Текст книги "Мой знакомый медведь"

Автор книги: Анатолий Севастьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9

На рейде стояло первое в эту навигацию судно. К его борту прижался маленький катерок с плашкоутом. Волны не давали пассажирам высадиться на плашкоут по трапу. Поэтому людей спускали краном в клетке из крупноячеистой сетки. «Разгружали» первую в этом сезоне группу туристов.

Шагая по берегу с тяжелым рюкзаком за плечами, Витька время от времени наводил бинокль на белое океанское судно, а потом догонял Сергея Николаевича, шагавшего впереди с таким же набитым до предела рюкзаком.

Настроение у Витьки было отличное, потому что удалось уговорить директора не переводить его в стройбригаду, а оставить рабочим и даже отпустить на полевые работы.

Перед тем как свернуть на тундрочку, взвалили на плечи длинное тяжелое бревно. Оба знали, что впереди будет глубокая промоина, которую надо или далеко обходить, или переходить по бревну. А его можно найти только на берегу океана.

Ноги вязли в болоте, цеплялись за спутанную прошлогоднюю траву. Сгибаясь под тяжестью рюкзаков и бревна, едва добрели до места и тут поняли, что тащили бревно зря. Вода сошла, и промоину легко можно было перейти даже в коротких резиновых сапогах. Зато рюкзаки после бревна показались совсем легкими.

За тундрой начинались отроги Семячикского вулкана, покрытые уходящей далеко вверх каменноберезовой тайгой. По границе тайги и тундры на самых высоких деревьях по одной расселись черные вороны. Та, которая была всех ближе, громко прокаркала. Ей ответила другая, сидевшая поодаль, еще дальше отозвалась третья, четвертая… По цепочке они, как часовые, передавали друг другу – идут люди.

Может, потому, что тайгу оповестили вороны, или, может, из-за шума шагов, но Витька с Сергеем Николаевичем почти не встретили ни зверей, ни птиц, пека не присели отдохнуть у большой впадины, заполненной снеговой водой.

Рядом на березке запел дубровник. Вокруг ярко зеленела черемша. Раньше Витька только слышал о ней, а теперь мог попробовать. Она оказалась приятной на вкус. Особенно хороша была с черным хлебом и солью. Похожая на листья ландыша, только зеленее и сочнее их, она показалась Витьке гораздо вкуснее зеленого лука. Он брал черемшу у самой земли, выдергивал белые, как у перьев лука, основания листьев и с удовольствием ел после долгой, не так уж богатой витаминами зимы.

Можно было подумать, что кругом, по всей тайге, упрятаны поселки: отовсюду доносился собачий лай… Но Витька знал, что ни поселков, ни собак здесь нет. Это кричали глухие камчатские кукушки, крик которых издали очень похож на отдаленный лай собак, на который там, на материке, выходят к деревням заблудившиеся грибники. Куковали и обыкновенные кукушки, но голоса их слышались реже.

Из голой, без травы, земли, с которой недавно стаяло притененное стлаником пятно снега, выклюнулись плотные, большие, как кочешки капусты, зеленые проростки чемерицы, удивительные своими громадными размерами.

Из полузатопленных кустов выплыли две красивые утки. По хорошо заметным хохлам на головах было понятно – это утки-касатки. Они плыли к другому берегу, но то и дело оглядывались назад.

Из-за кустов вышла лисица и неторопливо направилась вдоль берега. Конец ее длинного хвоста почти касался земли. Лисица следила за утками и совсем не смотрела по сторонам. Витька и Сергей Николаевич прижались к дереву, под которым сидели. Лисица прошла от них шагах в пяти. Потом вдруг остановилась – Витька был уверен, что она наконец почуяла их. Но оказалось, ее привлекло что-то в траве. Она замерла, как охотничья собака на стойке, потом напряженно пошла вперед. Нагнула голову к земле и легонько стала копать одной лапой. И вдруг отпрянула: то ли укололась, то ли напугалась. Но не убежала, а опять принялась выцарапывать что-то из земли. Это были остатки рыбины, которую притащил сюда какой-нибудь зверь или птица. Грудь у лисицы была буровато-темная, а не белая, как у лисиц, которых приходилось видеть дома.

Она откопала рыбину, неторопливо съела и тихонько пошла дальше. Сергей Николаевич решил, что пора ей узнать, как близко она была от людей, и крикнул: «Эй! Рыжая!» Лисица не удостоила его даже взглядом. Она как будто и не слышала окрика. Сергей Николаевич крикнул громче. Лисица опять не прибавила шага, не обернулась. Удивленный, Витька приподнялся с земли. Хрустнул под ногой сучок, и этот тихий звук словно хлестнул по лисице. Она замелькала между деревьями, почти распластавшись по земле. Отбежала, посмотрела на людей. Они не гнались за ней, и она лениво потрусила дальше.

– Она не знает ни человеческого голоса, ни людских проказ. – Сергей Николаевич подточил охотничьим ножом карандаш и стал записывать.

Белоплечий орлан пролетел над верхушками деревьев. В лапах он нес остатки зайца, летел куда-то к скалистым вершинам. Наверное, там у него гнездо, и он нес добычу самке.

Вдали на другом склоне пади увидели северного оленя с белыми боками и мраморно-серой спиной. Олень подымал рогатую голову, прислушивался и опять щипал молодую нежно-зеленую траву. Хотелось рассмотреть его поближе, но едва сделали шаг к нему, как олень перестал кормиться и вскинул голову. «Неужели услышал? – удивился Витька. – Ведь до него метров четыреста». Олень, не опуская головы, настороженно побежал, как будто не сгибая ног. Его поведение стало совсем непонятным – бежал он в их сторону.

Все объяснило бурое пятно, которое появилось в кустарнике. Это был медведь. Зверь не собирался нападать на оленя, просто пути их сошлись, и олень из предосторожности отбежал в сторону.

Медведь помаячил совсем немного и, к досаде Витьки, пропал в зарослях кедрового стланика.

Сергей Николаевич не переставал записывать на карточки биологической картотеки все, что увидел: где, когда, за каким занятием наблюдал зверя или птицу, какая в это время была погода.

Он закончил записи и обернулся. Витька стоял поодаль на четвереньках и медленно поворачивал голову из стороны в сторону, обозревая окрестности. Потом лег на землю, оперся на локти и опять стал рассматривать тайгу. Увидел, что Сергей Николаевич кончил писать, и поспешно встал.

– Тут медвежья лежка. Я смотрел, что он из нее видит, когда лежит.

Витька не пропускал ни одного четкого следа, чтобы не зарисовать его, ни одной медвежьей лежки, чтобы не осмотреть. На местах кормежек он собирал травы, которые ели медведи, перекладывал их клочками разорванных старых газет, чтобы потом составить гербарий растений, которыми питаются на Камчатке медведи. Они ели вейник, морковник, осоку и даже хвощ.

Идти по каменноберезовому лесу мешали заросли бузинолистной рябины. Она росла похожими на бузину кустами. Среди рябинника еще можно было пробираться. Но когда на пути встречался жесткий кедровый стланик, приходилось искать обходы. Его ветви поднимались не выше, чем у обычного кустарника, но переплетались так, что сквозь корявые сучья и густо-зеленую хвою не видно было земли. Ноги то опирались на пружинистые ветки, то проваливались. Приходилось искать обходы.

Однажды у зарослей стланика черная ворона поймала крупную полевку. Она едва прихватила ее клювом за шкурку и боялась перехватить удобнее, потому что, стоило отпустить ее, полевка тут же пропала бы в сплетении ветвей. Тогда ворона, резко взмахивая крыльями, поднялась высоко в воздух и бросила оттуда полевку на чистое место. Четко было слышно, как шлепнулась о землю толстая полевка. Ворона неторопливо спустилась, уверенная, что спешить незачем, и деловито принялась расклевывать ее.

Маленькое озерцо, к которому они вышли, окружала сырая тундрочка. Через нее тянулась тропинка, и Витька с удовольствием пошел по ней. Сергей Николаевич отстал, потому что увидел на вершине небольшой березки кулика. Это был кулик «фи-фи» – любитель посидеть на деревьях. Он беспокойно кричал, а Сергей Николаевич заносил его в свою картотеку. Витька неторопливо шел по тропинке. На ней была крохотная лужица. Поднял ногу, и вода в лужице словно вскипела: множество рыбин размером с селедку заплескалось в луже, пытаясь уйти в глубину. Но снизу сплошной стеной темнели спины таких же рыбин. Витька упал на колени, выбросил из лужи несколько гольцов и швырнул в траву. Пытался ухватить еще, но кипящий слой рыбы углубился уже на полметра и уходил все ниже, в глубину.

На тропе была не лужица, а необычная яма, до самого верха заполненная водой, в которой жила рыба. Трехметровый кол не достал до дна. Яма расходилась вширь и формой была похожа на опрокинутую воронку. Наверное, подземным протоком она соединялась с озерцом, из которого и зашла рыба. Уйти обратно она почему-то не могла. А в торфяной яме с маленьким зеркальцем воды ей не хватало кислорода. Поэтому рыба и собралась вверху.

Гольцы, которых Витька успел поймать, были тощие, в яме не хватало не только кислорода, но и корма. Как образовалась эта яма, непонятно. Трава вокруг нее утоптана, и дальше тропинки не было. Витька понял, что это не тропинка, а медвежья тропа, по которой звери ходили ловить рыбу.

Неподалеку от берега океана снова встретился в траве свежий след медведя. Витька хотел поискать место, где лапы отпечатались четко, чтобы можно было зарисовать отпечаток во всю его величину. Но Сергей Николаевич велел готовиться к ночлегу, хотя до вечера было еще далеко.

Пришлось ставить палатку, разводить костер, кипятить чай. Витька старался делать все это как можно лучше, чтобы научные сотрудники всегда с охотой брали его на полевые. Он до звона натянул веревки палатки, развел костер, открыл банки с консервами и, когда вскипел чай, пошел звать Сергея Николаевича.

На краю поляны он застал его за странным занятием: с белого листа бумаги Сергей Николаевич аккуратно, пинцетиком, брал по одному дохлому комарику, рядком укладывал на ватку в спичечном коробке и шепотом считал их…

Сергей Николаевич объяснил, что в программу работ заповедника включен учет кровососущих насекомых. В разных местах, в разное время года и суток Сергей Николаевич должен был затихать на несколько минут и специальной ловушкой, всасывающей комаров вместе с воздухом, отлавливать их на себе. Потом морить сигаретным дымом, высыпать из ловушки на листок бумаги и считать, перекладывая на вату в спичечный коробок.

Глава 10

Прошло совсем немного времени, и Витька опять должен был ехать на полевые. На этот раз они отправлялись в тайгу на целую неделю втроем: Сергей Николаевич, Витька и Галина Дмитриевна.

…Избушку увидели издали. Она стояла на берегу впадающего в лиман ручья. Сразу за ней росли крупные корявые деревья – начиналась каменноберезовая тайга. Над ручьем, избушкой, тайгой высился громадный конус потухшего вулкана, и перед этой громадой избушка казалась темной соринкой.

Почти до самого порога избушки доплыли по ручью. Витька вышел на берег и забыл даже, что ему надо носить вещи из лодки. Вдали на синей воде круглого озерка на прилиманной тундре плавали белоснежные, как будто фарфоровые, лебеди. Большие серпоклювые кроншнепы неторопливо ходили по мелководью. Стрижи чертили открытое над лиманом небо. Вытянув шеи, перелетали утки. А в зеленой тайге, подступившей к тундре, неназойливо играл птичий оркестр. Рядом на ивовом кусте распевал соловей-красношейка. Его красивая ярко-красная манишка то сокращалась, то увеличивалась: под песню опускались и поднимались на шейке красные перышки. Соловей сидел на тонкой ветке и заливался, не обращая внимания на людей…

Витька представлял себе избушку рубленной из бревен. А она была сколочена из обитых толем досок и похожа не столько на зимовье, сколько на вагончик с округлой крышей.

Рядом с избушкой на дереве висела двуручная пила, тронутая ржавчиной. Дверь не заперта, а чтобы ее не открывал ветер, ручка привязана тонкой веревкой к гвоздю. Внутри, у окошка, большой ящик с полками, заменяющий стол. У стены нары, на них крупная сухая трава, похожая на солому. Вместо стульев два березовых чурбака. В углу покосившаяся ржавая печка. На ней закоптелый чайник, а возле трубы большая консервная банка, служившая сковородкой. На окошке стакан с гвоздями, напильник, мотки веревок разной толщины, пакетик с перцем для ухи. У другой стены железная кровать. На ней та же сухая трава. В стены вбиты большие гвозди: вешать ружья.

Галина Дмитриевна принялась наводить чистоту, а Витька и Сергей Николаевич стали носить вещи из лодки.

Вскоре на печке зашипел чайник. Галина Дмитриевна расстелила на столе чистую газету, нарезала хлеб, ополоснула кружки, открыла дверь и выплеснула воду из миски. И тут же отпрянула назад. Вода угодила в орлана – он не знал, что в избушке появились люди, и уселся на пне, рядом с дверью.

Не успели поесть, как увидели в окошко трех северных оленей. Они неторопливо бежали из тайги к лиману на тундру. Избушку они знали и без страха пробежали рядом. Хорошо были видны даже их глаза. Но, заметив лодку, вскинули головы и обогнули незнакомый предмет.

После обеда Сергей Николаевич и Галина Дмитриевна пошли в тайгу, а Витька стал готовить дрова, рыть яму для отходов, прилаживать мостки у ручья. Ему тоже хотелось в тайгу, но прежде нужно было закончить обязанности рабочего.

На эти полевые Витька взял им самим придуманные приспособления, которые, как он надеялся, помогут наблюдать за медведем. «Наука начинается там, где начинаются измерения», – любил повторять Сергей Николаевич. Пока медведи, которых приходилось видеть, были все на одно лицо. А надо было научиться различать их самих и их следы.

Иголкой Витька расчертил большой кусок прозрачной пленки на клетки по сантиметру. Как по клеткам срисовывают картинки, так, наложив на след разграфленную пленку, он собирался переносить его очертания на миллиметровку тоже по клеткам: точно по форме и по размерам каждый след. Самое главное – научиться отличать по следам одного медведя от другого. Тогда можно будет узнать, где какие медведи здесь живут, заходят ли на территорию друг друга, где в какое время года чаще бывают.

Витьке не терпелось испытать свое изобретение.

В первый день не пустили в тайгу дела, а на следующее утро пошел дождь. Идти в тайгу ни у кого, кроме Витьки, желания не было. Но прежде он вынул из рюкзака книжку, завернутую в клеенку.

– Молодец, – сказал Сергей Николаевич. – Не поленился нести. В такую погоду только читать. – Развернул книжку и с удивлением прочитал: «Сборник диктантов». Небрежно кинул на стол. – Ну и остряк.

Витька попросил Галину Дмитриевну подиктовать ему. С тех пор как получил тройку за ошибки в сочинении, он каждый день писал по диктанту, снова готовился поступать. Галина Дмитриевна проверила диктант и поставила четверку.

Дождь не удержал Витьку. Прикрываясь грубым брезентовым плащом, он принялся рисовать медвежий след. Карандаш плохо приставал к влажной от сырого воздуха бумаге, но Витька был доволен: приспособление оказалось очень удобным.

Струйки бежали с капюшона по лицу, одежда под плащом пропиталась влагой. Надежды встретить медведя в такую погоду не было. Но дождь не мешал знакомиться с окрестностями.

Путь пересекла тропа. Она была похожа на человеческую, но Витька знал: тропу проложили медведи. Звери набивают тропу так, что она становится похожей на колею от сдвоенного колеса грузовика. А людская тропинка гладкая, не сдвоенная. Медвежья тропа отличалась еще и тем, что проходила под резко пригнутой березкой, где человек бы тропинки не проложил.

Дождь лил почти всю неделю. Витька чистил картошку, топил печку, носил дрова и воду, а потом уходил в тайгу.

Все было бы ничего, если бы не тревожила мысль об экзаменах. До них осталось совсем немного времени, и надо было уезжать как раз в то время, когда в реки на нерест начнет заходить рыба, когда, как говорил Гераська, берега будут истоптаны медведями. Да и не готов он был к экзаменам. Все только собирался заняться повторением. Но сначала зарабатывал деньги на поездку, а потом началось знакомство с Камчаткой. Все думал: «Осмотрюсь немного и начну заниматься».

Не успел осмотреться – нагрянула весна, а за ней и лето… Сколько раз увещевала его Галина Дмитриевна: «Бросай своих медведей, берись за ум-разум. Сиди все свободное время над учебниками, если по-настоящему хочешь стать зоологом». Но как было усидеть, когда рядом медведи…

«А если вообще не поступать в университет, – думал Витька между делом. – Заниматься самообразованием. Ведь внук знаменитого путешественника Семенова-Тян-Шанского стал доктором биологических наук, не закончив никакого высшего учебного заведения. Знаменитый Тур Хейердал стал академиком. А закончил, кажется, всего первый курс университета. А Капланов, который один ходил по следам тигра! Написал же он научную книжку: „Тигр, изюбр, лось“! Тоже не кончал никаких высших учебных заведений. Главное, была бы возможность заниматься любимым делом. А такая возможность у меня есть…»

В долине ручья, который протекал мимо избушки, Витька нашел место, где пересекались медвежьи тропы. На склоне увала выбрал березку, которая росла наклонно почти над самыми тропами. Привязал к ней сооружение из тонких капроновых веревок – переносной веревочный лабаз с легкой, тоже веревочной, лестницей. Все это он придумал и сделал еще в поселке. Взгромоздился в свое сооружение примериться, как будет высматривать медведей. Сидеть в сплетении веревок оказалось возможно только несколько минут, потом они стали резать.

Витька попытался сесть поудобнее, но веревки сдвинулись, и он оказался стянутым ими – того гляди задушат. Пришлось вынуть нож и кромсать веревки. Затея с переносным лабазом не удалась.

Но с березки над пересечением троп был очень хороший обзор, и Витька решил соорудить там лабаз попрочнее – из жердей и досок. Чтобы сделать его, пришлось не раз сходить к избушке за тяжелыми, намокшими под дождем досками. Зато лабаз получился хороший. На нем не только удобно было сидеть, но можно и переночевать, если придется наблюдать за медведями в лунную ночь. Сделал даже полочку под бинокль, а чтобы класть его бесшумно, обил ее куском войлока.

К избушке Витька возвращался напрямую, через увал. Глубокая медвежья тропа, пробитая между каменными березами, местами была полна воды. Мощные корни перегораживали тропу поперек, как ворота шлюзов. В одних местах воды было меньше, в других – тропа казалась узкой, заполненной водой канавой.

Под кустом ольхового стланика Витька увидел пятнышко сухой земли величиной с чайное блюдце. В центре его небольшое птичье гнездо. Оно было совершенно сухим – какая-то птичка очень удачно выбрала место: сверху гнездо, как крышей, прикрывал плоский сук ольхового стланика. И даже такой, всюду проникающий дождь с туманом не замочил его.

Насквозь промокший, измучившийся Витька заспешил к себе в избушку. Но он так устал, что не мог идти быстро.

В стороне лежала каменная глыба размером с деревенский дом. Это была громадная вулканическая бомба, выброшенная когда-то во время извержения Семячикского вулкана. Витька тихонько брел и рассматривал эту вросшую в землю громадную базальтовую пирамиду. Подветренная сторона ее была сухой. Дождь монотонно шумел по траве, по деревьям. И вдруг под сухой стеной базальтовой глыбы он увидел спящего медведя! Из-за шума дождя зверь не услышал шагов. Витька был без ружья – оно мешало таскать доски.

«Только бы не шоркнуть травой, не хрустнуть веткой», – подумал Витька и, балансируя руками, стал отходить к ближней березке. Хоть внизу у нее и не было сучьев, он чувствовал, что легко окажется на вершине, стоит только медведю сделать к нему шаг.

Но медведь спал… Витька записал все, что мог: и размеры его, и окраску, и где выбрал лежку, и какая местность вокруг…

Наконец настало утро, и столько дней скрытое хмарью солнце разлилось по спокойной глади лимана. На вершинах дальних сопок ярко белели остатки снега. Каменноберезовый лес трудно было узнать: деревья, трава из блеклых стали ярко-зелеными. Сверкали капли на острых кончиках травы. Как белые бабочки светились в зелени трехлепестковые цветы – кукушкины тамарки.

Витька натянул резиновые сапоги и пошел к ручью умываться. Из бочажка в разные стороны мелькнули у дна темные рыбины. Вода обжимала голенища. Сквозь нее было видно, как течение быстро относит потревоженные сапогами песок и камешки. Витька зачерпнул в ладони воду. Руки еще терпели, а лицо горело от ее ледяного холода.

В этот день они пошли в тайгу с Галиной Дмитриевной, чтобы выбрать постоянный фенологический маршрут. Витька должен был отмечать его вешками. А Сергей Николаевич отправился в тайгу один, чтобы наметить вторую половину маршрута.

Витька ставил вешки, помогал Галине Дмитриевне выкапывать растения, которых еще не было в ее гербарии. Потом маршрут пошел по медвежьей тропе, и его уже не надо было метить. Новые растения встречались довольно часто, и Витька использовал каждую остановку, чтобы быстренько выкопать ножом ямку и набросать землю на тропу – потом на этой земле отпечатаются следы медвежьих лап, незаметные на утоптанном грунте.

Галина Дмитриевна останавливалась и для того, чтобы сделать описание местности и определить глубину снега в этом районе, хотя никакого снега уже не было, а давно зеленела густая трава. Галина Дмитриевна объяснила Витьке, что в распадке глубина снега зимой достигала четырех метров, а на ровных участках леса снежные сугробы были высотой в два метра. Именно на этой высоте молодые побеги березовых веток были ровно подстрижены зайцами, кормившимися зимой. Даже среди зеленой листвы, если приглядеться, была видна линия зимних погрызов. Местами в узких распадках эти линии были чуть ли не у самых вершин березок.

По старой медвежьей тропе идти легко, как по хорошо проторенной людской тропинке. Только немного настораживало ожидание возможной встречи на узкой чужой тропе.

Над ручьем как-то странно пролетела птичка. Вначале Витька не обратил на нее внимания, старался не проглядеть где-нибудь медведя. Но, когда птичка опять промелькнула неподалеку, он понял, что это вовсе не птичка, а летучая мышь. Среди бела дня она так же проворно, как в сумерках, летала то около деревьев, то над водой и охотилась за насекомыми. Интересно было во всех деталях наблюдать эту охоту, которая обычно происходит в сумерках или ночью, когда видишь только, как мелькает летучая мышь на фоне зари или отражающей небо воды. А тут она была отлично видна, летала чуть ли не перед Витькиным носом. Она была сероватой с легким буроватым оттенком и размером меньше воробья. Двенадцать минут наблюдали за ее охотой. Витька специально заметил время для Сергея Николаевича.

От ручья отходила небольшая протока и тут же снова впадала в ручей, огибая небольшой островок ольховника. Иногда мышь облетала островок, но больше охотилась прямо перед их глазами. Витька видел даже насекомых, которых она ловила. Сделав резкий пируэт, мышь атаковала крупную бабочку. Но добыча оказалась для нее слишком крупной, она не смогла ухватить ее зубами, а только сбила и уже не пыталась поймать, хотя бабочка падала очень медленно. Иногда, ловя комара или мошку, она переворачивалась в воздухе спинкой вниз, ловила насекомое и тут же мгновенно принимала обычное положение. Пролетавшая мимо небольшая птичка спикировала на мышь, но та без труда увернулась, и птичка полетела дальше своим путем.

Витька мог объяснить себе охоту летучей мыши среди белого дня только тем, что много ночей подряд хлестал проливной дождь с ветром и мышь несколько суток отсиживалась где-нибудь в дупле. А когда наконец перестал дождь, изголодавшаяся, она вылетела покормиться днем.

Вдали, на берегу ручья, зашевелилась трава, и Витька увидел темного зверя, который тоже заметил людей и остановился. Сильные и кривые, как показалось Витьке, лапы его были расставлены в стороны, шея вытянута вверх, а мордочка вопросительно и настороженно повернута к ним. В этой странной позе зверь был похож на большую черепаху, если бы только она могла так высоко поднять голову. Но когда он прыжками побежал в заросли, Витька узнал в нем росомаху, хотя видел ее только на картинках.

На обратном пути, неподалеку от избушки, на тропке наткнулись на большую темно-зеленую кучу. Утром ее не было. Витька рассматривал медвежий «сувенир», по зеленому цвету которого было понятно, что медведь питался накануне только травой. Галина Дмитриевна взглянула на избушку и ахнула: дверь была распахнута, окно разбито… Медведь ограбил избушку.

Стали разбираться, как же все было. На черном толе, которым была обита избушка, остались следы грязных лап. Судя по их размерам, медведь был лет трех-четырех. Через трещину в стекле из окошка доносился запах жареной кунджи. Медведь выдавил стекло, засунул лапу в окошко и сгреб все с подоконника: перец, баночку со спиртом, нитки, карточки биологических наблюдений. Внутри избушки обои вокруг окна были исцарапаны медвежьими когтями – он пытался выгрести что-нибудь съедобное. На гвоздике, крепившем стекло, остался клочок светло-бурой шерсти. Окно было слишком маленьким, чтобы медведь мог влезть в избушку. Дверь не запиралась, придерживалась только привязанной к дверной ручке тесемкой. Медведь оборвал ее. Как все двери на Камчатке, эта тоже открывалась внутрь, и медведь без труда открыл ее. Большая жестяная банка, в которой оставалась жареная кунджа, валялась на полу вылизанная до блеска. Все было перевернуто вверх дном.

– Вот так, наверное, бывает после землетрясения, – сказал Витька и стал записывать, что съел медведь и что оставил. Он доел кунджу, съел полукилограммовую пачку сахара, пачку фруктового киселя, кусок соленой рыбы, почти весь запас свечей – две целых и три начатых, часть сухарей, попробовал хозяйственное мыло, но есть не стал. Слопал пачку концентрата супа, две оставил. Начатую банку сгущенки он целиком забрал в пасть и изжевал так, что она стала похожа на смятый кусочек фольги.

Нетронутыми остались запечатанная пачка сахара, гречневая крупа, макароны и вермишель, часть сухарей и банки с консервами. Все это он небрежно смахнул с полки.

На полу среди прочего валялись аптекарские весы. Их медведь ухитрился снять с гвоздя на стене. Витька проверил – весы работали. Медведь доставал их лапой, а другой оперся о стену, и на обоях остались четкие следы длинных когтей. Обои были исцарапаны еще и возле двери: выгребая из угла банки с консервами, медведь закрыл ее – иначе банок не достать. Витька тоже закрыл дверь и стал осматривать ее с внутренней стороны. Веревочная ручка была оторвана, видимо, медведь потянул за нее не на себя, а вниз. Массивная, из толстых досок дверь закрывалась легко и в то же время плотно – была подогнана так, чтобы не дуло в щели и не лезли комары. Оторвав ручку, медведь открывал дверь не где попало – обои и притолока исцарапаны когтями там, где была небольшая щербинка между дверью и косяком. Именно здесь и человек стал бы отковыривать ножом плотно пригнанную дверь без ручки.

Галина Дмитриевна покачала головой:

– Недаром в Норвегии говорят: «У медведя силы на десятерых, а ума на дюжину».

Было удивительно, что дикий зверь открыл дверь, – не вышиб ее, а открыл на себя. Может быть, пока она была открыта, он несколько раз входил и выходил. Может, по запаху определил место, по которому вошел. Это было понятно. Но что он не стал вышибать дверь, а старался поддеть когтями за щербинку, было удивительно.

В это время из тайги вышел Сергей Николаевич в запятнанной одежде и с окровавленной головой. Приглядевшись, Витька понял, что это он был виноват во всем. Сергей Николаевич был вымазан красной краской. Сработало Витькино устройство для мечения медведей, которое он установил на дальней тропе…

Он хотел разной краской пометить медведей, чтобы можно было отличать их одного от другого и к тому же узнать, далеко они забредают или держатся небольшого участка. Сергей Николаевич наткнулся на Витькину конструкцию раньше медведя…

Но все обошлось благополучно: Галина Дмитриевна быстро пришла в себя, а Сергей Николаевич «поостыл», пока шел от дальней тропы к избушке. Он даже заинтересовался, как сделано приспособление. И Витька с удовольствием показал еще не установленный над тропой полиэтиленовый мешочек, плотно завязанный, чтобы не сохла краска, и маленький крючкообразный самодельный нож, который мгновенно разрежет пленку, если потянуть за насторожку.

Галина Дмитриевна велела, не откладывая, сделать надежные запоры на дверь избушки изнутри и снаружи.

– Особенно изнутри, – подчеркнула она.

Из сухого березового полена Витька вытесал навертыш и здоровенным гвоздем прибил его к косяку. Галина Дмитриевна похвалила запор и попросила сделать еще три таких же. Для верности.

Когда уходили из избушки в поселок, порог посыпали сухой горчицей, чтобы у медведя пропало желание опять устроить погром.