Текст книги "Следователь по особо важным делам"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Опять же – почему он выбрал именно совхоз «Маяк»?

Не слишком ли много совпадений?

Продолжим рассуждения. Ильин появляется в Крылатом. Через четыре месяца Залесская кончает с собой. За время пребывания в совхозе Ильин с Залесскими старается не встречаться. На людях с Аней-тем более. Зато в кафе, в Североозерске, их видят вместе. Значит, у него есть какието основания скрывать свидания с Залесской.

Смущение Ани в зале, когда Ильин выступает с трибуны (киноплёнка, я её изъял и приобщил к делу). Наверное, Валерии сказал ей что-нибудь колкое о неудачном вздыхателе…

Из всего этого можно сделать вывод, что появление Ильина в совхозе было Ане не безразлично. Чувствуя перед мужем какую-то вину, она все-таки соглашается встретиться с Ильиным, выезжая для этой цели подальше от дома, от людей, которые их знают.

Были ли это добровольные встречи или принуждённые?

Влюблённая в своего мужа, беременная… Скорее всего Ильин принудил её к этим встречам.

Он человек упорный. Как видно, во всем. Аню любил со второго курса. После окончания института работал агрономом на Кубани. Поступил в заочную аспирантуру. Потом приехал защищать диссертацию в Вышегодск. Несмотря на то что у Ани на руках сын от Валерия, предлагает ей руку и сердце. Нянчится с чужим ребёнком. Ночует у них дома.

Опять его планы рушатся из-за возвращения Залесского.

И все равно Ильин едет за Дней, хотя надежд у него – никаких.

Фанатизм? Идея фикс? А если – расчёт?.. По времени Аниной беременности отцом так и не родившегося второго ребёнка мог быть и Ильин. В таком случае его нельзя считать посторонним человеком. Во всяком случае – равнодушным.

Допустим, Ильин на что-то рассчитывал. На что? Аня бросит в конце концов Залесского и выйдет замуж за него?..

Один вариант. Второй – не бросая мужа, будет и впредь оказывать Ильину благосклонность. Последнее – менее вероятно. Хотя и не исключено.

А может быть, Ильин добился того, чего хотел-Аня вообще ушла из жизни. Ревность – сильная страсть. Самое страшное предположение, и его, увы, пока тоже отбрасывать нельзя.

Но есть ещё одно объяснение случившемуся. А если Аня металась между Залесским и Ильиным? Валерий, хотя она и любила его, был виноват перед ней. Ильин же привлекал своим постоянством. Допустим, она сама не знала, от кого ребёнок. Или точно знала, что от Ильина. И её воля не выдержала.

Тогда Ильин ни при чем. Он любил. Оттого и приехал за тысячи вёрст, даже не имея надежды.

Но любовь может нести радость или горе.

В этом случае замкнутость, вспыльчивость и озлобление Ильина можно объяснить тем, что его самого потрясла развязка. Его чувства, присутствие в Крылатом заставили страдать дорогого ему человека и в конечном счёте довели до самоубийства.

Могло быть так? Вполне. Правда, раскаяния или растерянности я у него не заметил. Что ж, натуры бывают разные.

Помимо встреч с людьми, так или иначе соприкасавшимися с Ильиным в Вышегодске, которые мало чего добавили к имевшимся у меня сведениям, я имел ещё один разговор с профессором Шаламовым, В этот раз я спросил– у него, чем Ильин объяснил научному руководителю свой отъезд в Кулунду.

Профессор искренне удивился:

– Так ведь его диссертация поднимает проблемы борьбы с ветровой эрозией на неполивных землях Кубани!

И вдруг ему предлагают такую возможность! Главный агроном большого хозяйства. Твори, пробуй!

– А при чем тут Алтай?

– Кулундинские степи по условиям схожи с Кубанью.

Лёгкие почвы, небольшой слой гумуса, постоянные ветры…

Ветры я помнил. Действительно, они дуют там беспрестанно. Даже я к ним успел привыкнуть.

– И это, вы считаете, все?

Профессор посмотрел на меня с сожалением:

– Ну если, например, человек с детства мечтает стать футболистом и ему выпадает счастье играть за сборную страны… – Он развёл руками.

– Если там так хорошо, почему же оттуда уехал Пащенко? – спросил я.

– А почему он поехал туда, не знаете?

– Нет.

– С диссертацией ничего не получилось, вот он и решил поправить свой престиж. На переднем крае борьбы…

В газете местной прогремел: молодой специалист по велению сердца отправился на целину. Но почему-то, когда он вернулся, об этом не напечатали ни слова. А по-моему, следовало бы…

Больше вопросов к Шаламову я не имел.

Даже вахтёрша института знала, что Ильин частенько дожидался Залесскую после работы. Почтённый наставник главного агронома витал бог знает где.

Перед отъездом из Вышегодска я встретился с секретарём комитета комсомола института. Она работала лаборанткой и Залесскую хорошо знала. Для неё тоже была непонятна история с комсомольским билетом. Аня Залесская, учась и работая институте, была активисткой, одно время была членом институтского комитета комсомола.

И то, что она не встала на учёт в Крылатом, было на неё непохоже.

В комнате, где размещался комсомольский штаб института, я случайно выяснил ещё один штрих в характере Ильина. На стене размещался небольшой фотомонтаж:

«Наши спортивные достижения». На одной из фотографий была запечатлена группа альпинистов. В своих горных доспехах, с альпенштоками в руках. Среди них – Ильин.

Что ж, для сурового, упорного человека, каким он, несомненно, являлся, вполне подходящий вид спорта…

Североозерск встретил меня дождём. И разумеется, ветром. По дороге в Крылатое у оперативного «газика»

РОВДа забарахлило отопление. В машине было холодно.

Промозглая сырость проникла сквозь одежду, и я приуныл.

Мои миндалины были пока при мне и вряд ли упустят такой благоприятный случай напомнить о себе.

Ко всему прочему нам пришлось задержаться. Заканчивался ремонт моста, снесённого несколько дней назад разбушевавшейся от осенних дождей небольшой речушкой.

Можно было проехать в объезд, но шофёр не стал рисковать.

И когда я попал под опеку Савелия Фомича, добровольно исполняющего обязанности дежурной горничной в доме для приезжих, моя комната, нагретая и уютная, показалась мне раем.

Пока я раскладывался да переодевался попроще и потеплее, Савелий Фомич колдовал над чаем. Из Москвы я взял с собой растворимого кофе. Но старик его категорически отрицал. Даже где-то вычитал, что в Америке его давно уже не пьют… Почему-то у него было торжественное и загадочное лицо. Видимо, сохранял какую-то новость до нашей посиделки за чаем его особой заварки.

– Вам бы, Игорь Андреевич, чего-нибудь сейчас покрепче… – сказал сторож, когда мы наконец приступили к чаепитию.

– Не мешало бы, – честно признался я. Не научился думать о таких вещах вперёд. Действительно, можно было ожидать, что дорога окажется холодной и сырой. И позволить себе сейчас пару рюмок коньяку или водки было бы не грех, а польза.

– Можно организовать, – с охотой встрепенулся Савелий Фомич.

«Организовать» означало: он потопает на дом к продавщице и намекнёт, что требуется, мол, кому надо, бутылка. Таковая будет, конечно, выдана. Из своих запасов или после похода в магазин. А назавтра все Крылатое зашушукается: московский следователь по ночам того…

– Нет, – сказал я. – Заранее не догадался, теперь поздно.

– На нет и суда нет, – быстро согласился сторож. Уж больно ему не хотелось выглядеть заинтересованным лицом. – Чаек тоже сугревает.

– Сойдёт.

– А Надежде Максимовне тоже понравился мой чай, – сказал он, потягивая из гранёного стакана.

– Долго она тут была? – спросил я.

– Приехала утром, а на другой день, считай, к обеду уехала. Обидно получается. К нам в глухомань забралась, а не встретились, – вздохнул Савелий Фомич.

– В Москве увидимся, – успокоил я его. И спросил. – Савелий Фомич, это у вас всегда так дует?

– Где? – встревожился он. – Мне-то сквозняк нипочём…

– Я не об этом. Ветер…

– Завсегда. Хоть махонький, а непременно. Степи.

– Да, я читал о степных ветрах, о пыльных бурях, о ветровой эрозии.

Кстати, я попросил одного моего сослуживца (у него жена работает в ВАКе) узнать о судьбе диссертации Ильина и заодно достать её для ознакомления.

Мне трудно судить о её научной ценности. Но, во всяком случае, я получил представление о проблемах, которые стоят перед совхозом «Маяк».

Ещё —мне удалось узнать, что один отзыв на работу Ильина получен положительный. А другой рецензент чтото задерживает с ответом…

– Да, ветры-серьёзная проблема, – покачал я головой.

– Не только ветры. И пыльные бури бывали. Ну, стали защиту сажать. Да вы сами видели. Теперь и пашут по-другому. Раньше плугом, значит, этак загребали и переворачивали. Крепь, она снизу получается, а глина сверху. Теперь – нет. Как бы прочеркивают…

– Безотвальная вспашка, – похвастался я своими познаниями.

– Во-во. Мало того. Сеют зерно и ещё прикатывают.

Чтобы поплотнее. Целая наука. Емельян Захарович ездил к самому Мальцеву, в Курганскую область. Приехал, поновому стали землю готовить. Понятно, Мальцев, из мужиков сам, аж до академиков вырос. Понимает землицуто… Или вот, к примеру, у нас: нет чтобы добротный мост через Чарысуйку раз и навсегда поставить. Из бетону, там, не знаю. Нет, кажный раз деревянный лепят. А весной его обязательно сносит. А вот нынче и осенью… Вы ехали, отремонтировали у"ке?

– Да. Перед нашим приездом закончили.

– Эхе-хе. Разве это годится? Надежда Максимовна ехала обратно, Николай Гордеич вёз, у самого их носа снесло. Сами едва не попали в крутизну…

Это сообщение мне не понравилось. Нехорошо, что Ил:эин оказал услугу Наде. А Савелий Фомич продолжал:

– Николай Гордеич трактор вызвал. Хорошо, Пескове рядом. Вытащили машину. Слава богу, доставили Надежду Максимовну в Североозерск целую и невредимую. Говорят, помог ей с билетом на самолёт. И проводил сам…

То, что я узнал от Савелия Фомича, меня расстроило.

Подробности Надиного пребывания в Крылатом меня интересовали, но расспрашивать старика я не решился.

У меня даже мелькнула мысль отправиться к Серафиме Карповне, чтобы узнать получше, как это Ильин провожал мою Надю, но решил подождать до утра. Не стоило поднимать панику на ночь глядя…

Я еле дождался утра и пошёл к Ищенко.

Стучать не пришлось. Пёс, привязанный у крыльца, поднял такой лай, что тут же открылась дверь и появилась старший лейтенант.

– Серафима Карловна, здравствуйте.

– Проходите, Игорь Андреевич.

Она угомонила собаку, затолкав её куда-то под крыльцо. Я прошёл в сени.

– С приездом, – сказала Ищенко. – Заходите. Хозяева на работе. Что случилось? – спросила она, когда мы присели на стулья в комнате.

– Вы давно вернулись?

– Третьего дня. А что?

– Ко мне приезжала… – я стал подыскивать определение для Нади.

– Слыхала, – кивнула Ищенко,

– Что там произошло?

– А вы разве не знали?

– Мы с ней не встретились, – сказал я.

– Обидно.

– Почему обратно она ехала с Ильиным?

Ищенко пожала плечами:

– Наверное, Ильин как раз ехал в район. Вот и взялся подбросить.

– В общем, мне как человеку, который ведёт сейчас здесь расследование, не хотелось бы давать повод кривотолкам…

– Я думаю, все произошло случайно, без умысла.

– Дай-то бог. Ну что у вас новенького?

– Кое-что разузнала.

– С Залесским встречались?

– Привезла протокол допроса.

Я с ним тут же ознакомился.

«…Вопрос. По каким мотивам вы уехали из Вышегодска в Крылатое?

Ответ. Хотел написать роман из жизни целинников.

О том, как и чем живут люди сейчас. Интересная тема…

Вопрос. Вы раньше писали книги?

Ответ. Может показаться, конечно, странным, что подобное желание возникло у непрофессионального писателя.

Но я позволю себе надеяться стать таковым.

Вопрос. У вас есть изданные работы?

Ответ. Я печатался в газетах. Со стихами и очерками.

Но, повторяю, профессиональным писателем ещё не стал.

И вообще, литература, проза то есть, требует жизненного опыта.

Вопрос. Значит, никаких– других побуждений у вас не было?

Ответ. Пожалуй, нет.

Вопрос. Ни семейные дела, ни то обстоятельстве, что вы сошлись с женой спустя четыре года после рождения вашего сына, не влияли на ваше решение?

Ответ. Ни в коей мере.

Вопрос. А у вашей жены не было возражений против такого шага?

Ответ. Конечно, сразу решиться на это ей было трудно.

Она прожила в Вышегодске всю жизнь. Пугало то, что придётся оставить насиженное место, работу. Но потом она согласилась.

Вопрос. С охотой?

Ответ. Как сказать? Наверное, поняла, что мне, а значит, нам всем так будет лучше. В Вышегодске я ничего не смог бы сделать. Вернее, мои планы реализовать там было бы трудно. Потом она сама поддерживала эту идею.

Вопрос. Может быть, ей по каким-то причинам было там плохо?

Ответ. Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Конечно, Аня пережила в Вышегодске много горя. И перемена места пошла бы на пользу.

Вопрос. Вы дружили в институте с Ильиным?

Ответ. Одно время – довольно близко. И разошлись изза Ани. Он был в неё влюблён до того, как мы стали с ней встречаться.

Вопрос. Вы знали об этом?

Ответ. Нет.

Вопрос. Ильин разве не делился с вами?

Ответ. Он скрытный человек. И познакомил нас сам.

У Ани после смерти отца жила одна девушка с её курса.

Мне казалось, Ильин ходит туда из-за неё… А сердцу, как говорят, не прикажешь. У нас, можно сказать, все началось с первого взгляда. И вот тогда я понял, что Ильин ухаживал за Аней.

Вопрос. И разорвали с ним дружбу?

Ответ. Я хотел сохранить прежние отношения. Но Ильин не такой человек.

Вопрос. Между вами возникали ссоры?

Ответ. Нет. Он просто перестал меня замечать. Впрочем, вскоре я уехал из Вышегодска.

Вопрос. Пытался ли он вернуть любовь вашей жены?

Ответ. Не знаю. Но любви с её стороны, по-моему, никогда не было.

Вопрос. А когда он приехал в Вышегодск на защиту диссертации, осенью прошлого года, как он вёл себя по отношению к Ане?

Ответ. Простите, в то время я там не был и не могу гадать.

Вопрос. Она вам не говорила? Может быть, друзья?

Ответ. Я вообще не имел права ни о чем спрашивать.

Потому что до сих пор чувствую себя перед ней виноватым.

Но жизнь – сложная штука. Годы, проведённые без неё, многому меня научили. Правда, у сына несколько раз вырывалось: «А дядя Коля то-то говорил. Дядя Коля мне тото сделал…» Из этого я могу заключить, что Ильин общался с моим сыном, естественно, и с Аней. Но дядя, как вы сами понимаете, только дядя. Он никогда не заменит родного отца…»

Я сказал вслух:

– Да, дядя есть дядя. – И подумал о Кешке.

– Смотря какой. Есть неродные отцы – получше родных относятся к детям,

– возразила Серафима Карповна, явно имея в виду своего мужа.

Я снова углубился в чтение.

«…Вопрос. Как сложились у вас отношения с Ильиным в Крылатом?

Ответ. Никаких отношений не было. Здоровались. Вот и все.

Вопрос. Вас удивил его приезд в Крылатое?

Ответ. Немного.

Вопрос. А вашу жену?

Ответ. Мы это не обсуждали. Я знал, что вспоминать и говорить с ней об Ильине нетактично. Она многие вещи воспринимала очень болезненно.

Вопрос. Что, например?

Ответ. Чью-то беду, напоминание о родителях. Как-то призналась мне, что, когда умер отец, а матери она лишилась ещё девочкой, ей не хотелось жить. Так и сказала, что, если бы не Анфиса Семёновна, эта одинокая старушка, очень близкая их семье, крёстная Ани, она не знает, что бы с собой сделала. И, чувствуя её такую повышенную восприимчивость, я старался беречь её. Если случалось, что надо было что-то отметить, я даже избегал выпивать при ней – она всегда огорчалась, когда я пил. И все-таки не уберёг.

Вопрос. В предсмертном письме она пишет, что провинилась перед вами в Крылатом. Вы знаете, что она имела в виду?

Ответ. Я никогда не контролировал её поступки и поведение. Может быть, она с кем-нибудь и встречалась. Я не знаю с кем…»

– А где же он обретался последние полгода, пока снова не вернулся к семье? – спросил я.

– Перед самым возвращением в Вышегодск Залесский жил в Москве месяца четыре.

– В Москве? Любопытно. Не связано ли это с женщиной? – По поводу женщин я поинтересовался так, наобум.

– Говорят, было что-то в этом роде.

– И все же вернулся к Ане…

– Тянуло, наверное, к ней.

– О сыне он действительно не знал?

– Не знал. Родители виноваты. Очень уж они не хотели иметь в снохах девушку из простой семьи.

– Аристократы? – усмехнулся я.

– Отец Валерия – крупный адвокат. Ныне персональный пенсионер местного значения. Оказывается, кто-то из института написал им письмо, что Аня родила и ей трудно одной учиться и растить ребёнка. Они скрыли это письмо от Валерия. Думали, шантажируют. Так, во всяком случае, объясняют. Но мне кажется, дело было не в этом.

– И как же они все-таки примирились с этим браком?

– Когда к ним привезли внука – спохватились. Души теперь в маленьком не чают. Это всегда бывает: сначала отбрыкиваются, а когда почувствуют своё, родное-все забывается. Сейчас у них одна забота: вторично женить Валерия. Конечно, мальчику нужна мать. Только не знаю, быстро ли Залесский оправится от горя.

– Переживает?

– Все говорят, просто подменили человека.

– Да, случай трагический… А мальчик?

– Ему пока не говорят. Я считаю-зря. Только настраивают ребёнка на ожидание. Тут лучше сразу… Погорюет, конечно, но в этом возрасте легче воспринимаются разные перемены. А старики, судя по всему, заботливые…

– К сожалению, Серафима Карловна, детская психология для меня штука абстрактная, – признался я.

– Без детей нельзя, – коротко сказала Ищенко. Но тему эту развивать не стала.

– Да, надо бы и мне встретиться с Валерием Залесским, – сказал я. – Но как это лучше сделать? И где?

Серафима Карловна ответила просто:

– Здесь. Он собирался в Крылатое в самое ближайшее время.

– Зачем? – удивился я.

– Говорит, хотел бы поставить памятник Ане…

Я подумал, что смогу сам допросить его. А сейчас мне надо было вызвать на допрос Ильина.

Вид у него был несколько усталый. Если прежде он держался напористо, то теперь передо мной сидел человек с задумчивым взглядом. Его сильные, широкие в кисти руки свободно лежали на коленях. Кожанка застёгнута на все пуговицы…

– Николай Гордеевич, а ведь в прошлый раз вы мне сказали далеко не все о ваших взаимоотношениях с Залесскими и, в частности, с Аней.

– Я сказал все, что может вас интересовать.

– Хорошо. Давайте выясним и вспомним кое-какие подробности вашей жизни в Вышегодске. – Он поднял на меня глаза. Пожал плечами. Может быть, играл в равнодушие? – Между прочим, забор, который вы помогли поставить Сергею Петровичу, я имею в виду отца Ани, стоит до сих пор. Добротно сделано. Вы не припомните, когда это было?

– Я помню, когда это было, – ответил он, нахмурившись.

– На каком курсе вы учились?

– На третьем.

– А Аня?

– На втором.

– Вы что, дружили с Сергеем Петровичем, бывали у них дома? – Он промолчал. – Зачем вы к ним ходили, знают все…

– Ну и что? – Я видел, что он снова превращается в того Ильина, которого я помнил по первому допросу. Противодействие, раздражение…

– Я не понимаю одного, из каких соображений вы скрываете, что добивались любви Ани. До того, как она сошлась с Залесским, и потом, когда приехали в Вышегодск на защиту диссертации. Вы можете обьаснить?

– А я не понимаю, зачем вам надо копаться в моих личных чувствах! – почти выкрикнул он, И спохватился.

Потом добавил уже спокойнее: – Я не знаю, чего вы от меня хотите?

– Истины.

– Какой истины?

– Ваших истинных с ней отношений и намерений.

– Вы же знаете правду! Больше ничего нет. Уж если про забор узнали… – он махнул рукой.

– Значит, все-таки у вас были интимные отношения с Залесской?

– Нет.

– Случалось вам не ночевать в общежитии института, когда вы учились в аспирантуре?

– Не помню.

– Зато вахтёры помнят. Вы иногда не ночевали.

– Возможно.

– Вы часто бывали дома у Залесской перед защитой?

– Бывал.

– Оставались ночевать?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда.

– Вы умываетесь по утрам два раза?

– Я не идиот. Умываюсь, как все, один раз.

– А как объяснить тот факт, что Анфиса Семёновна пришла в прошлом году 7 ноября к Ане и застала вас на кухне за утренним туалетом?

Ильин задумался. Передёрнул плечами:

– Что-то не припомню.

– Хорошо, допустим… Зачем вы приехали в Крылатое чуть ли не следом за супругами Залесскими?

Он на мгновение растерялся. И пробормотал:

– Может быть, действительно этого не стоило делать…

– Вы признаете, что ваше появление здесь создало определённую ситуацию между вами и Залесскими?

– Мне было хуже! – вырвалось у Ильина непроизвольно.

– В каком смысле хуже?

– По-моему, ваш вопрос бестактен.

– Я обязан вас спрашивать, потому что Ани Залесской нет в живых. Итак, продолжил я, – ваш приезд был связан с тем, что сюда приехала Залесская?

– Он был связан с наукой, которой меня учили столько лет. И они могли к моему приезду относиться спокойно.

– А относились как?

– Не знаю. Не интересовался.

– Вы избегали встреч с Залесскими?

– Не прятался. Но встреч, во всяком случае, не искал.

– В Крылатом. А в Североозерске?

– Равным образом.

– И с Аней не были вместе в районе?

Он промолчал.

– Я спрашиваю, в Североозерске вы с Аней не встречались?

Ильин сухо проговорил:

– Я ничего у них не украл. И поэтому не бежал при встречах.

– Значит, встречались? Не вспомните, где?

– Как-то в кафе.

– Кафе, выходит, помните?

– Случайно оказались вместе…

Как я и предполагал, он объяснил это случайностью.

– И о чем вы беседовали с Залесской?

– Выясняли, почему она работает воспитательницей, а не агрономом.

– Ну, и что она говорила?

– Так,говорит, надо.

– А вы уговаривали её работать по специальности?

– Мне до сих пор непонятно, как Аня, – он поправился, – как Залесская могла наплевать на диплом. Потом, не забывайте, я главный агроном и должен заботиться о кадрах в совхозе. Человек с высшим сельскохозяйственным образованием совсем не лишний здесь.

– Значит, разговор был сугубо деловой?

– Я вам ещё раз говорю, во-первых, он был случайный. Надо же кому-то излить свою душу…

– Вы имеете в виду себя или Залесскую?

– Мы не были врагами…

– Николай Гордеевич, – сказал я, – теперь давайте подумаем. Проанализируем то, что мы выяснили. Постараюсь быть точнее. Итак, вы были влюблены в Аню ещё со второго курса. Затем случается так, что её чувства отданы другому. Я не анаю, что у вас происходило в душе, забыли вы её или нет, но, во всяком случае, приехав в Вышегодск защищать диссертацию, вы снова, возможно по-прежнему, любите её. И довольно часто встречаетесь. У многих возникает мысль, что вы поженитесь. Вы делали предложение Ане?

– Это не имеет никакого отношения к делу, – резко оборвал он.

– Вы не желаете отвечать на этот вопрос?

– Не желаю.

– Итак, Аня сходится с мужем, уезжает в Крылатое.

Вы приезжаете следом. Если вам дорого спокойствие любимого человека, почему вы все-таки приехали сюда?

– Я приехал сюда работать.

– Но ведь имеется много других мест, где вы отлично применили бы свои знания, воплотили бы свои идеи.

– Между прочим, если хотите, меня сюда направили.

Вы удовлетворены?

– Николай Гордеевич, я вижу, у вас и сегодня нет настроения говорить со мной в спокойном тоне…

– У меня вообще нет настроения встречаться с вами.

Я не знаю, почему это желание возникает у вас…

Я хотел ответить колкостью, но сдержался. Ничего бы это не изменило. Ильин упорно избегал любого контакта.

Каждое утро в мой кабинет являлся Савелий Фомич, ожидая указаний, кому отнести очередную повестку. Выглядел он при этом очень серьёзно и торжественно. Словно не существовало наших сидений за чаем в моей гостиничной комнате, простых и непринуждённых бесед по вечерам.

Весь его вид говорил: дружба дружбой, а дело делом.

Как-то старик посоветовал вызвать на допрос по делу некоего Шавырина, жителя Крылатого.

– Он хорошо знал Залесских? – поинтересовался я.

– Вроде нет…

– Тогда почему именно его?

– Вы же вон сколько народу опросили. И с ним потолкуйте. От него ведь не убудет.

– Я, Савелий Фомич, вызываю только тех, чьи показания могут помочь следствию. Так просто беспокоить людей мы не имеем права. Да и не хватит ни времени, ни сил поговорить со всеми.

– Оно конечно, со всеми не хватит времени…

– Лучше вы мне подскажите, с кем из районного начальства, которое бывает у вас, чаще всего общается Ильин?

– Про то не ведаем. Мы люди маленькие. Вам сподручнее у Емельяна Захаровича узнать.

Как раз у директора совхоза насчёт Ильина я не хотел ничего узнавать. Мне казалось, что Мурзин относился к главному агроному необъективно. Благоволит к нему. И не скрывает этого,

– Впрочем, когда жалует к нам Павел Евдокимович Зайцев, зампредрайисполкома, Ильин завсегда с ним обчается, – сказал сторож. – Намедни опять приезжал. Главный агроном его зачем-то по совхозу возил.

– На своём мотоцикле? – удивился я.

– Зачем, – усмехнулся старик, – на мотоцикле он в хорошую погоду разъезжает. А теперь «газик» у главного механика берет.

– Странные у вас порядки: у главного агронома – мотоцикл, а у главного механика – машина.

– «Газик» – то старый. День ездит, а неделю чинит. Вот Ильин и взял себе мотоцикл, новенький «Урал», а машину отдал главному механику. Губа не дура, а? Но ежели ему понадобится машина – он то на мурзинской, то на «газике»

главного механика. Выходит, все к рукам прибрал…

– Хорошо, Савелии Фомич, – прервал я его. – Попрошу вас, если здесь опять появится зампредрайисполкома Зайцев, дайте мне знать. Я бы хотел с ним побеседовать.

– Как прикажете…

На несколько дней я отлучился в Барнаул. Побеседовать с медэкспертом, который обследовал труп Залесской.

Он подтвердил ещё раз то, что изложил в своём первоначальном заключении.

Когда я вернулся в совхоз, Савелий Фомич сказал мне:

– Тут без вас Зайцев наезжал. Я сделал так, как вы приказали. Он обещал с вами встретиться.

Помимо Зайцева у меня была запланирована беседа ещё с секретарём райкома Червонным. Но застать его на месте, когда я бывал в Североозерске, все не удавалось.

И вот как-то я позвонил в райком и попал на самого секретаря. Он предложил встретиться в тот же день.

Как назло, Мурзина в совхозе не было. Попросить машину больше не у кого. Не у Ильина же. И я решил добираться до Североозерска общественным транспортом.

Автобусная остановка (деревянный навес) пустовала.

Я потоптался на холодном ветру и зашёл в чайную. Так, оказывается, поступили все пассажиры. Их набралось порядочно. Сидели за столами в одежде. Кое-кто из мужчин курил, пряча цигарку в кулак.

Торговля шла вяло. Да и ассортимент был невелик. Зашли трое парней. У одного топорщился карман брюк. Они направились было к стойке за стаканами, но потом, пошептавшись и бросив на. меня испуганные взгляды, ретировались.

Время тянулось медленно. Автобус все не шёл и не шёл, хотя по расписанию давно должен был прибыть из района.

Люди терпеливо ждали. В деревнях привычны к ожиданию.

Потом, кто-то сказал, что с машиной, наверное, что-нибудь случилось, потому что они часто выходят из строя.

Я с беспокойством поглядывал на часы. Если тут ещ„ немного задержаться, не успеть мне в райком в назначенный срок.

Вышел на улицу. На дороге, уходящей далеко в степь, автобуса видно не было. Пришлось голосовать.

Остановился самосвал. По номеру – не совхозный. Молодой водитель открыл дверцу, улыбнулся:

– В район?

– Так точно.

– Садись скорей…

В кабине было тепло. Тихо играл транзисторный приёмник, вмонтированный в панель.

– Что возите? – поинтересовался я машинально.

– Цемент для геологов. Нефть и газ ищут. Через Крылатое прямиком.

– Из района? – удивился я.

– Ближе цемзавода нету.

– Значит, заночевали сегодня у геологов?

– Зачем. Я со вчерашнего вечера уже две ездки сделал. У них аврал…

– Сколько ты уже сидишь за рулём? – полюбопытствовал я.

– Бог его знает. Сутки будет. Аврал. Ребята задыхаются без цемента…

– А где же сменщик?

– У него три положенных по случаю свадьбы дня. Раз в жизни случается…

Можно было только поражаться беззаботности, с которой он говорил об этих сутках.

– Не устал?

– Малость имеется. Закуришь – вроде ничего.

– Вроде… Поберечься бы не мешало.

– Молодой. Сдюжу.

– А если авария?

Он покачал головой:

– Подзагореть можно и на свежую голову. Что, боязно ехать со мной? —

– Нет…

Я пожалел, что заговорил на эту тему. Ещё посчитает за труса. Да и кому охота думать о неприятном, когда впереди длинные километры по заснеженной степи…

Не знаю, чем руководствовался он. Жаждой романтики, подвига? Или он не отдавал себе отчёта в том, что организм – штука материальная, имеющая пределы прочности? Ведь для таких случаев существует техника безопасности, нормы, которые тысячи и тысячи раз проверены в специальных медицинских учреждениях, проверены на людях.

Увы, на жизнях тоже… В мирное время риск не всегда оправдан.

Дальше мы ехали молча. Я думал о предстоящей беседе в райкоме.

Прежде чем заговорить со мной о крылатовском деле, секретарь райкома сухо сказал:

– Я понимаю, товарищ Чикуров, вы имеете право вызывать на допрос кого угодно, невзирая на ранг и звание.

Но все-таки Павел Евдокимович этого не заслужил.

– Простите, я не понимаю, о чем речь, – удивился я.

Червонный вынул из стола и протянул… мою повестку, в которой была вписана корявым почерком и с ошибками фамилия Зайцева. А секретарь райкома продолжал:

– Человек он немолодой. Между прочим, обязательный и аккуратный. Могли бы позвонить ему. Вручить такую неграмотную повестку…

Да, выкинул Савелий Фомич штуку. Вот до чего доводит излишнее рвение.

– Прошу прощения. Тут, товарищ Червонный, ошибка вышла. Поверьте, не по моей вине. Впрочем, я тоже виноват. Не разъяснил толком товарищам…

Я сунул повестку в карман, намереваясь устроить моему не в меру ретивому помощнику нагоняй.

– Надо как-то исправить неловкость, – сказал Червонный уже мягче.

– Я извинюсь перед Павлом Евдокимовичем.

– Что ж, считаем этот вопрос исчерпанным, – охотно согласился секретарь.

Нашей беседе не мешали. Червонный попросил секретаршу ни с кем его не соединять.

Я поинтересовался, каким образом Николай Ильин попал в совхоз «Маяк»?

– Я уже говорил об этом следователю, который до вас вёл расследование. Но если надо, могу повторить. Вышегодский сельскохозяйственный институт является как бы нашим шефом, – секретарь райкома улыбнулся. – По старой дружбе.

– В каком смысле – дружбе?

– Неисповедимы пути господни. С кадрами у нас негусто. Тут уж пускаешь в ход все, что можно… Не подумайте плохо. Просто мы с ректором института учились в Тимирязевке. Вот он и старается по мере сил снабжать нас специалистами.

– Охотно едут сюда?

– Кое-кто работает. Хотелось бы побольше молодых, энергичных парней.

– Почему только парней?

– И девчат, пожалуйста. Ради бога. У нас ведь равноправие. Кроме шуток, по моему мнению, у Кулунды большое будущее. Молодому специалисту есть где развернуться. Размах.

– Значит, Ильин приехал в Крылатое как бы по направлению?

– Да, считайте так. Мне кажется, он на своём месте.

Правда, за один год о его работе судить трудно. Но показатели совхоза «Маяк» выше средних по району. Это уже о чем-то говорит. И Мурзин в этом году что-то молчит об уходе на пенсию.

– У меня сложилось такое впечатление, что они ладят, – острожно сказал я и вопросительно посмотрел на Червонного.