Текст книги "Преступники. Факел сатаны"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Говорят… Но опять же, что между двоих, знают только они… Однако похоже, что это не сплетни. – Ганжа смущенно прокашлялся. – Если бы вы не были следователем, я вообще отказался бы затрагивать эту тему.

– Понимаю, – кивнул Чикуров. – А другие причины были?

– Мать Рогожина, Александру Яковлевну, уволили из клиники.

– За что?

– Не знаю, – развел руками Ганжа. – Только Юрий Юрьевич при мне возмущался. Говорит, вышвырнули, как собачонку, даже спасибо не сказали… А вот за что… – Ганжа замолчал.

– Не знаете, Рогожин не грозил Баулину?

– Угрозы? – Ганжа покачал головой. – Об этом мне ничего не известно. Знаю, что вскоре после увольнения матери Рогожин имел с профессором серьезный разговор. Кажется, довольно резкий. После чего Баулин перестал для Юрия Юрьевича существовать… Вообще–то Рогожин человек общительный, приветливый, доброжелательный. Таких, с кем он не здоровается, – буквально наперечет.

– Ясно, – сказал Игорь Андреевич. – Разрешите спросить откровенно?

– Пожалуйста. – Сергей Федорович смотрел прямо в глаза следователю.

– Как вы считаете, Рогожин мог бы выстрелить в Баулина?

– Нет! – быстро ответил Ганжа. – Не думаю, – добавил он затем после некоторой паузы.

– Все–таки – «не думаю»…

– Игорь Андреевич, скажите и вы откровенно: можете ли ручаться за кого–нибудь на все сто процентов?

Чикуров хотел сказать, что за мать и отца, но лишь пожал плечами.

– Вот видите, – печально проговорил Сергей Федорович. – Я за себя не всегда поручился бы. Особенно когда допекали анонимками. Бывало, думаешь: эх, попался бы мне этот негодяй – из автомата бы! – Ганжа махнул рукой. – Да, в состоянии аффекта человек способен потерять голову.

– Рогожин вспыльчивый?

– Иной раз на заседании исполкома заведется – ничем не остановишь.

– В какой он комиссии?

– По сельскому хозяйству.

– Вы ему что–нибудь поручали перед отъездом в Ессентуки?

– Да, – кивнул Ганжа. – Подыскать сенокосные угодья для тех, кто держит скот. Ну, понимаете, всякое неудобье – полянки, склоны оврагов…

– А где именно, не было обговорено?

– Где? Лучше поближе к поселку, чтобы людям не хлебать семь верст киселя за копешкой сена…

«Главный зоотехник говорил на допросе то же самое, – подумал Чикуров. – И все же надо еще раз встретиться с ним… Почему он скрыл свою неприязнь к Баулину?»…

Секретарь коммерческого директора пропустила Дагурову к шефу, даже не спросив разрешения Банипартова. Василий Васильевич говорил с кем–то по телефону:

– Нет–нет, ничем не могу помочь… Рад бы, честное слово, но мой лимит исчерпан… Исчерпан, я говорю!.. Кто может решить? Только Ростовцев. Он генеральный директор… Да, да, обращайтесь непосредственно к Аркадию Павловичу… Извините, всего хорошего.

Банипартов положил трубку, поднялся из–за стола и протянул руку следователю.

– Если не ошибаюсь, товарищ Дагурова? – произнес он, с уважением оглядывая ее форму.

– Не ошибаетесь, – ответила она. – Ольга Арчиловна.

– Очень приятно. Василий Васильевич… Прямо разрывают на части, – показал он на телефон. – Только и слышишь с утра до вечера: помогите, пришлите, «Баурос», «Баурос», «Баурос»… А где я его возьму? Я как работник «Интеграла», имею в месяц определенный лимит. У нас все получают «Баурос» по талонам – от директора до уборщицы. Принимаем для профилактики… Ну и еще несколько бутылок – для дел… Но попробуй я кому–нибудь выписать сверх положенного! Или выслать. Ого! – Банипартов вытер платком свою худую жилистую шею. – Однако ведь и отказать иной раз трудно… Звонят, – он ткнул пальцем куда–то наверх. – Как отчитываться потом? Звонок к делу не подошьешь. – Коммерческий директор мотнул головой. – Нет, я стреляный воробей! Мне подавай письменное распоряжение!.. Правильно я поступаю с точки зрения закона, а?

– Что написано пером, не вырубишь топором, – с улыбкой сказала Ольга Арчиловна.

– Вот–вот! – подхватил Банипартов. – Но ведь не понимают… Обижаются… Я, знаете, думал об этой ужасной истории с нашим дорогим профессором… Может быть, его из–за этого?.. Ну, отказал кому–нибудь в лечении? Тем паче, что открыл в клинике отделение для психов. Говорил я Евгению Тимуровичу: не надо. А он: эксперимент. Научный! Охо–хо! – тяжело вздохнул он. – Врачи, ученые – все они такие. Им надо пробовать, испытывать. Даже на себе. Мания какая–то, ей–богу…

На его столе зажглась лампочка. Банипартов нажал кнопку селектора и раздраженно проговорил в микрофон:

– Ни с кем не соединять. Я занят. – И повернулся к следователю: – О чем я?..

– О Баулине.

– Да, прямо душа разрывается за него. Интересно, выкарабкается? – спросил Банипартов и сам же ответил: – Будем надеяться. Шовкопляс не отходит от него, ночует в больнице… Странно, – покачал он головой, – ведь они были… – Василий Васильевич стукнул кулаком о кулак. – Иди пойми после этого…

– Я слышала, – отозвалась следователь. – Но ведь на фронте и похлеще бывало. Враг стреляет в тебя. А попал в плен, наши же врачи помогают, если ранен… Наверное, прежде всего – гуманизм.

– Я недавно читал, что среди вашего брата тоже случается такое, – сказал Банипартов.

– В каком смысле? – не поняла Дагурова.

– Неужели не читали? – удивился коммерческий директор и начал рассказывать: – Один ваш коллега, следователь, вел уголовное дело. Сам бывший фронтовик, изранен на войне – живого места нет!.. А дело такое, что по вине одного парня, электрика, произошел взрыв. На производстве. Естественно, начался пожар, рухнуло перекрытие… Короче, бед натворил немало. И сам тоже попал в больницу со страшными ожогами…

Слушая собеседника, Дагурова поняла: он рассказывает нечто знакомое для нее. А Банипартов увлеченно продолжал:

– По радио объявили, что срочно требуется кровь. Очень редкой группы… Как сами понимаете, для спасения жизни того самого электрика… Следователь тут же на плечи пальто – и в больницу. У него, оказывается, именно такая группа крови… Жена спрашивает: ты куда? Он объяснил. «Так он же преступник!» – изумилась жена. А следователь говорит: «Прежде всего он человек! Я обязан сделать все, чтобы сохранить ему жизнь»… И что вы думаете? Пошел, сдал кровь. А когда парень выздоровел и вышел из больницы, начал следствие по делу… Признаюсь честно, меня все это поразило!

– Вы считаете, что у милиционера, следователя, судьи, прокурора только одна функция в жизни – хватать, изобличать, судить? – усмехнулась Ольга Арчиловна.

– Зачем же? – смутился Банипартов. – Просто было приятно узнать, какие люди в органах… Самоотверженные, человечные…

«А это уже малоприкрытая лесть», – отметила про себя Дагурова. Она вспомнила: случай, рассказанный Банипартовым, был описан в журнале «Социалистическая законность».

– Василий Васильевич, – решила приступить непосредственно к делу Ольга Арчиловна, – у меня к вам есть кое–какие вопросы.

– Задавайте! – подался вперед Банипартов. – Только сразу предупреждаю: вряд ли буду полезен вам, если речь идет о покушении… Для ясности: я в тот день вернулся утром из командировки и прямо на работу, не заезжая домой…

– Я не об этом, – начала было следователь, но коммерческий директор перебил:

– Нет–нет, я все–таки объясню. Понимаете, накануне, то есть второго июля, я был на совещании в облснабе… Вечером пригласил к себе приятель, на годовщину свадьбы. Ночевал я в гостинице. Квитанцию еще не сдал в бухгалтерию…

Василий Васильевич открыл ящик стола, достал мятый листок бумаги.

– Да нет, – сказала Дагурова, – меня интересует другое… Вы недавно ездили в Ереван. Так?

– Ездил, – кивнул Банипартов, опуская руку с квитанцией на стол. – Видите ли, нам нужен розовый туф. А где его достать? В Армении! Мы, понимаете, такой Дворец культуры задумали – все ахнут! Представляете, суперсовременное здание, отделанное розовым туфом… Если перед Банипартовым ставят задачу, будьте уверены: он выполнит ее во что бы то ни стало! И перевыполнит! – Коммерческий директор довольно улыбнулся. – Потому что, кроме туфа, я заключил договор на поставку нам персиков – раз, винограда – два. Это летом и осенью. А зимой – сухофрукты. Это три! Что же касается целебных трав – мы будем их получать кругленький год!

– Вы не привозили оттуда что–нибудь для сотрудников? – спросила Дагурова.

– А–а, вы имеете в виду туфли? – оживился Банипартов. – Привозил, привозил! Ростовцеву и Семизорову.

– Они сами заказывали?

– Семизоров просил меня купить что–нибудь для лета. Аркадию же Павловичу я привез по собственному почину. Потому как считал себя перед ним в долгу. Он мне к каждому дню рождения обязательно делает подарок.

Ольга Арчиловна попросила Банипартова описать привезенную из Еревана обувь. Это были именно те самые, изъятые у генерального директора и главного инженера «Интеграла» туфли. Размер ноги у обоих совпадал.

– Знаете, – усмехнулся Василий Васильевич, – перед командировкой в Ереван я скрывал, что еду туда.

– Почему? – заинтересовалась Дагурова.

– Замучили бы заказами! Первый раз улетал, так человек двадцать просили привезти обувь… Еще бы, тому нужны женские сапоги, другому – детские ботиночки, третьему – босоножки!.. Славится Армения этим. Действительно, отличная обувь. Зайдешь в магазин – глаза разбегаются. Каких только фасонов и расцветок нет! Самые модные…

– Про фабрику «Масис» я слышала, – кивнула Дагурова.

– Не фабрика, а целое объединение, – поправил ее Банипартов. – Вот вы только слышали, а я был на «Масисе». Их продукция, как наш «Баурос», – нарасхват! Потому что качество! Ассортимент!

Ольга Арчиловна слушала коммерческого директора не перебивая, хотя его словоохотливость начинала утомлять. Она вдруг поняла «методу» Чикурова: он любит отвлеченные рассуждения, подходит к существу издалека. Дагурова же всегда старается поскорее перейти к главному…

Василий Васильевич замолчал. Ольга Арчиловна больше вопросов не задавала. Написав протокол допроса, дала Банипартову. Он расписался не читая.

– Прошу вас все–таки ознакомиться, – настаивала следователь. – А то…

– Излишне, – отмахнулся коммерческий директор. – Я всегда с доверием отношусь к органам… И прошу понять Аркадия Павловича. Он, между нами, погорячился. Руководитель, не привык…

– Вы ведь тоже начальство. Коммерческий директор, – заметила Дагурова.

– Обыкновенный снабженец, – сказал Василий Васильевич, но тут же поправился: – Вернее – необыкновенный. Так называемый Зе–Те–Эр. – Он поднял палец. – Прошу не путать с ИТР… ЗТР – это заслуженный толкач республики!

– Забавно звучит, – улыбнулась Ольга Арчиловна.

– О, это высокое звание! Его нужно заслужить! ЗТР должен уметь находить выход из любой ситуации. Дайте мне, например, задание, и я смогу выбить фонды на лед из Каракумов и ананасы из Магадана! – Банипартов зычно рассмеялся, а успокоившись, продолжил: – Чем занимается рядовой толкач? К примеру, предприятию дали фонды на тысячу листов цинкового железа. Он и едет их выбивать. Хотя, к слову сказать, почему надо выбивать то, что положено и так? – Банипартов испытующе посмотрел на собеседницу, но, не дождавшись ответа, стал рассказывать дальше: – Ладно, я не об этом. Вернемся к ЗТР. Мы такими делами не занимаемся. Потому что являемся приводом технического прогресса! Да–да, без смеха… Скажем, где–то стали выпускать суперэффективное антикоррозийное покрытие. На него не только фондов нет, но вообще мало кто об этом знает. И я тут как тут! У производителя. Думаете, у меня в руках флакон «Красной Москвы» для секретарши? Или бутылка для грузчиков? Я – извините! Прямо к директору. Что нужно для реконструкции вашего завода? Кабель? Трубы? Марка? Тип? Сколько? Он буквально заключает меня в объятия. От счастья. Вы спросите, где же я возьму кабель и трубы?

– Предположим, спрошу, – улыбнулась Дагурова.

– Не волнуйтесь, грабить вагоны на железной дороге не буду. У каждой профессии есть свои маленькие тайны, – хитро прищурился Банипартов.

– Какие же, если не секрет?

– От вас, следователей, их быть не может, – снова засмеялся коммерческий директор. – У меня имеется свой красный товар, выпускаемый «Интегралом». Его тоже нет в фондах. Универсальный дезинтегратор–активатор. И за него мне дадут все, что хотите: стекло, шифер, краску, самые дефицитные обои, нержавейку и так далее… И за все это я буду иметь то самое суперпокрытие против коррозии раньше других, будьте уверены! – закончил Банипартов торжественно…

«И будет, – думала Ольга Арчиловна, когда, простившись с коммерческим директором, вышла из административного здания. – Но хлеб его совсем, совсем не легкий».

Дагурова вспомнила признание одного из работников их областной прокуратуры.

Он вышел на пенсию по возрасту. Был еще в отличном здравии и буквально через месяц стал маяться: не мог усидеть дома без дела, без активного труда. Предложили должность заместителя директора НИИ по общим вопросам. За громким титулом скрывалось обыкновенное – хозяйственник. Дагурова встретила его через полгода и не узнала: похудел, осунулся, весь какой–то дерганый, нервный.

– Ольга Арчиловна, вы себе не представляете, что это такое! – с содроганием в голосе исповедовался ей бывший коллега. – Чтобы достать любую мелочь, надо закрыть глаза на инструкции, уложения, постановления! Я сам законник, а приходится на каждом шагу нарушать… Совсем перестал спать по ночам. Все подсчитываю, какой срок мне дадут за то, а какой за это…

В последнее время Дагурова не встречала его, но слышала, что он, переменив работу, стал кадровиком и вздохнул с облегчением.

Весь вечер Чикуров посвятил анализу документов, накопившихся в ходе следствия. Прочитал письма, которые Дагурова изъяла в клинике Баулина в первое свое посещение. Они были в основном от больных. Многие благодарили профессора за исцеление от недугов, Другие умоляли положить их снова, так как болезнь рецидивировала. Третьи еще не являлись пациентами Евгения Тимуровича, но, начитавшись и наслышавшись о его методе лечения, спрашивали совета, как его применять, сообщив диагноз своего заболевания. Много было восторженных писем от читателей. Письмо Ивана Кулика Игорь Андреевич прочитал дважды.

«Уважаемый Евгений Тимурович, – писал Кулик. – Не мог буквально оторваться от вашей последней книги. За один день одолел, залпом. Не подумайте, что льщу. Даже режим свой нарушил: обычно ложусь в 22.00, а тут уснул в 3 часа ночи. Но встал, как обычно, в 5 часов 30 минут. Это я не себя хвалю, а вас, вернее – вашу книгу. И все же, возможно, я не стал бы писать вам, если бы не нужда. Просьба у меня необычная, поэтому я должен немного рассказать о себе. Мне сейчас 18 лет, в этом году буду поступать в Челябинский мединститут. Год работал санитаром в больнице. Мое убеждение: прежде чем идти в медицину, нужно удостовериться в том, что сможешь смотреть на раны, гной, язвы, трупы. Ничего, смог. Даже уколы научился делать. Почему решил поступать именно в мединститут? Все началось с того, что прочитал книгу Н. Амосова «Раздумья о здоровье“. С тех пор стал бредить медициной, но не той, что у нас в больницах, а другой – народной, тибетской, восточной, называйте как хотите. К ужасу родственников, стал меньше потреблять пищи (хотя и так «чисто шкелет“), но больше двигаться. В общем, выполнял все заповеди Амосова. Дальше – больше. Гомеопатия, хатха–йога, бег трусцой…

Моя мечта – создание института народной медицины. Возможности откроются колоссальные! Теперь я подошел к самому главному. У вас есть рецепты народных «бальзамов“, знаете полуграмотных деревенских старушек, которые занимаются врачеванием. Говорю так, потому что сам ходил и хожу по Уралу, сам собираю рецепты из народной медицины. Не подумайте только, что я извлекаю из этого материальную выгоду. О моем увлечении не знает никто, никого я еще не лечу, разве что на себе испытываю, как на кролике из лаборатории. Короче, вот в чем заключается моя огромная просьба: собирайте и храните рецепты народной медицины, записывайте адреса народных врачевателей. Все это бесценное может кануть в неизвестность, пропадет опыт поколений. Это же катастрофа! Я не преувеличиваю. Когда через 10–20 лет будет создан институт народной медицины, то вы сможете передать ваши записи. Конечно, мне бы поговорить с вами хотя бы час на эту тему, но нужно быть реалистом, а я с детства мечтатель. Прощайте, Иван Кулик, 22 мая 1984 г.».

«А я с детства мечтатель, – повторил про себя Игорь Андреевич последние слова Ивана. – Наверное, хорошо быть мечтателем, но не тем, кто надеется на манну небесную, а одержимо борется за свою мечту. Видимо, о таких сказал когда–то Шиллер: «Пусть он верит в себя, и ему поверит весь мир«… Будь моя воля, принял бы Ивана в мединститут без всяких экзаменов… Интересно, что ответил на это письмо Баулин?»

Одно из писем следователь отложил, так как оно резко контрастировало с остальными.

«Товарищ Баулин! – писала жительница далекого города Киренска из Восточной Сибири Овсянникова. – Я являюсь жертвой ваших, с позволения сказать, научных изысканий. Прекратите морочить людям головы! Лично я, поверив вашей статье, чуть не отправилась на тот свет. И все из–за сыроедения, которое вы рекламируете и пропагандируете с пеной у рта. Чтобы больше никто не попадался на вашу удочку, копию этого письма я направила в «Правду“ и Министерство здравоохранения СССР с просьбой принять срочные меры против вас и вам подобных!»

Это гневное послание заставило Чикурова задуматься: значит, не все так радужно и непререкаемо в баулинском методе, если его применение может иметь такие последствия? Или же люди неправильно им пользуются?

С этим случаем он постарается разобраться завтра в клинике.

Чтобы еще лучше понять, на чем основывается профессор, что пропагандирует, Чикуров решил ознакомиться с первоисточником – работами самого Баулина. И так зачитался, что не заметил, как забрезжил рассвет. Он с сожалением закрыл книгу и выключил ночник.

Утром эксперт–криминалист Хрусталев привез из лаборатории судебной экспертизы три заключения. Одно касалось ереванских туфель, изъятых у главного инженера «Интеграла». Исследование подтвердило, что следы в прихожей особняка Баулина оставлены подошвами, идентичными обуви Семизорова.

Так что он действительно был в доме профессора в день покушения. Загадкой оставалось, однако, почему в это время подъезжала к дому профессора директорская «Волга».

Второе заключение было по поводу пепла, обнаруженного в камине коттеджа Баулина. К сожалению, криминалистам удалось восстановить не весь текст на почти полностью сгоревших листках бумаги. Но и то, что было расшифровано, давало повод для размышления.

Один из листов – скорее всего черновик письма:

«Дорогая, любимая… взрослой – не повторяй… живи только честно… Я страдаю…»

Больше на этом листке эксперты ничего не смогли прочитать. На втором профессор обращался к другому адресату:

«…важаем… това… Гаджиев… Поймите меня правиль… извините, если… отерял сон…»

Еще один текст гласил:

«Сообщаю официально… я… спекулянт и… тому наказан… ечестны… категориче…»

В третьем заключении графическая экспертиза утверждала, что все эти фрагменты выполнены одной рукой, а именно – рукой Евгения Тимуровича Баулина.

– Интересно, когда и кому он писал все это? – спросила Ольга Арчиловна.

– Трудно сказать. Но письма тревожные… Гаджиев, кто он? – задумчиво сказал Чикуров.

– Может, один из больных? – высказала предположение Дагурова.

– Эта фамилия вам не встречалась?

– Вроде нет.

– Как вы думаете, о какой спекуляции идет речь? – спросил Игорь Андреевич.

– Не картинами ли?

– Об этом обычно сообщают в милицию или прокуратуру. И если бы такое заявление от Баулина поступило, мы бы уже знали.

– А вдруг он послал письмо в редакцию какой–нибудь газеты? Или в какой–то центральный орган? Пока дойдет, пока зарегистрируют, пока направят… Интересно, кого Баулин считает спекулянтом?

– Если не обращать внимания на пропуски между словами, то получается, что себя. Читайте: «…я… спекулянт». Но вот какое слово или слова стояли между этими двумя – одному всевышнему известно. Могут быть сотни, если не тысячи различных вариантов… Давайте попробуем решить этот кроссворд… Например, я считаю, что спекулянт – не он. Тогда возникает вопрос: а кто? В этом случае тот, кого Баулин считает спекулянтом, мог выстрелить в профессора, прежде чем он отправит свое письмо.

– Да, но ведь между «я» и «спекулянт» могла стоять просто частица «не». Тогда получится: «я не спекулянт»… Другой поворот. Или: «я и спекулянт»! Или же: «я настоящий спекулянт «Бауросом«…

Чикуров внимательно посмотрел на Дагурову и задумался.

– А что, в этом тоже есть смысл. Но, честно говоря, я мало верю в то, чтобы такой уважаемый профессор занимался спекуляцией «Бауросом“ или картинами… Впрочем, может, Сименон и прав, говоря, что поведение Наполеона мало чем отличалось от поведения какого–нибудь честолюбца из провинциального городка… Все дело в масштабе, пропорциях. Суть же одна. Так что…

– Но, Игорь Андреевич, разве спекулируют только овеществленными предметами? А совестью, талантом, честью, довернем, наконец?

– Да, вы правы, Ольга Арчиловна. Интересный, между прочим, поворот дало ваше фантазирование. Продолжайте, пожалуйста.

– Может, у профессора прямо–таки болезненная совестливость? Есть ведь люди, которые слишком честно относятся к своему делу. Баулин – врач. Вот из–за одной или двух неудач – я имею в виду хотя бы письмо Овсянниковой из Киренска, которая чуть не умерла от сыроедения, – Баулин и впал в панику. А вдруг его метод ошибочный, а письмо Овсянниковой – начало его конца?

– Вы так думаете?

– Допускаю. Ведь Баулин – экспериментатор, я это дело рискованное… Представьте себя на месте профессора. Вдруг умирает человек, лечившийся по вашему методу. Как бы вы себя чувствовали? А? Вот и Евгений Тимурович… Может, в письме Овсянниковой и нужно искать ключ к истине?

Чикуров не торопился с ответом. Он думал, напряженно думал. И когда Дагурова уже потеряла надежду услышать ответ, он заговорил:

– Но ведь тогда скорее всего мы бы с вами имели факт самоубийства, точнее – покушения на самоубийство. Не так ли?

– Да, конечно, – согласилась Дагурова. – Но у Баулина нет ни следов пороховых газов у входного отверстия раны, ни других признаков покушения на свою жизнь…

– Вот именно, – вздохнул Чикуров. – Да и мотивы… Человека выдвигают на премию, его ждет популярность, слава, а он… Нет, не логично. Ну а что касается письма Овсянниковой, то я не думаю, чтобы оно сыграло такую роковую роль… Представьте, у хирурга на операционном столе или же после операции умирает больной. Он ведь не бросается с десятого этажа… Издержки производства… Медицина пока не всесильна… Кстати, то, что делает Баулин в своей клинике, применяется и в других больницах. Не только у нас, но и за рубежом. Да вы сами читали. И потом, Баулин не делает секрета, что это эксперимент. Как любой новатор, он отлично понимает, что на этом пути будут встречаться не только розы… Не забывайте, Евгению Тимуровичу не двадцать лет – опыт, стаж! Впасть в панику из–за одной–двух неудач… Не верится. Только–только добился положения, признания, и тут же все разрушить собственными руками… Так никто не поступает… Попробуйте поставить себя на его место.

Ольга Арчиловна долго думала, потом решительно тряхнула головой:

– Да, поставить себя на место другого человека никто не сможет! Понимаете, у Достоевского есть слова, что человека можно считать только на единицы. Единица измерения человечества – человек! Он неповторимый! Единственный! Конкретный!

– Согласен с вами. Каждый неповторим. Но мы и похожи. Это тоже необходимое условие жизни. Иначе просто не понимали бы друг друга, желаний, мотивов поведения, поступков. В этом, если хотите, заключена предпосылка для любого творчества. А значит, и для нашей с вами работы… Или вы так не считаете?

– В самом общем мы похожи. Но не бывает совершенно одинаковых людей. Характер, темперамент, образование, воспитание… Наконец, обстоятельства… Вот в каких обстоятельствах находился в последнее время Баулин, мы пока не знаем.

– Кое–что уже известно, – поправил ее Чикуров. – Все говорят: очень много работал, устал, переутомился. Или кого–то, чего–то боялся, переживал! Взять хотя бы запоры, которыми он зачем–то снабдил двери своей спальни, решетку на окне… Как видим, не напрасно: в него стреляли… Но с какой стороны надвигалась на профессора беда? Касается ли это его работы в клинике? Связался с теми, кто делает большие деньги на спекуляции редкими картинами, вещами? Запутался в личной жизни? – Игорь Андреевич замолчал, вопросительно глядя на коллегу.

– Вы имеете в виду друга жены – Дуюнова?

– И его тоже.

– Вы знаете, – нерешительно сказала Ольга Арчиловна, – не могу объяснить почему, но мне кажется, что мы имеем дело с весьма необыкновенным случаем.

– И у меня есть такое же ощущение, – признался Чикуров. – Хотя… Не хочется выглядеть метром, но в следственной работе опыт имею… Не раз, приступая к расследованию, думал: вот это дело! Уникальное в анналах криминалистики… А когда оканчивал, то удивлялся, до чего же все просто. Даже злился на себя, почему не догадался сразу… Конечно, бывают очень коварные, хитрые противники. Возможно, именно такой теперь и у нас с вами, но… – Следователь улыбнулся. – Скажу откровенно: в своих ошибках, как правило, виню себя. И еще. Опыт тоже имеет свою отрицательную сторону, потому что волей–неволей начинаешь мыслить стандартно. Поэтому порой тривиальное ставит в тупик… Но в данном случае меня беспокоит другое: нет более или менее убедительной версии.

– У нас их, кажется, предостаточно, – заметила Дагурова.

– Это как раз неплохо. Варианты нужны, просто необходимы. Чтобы потом пришла убежденность. Ведь версии для того и существуют, чтобы лопаться. Должна остаться одна. Но мы с вами плаваем. Слишком. Значит, фактов маловато. – Он посмотрел на часы. – Ладно, надо идти в клинику. Меня беспокоит письмо из Киренска. Да и, возможно, выясню, кто такой Гаджиев.

– Какое задание будет мне? – спросила Дагурова.

– Попробуйте все–таки разобраться с посещением Семизоровым дома Баулина… При чем тут автомашина Ростовцева?

– У меня есть одна мысль, – сказала Дагурова. – Хочу сначала сама проверить, а уж потом…

В клинику Чикуров отправился пешком. В молодом парке он встретил кавалькаду всадников. Это были люди разного возраста, хотя молодежь составляла большинство. Следователь понял: это больные, которым назначена в виде моциона прогулка верхом.

«Однако же не бедное заведение у профессора, – подумал Чикуров. – Содержать конюшню – удовольствие, которое стоит немало денег“.

Он где–то читал, что в Англии, например, куда дешевле держать автомобиль, чем иметь собственную верховую лошадь.

Чтобы подойти к клинике, ему пришлось пересечь сад, в котором, помимо фруктовых деревьев, росли кусты черной и красной смородины, крыжовника, малины, протянулись грядки с клубникой. И он позавидовал группе людей, собиравших в лукошки ягоды.

«Эх, сейчас бы отправить в рот горсть малины! Прямо с куста – красота!“

Эта мысль увела Игоря Андреевича в детство. Малинник у них дома был знатный. Когда поспевала ягода, мать заставляла его дежурить в саду – проказники–воробьи устраивали набеги целыми стаями, принося ощутимый урон урожаю. Их не пугало чучело, которое Игорь Андреевич соорудил с отцом из старой одежды…

Он, видимо, невольно сбавил шаг, потому что услышал приятный женский голос:

– Угощайтесь, товарищ следователь. Этого добра нынче много.

Голос принадлежал симпатичной женщине в эффектном светлом костюме.

– Спасибо, – ответил Чикуров, несколько смутившись, затем спросил: – Как лучше пройти к клинике?

– Я провожу, – ответила женщина.

Чикурова удивило, откуда она знает, что он следователь. Впрочем, в таком небольшом поселке остаться инкогнито трудно. И потом – форменная одежда.

– Вы здесь лечитесь? – спросил он у добровольной провожатой.

– Работаю. Главной медсестрой.

– Орлова? Аза Даниловна? – уточнил следователь, отмечая про себя, что внешность у бывшей жены Рогожина действительно яркая. Такая может увлечь…

– Я, – кивнула Орлова.

– Трудиться в саду тоже входит в обязанности главной медсестры? – продолжал следователь.

– Добровольно–принудительно, – усмехнулась Орлова. – Но нам помогают больные. Причем с большим удовольствием. Делать–то им нечего. Да и все, что они собирают, идет на их же стол.

– Трудотерапия, – вспомнил Чикуров баулинские принципы лечения.

– Конечно… Движение вообще полезно. Особенно гуляние во время цветения деревьев. Они выделяют целебные фитонциды. – Орлова протянула следователю туесок с клубникой. – Попробуйте все–таки.

Отказываться теперь было бы неприлично. Игорь Андреевич выбрал несколько ягод и съел.

«Немного водянистые. От последних дождей“, – подумал он и задал очередной вопрос:

– Аза Даниловна, вы случайно не занимаетесь перепиской с больными?

– Иногда.

Они подошли к пятиэтажному зданию. Несколько больных играли во дворе в бадминтон. Тут же стояли столы для настольного тенниса. Белые шарики звучно щелкали об их деревянные поверхности.

– У меня будет к вам несколько вопросов, – сказал Чикуров, пропуская в дверях главную медсестру вперед.

Игоря Андреевича, как в свое время и Дагурову, удивила обстановка в клинике, которой мог позавидовать и столичный институт.

В комнате Орловой было уютно. На столе цветы в красивой вазе. Они сели в кресла.

– Аза, Даниловна, не припомните некую Овсянникову? – спросил Игорь Андреевич, протягивая ей письмо из Киренска.

Орлова пробежала глазами первые строки и рассмеялась:

– Да об этом случае вся клиника знает! И смех и грех!

– А в чем дело? – спросил следователь, несколько удивленный реакцией Азы Даниловны.

– Посудите сами, – стала объяснять она, – подняла такую бучу! Написала в «Правду“, еще куда–то… А дело в том, что она сама чокнутая… Надо же было додуматься до такой глупости! Кто–то дал ей вырезку из статьи Евгения Тимуровича, где он писал о пользе сыроедения… Понимаете?

– Пока нет.

– Ну, что полезно есть сырые овощи и фрукты, – как ребенку, втолковывала Чикурову главная медсестра. – И другие растительные продукты не следует варить долго, то есть переваривать. Геркулес, гречку… Овсянникова, не разобравшись, решила, что надо кушать один сыр… Понимаете? Сыроедение, подумала она, – это значит питаться только сыром…

– Теперь понял, – сказал с улыбкой следователь. – Ну и что же с ней произошло?

– А вы подумайте, что может быть, если человека лишить витаминов, углеводов, клетчатки, крахмала, сахара и так далее? Как эта Овсянникова вообще не загнулась!

– У Баулина были неприятности из–за ее жалоб в такие высокие инстанции?

– Разобрались, конечно… По–моему, даже дитяти малому ясно, что Евгений Тимурович ни при чем… Есть такие: читают книгу, а видят… – Орлова не договорила присказку. – Я посоветовала Евгению Тимуровичу не отвечать на это письмо. Так он мне выговор сделал. Считает, если человек не понял, ему следует разъяснить. Вежливо, культурно… Написал письмо Овсянниковой да еще в придачу свою новую книгу послал. С надписью.