстрелом Гейко попал точно: темное отверстие у пня окуталось сизым дымком. Старшина торопливо вложил в ракетницу новый патрон. Третья огненная стрела, оставив в воздухе беловатый след, тоже впилась в нору. Четвертая ракета взвилась высоко над лесом.

Теперь Гейко поглядывал вокруг. Враг мог выскочить неожиданно где-нибудь позади или сбоку через запасный лаз. Но, видно, из подземного логова другого выхода не было. Вслед за удушливым фосфорным дымком, курившимся из-под земли, появился сначала на палке грязный платок, потом вылетел, стукнувшись о пень, пистолет и показались вытянутые руки.

Невысокий длиннорукий мужчина в испачканном пальто, без шапки выполз из норы. Скорчившись, он хрипел и кашлял, царапая пальцами холодную, сырую землю. Из налитых кровью вытаращенных глаз текли слезы.

Гейко стоял над ним, ждал. У ног старшины застыл Сигнал, по первому приказанию готовый броситься на врага.