Текст книги "Подземный факел"

Автор книги: Анатолий Стась

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Подземный факел

ПРИКАЗ ИЗ БЕРЛИНА

1

Задребезжали стекла. Люстра качнулась, мелодично позванивая хрусталем. Приглушенный гул ворвался в комнату сквозь тяжелые шторы.

Сухие пальцы привычно скользнули по пуговицам кителя. Щелкнув пряжкой ремня с маленькой, как игрушка, кобурой браунинга, оберштурмбанфюрер[1]1
  Чин в войсках СС, приравнивавшийся к званию подполковника.


[Закрыть] Людвигс тревожно прислушался.

Греметь начало еще с вечера. Первые отзвуки канонады долетали издалека, были едва уловимы, словно затаенные вздохи земли. Теперь взрывы раздавались раскатисто и грозно, с точно рассчитанными интервалами. Людвигс презрительно взглянул на шестиламповый «Империал», тускло поблескивавший лаком около неубранной кровати. Радио бесстыдно врало. В последней сводке о событиях на Восточном фронте не было даже намека на те места, где находился оберштурмбанфюрер СС Роберт Людвигс со своим штабом. Берлинский диктор уверял, что этот участок оккупированной территории продолжает оставаться глубоким тылом, что бои идут где-то дальше на юго-востоке, эдак километров за сто пятьдесят от города…

С некоторых пор Людвигс стал довольно скептически относиться к сообщениям, посылаемым в эфир радиостанциями рейха. В распоряжении командира отряда особого назначения, отряда, который где-то в канцеляриях рейхсфюрера СС значился под шифром «Шварцапель»[2]2
  «Черное яблоко».


[Закрыть], было немало других каналов получения информации о действительном положении на военном театре. И все же даже для него, оберштурмбанфюрера СС, изменения, происшедшие за ночь, были неожиданными.

Людвигс нервничал. Ему казалось, что адъютант не спешит укладывать вещи. Медлительность штурмфюрера[3]3
  Лейтенант СС.


[Закрыть], белобрысого офицера лет тридцати пяти, который всегда отличался педантичностью и подчеркнутой аккуратностью, теперь раздражала его.

Официального приказа оставить город, правда, еще не было. На всякий случай оберштурмбанфюрер не высказывался о своих намерениях вслух. Но должен же этот Гольбах соображать сам, что если снаряды рвутся почти на окраине…

Однако адъютанту словно доставляло наслаждение упаковывать комплекты униформы и гражданские костюмы оберштурмбанфюрера. Склонив набок расчесанную на пробор голову, он старательно, не торопясь расправлял ладонями черное сукно, смахивал щеткой пылинки с бархатных воротников, любовно выравнивал каждую складку, прежде чем спрятать мундир или костюм в чемодан.

«Копается, как старая экономка», – с раздражением подумал Людвигс, окинув комнату взглядом. Приближался рассвет, а штурмфюрер не уложил еще и половины вещей, составлявших довольно-таки громоздкое походное хозяйство начальника. Еще не были свернуты в рулоны дорогие ковры. Несколько полотен знаменитых русских мастеров живописи и две картины Рубенса, которые Людвигс берег как зеницу ока, еще стояли у стола в тяжелых позолоченных рамах. Небольшой сейф оставался в углу, хотя его давно следовало передвинуть поближе к двери. Из-под кровати выглядывали деревянные ящики. Неужели адъютанту надо еще растолковывать, что перед перевозкой фарфор необходимо тщательнее переложить ватой и стружками?..

– Оставьте вы наконец одежду. Укладывайте что поценнее, Гольбах. Да побыстрее, черт побери! Не тяните, – едва сдерживаясь, проговорил Людвигс.

– Слушаюсь, герр оберштурмбанфюрер!

Адъютант едва заметно пожал плечами. Он хорошо изучил привычки начальника и не помнил случая, чтобы тот что-нибудь оставил из своего гардероба.

Поняв движение адъютанта, Людвигс выплюнул на пол недокуренную сигарету. Ему захотелось сказать штурмфюреру что-то обидное и едкое, сорвать на нем злость, поднимавшуюся в груди после глухих взрывов, от которых покачивалась хрустальная люстра. Но в этот момент длинно и настойчиво зазвонил телефон.

Людвигс быстро взял трубку, услышал:

– Алло! Алло! Оберштурмбанфюрер?.. Я едва дозвонился к вам. Куда вы запропастились?

Фамильярный тон начальника гестапо Веллермана всегда коробил Людвигса, но сейчас он не обратил на это внимания: Веллерман мог сообщить новости. Оберштурмбанфюрер вспомнил, что дежурные офицеры штаба «Шварцапель» только в исключительных случаях решались беспокоить его звонками после двенадцати ночи. Учитывая тревожную обстановку, надо было отменить давнее распоряжение, но Людвигс забыл сделать это. На начальника гестапо и на то, что он долго не мог дозвониться, ему было наплевать. Но ведь по телефону могли передать и спешный приказ об эвакуации отряда Людвигса из города…

Людвигс выругался и сказал в трубку:

– Я был занят делами. Что стряслось, Веллерман?

– Оберштурмбанфюрер, в городе начались беспорядки. Распространяются панические слухи. Активизировались советские элементы. На железнодорожном вокзале неизвестный, переодетый в немецкую форму, расстрелял обойму из пистолета в толпу офицеров. Среди убитых – генерал из штаба танковой армии… Вы слушаете, Людвигс? В районе Высокого замка только что подорван гранатой легковой автомобиль с чиновниками гебитскомиссариата. В подвале комендатуры саперы обнаружили мину замедленного действия, если бы не счастливый случай…

По мере того как говорил Веллерман, лицо оберштурмбанфюрера все больше мрачнело. Он прежде всего хотел услышать, как близко подошли советские войска к городу. Но Веллерман, видимо, знал о положении на передовых позициях армейской группировки фельдмаршала Моделя столько же, сколько и сам Людвигс. Слушая взволнованную скороговорку гестаповца, оберштурмбанфюрер тут же сделал вполне определенные выводы. «Бегут, – подумал он. – Вокзал переполнен офицерами – тыловая служба спешит улизнуть, пока не поздно. Люди гебитскомиссара тоже сматывают удочки…»

Все было ясно. На разговор с шефом гестапо дальше не стоило тратить драгоценное время. Людвигс резко спросил:

– Веллерман, зачем вы все это рассказываете мне?

– У меня не хватает людей, чтобы предпринять решительные меры. Пришлите в мое распоряжение хотя бы взвод своих солдат. И как можно быстрее, герр оберштурмбанфюрер!

– Это невозможно. Вам пора бы знать, что мой отряд имеет свои обязанности и существует не для того, чтобы им затыкали дыры при случае.

– Оберштурмбанфюрер, – Веллерман слегка повысил голос, – имейте в виду, гестапо…

– Знаю, что такое гестапо! – наливаясь кровью, закричал Людвигс. – За офицеров фюрера, уничтоженных советскими подпольщиками, партизанами или кем-то там еще, отвечать будете вы, а не я! Не сваливайте свою работу на других. Пока что я не имею чести быть вашим подчиненным и советовал бы, Веллерман, мне не указывать!

Людвигс бросил трубку.

Едва трубка коснулась рычага, снова раздался звонок. На этот раз докладывал офицер из личной охраны Людвигса: явился какой-то майор, отрекомендовался представителем ОКХ[4]4
  Верховное командование сухопутных войск вермахта.


[Закрыть], предъявил соответствующие документы и настаивает на срочной аудиенции с оберштурмбанфюрером.

– Отберите оружие и проводите ко мне. Предупредите, что я смогу уделить ему не больше трех минут.

Штаб отряда размещался на противоположной стороне улицы, в здании консерватории. Не успел Людвигс как следует подумать над тем, какие дела могли привести к нему посланца верховного командования сухопутных сил, дверь отворилась без стука. Порог переступил дородный немолодой офицер. Покрасневшие глаза из подприпухших век смотрели утомленно. Мундир, козырек высокой фуражки, даже густые темные брови были припудрены желтоватой пылью.

– Хайль Гитлер!

– Хайль! – небрежно ответил оберштурмбанфюрер, с оттенком легкого презрения и разочарования измерив взглядом ничем не примечательную фигуру вошедшего. Обыкновенный служака-армеец в несвежем мешковатом кителе, груб и неуклюж, как и те, призванные из запаса офицеры, которых в последнее время немало появилось в прифронтовом городе.

Майора не смутила холодность приема. Он прошел на середину комнаты, небрежно ткнул оберштурмбанфюреру пакет и, вопреки всем правилам воинского этикета, спокойно вынул из кармана портсигар.

Адъютант Гольбах растерянно захлопал белесыми ресницами. Глаза Людвигса округлились. Однако, встретившись взглядом с майором, он не затопал ногами и не выгнал наглеца. На лице прибывшего было написано что-то такое, что заставило Людвигса протянуть руку к столу, к спичкам, забыв на миг свое положение и свой чин, изобразить подобие предупредительной улыбки. Людвигс мог бы присягнуть, что уже встречал этого человека раньше, притом в таком окружении, где погоны оберштурмбанфюрера СС имели вес не больший, чем нашивки фельдфебеля. Опережая своего начальника, Гольбах услужливо щелкнул зажигалкой.

– Вскройте пакет, оберштурмбанфюрер, – сказал майор, жадно затягиваясь дымом сигареты. – Не теряйте времени на изучение моей персоны.

На глянец паркета посыпался сургуч сломанных печатей. Лицо Людвигса вытянулось и застыло.

– Вы сегодня… из Берлина?

– Я вылетел вчера. Наш «хейнкель» обстреляли русские истребители, пилот едва дотянул до первого аэродрома по эту сторону Карпат. Дальше пришлось добираться на автомашине.

Людвигс сам пододвинул майору кресло. Еще раз прочитал вынутую из плотного коленкорового пакета бумагу. С затаенным страхом задержал взгляд внизу, на подписи. Нет, он не ошибся. Под коротким текстом стояло размашистое – «Гиммлер».

Одно это слово будто вытеснило с бумаги все остальное. Разволновавшись, Людвигс никак не мог вникнуть в суть приказа. От мысли, что рука «всесильного Генриха» еще вчера прикасалась к бумаге, которую он сейчас осторожно держал пальцами, у оберштурмбанфюрера на висках быстро запульсировала кровь. Строки, прыгавшие перед глазами, с трудом стали на место. До сознания Людвигса постепенно дошло содержание написанного. Брови его поползли вверх.

Деятельность отряда «Шварцапель» на оккупированной территории выходила далеко за рамки функций обыкновенных воинских, даже эсэсовских подразделений. Когда была получена шифровка об изъятии у населения золота и ценностей, это не вызвало у Людвигса ни размышлений, ни тем более удивления. Хорошо понимал он и приказ об отправке в Германию редкостных художественных полотен и скульптур, хранившихся в местных музеях и картинных галереях. Припомнилась ему и тайная директива о раскопках на пустыре вблизи городской цитадели. Люди Людвигса ночью выкопали из рва несколько десятков трупов – останки ученых, расстрелянных в городе батальоном «Нахтигаль»[5]5
  «Соловей» – карательный батальон, состоявший из гитлеровцев и украинских националистов.


[Закрыть] еще в 1941 году. Бензин и огонь сделали свое, а исполнители этой «деликатной» операции нацепили на свои мундиры ленточки новых медалей… Отряд «Шварцапель» для того и существовал, чтобы выполнять то, что не доверяли другим. Мелкими делами Людвигса не загружали.

И вдруг – какой-то Крылач, инженер из туземцев. Это имя ровным счетом не говорило Людвигсу ни о чем. И все же именно оно фигурировало в доставленном из Берлина специальном приказе, подписанном не кем-нибудь, а самим рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером. Удивительно и весьма странно…

– Оберштурмбанфюрер, приказы свыше не подлежат обсуждению, их надо выполнять. Но я могу удовлетворить ваше любопытство. С именем человека, названного в приказе рейхсфюрера, связана работа, которая может дать фатерлянду огромные потенциальные преимущества над врагом. Речь идет… – майор умолк, выразительно взглянув на Гольбаха.

– Мой личный адъютант, – поспешно пояснил Людвигс.

Кивнув головой, майор продолжал:

– Речь идет об открытии, в котором заинтересована военная промышленность Германии. Вы, наверное, знаете, как дорого обходится нам горючее. А этот малоизвестный инженер-нефтяник Крылач добился того, о чем другие только мечтали. Кажется, он сам не знает цены своему открытию. У меня лично сложилось такое впечатление. Мы держим его под наблюдением давно, однако не трогали раньше, чтобы он мог спокойно продолжать работу. Несколько дней назад поступило сообщение, что инженер завершает последний этап своих исследований. Для уверенности надо было бы подождать еще месяц-другой, но события на фронте… Короче говоря, оберштурмбанфюрер, за точное выполнение приказа, с которым вы сейчас ознакомились, несем ответственность мы с вами. Руководить операцией поручено мне. Выделите офицера и трех-четырех солдат. Мы должны поторопиться.

Людвигс протянул руку к телефону.

– Один момент, – майор жестом остановил его, – мне кажется, штурмфюрер Гольбах – подходящая кандидатура для такого дела. Чем меньше людей будет знать об операции, тем лучше.

Людвигс с сожалением посмотрел на разбросанные вещи, удивился тому обстоятельству, что майор знает фамилию адъютанта, и торопливо сказал:

– О да, конечно! На Гольбаха можно положиться, вы не ошиблись.

– Вы понимаете, штурмфюрер, какая роль возлагается на вас? – поднимаясь с кресла, спросил майор.

– Так точно, герр майор! – вытянулся Гольбах.

– Даю вам семь минут. Подготовьте людей и машину. Ждите меня внизу… Идите!

Щелкнув каблуками, Гольбах выскочил из комнаты.

2

Предрассветная мгла окутала город. На востоке небо озарялось алыми блуждающими сполохами. Гром канонады сливался в протяжный непрерывный рокот.

Узкие улицы были забиты войсками. Ползли тупоносые тяжелые грузовики. Над кабинами торчали ребристые стволы пулеметов. Укутанные в плащи с пелеринами небритые офицеры, черные от пыли солдаты в касках с беспокойством поглядывали на небо. Обгоняя колонны грузовиков, въезжали колесами на тротуар юркие легковые автомобили, разрисованные пятнами камуфляжа. Из подворотен воровски высовывали круглые глазницы притушенных фар машины. Доверху загруженные мебелью, тюками, ящиками, машины вклинивались затем в общий поток и плыли вместе с ним на запад. Над тюками и ящиками покачивались пилотки солдат тыловых команд и черные фуражки шуцманов. В воздухе стоял неумолкающий рев моторов. Заглушая шум и грохот, то здесь, то там раздавались короткие автоматные очереди, трещали винтовочные выстрелы. За острым шпилем костела и дальше, где-то в районе вокзала, поднимались вверх лохматые столбы дыма. Пахло бензиновой гарью и порохом.

Отступление, начавшееся ночью, к утру превратилось в паническое бегство, и ничто уже не в состоянии было остановить его.

Дорогу эсэсовскому «хорьху» с бронированными бортами преградили мотоциклисты. Гольбах, сидевший за рулем, выругался. Лицо майора перекосила гримаса досады и нетерпения. Кроме них в машине были еще три эсэсовца – два солдата с автоматами и невысокий скуластый унтер-офицер.

Откуда-то из окон верхнего этажа дома, под стеной которого они остановились, вырвался отчаянный женский крик и мгновенно оборвался. Звеня, брызнули на тротуар осколки стекла.

– Проклятье! – Стряхивая стекло с фуражки, Гольбах повернулся к унтер-офицеру: – Шарфюрер[6]6
  Унтер-офицер СС.


[Закрыть], вы лучше моего знаете этот проклятый город. Где здесь объезд?

– Я знаю тут каждый камень, пан штурмфюрер, – на ломаном немецком языке ответил унтер-офицер и вытянул непомерно длинную руку, указывал на темный переулок за углом. – Поворачивайте туда, затем прямо и направо.

Машина, петляя, выбралась из скопления войск, запрудивших центральную часть города, и понеслась вдоль бульвара.

Через четверть часа «хорьх» остановился на темной глухой улице. Вдоль тротуара возвышались чугунные столбы с побитыми фонарями.

За деревянным забором утопал в густой зелени небольшой одноэтажный коттедж под черепичной крышей. Калитка была заперта. Солдаты вышибли ее плечами. Первым заскочил во двор длиннорукий унтер-офицер, потом Гольбах. Расстегивая на ходу кобуру пистолета, майор тяжело затопал вслед за ними по широким бетонированным ступеням, что вели к домику.

Дверь задрожала под ударами прикладов. В окне мигнул свет. Щелкнул замок.

Бледная перепуганная женщина со свечой в руке отшатнулась в коридор. Горячий воск капал ей на руку, но женщина не чувствовала боли; расширенными, полными ужаса глазами смотрела она на черные фигуры, появившиеся из ночи. Отстранив ее, Гольбах быстро прошел в квартиру.

В спальне стоял полураздетый мужчина. Над высоким лбом вихрились иссиня-черные волосы. Близоруко щуря глаза, он ощупью искал очки, лежавшие рядом на тумбочке.

– Инженер Крылач? – став на пороге с парабеллумом в руке, резко спросил Гольбах.

– Да, я – Крылач. Но прошу объяснить, пан офицер… – суетясь, инженер опрокинул какой-то флакончик, в комнате запахло духами.

– Одевайтесь! Кто еще есть в квартире?

– Жена и мальчик, – Крылач показал на дверь, которая вела в гостиную.

Унтер-офицер вытолкнул оттуда заспанного худенького подростка лет пятнадцати. Подергивая, будто от холода, по-детски острыми плечами, он мял в руках клетчатую рубашку, поглядывая исподлобья на эсэсовцев. Женщину тоже привели в спальню. Рябой солдат сел на мягкий бархатный пуфик, положил автомат на колени и с равнодушным видом начал рассматривать фотографии на стене.

Когда Гольбах вошел в кабинет инженера, майор уже рылся в груде бумаг, вываленных из шкафа на пол.

– Помогайте, штурмфюрер, – сказал он, листая пухлую рукопись. – Я буду отбирать кое-что, а вы складывайте в папки и увязывайте шпагатом. Тащить с собой весь архив нет нужды.

Архив был порядочный. И за ним, как видно, не случайно командировали из Берлина этого майора. Лицо его было сосредоточенно, как у охотника, напавшего на след дичи. Гольбах видел, что тот хорошо ориентируется в многочисленных колонках цифр, формул и расчетов, которыми пестрели страницы. Майор быстро пробегал их глазами, время от времени тер переносицу, что-то бормотал про себя, сверял нумерацию страниц и, не подымая головы, уверенно передавал штурмфюреру бумажку за бумажкой.

Через час содержимое шкафа было рассортировано. Оставался письменный стол. В ящиках стола лежали аккуратные свертки ватмана. Майор развернул один из них, взглянул на чертеж, поднял на Гольбаха жадно заблестевшие глаза и приказал принести из коридора фибровый чемодан.

Двери были раскрыты, и Крылач видел из спальни все, что происходило в кабинете. Он был подавлен и растерян, стоял сгорбившись у кровати, издали наблюдая за майором.

И все же он, видимо, решил, что немцы явились с обыском, ничего предосудительного, конечно, не обнаружат, с тем и уйдут. Но когда Гольбах принес чемодан, вытряхнул на пол старые вещи и начал складывать в него бумаги и сложенные вчетверо листы чертежей, инженер заволновался, весь подался вперед.

– Панове, там мои записи. Зачем вы?.. – он шагнул к двери. – К чему они вам?.. Пан офицер!..

Солдат вскочил со стула, коротким взмахом руки ударил инженера по лицу. Тот пошатнулся, из рассеченной губы брызнула кровь. Глухо вскрикнула женщина, схватилась за сердце. Мальчик молчал, забившись в угол.

Гольбах прижал коленом крышку чемодана, защелкнул замки.

– Все в порядке, герр майор!

Еще раз заглянув в шкаф и в ящики стола, майор вытер платком руки, вошел в спальню.

– Фрау Крылач, вы напрасно плачете. Вашему мужу предстоит интересное путешествие, и только. Господин инженер, успокойте супругу и следуйте за нами.

Крылач неуверенной походкой подошел к вешалке, снял пальто и шляпу.

3

Коттедж в саду и газовые фонари остались позади. Машина мчалась по опустевшим улицам. Крылач сидел между двумя солдатами, низко склонив голову. Напротив, лицом к инженеру, на откидном сиденье примостился унтер-офицер, у его ног стоял чемодан с бумагами.

Солнце уже поднялось над крышами зданий, его диск кроваво светился сквозь пелену дыма, висевшую в неподвижном воздухе. Где-то недалеко слышалось татаканье пулемета и автоматные очереди. В небе прогудели невидимые самолеты, грохнуло несколько раскатистых взрывов.

Гольбах и майор переглянулись.

Навстречу «хорьху» вихрем пронесся серый «цундап». Взлохмаченный офицер без фуражки что-то прокричал эсэсовцам из коляски мотоцикла, помахал руками, но голос его потонул в треске мотора. Серый «хорьх» объехал опрокинутый трамвайный вагон и круто завернул за угол почтамта.

– Цурюк![7]7
  Назад!


[Закрыть] – неистово заорал майор, хватая Гольбаха за плечо. – Цурюк, доннерветтер!

По середине улицы, высекая из булыжника искры и лязгая гусеницами, разворачивался зеленоватый, поклеванный осколками танк. Свалив афишную тумбу, танк плюнул огнем. Вдоль бронированного борта «хорьха» хлестнула свинцовая струя. На башне танка виднелась цифра «17» и ярко белели небрежно выведенные краской три русских слова: «Вперед, на Берлин!»

Гольбах остервенело завертел баранку. По сторонам замелькали дома, витрины магазинов. У монастыря иезуитов машина взвизгнула тормозами и остановилась.

Майор повернул к Гольбаху белое, как бумага, лицо.

– Вы с ума сошли?!

– Оберштурмбанфюрер Людвигс остался в городе. Я его адъютант и обязан…

– Вы – идиот! – зашипел майор, захлебнувшись слюной. – Какое мне дело до вашего Людвигса! Вперед, немедленно! Вам что, не терпится еще раз полюбоваться вблизи русскими танками?

Гольбах молча нажал на акселератор.

За городской околицей пролегало широкое шоссе. Снова потянулись машины, облепленные солдатами. По шоссе двигались разрозненные артиллерийские упряжки, нажимали на педали велосипедисты, по обочинам, вздымая пыль, тряслись кованые фургоны обозов. Непрерывно сигналя и маневрируя, быстроходный «хорьх» обгонял эту серую запыленную массу, неудержимо откатывавшуюся к Карпатам.

Вскоре по сторонам стеной встали деревья. Начинался лес. Дорога поползла в гору. Преодолев подъем, «хорьх» чихнул несколько раз мотором и замер.

Пока солдат, сунув голову под капот, менял свечу, Гольбах, майор и унтер-офицер вышли из машины размяться.

– Вы не догадываетесь, штурмфюрер, что сегодняшний день внес некоторые приятные дополнения к вашему офицерскому мундиру? – Покровительственно притронувшись к плечу Гольбаха, майор протянул портсигар. – Думаю, Железный крест будет достаточной компенсацией за те несколько часов, которые вам пришлось провести со мной.

Гольбах вытянулся.

– Благодарю, герр майор! Я рад был познакомиться с вами и выполнять ваши распоряжения.

– И остальным участникам операции тоже не помешает это знакомство, – сказал майор. – Унтер-офицер, кажется, не немец. Однако он мне нравится.

– Шарфюрера я знаю два года и осмелюсь рекомендовать его, герр майор, как храброго солдата.

– Что ж, через несколько дней он сможет нашить себе погоны унтерштурмфюрера. Подойдите сюда, шарфюрер! Вы слышали, что я только что сказал? – Майор вынул из портсигара и протянул ему двумя пальцами сигарету. Гольбах, улыбаясь, подал унтер-офицеру свою зажигалку.

Длиннорукий эсэсовец, вопросительно глядя на офицеров, быстро поднес зажигалку ко рту и вдруг пошатнулся, едва не сбив с ног майора. Прыгая из машины, Крылач потерял равновесие и всей тяжестью своего тела толкнул унтер-офицера в спину.

С той минуты, когда его вывели из квартиры, инженер не проронил ни слова. Он сидел в машине неподвижно, подавленный и беспомощный. Никто не мог бы и подумать, что он решится бежать. Ударив с неожиданной силой сидевшего рядом в машине солдата локтем в висок, Крылач неловко перевалился через борт «хорьха» и, пригибаясь, бросился в лес.

– Стой! Сто-о-ой!

Быстрым движением Гольбах выхватил из кобуры пистолет, выстрелил вверх и бросился за инженером. Но прежде чем Гольбах сорвался с места, эсэсовец, копавшийся в моторе, услышав выстрел, испуганно выпрямился, ударился о капот затылком и, не понимая, что случилось, но увидев бегущего инженера уже около густых зарослей, торопливо схватился за автомат.

– Не стреляй, болван! Не стреляй! – закричал майор срывающимся голосом.

Но было уже поздно. Звонко прогремела короткая очередь. Крылач споткнулся, обхватил голову руками, сделал еще несколько шагов и упал на бок.

Тяжело дыша, майор подбежал к инженеру. Над ним стоял Гольбах. Открытые глаза Крылача смотрели в небо. Он был мертв.

…Ехали молча. Щеки майора подергивались от злобы. Гольбах старался не смотреть в его сторону. Вспоминая, как полчаса назад доверенный рейхсфюрера СС сыпал проклятия и бил солдата по лицу кулаком, затянутым в кожаную перчатку, Гольбах предался размышлениям о превратностях человеческой судьбы. Вот и к его, Гольбаха, груди уже почти прикоснулся было Железный крест, а теперь этот крест был от него так далеко, как никогда раньше. И вряд ли поможет его карьере так удачно завязанное вначале знакомство с этой берлинской птицей. Хотя бумаги Крылача лежат здесь, в машине, однако пули, выпущенные из эсэсовского автомата, наполовину перечеркнули успех операции. Гольбах не знал содержания приказа, скрепленного подписью Гиммлера. Но по разговору в комнате Людвигса и по настроению майора нетрудно было догадаться, что Берлину нужны были не только бумаги Крылача, но и сам инженер…

Так размышлял Гольбах. И возможно, если бы его голова не была занята своими мыслями, штурмфюрер, обгоняя какой-то гремящий бронетранспортер, обратил бы внимание на то, что солдаты на бронетранспортере лихорадочно крутят маховики зенитной установки, нацеливаясь сдвоенными стволами куда-то в верхушки высоких сосен. Может, он также на секунду раньше услышал бы низкий вибрирующий звук, возникший где-то позади, над лесом. Но Гольбах услышал его, когда звук уже перерос в рев, и распластанная тень самолета накрыла машину.

– Ди советише шлихтфлюгцайген![8]8
  Советские штурмовики.


[Закрыть] – с этими словами майор быстро открыл дверку «хорьха». Гольбах увидел перекошенный в испуге рот майора и его сапог, мелькнувший почему-то перед глазами. В следующее мгновение ослепительный огненный сноп заслонил все: дорогу, лес, небо. Чудовищная сила подхватила Гольбаха и швырнула в черную пропасть…