Текст книги "Занимательно о геологии"

Автор книги: Анатолий Малахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Annotation

Миллиарды лет назад возникла наша планета. Вулканы изливали лаву и извергали пепел; вода и воздух разрушали породы и создавали земную кору; появлялись материки, горы и пустыни. Затем они исчезали с лица Земли и вновь появлялись. И в какой-то момент зародилась жизиь. Она была поначалу примитивной, но боролась за существование беззаветно. Первыми властителями планеты были бронированные чудовища – трилобиты.Они метр за метром захватывали жизненное пространство. И ничто живое не могло им противостоять. Трилобитов сменили головоногие моллюски. Их – рыбы. А на суше – всевозможные страшилища – парейазавры, иностранцевии и пр. Эпохи должны были пройти, прежде чем появились млекопитающие. Венчает эволюцию человек. О Земле, о рождении и развитии ее рассказывается в этой книге. И о том, как человек познает свою планету.

Предисловие

ЧАСТЬ 1 – БЫЛОЕ СКВОЗЬ КАМНИ

В НЕПОНЯТНОМ МИРЕ

Мертвые симфонии

Невидимые огнецветы

Антицелесообразность

Застывшие кванты?

Поляризованный свет

В ХИТИНОВОМ САВАНЕ

Перехваченная радиограмма

Начало истории

Атака падалеядов

Жизнь в могиле

Итоги анализа

ПЕРВЫЕ ВЛАСТИТЕЛИ ЗЕМЛИ

Начало эры

Трилобиты

Трилобичество, для чего оно?

СРАЖЕНИЕ КОНСТРУКТОРОВ ПРИРОДЫ

У власти голова и ноги

Великие 'изобретения' рыб

О чем обычно пишут

Это-кошмар

Таракан запечный

Путь предков

Родословная паразитов

Отзывы позывных дракона

Теория вероятностей

Открыто жизнью

 Кинология и геология

Общественный путь

Тайна бессмертия

Невидимки за работой

ЭТО – ИЗ КОСМОСА

О чем молчит палеонтология

На ловца и зверь бежит

Священные' камни

Тунгусская тайна

Загадки мироздания

Гибель планеты (новелла в цитатах)

ЧАСТЬ 2 – БИОГРАФИЯ ГЕОГРАФИИ (Ствол динамический)

ДОКУМЕНТЫ СОБЫТИЙ

О биографии

О геoграфии

Поликратов перстень

Немного о старом

Терра-Росса

Блуждающие реки

ВЗБУДОРАЖЕННЫЕ НЕДРА

Искусственный вулкан

О 'диких кошках'

О признаках газа и нефти

Сказка о рыбаке...

Не только случай

В обжитой зоне

Угольная стежка

Молотком или умом?

Топливный скачок

'Тарелка' с рифленым дном

ЧЕРТИ И РОЗЫ

Наваждение

Геология и милиция

В подземном царстве

Подарок друзей

Немного статистики

Живая вода

Подземное тепло

По программе 'Лемех'

ХОЛОДНО, ХОЛОДНО...

Смерть великана

Вторая жизнь

Мамонт в Париже

'Гром-камень'

Космический год

Зло или благо?

ХАРАКТЕРИСТИКА БЫЛОГО

Взрывы на планете

Причины вулканизма

Необычные шкалы

Великие сотрясения

Существовала ли Антлантида?

Полтысячи мнений

Следы ведут в космос

Корень зла под корой

А если она расширяется?

Вверх и вниз

Главная гипотеза

Загадoчный Урал

Что такое Урал?

Странная пропажа

В НЕДРАХ ПЛАНЕТЫ

Необычный репортаж

'Кипяченый' камень

Нефтяной котел

Медь или нефть?

Ископаемый Урал

На краю земли

Технические трудности

Лаборатория 'Крот'

А что еще глубже?

НЕМНОГО О БУДУЩЕМ

Слово об изумрудах

Периодическая система минералов

Высшая геология

Миллиарды лет назад возникла наша планета. Вулканы изливали лаву и извергали пепел; вода и воздух разрушали породы и создавали земную кору; появлялись материки, горы и пустыни. Затем они исчезали с лица Земли и вновь появлялись. И в какой-то момент зародилась жизнь.Она была поначалу примитивной, но боролась за существование беззаветно. Первыми властителями планеты были бронированные чудовища – трилобиты. Они метр за метром захватывали жизненное пространство. И ничто живое не могло им противостоять.

Трилобитов сменили головоногие моллюски. Их – рыбы. А на суше – все возможные страшилища – парейазавры, иностранцевии и пр. Эпохи должны были пройти, прежде чем появились млекопитающие. Венчает эволюцию человек.

О Земле, о рождении и развитии ее рассказывается– в этой книге. И о том, как человек познает свою планету.

Предисловие

Невозможно порой коротко рассказать о чем-либо привычном, обыденном. Особенно трудно говорить о своей специальности. Человеку, недостаточно знакомому с какой-либо отраслью знания, многое издали кажется в ней простым, ясным, понятным.

Вот и геология. Можно коротко сказать, что она изучает закономерности развития Земли и эволюции жизни на Земле, процессы возникновения различных типов горных пород, в том числе пути формирования месторождений полезных ископаемых. В таком определении все кажется достаточно ясным и простым. В нем заложен и план рассказа о геологической науке. Автору как будто остается только подбирать занимательные факты, раскрывающие мысли, заложенные в этом определении.

Но стоит начать такую работу, как создается впечатление, что идешь по таинственному, фантастическому, дремучему лесу, что ты в густых зарослях необычной растительности Сочинского дендрария, Хостинской тис-со-самшитовой рощи или Крымского (Никитского) ботанического сада.

Разветвленные корни, часто очень рельефно выступающие на поверхность, кажутся теми многочисленными каналами, по которым течет информация, питающая гигантское ветвистое древо науки о Земле. Не все из этих каналов-корней пока прослежены нами до конца. Многое еще нужно дополнить и изучить, пробравшись в глубины земной коры.

Такая же неясность подстерегает нас и вверху. В кроне геологического и соседних с ним деревьев видны бесчисленные разветвления науки. Ветви деревьев дают и мощные стволы, и толстые ветви, и тоненькие побеги, соединяющиеся с ветвями и ответвлениями других деревьев, часто питающих и основной ствол. Действительно, часто от соседних деревьев-наук черпает геология новые силы. Физика, химия, математика, биология вливают в геологию новые идеи и мысли. На стыках наук создаются плодотворные научные направления: геофизика, геохимия и многие другие.

Сказочен этот лес деревьев науки. По увитым лианами стволам и ветвям можно подняться к вершинам знаний и, двигаясь по корням вниз, заглянуть в глубь их. Каждый по-своему воспринимает новый мир, открывающийся при углубленном проникновении в него. Не все рассмотришь при этом. Многое останется загадочным и пока неразрешенным.

Этим сравнением я хочу показать, что трудно дать исчерпывающий ответ на все вопросы геологии в небольшой книге. Учтем, что в этой науке насчитывается свыше 120 ветвей, превратившихся в самостоятельные науки, далеко ушедшие от главного ствола и его корней.

Я собираюсь показать облик только двух, но главных, стволов единого древа геологической науки. Один ствол – исторический. Начнешь его прослеживать – и через призму камня вступишь в мир прошлого, в мир далекой от нас и фантастической жизни, полной трагических событий и радостных находок. Мы черпаем здесь ответы на вопросы: когда были те или иные события и как мы об этом узнаем?

Другой ствол – динамический. Он открывает нам разнообразные процессы, идущие на поверхности Земли и в ее глубинах. Процессы эти приводят не только к формированию различных горных пород и минералов, но и к образованию залежей ценнейшего для нас минерального сырья. Мы получаем ответы на вопросы о том, что происходило в разные периоды на Земле, как мы об этом узнали и к чему приводит раскрытие тайн динамики жизни Земли. Былое предстанет перед нами в виде сменяющих друг друга многоликих фаз Земли.

Исторический и динамический стволы геологической науки, конечно, не исчерпывают всех вопросов, изучаемых в геологии. Но они, многократно переплетаясь со всеми другими ветвями, наиболее полно дают нам представление о главнейших направлениях в развитии этой области знания.

ЧАСТЬ 1 – БЫЛОЕ СКВОЗЬ КАМНИ

В НЕПОНЯТНОМ МИРЕ

Мертвые симфонии

Мои движения автоматичны. Одной рукой включаю осветитель микроскопа. Другой – кладу шлиф на столик. Микрометрическим винтом подправляю фокусировку.

Вот сейчас подключу анализатор микроскопа – и начнется то, чему я посвятил многие бессонные ночи.

Иные устремляются в свободное от работы время на выставки произведении изобразительных искусств, в зрительные залы театров и клубов, в филармонию. А для меня высшее наслаждение – наблюдать под микроскопом таинственный мир, который можно видеть в любом невзрачном камне. Стоит только вырезать из него тоненькую пластинку, положить ее на столик микроскопа – и тотчас словно сказочная палитра неведомого мастера вспыхивает перед глазами. Ни на одной художественной выставке не найдешь такого разнообразия красок. Их вызвал к жизни поляризованный свет. И каждый раз этот красочный мир против моей воли перебрасывает меня в иную сферу – сферу звуковой гармонии.

Максимилиан, герой повести Генриха Гейне 'Флорентийские ночи', слушая игру великого Паганини, испытывал жуткие в своей реальности зрительные галлюцинации. Музыкант чудесным образом превращался в мага, чародея, повелевающего стихиями. Мир вокруг него преображался в сказочные многоцветные картины.

Гейне не выдумывал. У многих людей, когда они слушают музыку, возникают зрительные ассоциации. А у меня наоборот: когда я вижу красочные картины, возникают ассоциации звуковые.

Многие ученые, инженеры и художники в разные годы пытались уловить связь между цветом и звуком. Некоторые создавали на специальных экранах движущийся хаос красок во время исполнения симфоний.

Инженер К. Леонтьев показал в начале шестидесятых годов скрябинскую поэму огня – 'Прометей', С первыми же аккордами на экране вспыхнули багровые и красные цвета, а затем, повинуясь ритму музыки, экран несколько успокоился, и зрители увидели набегающие волны изумрудно-зеленого цвета...

Рассказывая о законах сочетания цвета и звука, положенных в основу исполнения 'Венгерской рапсодии' Листа, Леонтьев подчеркивал, что в напряженные, мощные моменты экран должен багроветь. Тема воли делает цветовые ощущения ослепительными. С повышением динамики звука цвет становится более насыщенным, с понижением – блеклым.

Много книг посвящено цветомузыке, но, пожалуй, только И. Ефремову в 'Туманности Андромеды' удалось передать впечатление, вызванное синтезом звуками цвета. Особенно поражает третья часть созданной им симфонии фа-минор в цветовой тональности 4750 мю.

'Третья часть симфонии началась мерной поступью басовых нот, в такт которым загорались и гасли уходившие в бездну бесконечности и времени синие фонари. Прилив грозно ступающих басов усиливался, и ритм их учащался, переходя в отрывистую и зловещую мелодию. Синие огни казались цветами, гнущимися на тоненьких стебельках. Печально никли они под наплывом низких гремящих и трубящих нот, угасая вдали. Но ряды огоньков или фонарей становились все чаще, их стебельки – толще. Вот две огненные полосы очертили идущую в безмерную черноту дорогу, и поплыли в необъятность вселенной золотистые звонкие голоса жизни, согревая прекрасным теплом угрюмое равнодушие двигающейся материи...'

Почему мне вспомнился именно этот отрывок? Дело в том, что вчера мне встретился шлиф, в котором были фрагменты этой симфонии.

Несколько дней назад я получил для определения породу с длинным и кажущимся хитрым названием – пренитизированный долеритовый порфирит. Этот кусок камня большинство людей назвало бы просто булыжником, куском неживой природы.

Ну, а в тончайшем прозрачном срезе – в шлифе – под микроскопом раскрылась симфония камня.

Как следы элементарных частиц, как треки на желатине разбежались в шлифе индигово-синие пятнышки на густо-синих стрелах пренита. И невольно послышались басовые тона, загудели невидимые музыкальные инструменты. Рокот контрабасов покрывал все звуки... Он становился нестерпимым... Казалось, какая-то грозная непостижимая сила растекалась вокруг и заливала все видимое пространство... Не было сил перевести дыхание.

А в углу притаилась какая-то серая тень. Уловить контуры ее невозможно. За ней угадываются сочетания красочных, пока еще трудно различимых глазом, цветов и пятен. Их связывают с общей мелодией чуть слышные звуки флейты...

Мертвые симфонии

Легкий поворот столика микроскопа – и все изменилось. Пробежала по синим лучам лавандово-се-рая тень, преобразился пейзаж. Яркий свет желтых вееров ударил в глаза. Усилились и зазвенели флейты. Лишь кое-где им вторила виолончель на бархатных басовых нотах. Это остатки индигово-синих цветов местами врывались в панораму, напоминая о только что перенесенном потрясении...

Можно часами сидеть перед микроскопом и незначительным поворотом столика вызывать грозные синие волны цвета и звука, слышать при этом удивительные переходы к нежным звукам флейт. Краски, порой бьющие в глаза, порой нежные, светлые, создают восхитительный танец огненных и синих стрел.

Нет. Довольно. Надо взять что-то иное для перемены впечатлений. Но что? Быть может, вот этот шлиф цирконовой породы? Разбитый причудливыми трещинами, сложным узором линий, он чем-то напоминает витражи в древних храмах. Они запомнились мне при осмотре готических церквей в Брюсселе. Стрельчатые окна храмов там заполнены таким же непонятным рисунком.

Каждое пятно этого шлифа написано в своей цветовой тональности. Здесь можно видеть сиренево-фиолетовые, нежные – темно-розовые, густо-голубые пятна, исчерченные неповторимой в каждом куске ретушью, создающей сказочно странный пейзаж. Ну и, конечно, каждому цвету, каждому сочетанию красок соответствуют свои аккорды.

Чем больше всматриваешься в пятна этой цветовой мозаики, тем сильнее и сильнее всплывают мощные движения фугированных отрывков музыкальных звучаний. Словно сам Иоганн-Себастьян Бах на неведомом органе природы создавал эти повторяющиеся в разных голосах, бегущие друг за другом мелодии.

А вот вспыхивает в объективе микроскопа новый шлиф. И из глубин памяти выступают полузабытые слова. Я вспоминаю, что об этом я где-то читал.

Ну конечно, это Стендаль. Его 'Письма о прославленном композиторе Гайдне'. Это же рассказ об оратории 'Сотворение мира'. Косые срезы кристаллов циркона напомнили мне и витражи и бессмертное произведение Гайдна.

'Сотворение мира' начинается увертюрой, изображающей хаос, – писал Стендаль. – Слух ваш поражен каким-то глухим и неясным шумом – звуками, лишенными всякой мелодичности и словно нечленораздельными (это я видел картины расфокусированного изображения); вы различаете затем отдельные отрывки, построенные на приятных мотивах, но они еще недостаточно отделаны, и им по-прежнему не хватает каденции; вслед за этим возникают образы с еле очерченными контурами – одни из них суровы, другие нежны; все переплетается, отрадное и резкое на слух следует друг за другом по воле случайности; великое граничит с ничтожным, мрачное сливается с веселым. Самое необычное сочетание различных музыкальных форм – трелей, уо1апге, тогс!еп{е, синкоп и диссонансов – прекрасно передает, по общему мнению, картину хаоса'.

И все это само собой вызвано к жизни сочетанием красок. Розовый цвет соседствует с лиловым и синим. А зеленое и ярко-оранжевое граничит с черной бездонной пустотой...

Конечно, было бы наивно думать, что все геологи, занимаясь изучением шлифов в поляризованном свете, только и думают о том, как сочетать цвет и звук. Нет. Перед геологами стоят более прозаические задачи определения названий пород и минералов под микроскопом.

Невидимые огнецветы

И все же волны таинственных огнецветов всюду преследуют поклонников камня. Необычное свечение минералов вызывают и катодный, и ультрафиолетовый, и рентгеновский лучи. В мире мертвого камня загораются и светят наиболее ярко те минералы, которые, попав в зону ультрафиолетового света, рассказывают о мельчайших примесях урана или марганца, включенных в состав породы.,Странным 'неземным' цветом вспыхивают и многие другие минералы, не содержащие никаких примесей.

Целый день я провел в лаборатории, где наблюдал люминесцентное свечение минералов. Обычный бесцветный кальцит расцвечивался чудесным образом под влиянием различных источников света. Катодные лучи делали кристалл рубиново-красным, в ультрафиолете он загорался малиново-красными тонами. Два минерала – флюорит и циркон – не различались в рентгеновских лучах. Оба были зелеными. Но стоило подключить катодный свет, как флюорит становился фиолетовым, а циркон – лимонно-желтым.

В глазах рябило. Надо было как-то отвлечься. Дома меня ожидала интересная книга сказок различных народностей. В ней-то я и нашел любопытное сказание индейцев Северной Америки о сотворении мира могущественным духом Виской. Мир этот вначале был совершенно прозрачным, и великий дух Виска любовался разноцветными камнями, видимыми на дне первичного океана.

Но однажды Виска заметил кражу. Его враг – великий завистник Бобр – нырял на дно океана и забирал себе самые красивые камни. Рассердился великий дух. Он призвал к себе своего верного помощника Серую мышь, приказал ей опуститься на дно и принести оттуда немного ила. Мышь выполнила просьбу повелителя. Из этого ила сделал Виска острова в океане. Разрослись они, скрыли под собой большую часть поверхности Земли, замутили воду океана, и исчезли с глаз завистника красивые камни. С тех пор Бобр уже не мог таскать их в свою нору. А что если бы на самом деле мы, как бог Виска, могли посмотреть на мир всепроникающим взглядом? Что было бы, если бы Землю окутывала темная атмосфера, не пропускающая лучи видимой части спектра? О таком фантастическом предположении говорит профессор М. А. Константинова-Шлезингер во введении к монографии 'Люминесцентный анализ'.

'Дадим на мгновение волю фантазии, – пишет она, – и представим себе, что к атмосфере, окружающей Землю, примешан 'черный газ', пропускающий только ультрафиолетовые лучи.

Нашему глазу при этом открылась бы удивительная картина. В вечном мраке мы видели бы у людей только ослепительно белые зубы и сине-голубые ногти. Черная земля оказалась бы содержащей яркие включения минералов – красного кальцита, желтого ортоклаза... Разлитая по земле нефть напоминала бы лужу грязного молока, а содержащиеся в ней минеральные масла были бы густо-синими и голубыми'.

Этими свойствами люминесцентного свечения пользуются декораторы для усиления эффектов восприятия цвета.

Мне пришлось однажды побывать в кабачке 'Му-лен-Руж' ('Красная мельница') в Брюсселе.

Густой красный свет – общий фон зала – усилен был там необычными красочными эффектами. Музыканты были одеты в костюмы старинного испанского покроя, окрашенные люминесцентными красками. Во время исполнения несложных мотивов невидимый ультрафиолетовый и катодный свет перекрашивал костюмы исполнителей в такт музыки в сказочно яркие пестрые цвета. Впечатление усиливали танцовщицы, исполнявшие под эту 'светомузыку' то африканский 'Мамбу-ламбу', то (специально для советской делегации) 'национальный' русский танец 'Ехал на ярмарку ухарь купец'...

Невидимые огнецветы

А цвета этой гаммы были подобраны тоже 'со смыслом'. Может быть, декоратор был знаком с книжечкой Д. Хмельницкого, изданной в Нижнем Новгороде в 1913 году. Она называлась 'Попытка доставить эстетическое удовольствие в музыке световыми комбинациями'. В ней предлагалось узаконить значение цветов: нежно-голубым цветом означать жалость, желто-серым -? покорность, яблочно-зеленым – радость, цветом кофе с молоком – сытость, цветом табачного дыма – сон, темно-розовым – удовольствие, оранжевым – размышление, шоколадным – тоску, светло-голубым – свидание...

В турецких сказках часто упоминается мифический камень – сабур. Он желтый. Сабур-камень впитывает в себя все человеческое горе. А когда переполнится этим горем – трескается.

У бразильцев выражение 'все голубое' означает 'только хорошее'. Да и Остап Бендер говорил о 'голубой мечте' своего детства.

Конечно, не все здесь верно, но какая-то зависимость между цветом, настроением и, я бы сказал, характером, несомненно, существует.

На одной из популярных лекций я слышал, как лектор – известный физик – для иллюстрации стопроцентной глупости сказал: 'Это все равно, что спрашивать, какой цвет имеет характер'.

Как известно, характер – совокупность определенных психических свойств человека – вырабатывается под воздействием окружающей его среды. Поступки и действия человека определяются условиями его жизненного пути. Но какими? Психологам известен классический случай 'выработки' массового количества драчунов и забияк на фабрике братьев Люмьер во Франции, где фотографические пластинки изготавливались при красном свете. Изменили процесс. Изъяли красный свет. И люмьеровцы из забияк превратились в спокойных, уравновешенных людей.

О субъективности восприятия цвета камней говорит лучший знаток камня – А. Е. Ферсман. Он нaзывает самоцветы, связывая с ними определенную зависимость (правда, условную) между психологическим и физиологическим влиянием цвета и cубъективным его восприятием.

Желтый цвет (например, цвет берилла) – возбуждающий, оживляющий, теплый, бодрый, веселый, суетливый, кокетливый, несколько дерзкий. Это цвет веселья и шутки, символ солнечного света, тепла, счастья.

Оранжевый (цвет янтаря) – возбуждающий, жаркий, бодрый, веселый, пламенный, жизнерадостный, шумный, кричащий, не интимный.

Красный (рубин, сердолик) – возбуждающий, горячий, самый активный и энергичный, экспансивный, мужественный, страстный, кричащий; цвет доблести, силы, мощи, храбрости; огонь, пламя, жар.

Зеленый (изумруд, нефрит) – спокойный, умеренный и освежающий, создает впечатление мягкого, приятного и благотворного покоя. Символ весны, плодородия, юности, свежести, жизни, радости, надежды, воспоминания...

Антицелесообразность

Представим себе существо, обладающее способностью видеть поляризованный свет, воспринимать катодные, ультрафиолетовые и рентгеновские лучи. Попробуем, обладая таким зрением, посмотреть на Урал на широте города Свердловска.

На окраине города, близ Шарташского озера, высятся гранитные каменные палатки. Из такого же гранита, взятого в Шарташских каменоломнях, изготовлена облицовка некоторых зданий города – горсовета, Политехнического института и других. Несмотря на монументальность зданий, гранит придает им какой-то серый, сумеречный облик.

А существо с особым, поляризационным зрением не заметило бы этой серости. Взору такого существа открылась бы дивная, сказочная картина.

Каждое зерно шарташской каменной громады расцветилось бы яркими, сочными красками. Запели бы и заиграли своими красочными голосами и всеми нюансами даже сверхмикроскопические кусочки, слагающие гранит. Светло-желтые пятна ортоклаза чередовались бы с прозрачными зернами кварца. И над всем этим властвовали бы зеленые и коричневые розетки, полосы и пятна слюды, сочные зеленые тона вкраплений роговой обманки и пироксена.

Антицелесообразность

Если перевести все увиденное в гранитах на язык красочных ощущений, то светло-желтые и особенно разнообразные зеленые тона создадут настроение радости, покоя, надежд... В тон этим впечатлениям зазвучат музыкальные всплески ласкающих слух, набегающих издали мелодичных, многократно повторяющихся аккордов.

Кто же видит и воспринимает все это? Еще и еще раз думаешь – ведь внешне камни выглядят невзрачно и буднично. Почему от нашего взора скрыт этот праздник цвета и музыки?

А микрополяризационный пейзаж к западу от Свердловска по разрезу горы Волчихи я сравнил бы. с буйным вихрем дантова ада, выраженным музыкальными фразами из 'Франческо да Римини' Чайковского.

В предисловии к рукописной партитуре этой симфонической поэмы Чайковский писал: 'Данте, сопутст-вуемый тенью Виргилия, опускается во вторую область адской бездны. Воздух здесь оглашен стенаниями, воплями и криками отчаяния. Среди могильного мрака рвется и мечется буря. Адский вихрь неистово, мчится, унося в своем диком кружении души людей, разум коих помрачила в жизни любовная страсть... И над всем этим властвует голос судьбы: 'Оставь надежду всяк сюда входящий'.

Мрачные скалы горы Волчихи внешне не вызывают ярких эмоций. Но в шлифах отчетливо различим бешеный, адский пламень сочетаний самых разнообразных красок. Видны здесь и минорные тона и частые многоцветные аккорды буйных мелодий, словно отголоски неугасающей страсти. И опять – для чего все это?

Я могу дать бесконечную цепь подобных описаний горных пород любой части света. И каждый раз, перебирая их в сознании, я вновь и вновь задаю все тот же вопрос: кто видит эту 'неземную' красоту нашей Земли?

Может быть, какие-либо иноземные существа – планетолетчики, – обладающие этим сверхзрением, попав на нашу планету, увидели бы красочные пейзажи горных пород Земли?

Почему существует эта антицелесообразность, и мы, властители планеты, не видим всей красоты подвластного нам мира?

Застывшие кванты?

B самом деле, не принимать же для объяснения всех этих гримас антицелесообразности гипотезу' индейцев о сотворении мира духом Виской.

Конечно, вряд ли возможны и прямые сопоставления звука и цвета: звука, якобы застывшего в камне. Это все-таки очень субъективная ассоциация.

Принимать все эти гаммы без объяснения, как выражение антицелесообразности, бессмысленности, только лишь слепой случайности, тоже нерезонно.

Невольно возникает мысль, что явления цветовой гармонии относятся к области еще не вскрытых наукой законов и тайн природы. Конечно, при этом напрашиваются самые невероятные объяснения. Не служат ли своеобразными ориентирами все эти яркие краски тем, кто (или что) может беспрепятственно проникать через горные породы?

Всю Землю пронизывают сейсмические волны. Не им ли нужны ориентиры? Вряд ли. Для них важнее плотность пород.

Идут сквозь Землю нейтрино. О поведении этой элементарной частички мы вообще мало что знаем. И что для нее горные породы, если через всю толщу Земли она проходит как через пустоту.

Не связана ли раскраска пород с прохождением через нашу планету электромагнитных волн?

Мне не раз приходилось видеть в полярных зонах красочную музыку северных сполохов. Слова почти бессильны для передачи тех впечатлений, которые возникают, когда видишь полярные сияния. Но вот что пишет об этом знаменитый исследователь Севера Фритьоф Нансен:

Застывшие кванты

'...Нет ничего изумительнее, ничего прекраснее полярной ночи! Сказочная картина, разрисованная красками нежнейших оттенков, какие только может придумать воображение. Это как бы расцвеченный эфир, от легкого колебания один пейзаж переходит в другой, и не знаешь, где, собственно, начинается один тон и кончается другой, и, однако, все они существуют, все многообразие налицо. Твердых очертаний нет, все меркнет, переливается тихой, дремлющей музыкой красок, далекой бесконечной мелодией невидимых струн.

...Чувствуется опытный мастер, в совершенстве владеющий своим инструментом. То он как будто лишь шутя трогает струны, то одним ударом смычка легко и изящно переходит от наивысшего проявления страсти к тихой, будничной лирике, чтобы вслед за тем несколькими смелыми взмахами снова подняться до пафоса...'

Но ведь эта картина до деталей напоминает симфонии камня!

Несомненно, связать многоцветную игру полярных сияний со столь же яркой игрой каменных громад можно пока только в плане научной фантастики. Не пифагорова ли музыка сфер, не звуки ли космоса, передаваемые электромагнитными колебаниями, отразились и застыли в мертвых камнях?

В мертвых ли?

Камни живут. Они живут сложной, многообразной и многоликой жизнью. Наш век ?– это эпоха открытий. Кто знает, может быть, именно изучение законов электромагнитной жизни Галактики и Солнца позволит глубже познать законы происхождения горных пород?

Конечно, видимая целесообразность живой природы – это только выражение приспособленности организма к условиям среды, следы тончайшего естественного отбора. Отсюда чудесная красота осенних лесов, жаркие краски южного лета, великолепная свадебная одежда павлина. Нет ли и в жизни камня сходных законов? Быть может, красочная музыка шлифов станет ориентиром для нового Дарвина?

А может быть, есть в природе животные, способные воспринимать эту чудесную гамму красок? Нет ли среди жителей нашей планеты существ, обладающих способностью видеть поляризованный, люминесцентный, инфракрасный свет? Не для них ли природа расцветила мир?

Впрочем, как бы там ни было, а геологи уже научились по-своему читать эту музыку камня.

Поляризованный свет

Kартины, возникающие в поляризованном свете, имеют и весьма прозаическое значение. В специальном геологическом (поляризационном) микроскопе есть дополнительная линза из исландского шпата. Минерал, из которого сделана эта дополнительная приставка, особенный – он обладает двойным лучепреломлением.

Каждому школьнику известен такой рисунок: на надпись 'Исландский шпат' положен ромбоэдричский кристалл. B кристалле отчетливо видно, что надпись раздваивается.

Вот эти два луча проходят дальше к глазу наблюдателя с разной скоростью. Если на их пути поместить прозрачную пластинку – шлиф, то в шлифе скорости хода лучей изменяются в зависимости от минерального состава расшлифованной породы. А это вызовет окраску, свойственную только данным минералам.

Можно на пути хода лучей поставить отполированную поверхность. Пучок света, отразившись от такой поверхности, как зайчик от зеркала, и пройдя через приставку с исландским шпатом, также вызовет окраску, свойственную только этому минералу. Так определяют в отраженном свете различные непрозрачные минералы, главным образом руды металлов.

Геолог-петрограф умеет по показателям преломления или отражения различных раскрасок точно определить в шлифе название всех минералов, а по минералам – и горную породу. Всю жизнь геологи-петрографы и заняты этим давно известным делом.

Но недавно открылся новый путь применения поляризационного микроскопа. Открыл этот путь крупный ученый – профессор Ефрем Александрович Кузнецов.

Если бы Кузнецова спросили, сколько шлифов он просмотрел за свою жизнь, он вряд ли ответил бы на этот вопрос. Во всяком случае, сказал бы – сотни тысяч.

В этих сотнях тысяч световых картин заключались многие закономерности. Одни из них расшифровали его коллеги, другие... А другие еще предстояло раскрыть. Но для этого нужно было не просто смотреть, а думать, сопоставлять, проверять, экспериментировать.

То, что предложил Ефрем Александрович, ошеломило даже видавших виды геологов. Его открытие вызвало вначале настороженное молчание и даже недоверие. Это бывает (я замечу в скобках) не только у геологов. Все новое, ошеломляющее всегда вызывает недоверие у людей, которым свойственна инерция мышления.

Ефрем Александрович длительное время пытался растолковать сущность многих цветовых аномалий. Как объяснить, например, аномалии ярких расцветок? Как возникают яркие тона, отсутствующие в обычном спектре? Просто сказать, что это свойство некоторых минералов. Расшлифуйте, мол, эпидот, цо-изит, пренит... и получите такие расцветки. Что тут особенно думать? Такие аномалии и помогают определять минералы.

И десятки тысяч геологов так поступали, не задумываясь над сущностью вопроса.