Текст книги "Следователь по особо важным делам"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Прошу вас…

– Один у меня был человек на всем белом свете. Я её, можно сказать, вырастила. Матери она лишилась в одиннадцать годков…

– А Сергей?

– Сергей, Сереженька… – Старушка высморкалась в махонький платочек, утёрла слезы. – Что Сереженька. Он про бабку Анфису и знать не будет. Те люди чужие для меня. Валерий женится, дай-то бог ему хорошую жену, а Серёже – хорошую мать. Совсем отрезанный ломоть… Кому бабка Анфиса нужна? Богу-и то не нужна. Не прибирает.

Охо-хо,. грехи наши тяжкие. Как чувствовало моё сердце, все отговаривала Анечку ехать. Нет, видать, судьба. Погубила её жизнь, попутал нечистый. Да и она сама как предчувствовала. Не с радостью собиралась, ох, не с радостью…

– А почему же поехала?

– Любила, видать, своего… – Анфиса Семёновна вздохнула.

Старушка постепенно успокаивалась.

– И она говорила, что не хочет ехать?

– Не то чтобы прямо не хотела. Тут у неё все родное.

Две могилки рядом. Мать и отец родные. А с другой стороны, здесь и горе своё хлебнула с малолетства. Как подумаешь, несладко у неё жизнь прошла. И будто все наладилось, нет, не сдержалась. Сама одним махом и кончила…

– Отец её женился во второй раз?

– Сергей Петрович-то? Что вы. Сам еле тянул лямку.

Сердце. Всего на восемь годков пережил Катерину. Да и то-одно мучение. Все по врачам да по врачам. А мечтал:

сломают их домишко, квартиру в новом доме дадут. Не дожил. И Аня тоже…

Все, что говорила крёстная Ани, мне было важно. Но требовалось направить этот разговор.

– Анфиса Семёновна, как получилось, что Валерий с Аней зарегистрировались только после пяти лет совместной жизни?

– Не жили они пять лет совместно. Год даже не прожили вместе.

– Постойте, Сергей – их ребёнок?

– Это точно. Сергей-Залесский. Да вы на карточку посмотрите. Вылитый отец. – Она показала на фотографию на стене.

– Как же получается тогда?

– А очень просто. Пожили они с Аней месяца три, он уехал к своим. Как бы благословения просить. Аккурат у них каникулы были. И как в воду. Ни слуху ни духу. Аня, значит, в положении. Вроде и простая, а гордая была.

Что делать? Институт бросать жалко. Два год"а оставалось Да и отец, покойник, наказывал: учись, говорит, дочка, чтобы жизнь у тебя интересней нашей сложилась. Пришлось ей и учиться, и работать, и Серёжку нянчить. Слава богу, я тут, рядышком. Вдвоём, можно сказать, и подняли. Люди хорошие помогли. И в институте тоже. А в этом году, нет, в прошлом, прямо в сочельник Валерий возвращается…

– Он помогал Ане?

– Какой там! Ни строчки за эти пять лет не написал.

– Как же, ведь ребёнок?

– Не знал он о Сергее.

– Аня не писала ему?

– Я же сказала, что гордая она была. Если бы она ему отписала, он тут же бы прискакал.,

– Значит, о сыне он узнал впервые в конце прошлого года?

– Я и толкую об этом. Прямо под Новый год приезжает, в ножки ей. Говорит, помотался по свету-лучше тебя нет, прости, если можешь. А как не простить, коли сыну отец родной? От своего не бегут… Тем более Серёжа ему сразу на шею, Мне припомнился разговор в Ищенко… Залесский же не воспитывал своего сына, а тот ему сразу на шею...

– Но ведь ребёнок видел его в первый раз, – сказал я.

– Родное, оно чует. Ребёнку ласки отцовской, как солнца, требуется. В садике на улице все дети про своих отцов говорят, А детское сердце чуткое, обидчивое…

– Она его сразу простила, я имею в виду Залесского?

– Я это уж не Знаю, сразу ли, на следующий день ли, а может, и через неделю. Кто промеж мужем и женой влезет? Одним словом, приходят они ко мне на другой день нового года, по новому стилю, говорят, зарегистрировались…

Я вспомнил справку из загса.

– Наверное, третьего января?

– Постойте. Да, третьего. Старуха я, память прохудилась… Обженились, значит. А мне что? Я рада. Хватит, думаю, Ане в матерях-одиночках ходить. Перед людьми всетаки неудобно. И Серёжка при отце. Родном. Здесь, у меня, мы и отпраздновали. Валерий в магазинчик сходил. Все сам. Как полагается, шампанское, бутылочку водки. Но водку не всю выпили. Я питок никудышний, а больше мужиков нету. Валерий говорит, увезу Аню отсюда, надо, мол, жизнь посмотреть… Увёз… – Старушка неожиданно замолкла.

– Почему именно в Крылатое?

– Бог их знает. Человек к человеку тянется…

– К какому человеку?

– Дружок Валерия там работал, кажись. Да, точно.

Он их и пригласил. Обещал положить зарплату хорошую, квартиру выделить…

– Не Пащенко?

В Крылатом я слышал о нем от Мурзина. До Ильина был главным агрономом. В совхозе его прозвали Громышок.

– Он самый, – подтвердила старушка. – Я-то его в лицо не видела.

– Ну это, так сказать, повод уехать. А других причин не было?

– Не понимаю, мил человек, ты уж объясни мне, старухе…

– Может быть, им здесь нельзя было оставаться, люди .болтали что-то или ещё что другое?

– Да нет же! – всплеснула она руками. – Живи, сколько душе угодно. Напротив, Домишко-то их вот-вот сломают. И Жорке дадут квартиру. Как моя, только целиком. Без подселения. А то бы Аня с Валерием получили. Чего не жить?

У меня промелькнула мысль: теперешний хозяин дома, Нырков, отлично знал, что ему надо. Его бы действительно устроило и полдома…

– И все-таки почему они так быстро уехали?

– Быстро, – кивнула старушка. – Не сиделось тут, и ничего с ними не поделаешь.

– Казалось бы, люди встретились через столько лет разлуки, присмотритесь друг к другу, может-таки не выйдет совместная жизнь… ,

– Во-во-во! – кивала Анфиса Семёновна. – Точь-в-точь мои слова. Валерии смеялся: в наше, говорит, время думать некогда. Решили, и баста. Домик побоку…

– Выгодно?

– Хорошо продали, – сказала старушка, чуть запнувшись.

– И за сколько?

– Я уж не помню, сколько взяли. Да у Жорки, чай, документы имеются… – посмотрела она на меня невинно.

Интересно устроен человек. Он точно знает, где опасность. Может раскрыться, расчувствоваться, но принтом в глубине сознания у него всегда сидит часовой. Я этот вопрос задал неспроста. Уж слишком незначительная сумма отражена в документах о продаже дома. Явно, Нырков купил его дороже. Но, повторяю, он платил за квартиру в HOBQM доме в недалёком будущем. Со всеми удобствами и обслугами цивилизации… Кто так умело провернул дело?

Теперешний хозяин? Аня? Валерий?

Нырков сказал об Анфисе Семёновне: «деловая бабка»…

В одном я был уверен: этот секрет мне не раскрыть. Да и задача у меня другая.

Я говорил с крёстной Ани и все время готовился к самому главному вопросу. Об Ильине.

– Анфиса Семёновна, – спросил я, когда она кончила перечислять, что именно из вещей Залесских купили Нырковы, – вы знаете Ильина?

– Колю?

– Да, Николая Гордеевича.

– А как же. Хорошо знаю.

– Какие у него были взаимоотношения с Аней?

– Так он ведь ещё допрежь Валерия за ней ухаживал…

Она подтвердила мои догадки.

– До того, в смысле, как они вообще стали с Валерием встречаться?

– Да. Ну до того, как они, это самое, пожили с Валерием у ни.х в доме и он уехал к родителям за разрешением жениться. Так вот, Николай ещё раньше него дружил с Аней. Я не знаю, как правильно сказать. В старое время парень пройдёт с девушкой по улице, считай, кавалер, жених, стало быть. Теперь говорят-дружит. Ну, а она, значит, выбрала Валерия… Валерий уехал. Потом родился Серёжа. Николай после института тоже укатил и объявился снова в прошлом году. Какую-то диссертацию сдавать. Или отстаивать, не знаю я их порядков… Ну, и опять к Ане подлаживаться. Первая любовь не ржавеет… – «Это мы знаем.

Знакомая народная мудрость», – подумал я про себя. – Аня его, конечно, привечает, не погонишь же живого человека. А я вижу, не может она Валерия из сердца выбросить совсем. И мечется между огнём и полымем…

– Ильин бывал у неё дома?

– Бывал. Частенько. С Серёжкой играл. Ко мне.вместе приходили.

– И как у них, что чувствовалось?

– Погоди, мил человек. Я смотрю, он с Серёжкой, как с родным. Вышел это Коля на минуточку, а я Ане и говорю, мол, зачем парня мучаешь. Да и себя определить надо.

А она мне: теть Фиса, так называла всегда, теть Фиса, говорит, я сама ещё разобраться не могу, куда уж вам…

Короче говоря, спровадила меня. Николай, скажу вам, шибко Сергею Петровичу нравился…

– Аниному отцу?

– Ага. Мне говорил по секрету, что, мол, крепкий мужик из него получится… Слово, правда, другое употребил.

Дай бог памяти… Да, добротный, говорит. Хозяин справный.

Он им, помню, заборчик новый поставил. – Да, забор Ильин поставил крепкий. – Сергей Петрович слаб был…

Я перебил старушку:

– Так значит, вы спросили у Ани, выйдет ли она за Ильина? А дальше?

– Дальше? Один раз ещё только и был разговор. Прихожу я к ним утром в субботу или в воскресенье, не помню точно, какое-то дело до Ани было. Гляжу, Николай в кухне под краном умывается. Она ему полотенце подаёт… Я что-то такое сказала ей. В шутку. Хорошо, мол, когда мужик в доме. Она ничего не ответила…

– И когда это было?

– Ой, запамятовала.

– Пожалуйста, припомните.

– Какой-то, кажись, праздник обратно был. Вспомнила! Верно. Не суббота, не воскресенье, а праздник. Седьмое ноября.

– Значит, Ильин у неё ночевал?

– Выходит,ночевал.

– А как он воспринял приезд Валерия?

– Вот и получается, что Валерий ему уж во второй раз дорогу перебежал,

– Вы не знаете, они встречались после этого?

– Не знаю, врать не хочу.

– Он провожал их?

– На вокзале я его не видела.

– Аня его вспоминала или нет?

– Муж приехал…

– А она це просила вас не говорить при Валерии об их отношениях?

– Уж какие там были отношения, я не знаю…

– Человек бывал в доме… Ночевал… А вы – близкий, почти родной, могли проговориться.

– Родно-о-ой, – протянула Анфиса Семёновна. – Роднее не было. Что-то в этом роде Аня меня предупреждала.

Говорит, надо все начинать сначала. А старое – вон. Я, хоть и старуха, смекаю ещё. Могла и не предупреждать. Я худа ей не желала. Хотела бы всегда помогать, всей душой.

И вот этими старыми руками…

Мы говорили долго. Воспоминания волновали старушку. Видимо, Кирсановы являлись самыми близкими, если не единственными людьми в её жизни, память о которых воскрешала много хорошего и дорогого.

– Ещё один вопрос. Когда умер отец Ани, возникало у неё желание покончить с собой? Может быть, она вам говорила об этом?

– Нет, не припомню такого. Горевала шибко. Но молодость своё брала. – Анфиса Семёновна подумала. Помолчала. – Нет, не было и мыслей таких у ней.

Я чувствовал, Анфиса Семёновна утомилась. Да и сам, признаюсь, стал терять ясность направления беседы. И решил на сей раз закончить.

Она вдруг спохватилась:

– Скажи, мил человек, а для чего тебе все это надо?

Может, что нехорошее открылось?

– Да чего уж хорошего в Смерти человека? – уклончиво ответил я. – Тем более такой молодой и красивой женщины.

– Верно. Ей бы жить да жить. А уж как о Сергее вспомню, так сердце кровью обливается. Да и Валерий безвинно страдает.

Все же мой ответ старушку не удовлетворил. Но у неё хватило такта и ума в дальнейшие вопросы не вдаваться.

Неглупая была эта Анфиса Семёновна. Хотя на вид простая и бесхитростная…

Можно ли было ей верить? Я не мог найти причин, для чего бы ей стоило говорить неправду.

А если человек врёт только для красивой лжи – это болезнь. Это патология. Такие тоже мне встречались.

Нет, крёстная Залесской была в здравом уме.

Но все-таки её показаний для меня было мало. И я отправился в сельскохозяйственный институт.

Уже один взгляд на теснившиеся на небольшом пятачке здания говорил о его эволюции.

Все, по-видимому, началось с длинного одноэтажного строения красного кирпича врасшивку. Так строили ещё до революции. Может, это была церковноприходская школа.

Потом выросло двухэтажное. Кирпич и дерево. Много стекла. Местный, так сказать, конструктивизм. Площади и солидности хватало поначалу только для техникума. Но когда размахнул свои крылья домина в пять этажей, с колоннами, портиками, капителями, с декоративным карнизом, с широкой лестницей, проглотившей полдвора, внушительное здание не могло стать не чем иным, как высшим учебным заведением. А что оно, учебное заведение, будет жить и развиваться дальше, категорически утверждала пристройка наших дней. Совершенно гладкий, ровный параллелепипед с широкими окнами и керамзитовой штукатуркой.

Слово теперь оставалось за достижением будущей архитектуры. Тогда институт, возможно, дорастёт до академии…

Исполняющий обязанности ректора разговаривал со мной недолго.

– Да, да, слышал. Печальная история. Залесского я не помню. А вот Кирсанову – хорошо. Аккуратная, дисциплинированная. Активистка. У Ильина я присутствовал на защите. Положение обязывает – председатель учёного совета. Но, скажу откровенно, на его защите я испытывал удовольствие. Редкое сочетание – хорошая научная подготовка и практический опыт. Но, сами понимаете, в личном житейском плане я Ильина, можно сказать, не знаю совершенно.

Тем более он у нас был аспирант-заочник. Поговорите лучше с профессором Шаламовьш. Он его научный руководитель…

Секретарша ректора помогла мне найти Шаламова в коридоре института.

Яков Григорьевич извинился, что мне придётся немного подождать: он заканчивал разговор с двумя грустными, усталыми молодыми людьми. По-моему, разговора не было.

Сухощавый, седой как лунь профессор спокойным, методическим голосом вбивал в смиренных учеников что-то важное для них. Уверен – совершенно напрасно. Когда он их отпустил, они пошли прочь сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока не побежали.

Шаламов пригласил меня в свой кабинет. Он возглавлял кафедру растениеводства.

Посмотрев на моё удостоверение и узнав, что я хотел бы поговорить об Ильине, он сцепил свои длинные пальцы и положил руки перед собой на стол.

– Странно: Ильин и следствие… Понятия для меня взаимоисключающиеся.

– Почему вы решили, что следствие соприкасается обязательно с преступниками?

– О честном человеке узнают все у него самого.

У профессора была кристальная логика. Мне надо было или выворачиваться, или признать его проницательность, то есть раскрыть свби замыслы. Одно не лучше другого. Вот что значит сила слова!

– Честность нередко требует не меньших доказательств, чем виновность.

– По-моему, правде всегда тяжелее, чем кривде. На то она и правда. Впрочем, насколько я понял, предмет нашего разговора – Николай Ильин. И вам нужны факты, факты и только факты. Я к вашим услугам.

– Ильин закончил аспирантуру?

– Конечно. И защитился. В феврале месяце.

– Странно. О том, что он кандидат, Ильин не пишет в документах.

– Но диссертация ещё не утверждена в ВАКе.

– Ясно. Значит, дело не в его скромности?

Шаламов пожал плечами:

– Нескромно, на мой взгляд, кричать о своей необразованности. Знаете, есть такое высказывание: «мы институтов не кончали»…

– Ну, видите ли, институтов просто-напросто на всех не хватит, сколько ни строй…

– Ума тоже не всем хватает…

Профессор находился, что называется, в состоянии «момента». Да, два молодых балбеса здорово подпортили ему настроение. Надо его вернуть в состояние равновесия.

– Насколько я понял, об Ильине вы этого сказать не можете?

– Выходит, вас уже проинформировали? – Он усмехнулся. – «Парадокс Шаламова – Ильина»…

– Нет. Видите ли, вы первый из института, с кем я разговариваю обстоятельно.

– Прошу прощения. А впрочем, чтобы развеять таинственность, поясню. Всех до сих пор удивляет, что Николай был аспирантом именно у Шаламова, а не у кого-либо другого…

– Яков Григорьевич, я ведь совсем ничего об этом не знаю. И, если можно, разъясните, пожалуйста, профану в вашей науке, в чем, собственно, соль?

– Следователя могут интересовать и такце вопросы?

– Прекрасное мнение о нас…

– Простите, если обидел… В —двух словах скажу. Вы, конечно, слышали о травопольщиках и нетравополыциках?

– Разумеется.

– Дело в том, что Ильин – травопольщик. Конечно, это грубо говоря. Я же

– придерживаюсь другого направления.

И тем не менее не было аспиранта интереснее и поучительнее для меня самого. Желал бы, а в душе чувствую, что Ильин считает меня тоже не последним дураком… Понятно?.

– Вполне. Но знаете, не всегда людей сводят только общие взгляды.

– И слава богу! Только так и возможно жить. Если бы человек понял, что его личный пуп, его мнение не есть центр вселенной, многие беды не случались бы…

– Я с вами согласен. Потому что есть вещи, которые соединяют молодого и старого, человека одной национальности с человеком другой и так далее.

Шаламов кивал. И я чувствовал, что этот человек, с белой головой, с крепкими руками, уже знает, куда я клоню.

Поэтому дальше развивать свою мысль я не стал.

Бывает иногда такое ощущение-ты что-то не осилишь.

Шаламова бы я не осилил. Об Ильине у него твёрдое мнение. И вс„. Скала, кремень. Но… назвался груздем…

– Итак, мы выяснили: Ильин честный, принципиальный учёный…

– Это не мои слова, но я под ними подпишусь, – улыбнулся профессор.

– Такита ли он был в другом, например в личной жизни, как вы думаете?

– О его личной жизни я ничего не знаю.

– Насколько я понял, он был вашим любимым учеником…

– И тем не менее.

– Впрочем, вполне возможно…

Я не знал, что подействовало на профессора. Тон ли, каким я произнёс последние слова, или мой разочарованный вид. Но это его задело.

– Не думайте, что перед вами стоит этакая деревяшка, сухарь, учёная крыса. В древности ученики и их наставники жили одной семьёй. Вместе ели, вместе путешествовали, отдыхали, развлекались:.. Простите за нескромность, что я называю себя наставником, но я таковой хотя бы по должности. И уверяю вас, судьба моих аспирантов, во всяком случае тех, в. которых я вкладываю помимо знаний душу, волнует меня. И когда я говорю, что не знаю об интимной жизни Ильина, я не стремлюсь от вас что-либо скрыть. Ведь Николай учился в заочной аспирантуре. Он приехал за тричетыре месяца до защиты, И почти все это время занимался оформлением работы… Поверьте, я был бы рад знать его поближе, чтобы защитить, ибо уверен в том, что он честен.

– Из чего вы это заключаете?

– Не может быть человек раздвоенным.

– «Гений и злодейство несовместны…» – процитировал я.

– Точная мысль. И Пушкин имел право это сказать.

– Но неужели Ильин никогда ничем не выдал своих привязанностей, влюблённости?

– Он был скрытен. Впрочем, не то слово. Он сильный человек. А о личном действительно нужно молчать. Болтун у меня не вызывает доверия. Скорее – брезгливость.

– Хорошо. Вы знали, что он был влюблён в сотрудницу института, лаборантку Аню Кирсанову?

Шаламов поднял удивлённые глаза:

– Для меня это новость.

Признаюсь, он меня ошарашил больше, чем я его. Неужели в маленьком коллективе, можно что-то скрыть?..

Шёл я. от профессора совершенно сбитый с толку. Шёл по маленькому, деревянному Вышегодску, на меня из окошек, с подоконниками чуть ли не у самой земли, смотрели бабки, прячась между горшков с цветами. И удивлялся, как вообще в этом городке можно что-либо скрыть от досужих глаз, когда каждый день видишь одни и те же лица и половина населения приходится друг другу родн„й, а другая – близкими друзьями или родственниками друзей.

Например, весь Скопин знает, что сын Андрея Чикурова холостяк. И когда я приезжаю погостить, со всего города в наш дом стекаются тётки и дядья, сестры и братья и вообще-седьмая вода на киселе. Разговор идёт только о моей женитьбе. Сколько моих «невест» уже повыходило замуж – не счесть. Но отец (почему-то мать поменьше) не смиряет своего рвения и каждый раз, как купец, расхваливает очередную партию подобранных им моих возможных избранниц. Не дай бог, я бы пошёл с кем-нибудь из землячек в кино. Это было бы равносильно подписанию приговора, который окончателен и обжалованию не подлежит.

Не думаю, чтобы в Вышегодске были другие нравы, Вечером у нас состоялся условленный ещё в Крылатом телефонный разговор с Ищенко. Она сказала, что уже успела встретиться с семьёй Залесских. Я её попросил выяснить у Валерия насчёт Ильина. Поосторожней, конечно. Но и настойчивее. Почему-то после нашего разговора «по душам» в совхозе я доверял Серафиме Карповне все больше и больше. Преданность делу, по-моему, хороший аттестат для работника.,.

Константин Пащенко, который работал в «Маяке» главным агрономом до Ильина, теперь трудился в районном управлении сельского хозяйства и прикатил на свидание со мной в прокуратуру на служебной машине. Было видно, что он очень хочет, чтобы я это знал. По долгу вежливости я поинтересовался, не оторвал ли его от работы и прочее в том же духе.

– Ничего, ничего, – покровительственно сказал он, – псе мы трудимся, все мы знаем, когда что надо… А работа моя – поля, поля и ещё раз поля. Поверите, из машины не вылажу. И вот сейчас от вас-прямо в совхоз. Шофёру дал задание заправиться бензином сполна. Кто знает, сколько километров придётся отмахать…

Я смотрел на него и удивлялся точности, с какой русский человек метит прозвищами. Громышок…

Пащенко был, пожалуй, немелким мужчиной. Но оттого что он пыжился, силился казаться солиднее, было ощущение, что он на пределе. Как шар. Выпусти воздух-останется комочек.

– Я вас, товарищ Пащенко, постараюсь не задер жать, – сказал я.

– Да, в общем-то, мне засиживаться, сами понимаете, Я-то сам ради бога. Люди ждут…

– Скажите, пожалуйста, вы учились вместе с Ильиным и Залесским?

– Да. Имел, так сказать, возможность их знать.

– Ну и что вы скажете, например, об Ильине?

– Что сказать? Был обыкновенным студентом. На третьем курсе в партию вступил… Учился он усиленно.

– Как это понять: хорошо или плохо?

– Знаете, оценки ещё ничего не говорят. Кого-то из великих людей выгнали из учебного заведения за плохую успеваемость. А потом получился всемирный учёный…

– Возможно.

– В студкоме был, в факультетском научном обществе, в совете по туризму. – Пащенко загибал пальцы и смотрел на меня. – Не много ли брал на себя?

– Но ведь это в основном выборные должности… – сказал я и подумал, что почему-то защищаю Ильина.

– Кто не хочет, того не выбирают.

– Его уважали товарищи?

– Если можно назвать уважением то, что на человека спихивают работу… Если вы считаете это уважением – пожалуйста.

– Он пользовался успехом у девушек?

– Колька? Да вы смеётесь!

– Нет, товарищ Пащенко, я просто спрашиваю, как было в действительности.

– По-моему, с ним девушкам неинтересно. Я, видите, не красавец какой-нибудь, но мне почему-то везло. Не внешностью надо брать, а умением создавать обстановку, заинтересовать…

Я вдруг понял, что Пащенко принимает наш разговор за приятельскую беседу. И бог с ним. В таком тоне он будет держаться откровеннее.

– А Ильин не умел?

– Конечно, нет. Он не умел ни к чему приспосабливаться. По его лицу сразу было видно, чего он хочет. Знаете, есть такие. Прямолинейные. А кому такое нравится?

– Ильин нравился девушкам?

– Влюбилась в него одна студентка. Он ей прямо, и сказал: не страдай, мол, не люблю. Кто же так делает?

Ведь это ещё больше разжигает…

– Ас Аней Кирсановой как получилось? – Я намеренно задал вопрос в прямолинейной форме.

– Все так же, только наоборот. Как ни бегал за Аней, ничего не получилось.

– Когда он увлёкся ей?

– Дайте припомнить. На втором курсе.

– До того как она стала встречаться с Залесским?

– Да.

– А вы не вспомните, когда Аня стала встречаться с Валерием?

– Помню. Отлдчно помню. Мы заканчивали четвёртый курс. И вдруг сенсация: Валерка, за которым бегали все девчата, ходит с Кирсановой.

– Интересный парень?

– Наповал! Немного, как говорится, задаваться любил, а в общем – с ним не соскучишься. Анька отхватила лучшего парня в институте.

Пащенко мелко захихикал. Ну если нелюбовь к Ильину можно было понять: все-таки Ильин имел вес в совхозе, а его, Пащенко, мягко выражаясь, попросили, то равнодушие к Залесскому, его горю объяснить трудно. Об умершей, дело которой и свело нас, он говорил без всякой печали.

– А Ильин ревновал?

– Своей прямолинейной башкой Николай дошёл, что тут ему делать нечего.

– Может, у него изменилось поведение, стал замкнутым?

– Он всегда был бирюком.

– Не преследовал Кирсанову?

– Вряд ли.

– Вы не можете на этот счёт припомнить что-нибудь конкретное?

– Нет. Я понимаю всю ответственность моих показаний.

Слава богу!

– Ас Залесским он как себя вёл?

– Самое смешное, что познакомил их Ильин.

– Значит, они были друзьями?

– До того как Залесский закрутил с Аней. И все удивлялись. Но мы ведь умные люди, понять можем: Ильин тянулся к культуре. А Валерию, вероятно, было забавно с Ильиным. Закон единства противоположностей…

Я вспомнил ответ Ильина на вопрос, были ли они друзьями с Залесским: «Пожалуй, не были…»

– Выходит, после того как Валерий и Аня сблизились, дружба их распалась?

– Само собой разумеется.

–А вы дружили с Валерием?

– Были хорошими приятелями. И когда он написал мне в Крылатое – тоже, между прочим, местечко, скажу я вам! – что хочет поехать куда-нибудь на целину, я ему – ради бога! Только, пишу, наплачешься…

– Почему же вы все-таки не отговорили его, если так считали?

– Надо знать Залесского. Вобьёт себе фантазию, в голову – вс„. Вынь да положь. Думаю, лучше я его устрою более или менее по-человечески. А то подзагорит где-нибудь, ещё хуже будет. Все было в моих руках,

– В общем, выручили товарища?

– Вы это без иронии?

– Без.

– Считаю, что выручил.

– Они ещё при вас приехали в совхоз?

– Самолично ездил встречать в Североозерск. У меня ведь там тоже мадшна была.

– Как они восприняли новое место?

– Как можно воспринять? Пащенко все устроил. Домик их уже ждал. Я распорядился, чтобы к приезду протопили хорошенько, сразу на должность обоих…

– Им понравилось?

– Валерий все восторгался: какие степи, какая ширь.

Вот, говорит, где роман писать. На Государственную премию…

– А Аня?

– Типичная клушка. Что мужу хорошо – ей и подавно.

– А когда, спустя какое время вы были вынуждены уехать из совхоза? – Я специально употребил слово «вынуждены». Пащенко это покоробило.

– Я уехал сам. Как приехал по собственной воле, так и уехал. И не питаю никаких чувств к этой богадельне, возглавляемой мастером высоких обязательств Мурзиным.

Удивительный сидел передо мной человек. Все его эмоции начинались и кончались только тогда, когда речь заходила о вещах, касаемых его. Ни чужая беда, ни трагедия, разыгравшаяся в Крылатом, – ничто его не волновало.

– Когда вы уехали?

– В марте.

– И часто общались с Залесскими?

– Редко. Культурой занимался в совхоза секретарь партбюро. А потом, я ведь вскоре был отозван сюда…

– Вы не замечали ничего необычного в их взаимоотношениях?

– Простая влюблённая парочка. Экзотика. Поэзия.

А потом, естественно, пришла проза жизни. Сильные натуры разрывают оковы – ищут применения своим возможностям. Чем отличается сильный человек от слабого? Сильный создаёт обстоятельства, слабый – подчиняет, себя им.

– По вашему мнению, Аню угнетала окружавшая её обстановка в Крылатом?

– Я не об Ане. Вообще.

– А если о ней?

– По-моему, ей было все равно, где жить, лишь бы с Валерием.

– А он как, не разочаровался?

– Там любой разочаруется.

– Меня интересует Залесскнй.

– Пока я там был, он об этом не заикался. А в дальнейшем – не знаю. Но думаю – скис. Он однажды написал мне оттуда. По тону письма чувствовалось

– не очень ему сладко. И неудивительно. Надо знать Крылатое и Мурзина.

– Я знаю Крылатое и Мурзина, – спокойно сказал я.

Пащенко засмеялся.

– Да, у меня ещё один вопрос к вам, – сказал я, вспомнив почему-то о Шаламове. – Но это посторонний вопрос.

Шаламов пользовался у студентов авторитетом?

– Его любили. За то, что неудов не ставил.

– Совсем?

– Абсолютно. Но и пятёрки имели не больше чем одиндва студента на весь курс. С большим приветом профессор.

Как все теоретики. А мы с вами всякими фантазиями заниматься не имеем права. Живые люди, практические дела…

Протокол, написанный мною, он читал очень внимательно.

– А исправлять можно?

– Конечно. Все исправления укажете в сносках и распишетесь: «Исправленному верить».

Он сделал несколько исправлений. Поцокал языком:

– Заставляют нас быть формалистами, а потом ещё и ругают, почему мы такие. Освободить надо человека от бумаг, от волокиты. Практические дела – вот что прежде всего…

И он укатил на своей машине в свои поля, Итак, три человека из самого недалёкого прошлого Залесских и Ильина в какой-то степени пролили свет на их взаимоотношения в Вышегодске.

Каждый следователь знает: путь к пониманию характера любого подозреваемого или обвиняемого может быть бесконечен. Человек даже не предполагает, сколько у него близких, знакомых, сколько просто случайных встреч с людьми, которые обязательно вносят что-либо новое в его характеристику. Тут надо суметь не утонуть в потоке фактов, деталей, штрихов, суметь вовремя остановиться, ограничить круг допрашиваемых, выбрать направление основного поиска.

Это парадокс, но мы должны знать о человеке как можно больше и в то же время – ничего лишнего.

С одной стороны, мы вооружены знанием, опытом (своим и чужим, который преподносится на страницах учебников, специальных исследований, регулярных изданий и сборников), статистикой, распределившей преступников по полочкам и ящичкам. На нас работает армия экспертов, вооружённых новейшими приборами и техникой. Но порой мы сталкиваемся с задачей, подобной уравнению, где все величины – неизвестны. И тогда тебе кажется, что свою профессию ты осваиваешь как бы заново-до того не укладывается ни в какие рамки опыта и статистики попавшее к тебе дело.

В работе следователя нет эталонов и образцов, по которым можно было бы определять преступников. Представьте себе «эталон» убийцы или взяточника, карманника, мошенника. Каждый раз приходится сталкиваться с человеком, у которого все индивидуально-жизнь, характер, поступки.

Вот и теперь я столкнулся с человеком, чьё поведение меня настораживало. Ильин.

В Вышегодске выяснилось: он отлично знал Залесскую до совхоза, скорее всего, даже имел с ней интимные отношения. На допросе в Крылатом Ильин это полностью отрицает. Зачем и почему?

Можно ли назвать отношения Ильина и Залесской в Вышегодске изменой? Глупо. Валерий самым натуральным образом бросил Аню, а он, Ильин, хотел жениться на ней.

Стыдиться, во всяком случае, скрывать подобное – ни к чему. И уж перед следователем-то…

Все-таки он скрывает. С упорством и озлоблением. Далее, обратимся к предсмертному письму Залесской. «Я не смогла отвести беду…» Слово «беда» употреблено не просто. Что это за беда? Откуда она началась? В Крылатом или раньше? Может быть, Ильин начал преследовать Залесскую ещё в Вышегодске, когда она снова сошлась с Залесским, теперь уже по-настоящему оформив брак? Не этим ли вызван скоропалительный отъезд супругов в Алтайский край? Пока я этого не знал. Ищенко должна поговорить в Одессе с Валерием.

Не проходит и месяца, Ильин, только что защитив кандидатскую диссертацию, едет к черту на кулички, в Кулундинские степи. Заметим, имея серьёзную поддержку в лице профессора Шаламова, он мог бы устроиться на более интересную работу. Например, в какой-нибудь научно-исследовательский институт. Или на кафедре у Шаламова.