Текст книги "Год в колчаковском застенке"

Автор книги: Анатолий Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

S Tptjtemaouu всех стран, соединяйтесь /

И С Т П Н P f П Р И У Р П Л Б Ю Р О а . К . Р . К . П . ( б.).

ЕКАТЕРИНБУРГ, 1923.

ОблоЖка рабошЫ худоЖника

А. Зубова. Набор под

управлением зав. кн. отд.

Перчаточникова М. П.

МетранпаЖ т. Антипин Н. И.

ПечатЬ под наблюден.

т. Полетаева П. Б. Книга

отпечатана в тип. „ Гра н и т “

Акц. О-ва Уралкнига, в ко-

личестве 3.000 экз.

Уралобл^т № 1865.

Заказ № 20«.

Дневник заключенного

27 июля 1918 г.—14 июля 1919 г.

«БЬтали xyjke времена, Но не

бЫло подлей».

НЕКРАСОВ.

Пользуясь богатым опытом прежнего скитания по царским тюрьмам,

мне удалось с большим трудом сохранить дневник, который я писал

урывками в колчаковском застенке—иначе в Екатеринбургской

центральной тюрьме № I (При Колчаке этих „номеров“ развелось

множество).

При частых, порой внезапных, обысках приходилось прибегать ко

всякого рода ухищрениям, чтобы спасти дневник: обертывать листки его

вокруг тола и забинтовывать их, прятать в сапоги, в печку под пепел и т. д.

И дневник удалось сохранить до прилета на Урал Красных Орлов, мощным

взмахом своих крыльев разбивших тяжелые цепи, в которых без малого год

томило нас .»славное“ колчаковское правительство.

Горячее спасибо т. т. бойцам Красной армии—они воистину

воскресили, как из мертвых, нас немногих, уцелевших от сыпного тифа,

свирепствовавшего в переполненных екатеринбургских тюрьмах, от

избиений, карцеров л расстрелов...

Автору „ дневника“ пришлось погостить – иной раз; подолгу – во

многих николаевских тюрьмах; колчаковский застенок оказался гнусней их

всех.

Теперь, в 6-ю годовщину Великого Красного Октября, принесшего с

собой неминуемую гибель всякой колчаковщине, хотя бы временно и

овладевшей позициями,, считаю своевременным отдать в печать чудом

уцелевший дневник и некоторые документы, достаточно ярко рисующие

палачество и издевательство колчаковцев над заключенными и хамское

прислужничество им чиновничьей ж буржуазной сволочи.

.

X-

#

*

Получив от наробраза, где я заведывал театральным1 отделом,

месячный отпуск, я поселился на даче в Шарташе.

.... На третий день но приходе белых, был (по доносу)-

Слышу слова одного из них, юноши, на вид красноармейца:

–

Что это, протестует он, не дают даже уведомить семью об

аресте.

–

А большевики разве давали,—доносится ответ. Бросали в

тюрьму безо всяких.

–

Но ведь я не большевик, а...

–

Левый эсер, чтоли? Одна сволочь ...

После каких то записей и опросов, ведут наверх, на хоры клуба и

здесь встречаю знакомых, как и я не успевших покинуть Екатеринбург,

или не ожидавших ареста.

f Чтобы было мягче спать, некоторые стлали на столы I извлеченные из

шкафа старые советские дела, заменявшие тюфяк.

.

–

Я не только стою—я сплю на советской плат– | форме, сострил

кто-то.

Тяжелое впечатление, помнится, оставил один штрих в общей

картине: на ночь сторожить нас поставили двух

■ юнцов —гимназистов, вооруженных винтовками, с которыми они не

умели даже как следует обращаться

В одном из них узнал хорошо знакомого мне маль; чугана.

Увлеченным в мутный поток подросткам, видно, было как-то

неловко в роли тюремщиков.

Спать предоставлялось на полу. Администрация „дома“

возглавлялась пожилым смотрителем, который избегал всяких

об‘яснений с заключенными. Питание состояло из 1/2 Фук. хлеба и

кипятка утром и вечером. И тем, у кого не было с собой денег (покупать

Местное разрешалось), приходилось голодать.

Состав партии, как и во всех тогдашних домах заключения,

поражал своей пестротой-да и не мудрено: хватали и бросали в тюрьмы

кого попало и по чьим угодно доносам и „советам“, по личным счетам и т.

д. Здесь в арестном доме я увидел и уголовных типов, заражавших воздух

сплошным сквернословием, и спекулянтов, и мирных обывателей,

арестованных по оговору соседа и проч.

Потянулись томительные дни в душной, тесной и все более и более

загрязнявшейся камере. Узников все прибавлялось.

Сидели мы без прогулок, безсвиданий в полном неведении о том,

что творится за стеной. Приезжал как-то „уполномоченный следственной

комиссии", но на все вопросы о поводах к аресту и о дальнейшей судьбе

арестованных отвечал молчанием.

От безмерной скуки брались и за такие книги.

Голодание и все „удобства“ арестного дома, с ночевкой на грязном

холодном асфальтовом полу, вызвали у меня вспышку болезни, я сделал

заявление о необходимости перевода в тюремную больницу и на другой

день утром, вкупе еще с несколькими лицами, арестованными, я шество-

вал под конвоем добровольцев по улицам Екатеринбурга в „центральную

тюрьму“.

По дороге в тюрьму.

Нашей небольшой группе пришлось проследовать через весь город.

Одна за другой мелькали знакомые улицы.

Обыватели останавливались и рассматривали нас. У большинства

на лицах было простое любопытство, у некоторых, что попарадней одеты,

нескрываемое торжество.

Вот и бывш. Покровский проспект, ведущий к тюрьме. Квартира

В тюремной больнице.

Громадным преимуществом после арестного дома было то, что в

больнице каждому предоставлялась койка и столик– Но, скажу в скобках,

этим все преимущества в колчаковском застенке и исчерпывались—все

остальное, начиная с ужасного питания и кончая обращением с

заключенными тюремных чинов, было безобразным.

Население палаты, в которую

япопал, было

напервое

_

время незначительным и состояло

всего из

3-х лиц, но

и

состав этих трех был очень пестрым: фельдшер, обвинявшийся в хищении

лекарств на 30 тыс. рублей, агент уголовного розыска, и давнишний

обитатель тюрьмы—юный любитель чужой собственности.

'

Скоро палата начала пополняться новыми арестованными

больными; в большинстве случаев это были случайно или по личным

доносам захваченные люди, нередко ую– ловный элемент (например,

проворовавшийся начальник станции П., сам с циничной откровенностью

Заменял врача и вершил все дела больницы казенный фельдшер

„Куяьмич', злостный спекулянт, вор и заведомый контр-революционер, по

милости которого многие угодили из тюрьмы № 1 под расстрел.

Нельзя не упомянуть о способе лечения, практиковавшемся

фельдшером: заходил он в палату на минуту, в шапке, пальто и галошах, с

небольшим ящичком под мышкой. В этом ящичке и заключалась вся

медицина—порошк i дв,ух сортов—«покрепче“ и „послабее". Эти

универсальные порошки и раздавались больным. В результате последние

в бслынинстве случаев отправлялись в парашку.

Просьбы об улучшении пищи, о выдаче тяжело больным молока, о

„настоящих лекарствах“, упирались в каменную стену равнодушия

жирного и наглого негодяя. Вся его фигура красноречиво говорила:

наплевать, хоть все вы тут передохните.

С удовлетворением добавлю, что через год, вскоре после прихода

красных, фельдшер-черносотенник был отдан под суд и расстрелян.

Питание в тюремной больнице было немногим лучше, чем в

Спасались от голодной смерти только передачами с‘ео/гного с воли,:

конечно, только те, у кого за стенами тюрьмы остались близкие или родные.

Но и с передачами колчаковские тюремщики ухитрялись устраивать

подлости: некоторые надзиратели, приносившие корзинки и узелки с

продуктами, по дороге часть (лучшее притом) габирали себе и до

заключенного доходила порой лишь половина принесенного. Конечно,

сравнивали записку подающего с содержимым корзины, уличали, ругались,

но все было бесполезно.

Присмотревшись первые дни к режиму тюремной больницы, я

убедился в том. что „обслуживающие“ нас в больнице над:шратели-волки—

наследие царизма-старалшъ чем можно, отравить существование

„политических“. Попадались „доброжелательные“ из молодых, готовые даже

связать нас с волей (передать записку), но это в виде исключения.

—

Первое время караул во дворе тюрьмы был .вверен“ безусым

гимназистам и реалистам, но ряд „ происшествий * заставил администрацию

снять подающих надежды буржуазных сынков с ответственных постов.

Раз вечером мы услышали гром выстрелов и зате№ чей-то отчаянный

крик.

Желающий отличиться мальчишка-охранник заметил, что один из

заключенных разговаривает через окно с женской тюрьмой, и без всякого

предупреждения прицелился, выстрелил и убил наповал.

На крики возмущения бывалые ответили репликами:

—Что-ж, похвалят еще за усердие. 25 рублей получит, как

полагается.

'

– А к суду не привлекут? Ведь без предупреждения стрелял?

– К суду? С какой стати. Знаешь, ворон ворону глаза ие выклюет.

Конечно, так и было. Дело замяли, но учащихся– часовых увели —

вероятно нашли, что они . черезчур усердствуют.

Но когда-то еще эта »воля“. До сих пор никаких сообщений. „Сиди и

жди“. Знакомая тюремная тоска...

Попробовал взять что-либо из тюремной библиотеки,– что за окрошка...

Тут „Древние Крестоносцы“—соч. Булгарина, „Гражданин“ кн.

Мещерского и.. . . . . . П. JI. Лавров с Михайлов

ским“. Приходится выбирать и из этой мешанины...

Приводят все новых жильцов в больницу, и в ужасном виде.

Пока доведут до тюрьмы, выпорят нагайками, отнижут все ценное, и у

самых ворот белогвардейцы раздевают доставленного ими в тюрьму чуть не до-

гола.

закончил свой рассказ т. Кронин, теперь в тюрьме сидеть безопасней, чем

жить на воле.

В соседней палате помещен молодой человек, парикмахер Оленев—

тоже с прошибленной в кровь головой...

Арестован по доносу. Ударили прикладом ,,за возражение“.

' С приближением ночи, настроение обитателей становится более

нервным.

Доносится гул орудийных выстрелов

•

И сейчас же догадки, надежды:

Начальник тюрьмы—надутая, нафабренная и высокомерная фигура.

•

Контрабандой попадают листки газет, издаваемых ,,победителями“—

кадетами.

Тошнотворное впечатление. Противно читать немощные,

примирительные речи „бабушки“ Брешко-Брешков1– ской.

21 августа.

Идут дни и недели. Скоро месяц со дня ареста– И все еще

„расстреляют“.

По-прежнему масса слухов и вестей, правдивость которых трудно

проверить.

4

Говорят об уведенных из корпуса трех комиссарах, приговоренных к

расстрелу. И тотчас же опровержение. Кризис с книжками из „библиотеки“,

!

23 aeiycma.

г Все та же неизвестность. Говорят о каком-то списке назначенных к

освобождению, но пока это—миф. Но

■ какое-то .движение“ происходит: некоторых выпускают, одних водят на

допросы, других куда-то переводят.

А продавшиеся чехо-словакам и белому правительству газеты

приносят блестящие известия.

В одном листке читаю приказ: при мобилизации расстреливать „на

месте“ отказывающихся.

В этом же номере, с позволения сказать, газеты, откровеннейшее

„воззвание“ следственной комиссии к обывателю—доносить об

укрывающихся большевиках и сочувствующих; при этом даются примеры.

Голодание и режим дают себя знать.

26 августа.

Палата полна рассказами об усиленной деятельности следственной

комиссии.

Допрашивают в тюрьме (в канцелярии), на 6 столах, по 60 с

лишним человек в день. За месяц, говорят, допрошено уже 200 человек.

Пусть эта энергия достаточно удивительна, но все же большинство

до сих пор не знает, за кем они числятся, за. что взяты и скоро ли

выпустят.

Тюрьмы переполнены. Расчитанная на 500—600 человек., одна из

них впитала в себя уже ] 200, и продолжают набивать людьми, как

сельдей в боченок, и корпус, и больницу. И, конечно, смертность все

прогрессирует.

Сегодня пятая смерть в больнице. И все равнодушны. Вынесут

труп на носилках в корридор и долго лежит он там, пока не потащат в

катаверную.

3 сентября.

Новый квартирант—жертва доноса—бывший солдат, георгиевский

кавалер. Доносчики обвиняют его в убийства казака, хотя совершенно не

имеют улик.

Три раза по доносу арестовывали, три раза освобождали, в

последний раз выпустили на поруки и все же вновь арестовали.

'

Да здравствует белая юстиция!

8 сентября.

'

Скоро полтора месяца ареста, но нас все еще– „раз‘ясняют“. По

справедливому выражению т. Штейн– геля, вся эта комедия с следствием

—иллюстрация к поговорке „Кошке игрушки....“

Тем не менее, во всех углах пшпут в „Комиссию“' заявления,

показания, прошения.

Вести с воли неутешительные: одна часть „героев'' заняла Пермь,

скому технологическому институту. Вспоминаем давннш– нее прошлое.

Тогда, 20. лет тому назад, он был радикалом и, даже кончив курс, стоял во

главе студенческой забастовки. Теперь это самый обыкновенный

обыватель, и за что его взяли только, Аллаху известно.

' ■ _

От него узнали мы. обитатели больницы, пикантную новость:

следственная комиссия пополнилась,., бывшими царскими жандармами. .

Кого только ни забирают белые—уму помрачительно.

Вот примеры: арестована и сидит в тюрьме 60-летняя старуха,

собиравшая в подгородном лесу грибы. За что: за подслушанную

добровольцем-шпионом (их развелось тоже, как грибов) фразу:

„В

старые времена, до

освобождения крестьян, лучше было".

И чего только нет в этом портрете: обвинения в реквизиции

типографии „Заур. Края“, сплошная ложь о редактировании эсеровской

военной газеты „Новый Путь*

(не справились как следует, – фактически редактировал я „Вольный

Урал“—орган уездн. Совета Крестьянских Депутатов, и в „Н. И.“ не дал ни

единой строчки), тут и форменный донос (пригодится для следственной

комиссии) о преступном выступлении моем на родительском собрании во

2-й женской гимназии (по нашумевшему инциденту с удалением педагога

Младова); второй донос, что Г-ов не только не отдалился от большевиков,

как большинство эсеров,—наоборот—сделался их активным работником.*)

И в заключение, грубое издевательство: высмеивание моих злоключений в

Тобольской ссылке и т. п.

И это печатается о человеке, лишенном возможности > ответить хоть

одним словом.

Воистину „нож в спину

*) Позже, во время допроса, я увидел Л"» 50 „3. Кр.“ пришитым к моему делу.

–

Шпионаж и сыск расцвели махровым цветом: к нам 1 приставили

одного старика надзирателя, специально занявшегося сыском.

В корзинах для передачи Яковлеву и Кронину он отыскал записки с

воли и в результате-лишение передачи– очень чуствительная при

тюремном голодании кара.

А голод чувствовался все острее и по этому поводу произошел

краткий диалог одного из узников с врачем-

– Вы, доктор, должны вступиться. Ведь это же медленное

убийство.

– Я понимаю—лепечет смущенный д-р, я готов бы давать и

пшенную кашу, и молоко, но.... бессилен

– Как так?

9 октября.

Необычайный визит: делегация представителей „Красного

Креста“, профессиональных союзов и даже политических партий.

Впускают их благосклонно уже после поверки, что по правилам не

полагается. Но благосклонность „начальства“ становится понятной

после монотонной заученной речи предводителя делегации:

– ....мы можем оказать помощь материальную и юридическим

советом всем заключенным, кроме большевиков и левых эсеров,

участвовавших в расстрелах. Тошно слышать г. г. делегатов. Но публика

оживилась, рождаются надежды, вспыхивают разговоры.

– Может быть, помогут. . Вот в Челябинске по „манифесту“

правит-ва освободили 39.

78 октября.

Нового мало—Красный Крест и К-о, родивший столько надежд у

маловерных, пропал без вести.

3) Артельщик Мурманских жел.-дор.—имел при себе много денег

—230.000 р. общественных сумм Пред‘– явил ряд доверенностей и

удостоверений; не помогло, деньги отняли и самого—в тюрьму.

Ужасы рассказывают про содержание арестованных в бывш.

Коммерческом собр. три дня ни капли воды, на воздух не выпускают,

клозеты не действуют.

_

21 октября.

Близится трех месячный тюремный юбилей, а от „расправы“ – ни

звука. Кой-кого освободили. На моих глазах состав палаты № 1

обновляется.

А пресловутый „К'р. Крест“ после широковещательной

декларации прислал... ковригу хлеба...

Вести с воли говорят о том, что реакционные ветры в городе,

свирепствуют.

-

на дому, без всяких приспособлений, с кое-какими инструментами.

Еще подвиги правых—удушен и разогнан союз городских

служащих; разгромлен союз печатников.

В тюрьме „без перемен“. Упорно не пропускают с воли книг: задержали в

конторе переданный мне сборник стихов „Русская Муза“ под ред. Мелышша.

Подбор стихов революционный. Не боятся ли тюремщики распропа– ,

гандировать меня?

]

23

октября.

Обрадовавшая всю тюрьму сенсация: в минувшую ночь,

выдавшуюся темной и дождливой, из корпуса беэва– , ло два уголовных.

' Оживленные разговоры о событии, с похвалой „молодцам“.

■

Наряду с этим другое сенсационное известие: решено будто бы

отправить партию политических в Томск, или Омск. Может быть там

будет лучше. Здесь принята отвратительная система—мешать

И картежная игра с отвратительной руганью не прекратилась.

24 октября.

Дали невозможный хлеб—какая-то замазка. Поднялся голодный

бунт. Палата решила было вся возвратить обратно эту нес'едобную дрянь.

Но в решительную минуту офицер К-н разбил решение заявлением:

„Протест лишь ухудшит положение“.

Большинство, однако, хлеб возвратило.

!

Прогулки прекращены на неделю—топят, видите-ли,.. баню

(впервые через три месяца).

Интересный приказ № 36 прочел в местной газете: призывают

граждан жертвовать белье народной армии, а у тех, кто не пожертвует,

будут отбирать силой.

Любопытное письмо прислал из корпуса т. Штел– линг. Вот

существенная часть его.

для сопровождения в В.-Исетск (они, как и вся партия в 63 челов., были в.-

исетские), были они казаками жестоко избиты нагайками. Упорно говорят,

что из этой партии расстреляно 42 человека. Вот вам „целесообразность', о

которой проповедует газ. „Дневник". Как видно, эти проповеди приходятся

не ко двору, если принять во внимание, что после подчинения коменданту

—чеху, арестованные теперь из‘яты из его ведения и зачислены за по-

мощником начальника гарнизона по гражданской части —кадетом Н.

Чистосердовым.

Впрочем, имеется сообщение, что чехи намерены взять власть в свои

руки. Со стороны чехов наблюдается -сильное недовольство русским

офицерством, которое не идет на фронт, предоставляя эту честь чехам, а

само под разными предлогами устраивается в тылу на тепленьких

местечках. Недовольны (чехи) и буржуазией, которая только приветствует

и „лебезит“...

Вчера говорили, что допросить осталось не бол«е 100 человек, значит

и до нас, наконец, дойдет очередь. Возлагать, однако, какие-либо надежды

на это, по-моему, не следует, так как допросы эти производятся лишь

о

ел

о

_

И000 человек. В коммерческом клубе находится более 600 человек, и

загажен он до невероятности.

26 октября.

Горизонт проясняется. Узнаем, по крайней мере, что максимум

„кары“ за участие в советской работе и другие „преступления“—три

месяца тюрьмы, но без зачета предварительного заключения.. хотя бы

полгода прошло до приговора.

-

Наконец, дождался и я допроса.

Допрашивал пожилых лет товарищ прокурора Кр-в.

Интересно его определение настоящего суда:

• —• Мы больше по впечатлению судим; если арестованный не

выглядит разбойником, отпускаем.

73 сентября 7978 i.

№ I.

Екатеринбургская Тюрьма.

Не периодический, об‘емлющий все течения

политической, экономической, общественной и

тюремной жизни

Ж У Р Н А Л .

Выходит по мере накопления материала.

Бесплатно.

От редакции.*)

„Гони природу в дверь—она через окно“. _

„Этоуж давно стало общепонятной истиной.' От

себя прибавлю: захлопни наглухо окно, а природа—

через дымовую трубу.

По замощенной булыжником улице все же

пробивается зеленая травка и на болоте вырастают

цветы.Правда, трава, что растет на мостовой, не чета

гордо-высокой сочной траве широких вольных степей, и

болотные цветы не отличаются ни яркостью, ни

разнообразием красок, ни благоуханием.

Эти чахлые, бледные растения не приносят ни

пользы, ни радости. Но это—протест природы против

оков над ее живой, благодатной силой...

Наш тюремный журнал – это тоже растение,

пробивающееся из-под каменных плит, это—цветок на

болоте

*) Щахя место, я вынужден был, готовя „дневник“ для пе-

чати, несколько сократить редакцонпую статью.

Ему не сравняться с сияющей всеми цветами

радуги вольной литературой. Ему неоткуда черпать

живительные соки вольной жизни.

Но на воле светит. . солнце... И ..несжатые полосы“

нетерпеливо ждут и радостно манят своего пахаря и

жнеца.В стране перестраивается на новый лад

политическая жизнь, и общественные группы еще не

перестали бороться за свои идеалы... Все кругом так

настойчиво требует напряженной и энергичной

деятельности людей.

А мы?

Мы „арестанты“'—граждане, мещане, рабочие,

крестьяне, внезапно и насильно оторваны от своей

родной почвы и общественной сферы и брошены за

железную решетку, в каменный мешок.

Но от темного и душевного томления в душном,

грязном и тесном каземате мы еще не потеряли своих

природных человеческих стремлений и еще сохранили

стихийный порыв к деятельности, добру и красоте».

Какова же цель тюремного журнала, спрашивает автор ред.

статьи, и отвечает:,,В нем, как в зеркале, может отразиться вся серая и

безрадостная жизнь тюрьмы. На его страницах

„ арестанты“ могут излить всю скорбь наболевших душ

и... может быть кто-нибудь прочтет из этих строк

зароненную кем-либо „божью искру“ святой любви и

ненависти“.

Далее редакция журнала объявляет его внепартийным,

приглашает писать каждого и выражать уверенность, что

,,вся тюрьма пожелает принять самое живейшее участие? в журнале“.

Вторым номером является статья „К судьбе арестованных“

(написано карандашей), трактующая о полном произволе арестов (доносы,

личные счеты) и судьбе заключенных, и страдающая большим недостатком

—наивной верой в то, что общество, отрицательно в большинстве

относящееся к огульным арестам, заставит власть (моральным давлением)

освободить невинных ни в чем людей, брошенных в тюрьмы.

Здесь сказалось отсутствие политического чутья и правильной

оценки сил со стороны внепартийной редакции.

На какое „общество“ расчитывала она, когда властвовала буржуазия

в союзе с золотопогонниками, а все живое (профсоюзы, напр.) было загнано

в угол?...

Из статьи вывожу интересную цифру– к моменту выпуска журнала

в тюрьме насчитывалось 2000 арестованных.

тельству. Поводом к этому послужила аннексия Кыштым– ского уезда.

Военные действия начались. Будет об'явлена .мобилизация блох и прочих

паразитствующих элементов в области»,

«Ледовитый океан. Пароход, везший А. Ф. Керенского, об‘явил

себя демократической республикой. Президентом избран Керенский,

который об‘явил войну Советской России».

Даже стихи, правда, весьма слабые, имелись в новорожденном

журнале:

,,Социалист и обыватель“.

Вот первые строфы;

Социалист. Мы по тюрьмам годами скитались Или в ссылке

лишенья несли.

' Но где же „творить* в этом хаосе?

Да и не долог, вероятно, век тюремного журнала.*)

28 октября.

К нам стали заходить воскресшие из мертвых „чины

прокурорского надзора“ с вопросами „нет ли претензий, заявлений?"

Пытался поговорить о „деле“, но что можно вытянуть из этих

великолепных экземпляров . щегловитовской **) школы.

Опрашиваю, например, тов. прокурора, посетившего больницу

сегодня—почему держат месяцами, не пред'являя обвинения.

Отчеканивает:

– Не вхожу в существо .. это—дело следственной комиссии.

*

*) Первый номер, действительно, был и последним.

–

**) Щегловитов—поеледнай министр юстиции при царизме, от'явлен– непший

мракобес и черносотенец,– Примеч. Редакции.

Ч

асто ночью слышу вопли и стоны борющихся с пред смертной

агонией.

• Жутко, но... ко всему привыкает человек.

Интересным афоризмом разрешается у койки мертвеца один из

уголовных.

– Не понимаю, почему боятся мертвецов. Живые всегда

страшнее мертвых...

3 ноября.

.

Удостоились визита второго представителя юстиции– тов.

прокурора Остродумова.

Отрывки моей беседы с ним. Мое имя „много говорит «му":

до станции, босым и раздетым, на аркане, хлеща справа, и слева,

нагайками.

К§к только остался жив человек?

Е ще один штрих тюремной расправы: одного из заклю ченных в

корпусе посадили на 7 дней в карцер за то т . что употреблял выражение

„Николай Кровавый“. Можно л», дальше итти?

10 ноября.

На свидании (первом для меня) с Н. узнал, наконец., что похоронен

е ще на три месяца в тюрьме. Без зачета,, конечно, предшествующих з 1 /2

месяцев.

Х

арактерен „ультиматум“, об‘явленный Н. в след ственной

комиссии на просьбу выпустить, меня на поруки,, как тяжко-больного:

– Если бы 20 докторов доказали нам, что его надо выпустшь, все

равно, не освободили бы.

Из газет узнаем, что „биржа“ чествовала адмирала торжественным

с обранием и председатель биржевого коми тета П. Иванов преподнес

Колчаку 1V 2 миллиона золотом „в изящном ларце из самоцветов и

уральских камней“.

П

о всей территории неудержимое стремление на по нятный двор, к

в ершинам монархизма: учреждено колча ковцами .„особое отделение по

охранению общественного порядка", т. е. та же охранка, уволено „за

в ольномыслие“ несколько классов Тобольской гимназии, жестоко усми -

ряются (в Томске розгами) рабочие забастовки, происходит удушение

профессиональных союзов и реставрируются генерал-губернаторы

(„управляющие губерниями“).

Образцом может служить ретивый человеконенавистник II.

Ч

истосердов, воеводствующий в Перми. .–

В тюрьме невыносимое настроение, обгоняющееся обострением

отношений между двумя лагерями: лже-поли– тических (уголовных,

в зятых „за политику“) и действи тельно политических.

Прибавилась еще недобросовестная игра Вильгельма в карты

(„обставить новичка“) и хамство, соединенное е трусливостью. И судьба

Вильгельма решена—его, видимо, будут бойкотировать.

Не раз после вызовов его в контору делались обыски .

1919 год.

6 января 1919 г.

Надвинулась давно ожидаемая гроза– сыпной тиф .

Заболевают десятками в корпусе, не мало жертв и в– больнице.

Принимаются домашние меры—удивительно нелепые– по части

дезинфекции палат: из палаты, подлежащей' дезинфекции, больные со

всем их скарбом, лохмотьями и тряпками переселяются в какую либо

другую палату (2 раза переселялись к нам); за неимением коек помещают

б оль ных на полу между кроватями, чуть ли не под кроватями.

Получается невероятная духота и теснота – вставши: со своей

в ойки; боишься наступить ногой на живого чело века. Кажется, лучшего

средства для усиления эпидемин не придумаешь.

Пальто, шуба, шапки и калоши-обычный в палате костюм—так и

с пим. –

Уже второй месяц не платят жалования надзирателям – это их

озлобляет, а злобу они срывают на нас.

23 февраля.

.

Снова большой антракт в дневнике." 06‘яснение– бумажный голод

и понижение писательской энергии.

Сыпной тиф разгулялся, празднуют пир и другие болезни и

приходится переживать тяжелые ночи в палате № 1.;

Памятна недавняя, кошмарная ночь; трое бредят и порой вопят,

о дин (Жилни) точно потерял рассудок, вска кивает, бежит из палаты и

стучится в запертую дверь. Его схватывают, борются с ним. Ко всему

этому несвязное, но громкое бормотание „казенного шпиона" Вильгельма,

кого-то проклинающего.

! щение, плетется за нами в № 3, где ему ириходится спать на. полу, а затем возвращается в

прежнюю палату № 1.

И

О, тнес

ы м

н о

е т руяд енла оебгщ

о– е-е

у днеелг од

о о

т ва

е н

р и

ж е и

н

н яов

г н

о.о е о

О т

б вр

щеае* презре– ; ние и

с трашный бойкот. Ни единого слова с ним, точно ! человек умер. ‘ ’

'

Захватила доносчика болезнь, может быть к счастью для

■ него, но ни у кого нет в мыслях чем-нибудь помочь : „лягавому“.

Даже добродушный крестьянин Худяков, отзывавшийся на все,

отказывается помочь являющемуся его соседом Вильгельму.

—„Ничего не хочу давать тебе“, отвечает он на его просьбы.

– „Вот товарищи говорят—провокатор ты, предатель, не

обращайся ко мне“...

молчание—смерть. Никто не заметил ее. Утром тру о предателя вынесли.-

Все вздохнули свободней.

Ни в одной из тюрем царских не наблюдал такого откровенного

п одсаживания – ‘ шпиона. Исполать колча к овцам. .... –

21 февраля.

Сегодня привели в больницу (сам ходить не может) жестоко

и зувеченного и израненного человека—заведую щего комиссариатом

юстиции Алапаевзкого района Е. А. Соловьева.

В ручных и ножных к андалах, бесчеловечно исполо сованного при

аресте нагайками по приказанию пьяного офицера.

Д

олгое время лежал мученик на койке, не дви гаясь; на теле видны

г лубокие рубцы от сечения нагай ками с вплетенными в них

проволоками...

и сполкома Алапаевского районного совета, заведывал Ко миссариатом

Юстиции до вторжения белогвардейцев.

Остался в лесу на конспиративной квартире для работ в тылу, но

был обнаружен казаками, почему и бежал в Бийск, где арестован 12

октября.

Отправлен в Омскую тюрьму—просидел 17 месяца; увезли в

2

Алапаевск, якобы для допроса по обвинению в убийстве великих князей

Романовых. Допрашивал член окружного суда Сергеев; следственная

комиссия после того избила нагайками—бил офицер Суворов и другой,

фамилию забыл. В первый день Рождества привели сюда больного,

избитого, посадили в карцер, держали трое суток, а потом—в больницу.

Первое постановление Совета Министров—содержание в тюрьме до

Учредительного Собрания, а потом пред‘явле– но обвинение в убийстве

князей. Последних куда-то девали, я же был в то время в Ирбите, не

принимал никакого участия“.

Закован по рукам и ногам.

В ответ на это г. комендант закатил моей жене дво пощечины. Без

всяких об'яснений... Что же это такое?

– Мне эти две пощечины, закончил свой раескаа негодующий

Сергеев, больнее, чем потеря всего имущества.

Но я с ними так не расстанусь. Увидимся, на воле– припомню все.

...Что-то тревожное чувствуется в воздухе: то и дело формируют

партии и отправляют. .. большей частью в Николаевские арестантские

роты, на принудительные работы.

В доходящих до нас (контрабандой) газетах постоян ные сообщения

о восстаниях и партизанских набегах й о „жестоком усмирении банд“. –

Иного слова кроме „банда“, газетчики не находят для ведущих

партизанскую войну.

беспокоились, пока „сыпняк“ не перекинулся в город и стал угрожать

б уржуазии. '

. Тогда то ударили в набат и стали принимать „экстрен ные мбры“, но одна

нелепей– другой; например, перегонка больных на время дезинфекции

п алаты в сосед нюю, в которой создается теснота, доводится до того, что

половина больных спит па . полу, некоторые у „параши“ (ведра с

нечистотами). .

Врач Тагильцев заболел сам (месяца два не ходит), и в самый

разгар эпидемии мы без врача. ■

. . В половине февраля стал появляться (с крайне корот кими визитами) д-

р Упоров, чтобы—его слова—„ловить ■сыпняк“.

' А он косит жертвы направо и налево: за эти дни умерли двое особенно

близких мне и ценных для общего дела заключенных—Худяков и

Желмухин, оба крестьяне. Последний—поэт.

3 марта.

числе и я, решили не спать и примостились кое-как на поверженном на

пол громадном шкафу.

Но бороться со сном должно быть не хватило сил и пришлось

у ступить „реальной действительности“—разме стились часов около трех

ночи на полу и начали засыпать.

В палату нашу, где оставлено было все для дезин фекции, поставили