Текст книги "Преступники. Факел сатаны"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Ломакин в это время тактично удалился, сказав, что ему надо отлучиться по делу.

Дед Пантелей, улыбнувшись, ответил на вопрос капитана:

– Живут здесь такие же, как я, пионеры–пенсионеры. Правда, летом наезжают дачники. Из города. Четыре дома купили. У нас тут за гроши можно заиметь избу.

– За сколько именно? – полюбопытствовал Латынис.

– Двести – двести пятьдесят… А эту, – дед Пантелей кивнул на шубниковскую, – и даром никто не возьмет. Разве что из–за участка.

– Давно померла Варвара Леонтьевна? – перевел разговор на бабку Орловой капитан.

– Года полтора уже как схоронили.

– Да, домик у нее был запущен, – заметил Латынис.

– Так ведь поправлять некому… Леонтьевна последние годы недужная была. Иной раз воды некому было подать…

– Заплатила бы кому–нибудь, наняла, – бросил пробный камень Латынис.

– С каких таких шишей? – изумленно вскинул кустистые брови дед Пантелей. – Правда, в последнее время ей внучка Аза помогала, по десятке в месяц присылала. Хорошая добавка к пенсии.

– А до пенсии Шубникова кем работала? – Примерной дояркой считалась.

– Хорошо зарабатывала?

– Э–э, мил человек, – покачал головой дед, – тогда другое время было, не то что сейчас. Трудодней выписывали много, а вот денег – кот наплакал. Это теперича в колхозе получают прилично…

– Может, от родителей что осталось? – гнул свое капитан.

– Сам не видишь? Эта халупа да сундук деревянный…

– А после смерти Варвары Леонтьевны?

– Та же развалюха и тот же сундук… Самая большая ценность – пуховый платок, который подарила ей Аза.

– И часто она навещала бабку?

– Раза три, кажется, приезжала до смерти, ну и на похороны… На поминки не поскупилась. Собрала всех наших стариков, городским угощением потчевала…

«Странно, – думал Ян Арнольдович, слушая старика. – Не вяжется… Как могла Шубникова оставить Орловой большое наследство? Ведь Аза Даниловна даже называла сумму – тридцать шесть тысяч! Откуда такие деньги, если для Варвары Леонтьевны десятка в месяц была серьезной добавкой к пенсии?»

Правда, Латынис вспомнил случай, происшедший в их районе: арестовали скорняка и во время обыска нашли у него спрятанные драгоценности почти на сто пятьдесят тысяч рублей. Когда жена арестованного увидела их, то прямо–таки обомлела. Оказывается, муж держал ее и детей в буквальном смысле в черном теле, давая на еду и одежду гроши, и сам в обносках ходил. Потом, на допросе, скорняк признался, что доставал свое богатство по ночам и любовался им, как скупой рыцарь из трагедии Пушкина. Да, такое бывает. Но чтобы тут, в Яремче, простая доярка!.. Не похоже.

Узнав, что Шубникова скончалась в участковой больнице, Ян Арнольдович попросил Ломакина подвезти его на центральную усадьбу колхоза. Больница находилась в добротном кирпичном здании. И вообще усадьба была благоустроена: Дом культуры, магазин, даже прачечная.

Главврач больницы, женщина средних лет, помнила Варвару Леонтьевну хорошо, так как состояла с ней в каком–то дальнем родстве. По ее словам, приблизительно за полгода до кончины Шубниковой в больницу заходила Орлова, беседовала с врачом о здоровье своей бабки. Сама лично смотрела историю болезни, анализы, кардиограмму – как–никак тоже медицинский работник.

– Леонтьевна уже тогда была плоха, – рассказывала главврач. – Сердце… Я не стала скрывать от Азы, даже кардиограмму показала. Думала, ну, с год еще протянет. А Леонтьевна и того меньше прожила.

– А завещание у вас в больнице она составляла?

– Завещание? – удивилась главврач. – Неужели было что завещать?..

Из больницы Латынис отправился в райцентр рейсовым автобусом, зашел в нотариальную контору и сберкассу. Там выяснилось, что 28 июня 1982 года Шубникова положила на книжку двадцать шесть тысяч рублей и тут же завещала их Азе Даниловне Орловой. Вклад был срочный. Через три месяца Варвара Леонтьевна снова пришла в сберкассу и положила на свой счет еще десять тысяч. И опять завещала их все той же Орловой.

Работники сберкассы ликовали: деньги Шубниковой помогли им перевыполнить план по вкладам и получить премию. Так что Варвару Леонтьевну запомнили.

– И старушка приезжала одна? – спросил Латынис. – С такими деньгами?

– Нет, с внучкой. Очень приятная женщина и одета модно, по–городскому, в брюках. Поддерживала свою бабку, помогала ей заполнить документы… Видимо, Шубникова была очень больна, руки сильно дрожали… А деньги кассиру передавала та женщина, внучка…

Деньги со счета Шубниковой, умершей 8 января, были выданы согласно воле завещателя Орловой.

Небо над Молдавией было чистое. Самолет пошел на снижение. Чикуров, неотрывно смотревший в иллюминатор, поражался открывающимся под серебристыми крыльями видом. Вокруг, сколько хватало глаз, – тщательно возделанная земля. Прямые ряды виноградников, садов, полей окружали столицу республики. Казалось, не осталось ни одного незасаженного клочка.

«Благодатный и ухоженный край, – подумал Игорь Андреевич. – Недаром Надя с Кешей любят здесь отдыхать».

Внизу промелькнул железнодорожный состав, тащившийся по ниточкам–рельсам. И скоро самолет побежал по бетонной полосе.

В Кишиневе стояла жара и духота. Автобус, едущий в город, осаждало множество пассажиров. Следователь взял такси. Когда он назвал водителю адрес Чебана, тот кивнул:

– В Рышкановку, значит…

Выяснилось, что это один из районов Кишинева, Рышканы, который жители называли просто Рышкановкой.

Чебан жил в многоэтажном доме. Чикуров вызвал лифт. Пока он ждал его, в подъезд вошел мужчина лет тридцати пяти, высокий, с двумя хозяйственными сумками, буквально распираемыми овощами и фруктами. Игорь Андреевич невольно залюбовался неправдоподобно красными помидорами, упругими фиолетовыми баклажанами, глянцевым болгарским перцем, иссиня–черным виноградом, каждая ягода которого была величиной с грецкий орех.

«Юг есть юг, – с некоторой завистью констатировал Чикуров. – В Москве всю эту прелесть купишь разве что на рынке, а цены там здорово кусаются».

– Мне пятый, – сказал мужчина, когда они зашли в лифт.

Следователю тоже надо было на пятый этаж. Выйдя из лифта, они направились… к одной и той же двери.

– Мне нужен Николай Ионович Чебан, – ответил на удивленно–вопросительный взгляд мужчины Игорь Андреевич.

– Я Чебан, – сказал мужчина, открывая ключом дверь своей квартиры.

Так состоялась их встреча. Через несколько минут они сидели в уютной, но душной квартире Чебана. В открытое окно доносился шум оживленной улицы.

Чикуров попросил рассказать хозяина о его пребывании в клинике Баулина. Николай Ионович повторил чуть ли не слово в слово то, что следователь узнал от Шовкопляса. Как в Березках у Чебана случился приступ желчнокаменной болезни, как его друг Флеров помог лечь в клинику профессора, где Евгений Тимурович без всякого хирургического вмешательства сумел избавить больного от камней, грозивших большими неприятностями для здоровья.

– А как вы чувствуете себя теперь? – поинтересовался следователь.

– Тьфу–тьфу, чтоб не сглазить, – постучал по ножке стула Чебан. – Словно и не болел… Не знаю, как и благодарить Баулина… Я его предписания – в смысле пищи и образа жизни – выполняю строже, чем воинский устав в армии… Сижу в основном на овощах и фруктах. У нас с этим, конечно, проще, чем там, у вас, – Николай Ионович вдруг забеспокоился. – Извините, товарищ следователь, а почему, собственно, вас все это интересует? Наверное, вы приехали в Кишинев не только затем, чтобы узнать о моем здоровье?

– Разумеется, – кивнул Чикуров.

– Так что же с Евгением Тимуровичем? – снова озабоченно спросил хозяин.

– Этот вопрос возник у вас только сейчас? – в свою очередь, поинтересовался следователь.

– Сейчас, сейчас, – поспешно ответил Чебан и тут же поправился: – Впрочем, нет. Раньше тоже…

– Когда именно?

– Понимаете, я звонил Баулину…

– Какого числа?

– Дайте вспомнить… – Николай Ионович потер лоб. – Это было четвертого… Нет, третьего июля.

– Точно третьего?

– Точно. У меня в гостях находился приятель из Тирасполя. Мы вышли вечером прогуляться по городу… Понимаете, никак не могу поставить телефон… Так вот, в тот день я и звонил в Березки, профессору домой, с междугородного переговорного пункта. Правда, было уже поздно…

«Все верно, – отметил про себя Чикуров. – Именно третьего июля, когда мы осматривали особняк Баулина, раздался звонок из Кишинева. Телефонистка запомнила: высокий, с усами…»

А Чебан продолжал:

– Меня удивило, что ответил не Баулин, а следователь. Я растерялся и положил трубку. Но у самого из головы не идет, почему у Евгения Тимуровича представители органов?..

– По какому поводу вы звонили Баулину?

Этот вопрос следователя явно вверг Чебана в замешательство.

– Понимаете, – после некоторого молчания ответил он, – Евгений Тимурович странно повел себя… Я прямо не знал, что и подумать. Может, обиделся на меня? Но я ведь от всей души… И потом, мы с женой не дураки, понимаем… Никому, естественно, ни слова…

Хозяин тяжело вздохнул, вытирая платком потное лицо.

– Николай Ионович, – сказал Чикуров, – я ничего не понимаю. Поясните, пожалуйста, о чем идет речь… О какой обиде Баулина вы говорите?

– Я и сам не понимаю, – развел руками Чебан. – Вдруг приходит одна посылка от Евгения Тимуровича, вторая, третья…

– Посылки с чем?

– С книгами. Видите ли, моя жена работает в районном обществе книголюбов, имеет возможность приобретать редкие издания… Я послал Баулину книги – из подписных изданий и несколько детективов. Так сказать, в знак благодарности… Не буду же я дарить ему французский коньяк! Я знал, что он ярый противник спиртного… И вот мы с женой до сих пор не можем разгадать, что хотел сказать этим Баулин, вернув книги?

«Слава богу, проясняется», – подумал Игорь Андреевич и спросил:

– Много книг вы презентовали профессору?

– Дайте вспомнить, – сказал хозяин. – Три сборника иностранных детективов, собрание сочинений Мопассана, «Порт–Артур», – загибал пальцы Чебан. – В общем, что–то около двадцати пяти штук.

– На какую сумму?

– Не считал. Все же не какой–то там хрусталь или серебряные ложки, а книги! Духовная пища!

– Картины тоже духовная пища, – закинул удочку следователь.

– При чем тут картины? – вскинул брови Чебан, от чего смешно встопорщились и усы. – Никаких картин я не посылал. Только книги!

– И они стоят денег, – заметил Чикуров, которому не давала покоя икона, изъятая Дагуровой у Анны Степановны Шатохиной в Ростове. – А насчет картин я так… К слову пришлось… Скажите, Николай Ионович, Баулин сам просил вас достать те издания?..

– Ни боже мой! – категорически заявил Чебан. – Даже не заикался! Инициатива полностью наша – моя и жены… Просто мы подумали, чем бы отблагодарить профессора? Такому, как он, по нашему мнению, книги – лучший подарок… Видать, не угодили, – вздохнул хозяин и покачал головой. – Это же надо, поехал в Сафроново, там упаковал в ящики…

– Как вы сказали? В Сафроново? – переспросил следователь.

– Посылки он слал не из Березок, а из райцентра, – объяснил Чебан. – Не поленился…. Наверное, чтобы скорее дошли…

«Странно, – подумал Чикуров, – ведь из Березок было бы проще».

– А писем он вам не писал?

– В том–то и дело! Хоть бы какую писульку, открыточку, почему возвращает… Вот я и решился к нему позвонить…

Чикуров вернулся к вопросу, как сумел Чебан так быстро получить место в клинике. По словам хозяина, Флеров был в очень хороших отношениях с Баулиным. Профессор, узнав, что Чебан находится в тяжелом состоянии, тут же госпитализировал его. О взятке даже и речи не было. С Орловой Чебан вообще не имел никаких дел и разговоров.

Игорь Андреевич стал писать протокол допроса. Хозяин вышел на кухню и вернулся с запотевшей бутылкой минеральной воды. Из холодильника. Это было очень кстати – духота в комнате стояла нестерпимая.

Когда со всеми формальностями было покончено, Чебан спросил:

– Так кто же стрелял в Баулина?

– А вам откуда известно об этом? – вопросом на вопрос ответил Чикуров.

– Вчера пришло письмо от Флерова. – Хозяин грустно улыбнулся. – Так кто же? И за что?

Игорь Андреевич развел руками.

В Кишиневе он провел полтора суток. Навел справки о Чебане. Николая Ионовича характеризовали положительно. Так что его показаниям можно было верить.

Успел побывать Игорь Андреевич и на рынке, где глаза разбегались от обилия и красоты плодов щедрой молдавской земли. Правда, изобилие это не очень–то сказывалось на ценах. Конечно, не такие, как в Москве, но все же…

Вылетел обратно Чикуров поздно вечером. В самолете ему всегда хорошо думалось. Вот и теперь, сидя у круглого окошечка, за которым холодело густо–синее бездонное небо, он подводил итоги тому, что удалось установить.

Игорь Андреевич все больше склонялся к версии, выдвинутой Дагуровой, что покушение на профессора могло быть связано с получением взяток от больных. И одним из главных действующих лиц в этой драме являлась Орлова. Два факта вымогательства денег за предоставление места в клинике можно считать доказанными – в случаях с Бульбой и Шатохиным.

Кто же был основным – профессор или главная медсестра? Может быть, сам главврач оставался в тени, а Орлова посредничала, получая определенную долю? Вариант вполне возможный. Но не исключено, что Баулин не знал о махинациях Орловой, и, когда Рогожина открыла ему глаза на неблаговидные действия главной медсестры, профессор действительно пригрозил, что уволит ее из клиники? И… Может, Орлова стреляла в Баулина, боясь, что он разоблачит ее?

Мальчики–рыбаки показали, что раненого профессора тащил по земле человек в светлом костюме. И уехал на красных «Жигулях». Азу Даниловну не раз видели в белом брючном костюме, «Жигули» же у нее были тоже красного цвета. И алиби у Орловой нет…

«Да, – подумал Чикуров, – она реальный претендент».

Правда, возникало несколько вопросов. Откуда у главной медсестры были полномочия распоряжаться местами в клинике?

Ну что ж, порой любовница имеет больше власти над ответственным товарищем, чем вышестоящие инстанции. С подобными случаями Чикуров сталкивался в своей практике не раз.

Теперь о том, почему Баулин возвратил подношения Шатохиной и Чебану… Если профессор действовал заодно с Орловой, то, выходит, он кого–то или чего–то испугался. Ну а если в вымогательстве взяток он не участвовал, то скорее всего решил покрыть грех Азы Даниловны. Или же испугался – а вдруг вскроется…

Ему вспомнилось, как вел себя Баулин последние месяцы. Переживал, рефлексировал, был подавлен и нервозен. Явно не в ладах с совестью.

Поезд пришел в столицу с опозданием – до конца рабочего дня оставалось сорок минут. Прямо с Вокзала Ольга Арчиловна позвонила Вербикову. Его секретарь сказала, что начальник следственной части прокуратуры республики уехал по делам и сегодня уже не будет. Дагурова постеснялась завести разговор о гостинице – ведь заранее не предупредила, и, таким образом, вопрос с жильем оставался открытым.

Порывшись в памяти, Ольга Арчиловна вспомнила неожиданную встречу в Москве (и где? в самом центре!), когда она только что приехала на стажировку, со школьной подругой Викой. Та радостно сообщила, что выскочила замуж за москвича, теперь живет в каком–то новом районе под названием Дегунино, и заставила Ольгу Арчиловну записать свой домашний телефон.

Дагурова не без колебаний набрала ее номер: одно дело просто повидаться, а другое – напрашиваться на ночлег.

Опасения оказались напрасными. Вика аж замурлыкала от счастья, что Ольга Арчиловна остановится у них, потребовала, чтобы тут же ехала, назвав адрес и код.

– Что это за код? – удивилась Дагурова.

– Теперь в Москве во многих домах ставятся в подъездах специальные устройства, – объяснила подруга. – Наберешь четыре–семь–один, и дверь откроется… В общем, жми ко мне.

– Спасибо, дорогуша, – растроганно произнесла Ольга Арчиловна. – Но я приеду позже. Есть дела…

– Только не очень задерживайся, прошу тебя! Так хочется посидеть, поговорить, вспомнить…

Конечно, можно было отложить дела на завтра, но Ольга Арчиловна не хотела терять время. Ни одного дня, ни одного часа.

Она решила начать с Дуюнова, друга жены Баулина. Адреса кукольного артиста у следователя не было, и она позвонила в театр. Там сказали, что Рюрик Петрович сегодня в спектакле не занят, и сообщили его домашний телефон.

Ответил мужской голос. Баритон, с приятными и почему–то очень знакомыми модуляциями. Узнав, что его беспокоит следователь по делу Баулина, Дуюнов без всяких сказал:

– Приезжайте. И назвал адрес.

– А код? – спросила Ольга Арчиловна.

– У нас вход свободный, – усмехнулись на том конце провода.

Артист жил неподалеку от станции метро «Новослободская», в старом солидном доме, с просторным вестибюлем и широченными лестничными площадками. Он встретил Дагурову в вельветовых брюках, мешком висевших на нем, и таком же пиджаке. Продолговатое лицо. Крупный нос, губы, внимательные, чуть ироничные глаза. Густые каштановые вьющиеся волосы, едва тронутые сединой, падали на плечи. Но самым примечательным у него были руки. Тонкие длинные пальцы, в которых, однако, чувствовалась сила. А вот возраст определить трудно – от сорока пяти до шестидесяти. Во всем облике артиста сквозила какая–то спокойная уверенность и доброжелательность.

Дуюнов провел ее в комнату, набитую куклами, фигурками из дерева, ритуальными масками, снимками кукольных спектаклей.

– Собираю по всему свету, – сказал Рюрик Петрович. – Куда судьба забрасывает на гастроли… Кофе или чай? – предложил он.

– Благодарю, не стоит беспокоиться, – вежливо отказалась Дагурова, которую в присутствии Дуюнова потянуло на светский тон.

Они сели на широкую тахту, покрытую пледом с длинным ворсом. Стульев в комнате не было: какие–то пуфики, низенькие табуреточки и огромное вольтеровское кресло.

– Готов отвечать на ваши вопросы, Ольга Арчиловна, – сказал Дуюнов. – Что вас интересует?

И Дагурова вспомнила, где слышала его голос. Да, точно, по телевизору, в передаче «Будильник», которую любит и не пропускает Антошка.

«Знал бы он, что я сейчас сижу рядом с его любимым волшебником!» – подумала Ольга Арчиловна.

– Регина Эдуардовна Баулина, ее отношения в семье… – начала следователь.

– И со мной, – добавил Рюрик Петрович. – Будем играть в открытую. Я все знаю. И о покушении на Евгения Тимуровича, и о том, что ваш коллега допрашивал Регину Эдуардовну… Подтверждаю, что в тот злосчастный день, третьего июля, она действительно находилась в Конакове.

– Желательно, чтобы это подтвердил еще кто–нибудь, – сказала следователь.

– Увы, – развел руками артист. – Мы наши отношения с Региной Эдуардовной не афишировали. Щадили чувства и самолюбие Норы… Так что поверьте на слово…

– Насколько я поняла, у супругов Баулиных довольно непростые отношения, – сказала Дагурова.

– Эта трагическая история еще больше все осложнила.

– В каком смысле?

– Буду откровенен… Мы с Региной решили наконец пожениться… Ирония в том, что решение созрело окончательно именно третьего июля, в Конакове. Уверяю вас, это был бы выход для всех – Регины, Евгения Тимуровича и меня. Даже для Норы… Горькая правда всегда лучше сладкой лжи… Но теперь, после всего случившегося, Регина сказала, что никогда не бросит мужа! Пусть останется калекой, парализованным – она должна быть рядом!.. Я понимаю Регину. И не смею даже отговаривать. Честно говоря, считал бы себя последним человеком, если бы воспользовался этим случаем… Значит, не судьба нам жить вместе… Поверьте, думаю лишь об одном – чтобы Евгений Тимурович остался жив. – Дуюнов печально усмехнулся. – Как это бывает у русских интеллигентов: появились мысли о какой–то вине, греховности, искуплении и так далее… Может, помните, у Блока:

Под шум и звон однообразный,

Под городскую суету

Я ухожу, душою праздный,

В метель, во мрак и пустоту.

Я обрываю нить сознанья

И забываю, что и как…

Кругом – снега, трамваи, зданья,

А впереди – огни и мрак…

Вот такое у меня сейчас состояние…

Рюрик Петрович замолчал.

– Значит, если бы не этот выстрел, то…

– Вы правильно поняли, – кивнул Дуюнов. – Регина рассталась бы с Баулиным… Это надо было сделать давно, еще шесть лет назад. Но и тогда вмешалась судьба. Глупый, нелепый случай! Прямо какой–то рок!

– А что тогда произошло? – осторожно спросила Дагурова.

– Регину и Евгения Тимуровича пригласила к себе на дачу Юнна Воронцова. Человек она известный, представлять, надеюсь, нет надобности…

– Конечно, – сказала Дагурова. – Ее знает вся страна. Кино, телевидение…

– Дача у Юнны в Новом Иерусалиме, это по Рижской дороге. В поселке – знаменитость на знаменитости… У Регины страсть – покрутить баранку! Это особенно проявляется у того, кто не имеет собственной машины… У Воронцовой, естественно, «Волга»… В общем, после шашлыков и сухого вина у Регины начался зуд – покататься по дачному поселку… Юнна – баба добрая, дала ключи от машины. Регина выехала на дорогу и тут же врезалась в новенький «мерседес», принадлежащий одному знаменитому музыканту, не буду называть фамилию… Мало того, что разворотила полкузова, еще покалечила человека…

– Музыканта?

– Нет, его знакомого. – Дуюнов нервно хрустнул пальцами. – Представляете, за какие–то пару минут сомнительного удовольствия повесить себе на шею двадцать одну тысячу рублей!

– Так много? – не поверила следователь.

– А что вы хотите, «мерседес» – это вам не «Запорожец». На Кавказе дают пятьдесят тысяч… Так ведь, помимо ремонта «мерседеса», пришлось чинить «Волгу» Воронцовой и выплачивать компенсацию пострадавшему. За лечение и так далее. Слава богу, упросили не обращаться в милицию. Замяли. Баулин в течение недели достал эти деньги. У кого только не занял! Бегал по Москве, как говорится, высунувши язык. Даже у своего покровителя, члена–корреспондента…

– Троянова? – уточнила Дагурова.

– У него… А ведь у Регины с Баулиным уже был полный разрыв. И тут, видите ли, обстоятельства – спас от суда… Морально не имела права бросить благодетеля… Я говорил ей: никакие тысячи не склеют вашу жизнь… Предложил эти злосчастные двадцать одну тысячу… Не думайте, я не Ротшильд, но продал бы катер, садовый участок, избавился бы от еженедельной каторги – ездить за восемьдесят километров полоть клубнику… И что она мне заявила? Не хочу вешать на тебя обузу! – Дуюнов усмехнулся и покачал головой. – Странная штука женская логика… Нелюбимому человеку, хоть и мужу по паспорту, вешать обузу можно, а любимому человеку нельзя!.. Я вспылил, нагрубил… Мы некоторое время не встречались. Не выдержала она. Пришла сюда, ко мне… Ты прав, говорит мне, прав: сердцу не прикажешь… Да еще полоса запойная началась у Баулина. Нелады по работе, с диссертацией. Ушел из больницы…

– Странно, – заметила Ольга Арчиловна, – как же он долги отдавал? Ведь двадцать одна тысяча!

– И не говорите! Положение у Баулина было жуткое! У кого–то возьмет, перезаймет… А ведь каждому в ножки кланяйся, на коленях проси… Москва, как говорится, слезам не верит… По–моему, он готов был бежать хоть на край света. И Березки для него – словно манна небесная! Стал профессором, хотя докторскую диссертацию ВАК не утвердил. Работая там, он и смог разделаться с долгами. Прекратил пить… Я настаивал на разводе, но Регина колебалась: у меня только любовь, а у Баулина деньги… А потом он и вовсе стал кум королю! Разодел Регину и Нору, купил жене машину… У родителей Регины была развалюха за городом, что–то вроде дачи. Так его тесть там такой дворец отгрохал на деньги зятя – любо–дорого! – Дуюнов помолчал и с каким–то неожиданным ожесточением произнес: – Но, простите за банальность, не в деньгах счастье! Не склеилось у них с Региной. Нору, конечно, жалко, любит отца, очень ранимая, нервная. Это и понятно: многое понимает, переживает за обоих родителей… Регина даже скрывала от нее, что Евгений Тимурович при смерти. И надо же было – вчера Нора узнала… Вообще, как она выдержала эту сцену!.. Бред какой–то!..

– Что вы имеете в виду? – спросила Дагурова.

– Разве милиция еще не сообщила вам?

– Нет, я не в курсе…

– Возможно, возможно… – Дуюнов смотрел на следователя с недоверием. – Понимаете, прибегает вчера в театр Нора, а на ней лица нет… Просит свою мать срочно пойти домой. А как уйти, когда спектакль? Я тоже был занят в нем… Короче, как только дали занавес, мы втроем выскочили на улицу, схватили такси… Бедную девочку буквально колотит. Рассказывает в чем дело, а мы ничего не можем понять… Какая–то женщина ворвалась в квартиру и стала уверять, что она жена Евгения Тимуровича… В общем, в квартире мы увидели эту странную особу. На вид симпатичная, но в каком–то невообразимом наряде, в руках держит фотопортрет Баулина, снятый со стены… Регина остолбенела. Еле выдавила из себя: что, мол, вам надо? А та в ответ: а вам что? Регина говорит: я хозяйка здесь и, показывая на фото Баулина, жена этого человека… Женщина этак притопнула ножкой: нет, я его жена! Мы с Женечкой любим друг друга!.. Регина так и присела. Спрашивает: давно? Да, мол, давно… Я чувствую, происходит какая–то нелепица. Вмешался и попросил эту женщину покинуть квартиру… Та все целует портрет, напевает, кривляется. Уйти отказалась наотрез… Хорошо, что Нора догадалась сбегать к соседу, майору, в МУРе служит… Привела его. Майор спрашивает эту даму: из Березок? Та кивает. Жанна Велемировна Кленова? Дама строит глазки, соглашается…

– Господи, – вырвалось у Дагуровой, – Кленова объявилась у Баулиных?

– Ну да! Оказывается, майор узнал ее по фотографии, которую прислали из Березок. Он попросил нас побеседовать с Кленовой поласковее, а сам из другой комнаты позвонил куда–то. Буквально минут через пять приехали работники милиции и увели эту женщину… Регина в истерике. Майор говорит: не волнуйтесь, не ревнуйте, эта дамочка просто душевнобольная, не в своем уме. И ляпнул: ее, мол, разыскивают, подозревают в покушении на жизнь Евгения Тимуровича… Понимаете, мы не догадались его предупредить, что Нора ничего не знает… Ну и с Норой, конечно, тоже истерика. – Рюрик Петрович тяжело вздохнул. – Я просидел у них до утра. То одну успокаивал, то другую… Ну, пришлось, конечно, рассказать Норе, что в Евгения Тимуровича стреляли… Бедная девочка, как она рыдала! Умоляла отпустить ее в Березки. Немедленно, ночью… Еле уговорили подождать до утра… Нора поспала, опамятовалась. – Дуюнов кивнул на телефон. – Регина звонила сегодня, наверное, раз пять. Сейчас повезла дочь на дачу, к родителям…

Дагурова слушала артиста, а у самой в голове вертелось: знает ли о Кленовой Чикуров? По идее ему должны были сообщить из МУРа. Может быть, надо ей, Ольге Арчиловне, допросить Кленову? А как допрашивать человека, если в настоящее время она в таком состоянии?

– Да еще, понимаете ли, эти письма… – продолжал Рюрик Петрович.

– Какие письма? – оторвалась от своих размышлений Дагурова.

– От Баулина. Одно Норочке, другое – Регине… Пришли уже после покушения на него… Регина не знает, давать читать дочери или нет.

– А что в них такого?

– Право, не знаю. Регина не поделилась. Только сказала, что может сильно подействовать на Нору.

Это сообщение взволновало следователя. Письма от Баулина, написанные незадолго до рокового выстрела!.. Как их заполучить? Пойти к Баулиной завтра? Но Дуюнов успеет переговорить с Региной Эдуардовной. Дагуровой не хотелось бы этого: будет ли тогда Баулина откровенна, покажет ли письма? Раздался телефонный звонок.

– Извините, – потянулся к трубке Дуюнов. – С вашего разрешения…

– Конечно, конечно, – кивнула Ольга Арчиловна. С первых же слов она поняла, что звонит Баулина.

– Как Нора? – заботливо интересовался Рюрик Петрович. – Я рад за нее. Твои старики молодцы… Да, сейчас занят. – Он кинул взгляд на Дагурову. – Не знаю сколько… Хорошо, позвоню…

Он положил трубку на рычаг.

– Регина Эдуардовна дома? – спросила Дагурова.

– Только что вернулась с дачи. Оставила Нору у стариков. Девочка, кажется, немного успокоилась.

У Ольги Арчиловны созрело решение.

– Мне надо встретиться с Региной Эдуардовной… Это далеко?

– Рядом, в Марьиной роще. Пешком – минут двадцать, автобусом – от силы минут пять–семь.

– Будьте так любезны, проводите меня, – попросила Дагурова. – Чтобы я не плутала.

– С удовольствием! – согласился Дуюнов. – А то весь день просидел в квартире… Сейчас переоденусь…

– А я пока набросаю протокол.

Дуюнов появился в комнате в джинсах и коротенькой курточке из легкого блестящего материала, что придало ему вид иностранного туриста. Подписав протокол, он спросил:

– Может, все же согласитесь выпить чашечку кофе? А то мне, как хозяину, неловко…

Дагурова и на этот раз отказалась.

Они отправились пешком. Стоял тихий вечер со светлым спокойным небом. Шли по зеленым, странно безлюдным (почти в центре Москвы!) улицам. Рюрик Петрович рассказывал о том, как его, двенадцатилетнего мальчишку, истощенного, обмороженного, полуживого, привезли в столицу из блокадного Ленинграда. Выходила дальняя родственница. Едва встав на ноги, он пошел на завод, к станку. В четырнадцать лет был награжден медалью «За трудовую доблесть»…

Рассказывал он очень живо, с юмором, в котором была и грусть, и теплота.

«Незаурядный человек, – подумала Ольга Арчиловна. – Можно понять Баулину: такого терять невозможно. Тем более – коллега по любимому делу».

– Вот мы и пришли, – сказал Дуюнов, останавливаясь возле пятиэтажного дома. – Второй этаж, налево.

Прощаясь, он поцеловал Дагуровой руку, и это вышло так естественно, что она не удивилась, не воспротивилась.

Регина Эдуардовна выглядела крайне утомленно. Она была в домашнем халате и тапочках на босу ногу. Узнав, кто такая Ольга Арчиловна, Баулина устало произнесла:

– Собственно, что я могу сообщить нового? Там, в Березках, рассказала товарищу Чикурову более чем предостаточно…

– Да, – подтвердила следователь, – то, что было до вашей беседы с Игорем Андреевичем… Но меня интересует, какие события произошли позже.

– Что вы имеете в виду? – насторожилась жена профессора.

– Например, появление в вашем доме Кленовой…

– Ох, не говорите! – всплеснула руками Баулина. – Настоящий кошмар! Ну и напугала же нас эта сумасшедшая! А когда я узнала, что, возможно, это она стреляла в мужа моего, то прямо волосы встали дыбом – а вдруг бы и в нашу дочь!..

Регина Эдуардовна почти слово в слово повторила рассказ Дуюнова, какую сцену пришлось им пережить вчера.

– А сегодня я заходила к соседу, майору из МУРа, и он сказал, что подозрения насчет Кленовой напрасны… У нее нашли билет на поезд. В то время, когда произошла трагедия с Евгением Тимуровичем, она находилась в пути…

«Понятно, – подумала Ольга Арчиловна. – Товарищи из Московского уголовного розыска, наверное, уже связались с Березками».

– Регина Эдуардовна, вы получали письма от Евгения Тимуровича? – спросила Дагурова. – Я имею в виду, уже после покушения на него?