Текст книги "Пирамида Мортона"
Автор книги: Анатоль Имерманис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Мне стало сразу как-то легче. Тупая боль в голове исчезла. Вместо навязчивой мысли о трупах, как неизбежных ступенях к любой, даже самой человеколюбивой цели, возникли другие, но менее мучительные.
– Сейчас, после нападения клановцев, Телемортон едва ли изберет наш биодом для очередной передани?
– Наоборот. Атака была быстро отбита. Количество жертв ничтожно мало, отчасти благодаря мне. И главное – об этом я вчера больше всего заботился – никто не разбежался. Логос мыслит не так плоско и прямолинейно, как политические мудрецы былых времен. С его точки зрения, наш биодом как раз самое наглядное доказательство того, что люди всем довольны и находятся под надежной защитой…
Лайонелл задумался. Уже после он признался:
– Знаешь, Трид, я его ненавидел, даже больше, чем ненавидел белых. Он мой смертельный враг. Но сейчас наша, единственная надежда на Логоса. Для него не существует людских пристрастий и личных выгод. Поэтому – ты ему нужен. Не как человек. Ему плевать на твою биографию, плевать, кому будет принадлежать Пирамида Мортона – тебе или Тристану и прочим ничтожествам из вашей семейки. Ты нужен ему в качестве единственного пока доказательства, что анабиоз возможен. Придуманный Тристаном Мортоном якобы уцелевший биобарометр – не плохой пропагандистский трюк. Но Логос наверняка преподчет ему живого воскресшего человека.
Так оно и было.
Однажды утром меня разбудил механический голос:
– Желающих участвовать в телевизионной передаче просим в ресторан “Стрип”!
Мы пришли с Лайонеллом последними. На вертящейся сцене раздевались ослепительные красавицы.
Даже их улыбки казались ослепительнее, чем обычно – возможно, наведенные на них телеобъективы будили в магнитной памяти какие-то смутные воспоминания о блестящих дебютах в старых телемортоновских, фильмах.
Столь же большим вниманием операторов пользовались бегающие столики. Анабяозникам приходилось заказывать в один прием огромное количество разных блюд, которые они не были бы в состоянии съесть и после недельной голодовки. Ресторан напоминал огромный Лукуллов пир. Время от времени операторы задавали присутствующим заранее подготовленные вопросы. Ответы, точно как и в мое время, прерывались на полуслове восхищенными комментариями. Так и мнилось – телемортоновские сотрудники готовы прямо после передачи сами лечь в анабиоз.
Мы с Лайонеллом протиснулись вперед. Пьяных было много, но, пожалуй, ни один не дегустировал вина с таким восторженным видом, как мы оба. Один телеоператор подмигнул другому. В момент, когда Лайонелл, подняв изумительной красоты пластмассовый бокал, произнес панегирический тост за Биомортона, телеобъектив нацелился на нас. В ту же секунду Лайонелл вскочил и содрал с себя пластическую маску.
Я ужаснулся. В продолжение нескольких месяцев разум освоился с мыслью, что за румяным молодым лицом скрывается старик. Но такого я не ожидал. Это была мумия. Одни сплошные морщины, и почти безгубый рот, с неестественной силой выкрикнувший на весь зал:
– Я – Лайонелл Марр! А рядом со мной стоит Тридент Мортон, воскреснувший после полувекового анабиоза!
Лайонелла узнали. В зале поднялся невообразимый шум. А потом тысячи глаз прожорливой стаей набросились на меня. Почти все они видели меня на старых телемортоновских видеопленках, и сейчас, когда сам “Спаситель Человечества” засвидетельствовал мое реальное существование, я мгновенно превратился из случайной копии оригинала в живое божество.
Одни лишь операторы не поддались общему психозу.
Тристан Мортон, как мы и ожидали, следил за передачей. По наушным микропередатчикам поступил приказ.
Немного помешкав, операторы отвели от нас объективы.
Это был момент наивысшего напряжения. Лайонелл знал, что Логос тоже смотрит все телемортоновские передачи и имеет непосредственную связь с операторами.
Но поступит ли он соответственно предсказанию Лайонелла?
И вдруг по залу разнесся голос уже знакомого мне телемортоновского диктора:
– Государственный секретарь только что объявил, что сообщение спасательной экспедиции Биомортона, якобы установившей смерть Тридента Мортона в результате землетрясения, является инспирированной Ку-Клукс-Кланом грубой фальсификацией. Тридент Мортон жив! Не отходите от экранов Вы сейчас увидите его, окруженного обитателями Биодома № 53, которые в его лице встречаются с уготованным им чудесным будущим!
Телекамеры надвинулись на нас вплотную. Лайонелл обнял меня – этот жест был одновременно и напутствием, и последним прощанием. Он Достаточно изучил Логоса, чтобы знать, что его ожидает. Но примененные к биокукольному двойнику средневековые пытки – это было бы наказанием, и только. Логос был слишком разумен, чтобы упустить еще одну возможность окружить анабиоз подобающим ореолом.
Спустя минуту тот же диктор объявил:
– Понимая, что тяжелое бремя государственной ответственности ему более не по силам, и желая собственными глазами лицезреть грядущие прекрасные плоды своих долголетних трудов, на благо нации, президент Соединенных Штатов Свободного Мира Лайонелл Марр уходит в анабиоз! Согласно его пожеланию, торжественная церемония состоится немедленно, на глазах у семи миллиардов зрителей. Приветствуем в последний раз Основателя Эры Стены, Спасителя Человечества, великого Лайонеяла Марра!
Пятьдесят с лишним лет назад я видел на контрольном экране смерть Торы В а леско. Сейчас такой ложе существовал. Переносный телеон, укрепленный на спине первого телеоператора. Сам он продолжал снимать царившее в ресторане веселье – анабиоз ни в коем случае не должен был восприниматься, как траурный обряд.
Перед его объективом пели и обнимались люди, обнажались бесподобные искусственные красавицы, молниеносно исполнили любое пожелание идеальные четырехногие официанты. А на его спине – с подобающим почетом укладывали в капсулу Лайонелла Марра. Уже и так искаженное беспощадной старостью лицо казалось безобразной карнавальной маской – каждая морщинка беззвучно смеялась. Потом его закрыли прозрачной крышкой, что-To загудело, и вместе с жизнью исчез смех.
Минуту спустя меня провозгласили новым президентам. Зазвучал государственный гимн – за неимением другого исполнял его тот же оркестр биокукол.
А когда торжественная часть кончилась и нанялось новое грандиозное биоревю, я увидел вдребезги пьяную девушку, которая, срывая с себя золотой комбинезон, полезла на вертящуюся сцену. Телосложением она, действительно, могла соперничать с телемортоновскими красотками. “Я имел возможность в этом лично убедиться – в тот словно выжженный в памяти час, когда новая обитательница бывшей Ториной комнаты прямо из ванной подбежала к невыключенному телеону. Кто-то пытался ее оттащить, но было слишком поздно. Она прыгнула на намагниченную сцену, током ее тотчас убило.
ЭПИЛОГ
Окруженная гравистеной Пирамида Мортона состояла из бывшей сорокаэтажной телебашни и поднимающихся уступами тридцати-, двадцати– и десятиэтажных надстроек: На самом верху находился храм с моей статуей.
Удивительно, почему никому не приходило в голову, что это странное здание является гигантской копией древнеацтекских пирамид. Символу своей мести кровавый индейский мессия придал символическую форму.
Я сейчас находился на сто шестьдесят этажей ниже – у разговорного устройства Логоса. Он любил со мной разговаривать, интересовался прошлым веком, спорил, иногда даже шутил. Я очень скоро перестал его ненавидеть – разве ребенок виноват, что его воспитывали неправильно? И кроме того – он разговаривал моим голосом. Этому я был обязан Мефистофелю.
Я вспомнил свою первую встречу. В диспетчерской комнате Логомортона зазвонил телефон. Я взял трубку.
– Пусть ко мне спустится главный ангел! – сказал поразительно знакомый голос.
– Если ты бог, то к тебе надо подниматься, а не спускаться, – ответил я шутнику.
– Низ и верх понятия относительные, – услышал я в ответ. – Пространство и время придумано людьми.
– А ты разве не человек?
Мой собеседник как будто задумался.
– Нет, – ответил он после долгой паузы. И, совсем как в старомодном романе: – С кем я имею честь разговаривать?
Я назвал свое имя.
– То-то у тебя мой голос!. Спустись ко мне вместе с главным ангелом. Я – Логос!
Потом оказалось, что ангелами он называл обслуживающих его кибернетиков – из-за гравитонных крылышек. Восемьдесят подземных этажей были единственным местом в огромной стране, где первоначальное практическое изобретение профессора Артура Холина нашло применение. Промежутки между электронными блоками были такой, протяженности, что продвигаться по ним можно было бы лишь при помощи механического транспорта. А Логос не любил шума. Вот мы и парили, как ангелы, по безмолвным коридорам. Я тоже. Почему-то Логос почувствовал ко мне особую симпатию и пожелал, чтобы я совмещал пост президента с должностью главного кибернетика. Собственно говоря, это была синекура.
Я прошел годичный курс гипнообучения, но мои технические знания ни разу не потребовались. С меня не требовалось ничего, как только сидеть перед разговорным устройством, слушать его бесконечные разглагольствования, и время от времени рассказывать об исчезнувшей в пучине Атлантиде XX века.
– Ты спешишь? – сказал Логос, заметив, что я сверяю время по часам. Видеть он тоже мог, но только то, что показывали телеоны. – Правильно, тебе ведь сейчас выступать в телецентре. Я прочел твое обращение к народу. Мы с тобоой много спорили, поэтому я рад, что ты наконец согласился со мной. Стабильная Система – самое гуманное, справедливое и разумное общественное устройство за всю историю человечества.
Неужели и у меня бывает такой же, насквозь пропитанный бахвальством голос? – подумал я, заранее предвкушая заготовленный ему сюрприз. Печатный текст речи предназначался исключительно для Логоса. Все правительственные выступления проходили его предварительную цензуру – то ли оттого, что он не слишком доверял человеческому благоразумию, то ли потому, что испытывал страсть к чтению. Миллионы выходивших когда-то книг были им усвоены давным-давно. А сейчас, к сожалению, не было иных литературных новинок, кроме сводок полиции о боях с клановцами.
Лайонелл был прав – как всякого диктатора, Логоса было не трудно обмануть. Но он был до крайности подозрителен – ив этом тоже проявлялся типично диктаторский характер. Самым страшным была абсолютная невозможность сказать ему правду. Ведь признать, что его смогли ввести в заблуждение, означало для Логоса – засомневаться в своей безошибочности. А согласно заложенной в него с самых первых дней программе, безошибочность являлась основой его существования.
Вначале я, ослушавшись Лайонелла, пытался раскрыть ему глаза на то, что произошло и происходит в действительности. Он счел меня частично потерявшим рассудок. Это дало совершенно неожиданный результат.
Решив, что анабиоз отрицательно влияет на психику, Логос запретил его. Он действительно заботился о людях, но по законам иной, нечеловеческой логики.
Биодома долго пустовали, а затем я, достаточно ознакомившись с его характером, начал свою великую битву.
Я лез из кожи вон, чтобы доказать свою нормальность.
Логос сделал именно то, чего я добивался, – снял запрет на анабиоз.
Вскоре после этого меня навестил один из самых замечательных людей Эры Стены – муж моей двоюродной племянницы Изольды Мортон. В свое время я был немало удивлен, узнав в благообразном старике в накинутой на дряхлые плечи сенаторской мантии своего бывшего телохранителя Джеймса.
– Рад вас видеть, Джеймс! Вы явились на этот раз в качестве сенатора или моего бывшего телохранителя? – усмехнулся я, и виду не подав, что ожидал его с таким же нетерпением, с каким виртуоз шахматного боя, заранее рассчитав всю партию от дебюта до эндшпиля, ждет предугаданный им ход противника.
– Я пришел к вам как президент одного государства к другому! – Моя ирония ничуть не подействовала на его величественную осанку.
– По-моему, у нас существует только одно государство.
– Мой дорогой Мортон, мы не дети! Вам, слава богу, восемьдесят шесть лет, мне тоже не намного меньше. Не будем играть в прятки! Клан в моем лице предлагает вам самую выгодную сделку, которую когда-либо одно государство предлагало другому. Анабиоз должен быть немедленно отменен! За это мы обещаем не трогать богатых. Наше центральное электронно-вычислительное устройство подсчитало, что на одном миллионе анабиозников мы теряем больше, чем на одном живом миллионере.
– Но Логос! – сказал я. – Не забудьте, мой дорогой Джеймс, что это его любимейший конек. Надо его припугнуть. Я объявлю, что у вас есть новое секретное оружие, против которого особая полиция бессильна, и на этом основании потребую защиты всех ценных граждан гравистенами. Раньше или позже Логос поймет, что на это не хватит энергетических ресурсов. Он будет вынужден принять ваш ультиматум.
Сразу же после Стены и вашингтонской атомной катастрофы, когда радиация стала страшнейшим пугалом, Логос запретил использование атомной энергии. Баланс был критическим и в прежние времена – почти половина энергии шла на гравитонную защиту. Огромная гравистена, при помощи которой в бассейне Амазонки изолировали индейцев, намного увеличила расход.
Пришлось в срочном порядке изыскивать новые подводные залежи угля и нефти. Самым мощным из новых источников энергии был колоссальный резервуар природного газа, найденный под Тихим океаном в районе Гавайских островов. Все это Джеймс знал не хуже меня.
На следующей неделе я выступил на объединенном заседании сената и конгресса со своим первым обращением к народу. Оно также прошло предварительную цензуру Логоса. Даже больше. В мое предложение – защищать гравистенами жизнь всех состоятельных, а значит, наиболее ценных людей, снизить плату за индивидуальные гравитоны на пятьдесят процентов и представить их безвозмездно всем членам конгресса и сената – он, как я и надеялся, внес чрезвычайно важные для меня коррективы – окружить гравистенами также биодома.
После этого Джеймс, хитро подмигивая мне, зачитал поправку к принятому за год до Стены закону “О сохранении национальной элиты”. Тогда миллионерам предписывалось иметь личное противоатомное убежище, сейчас – гравидом или по крайней мере квартиру в гравижилищиом кооперативе.
Я еще раз взглянул на часы. Мне пора было уходить, выступление в телецентре начиналось через двадцать минут, но я все медлил – ждал результата еще одного сделанного мною хода.
Задавать Логосу прямой вопрос было слишком рискованно, я уж и так в течение полугода играл в чрезвычайно опасную игру. Семьдесят три дня тому назад биодома вновь открылись, в них сейчас находилось свыше десяти миллионов, и все они должны будут умереть, умереть по моей вине, если мой замысел потерпит крах.
Цейтнот заставил меня пойти на отчаянный риск. Поэтому я с таким нетерпением ожидал, когда Логос заговорит наконец о том, ради чего я пришел.
– Ты всего лишь человек, Трид! Можешь завтра умереть! – услышал я наконец после длительной паузы. – А я вечен! И в отличие от тебя, несу ответственность не только за нынешний день, но и за грядущие века! В течение ближайших пятидесяти лет мы можем рассчитывать только на ресурсы западного полушария. А их становится с каждым годом все меньше и меньше.
Это действительно было так. Суша уже разрыта и перерыта, оставались только залежи на дне океанов.
В течение всего прошлого месяца я терпеливо и неуклонно подталкивал Логоса к важному решению, маскируясь, как всегда, чисто философской стороной проблемы – имеет ли сегодняшнее поколение право жить за счет грядущих поколений? Советов Логос не терпел, зато обожал абстрактные логические построения.
– Объяви, что дальнейшая эксплуатация нового месторождения газа в Тихом океане прекращена. Не могу же я сегодня услаждать ваше зрение световыми фонтанами, а через тридцать лет оставить мир без гравистен.
Уходя, я услышал брошенное мне вдогонку стариковское ворчание:
– Не хлопай дверью лифта, как в прошлый раз! Ты ведь знаешь, шум мешает мне думать.
Лифт шел очень медленно – по той же причине. Шахта была с идеальной звукоизоляцией, и все же Логос жаловался, что скоростной действует ему на нервы своим отвратительным жужжанием. Даже в своих причудах он был похож на человека – иначе и не могло быть. Ведь его мышление создавалось на основе информации, которая являлась в свою очередь печатным или телевизионным зеркалом человеческой психики. Но человеком он не был. Иногда Логос был забавной карикатурой на человека, иногда страшным нечеловеческим гротеском.
Я об этом никогда не забывал. Логос испытывал ко мне симпатии, насколько машина вообще может испытывать симпатии к биологическому существу. И все же, считай он это разумным и полезным для большинства, Логос, не медля ни секунды, приказал бы Государственному секретарю “выслать меня в Гренландию”, что Тристан Мортон и сделал бы с преогромным удовольствием. Поражение в тайной войне против Логоса, которая сегодня должна перерасти в открытый мятеж, неотвратимо означало бы для меня мучительную смерть.
Будучи гуманистом, Логос в индивидуальных случаях избегал физического насилия. Страшные пытки, которые мы, ангелы, прозвали про себя “Коктейлем а-ля Тристан Мортон”, применялись не к самому государственному изменнику, а к его двойнику. Биокукле в его присутствии выжигали глаза, заливали распоротый живот расплавленным свинцом, человек только смотрел и ощущал.
Я вошел в телестудию в сопровождении почетного эскорта Особой полиции. По ту сторону прозрачной пуленепробиваемой стены стояла такая же неподвижная шеренга в черных с золотыми нашивками комбинезонах, с трехствольными автоматами на груди. Я оглядел зал, ища взглядом Лайону. Она сидела в первом ряду, вместе с Государственным секретарем, членами семьи Мортонов, телемортоновскими политическими комментаторами и главными кибернетиками Пирамиды Мортона.
Я вспомнил нашу первую встречу. Это было почти сразу после запрета анабиоза.
– Господин президент, вас желает видеть главный кибернетик Гравимортона Лайона Марр, – доложили мне по правительственному телеону.
Вошла сорокалетняя женщина со смуглым лицом и очень светлыми волосами. Я никогда не узнал бы в ней дочь Лайонелла, если бы не те же индейские глаза…
– Я долго искала своего мужа, боялась, что он ушел в анабиоз. Списки анабиозников считаются секретными, пришлось затратить немало времени и кредитов, чтобы узнать. Мой муж был в том же биодоме, что и вы. Его зовут Виктор Тэллер. Прошу у вас высшей милости – разрешения последовать за ним в анабиоз!
Она не плакала, ее голос был спокойным и ровным.
И я сразу же почувствовал – такой человек имеет право знать правду. Она не сразу поверила, как и я после смерти Торы. А когда поверила, пошла на все – под страхом смерти и пыток. Гравистены с каждым днем росли в числе, расход энергии тревожно увеличивался, но благодаря Лайоне Логос получал от непосредственно связанной с ним вычислительной системы Гравимортона успокоительные данные. Наложенное Логосом вето на использование тихоокеанского природного rasa должно было со дня на день нарушить энергетический баланс и пробить брешь в Большой Стене. Хотя бы на несколько минут – этого мне было вполне достаточно.
Над моей головой, совсем как в старое время, зажглась надпись
“КАМЕРЫ ВКЛЮЧЕНЫ”.
Я стоял на старой сцене телетеатра, сохраненной в неприкосновенном виде в качестве национальной реликвии. Но за моей спиной находился телеон, непосредственно связанный с Логосом. Все остальное было по-старому – те же позолоченные амурчики, та же обстановка, в которой господин Чири и его ворчливая мамаша разыгрывали комические интермедии между крушением поезда и покушением на главу правительства, между заснятым в деликатной полутьме изнасилованием и освещенным мощнейшими прожекторами стриптизом, где с участников взамен одежды срывали кожу вместе с живым мясом. Направо от меня стояла старая тумбочка с обычным многоканальным телевизором и радиоприемником. Они казались самым вопиющим анахронизмом среди антикварной деревянной мебели и давно потерявших всякий смысл лепных изображений муз. Едва ли кто-нибудь среди присутствующих помнил, что кроме Телемортона когда-то существовали и другие станции.
Было какое-то осмысленное совпадение в том, что я стою сейчас на месте, где пятьдесят с лишним лет назад лежала умирающая звезда Телемортона Тора Валеско – первая давно уже позабытая страничка романа ужасов, к которому я сегодня намеревался дописать последнюю.
На потолке и стенах появились светящиеся надписи: ЧИКАГО-5 ПОРТ-О-ПРЭНС ТАИТИ-ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ФОРТЮКОН ГОНОЛУЛУ НОВЫЙ ВАШИНГТОН
Телецентр, как его теперь называли, имел двухстороннюю связь с телеонными залами в ста крупнейших городах западного полушария. Я знал, что в любой момент могу подключить громкоговорители и услышать голоса тех, кто жили в разных местах по одинаковому глобальному времени на одинаковое государственное пособие, одинаково лишенные книг и цветов, знаний и будущего.
Но мне этого было мало. Я боялся Логоса. Поняв, что моя речь соответствует прочитанному им печатному тексту не более, чем его разум – человеческому, он мог отключить телеоны. В таком случае оставались пять тысяч находящихся в зале, для удаления которых потребовалось бы какое-то время. Как-никак, Стабильная Система была гуманной, огнестрельное оружие до сих пор использовалось только против клановцев.
В течение тридцати лет старый телевизионный театр не видел в своих стенах никого, кроме участников передач и сотрудников Телемортона. Сегодня любой желающий мог лично лицезреть нового президента Соединенных Штатов Свободного Мира Тридента Мортона.
Все новые надписи выскакивали под экранами: РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО ОКЛЕНД МАГЕЛЛАН-СИТИ ОТТАВА САН-ФРАНЦИСКО-2 ВЕРА-КРУЦ ДИЕГО-АНЖЕЛЕС
Все сто телеонов можно было включить одновременно, во в таких торжественных случаях их включали по одному, на короткое мгновение вместе со звуком. Я слышал приветственные возгласы, возбужденный говор, шелест синтетических комбинезонов, шаги запоздавших. Потом звук убрали. Соединенные Штаты Свободного Мира слушали Пирамиду Мортона.
Зазвучал государственный гимн – он один остался неизменным в этом фантастическом мире.
Соберись с силами, Трид! – сказал я себе. – Не для пустяшного выстрела из пистолета, на который способен каждый: и самый большой храбрец, и самый отчаянный трус. Соберись с силами для самого трудного дела, которое в любые времена было нелегким и опасным. Скажи народу правду!
Зто была моя последняя ставка на тот случай, если не сработает вовремя капкан, над которым я, и дочь Лайоиелла, и многие другие, даже не подозревавшие, кому и зачем помогают, трудились последние семьдесят шесть дней.
Я начал с рассказа об уничтожении цветных, ощущая всей спиной, как внимательно меня слушает Логос. Люди еще не успели среагировать, а он уже напряженно думал. Об этом свидетельствовал характерный шумовой фон в стереомембранах его телеона. Мне казалось, государственную ложь он терпит лишь потому, что считает ее такой же необходимой для человеческой психики условностью, как время и пространство. Может быть, он мне даже тайком аплодировал, во всяком случае не прерывал.
А потом я сказал про анабиоз. Все сто телеонов тут же погасли. Но первая победа была одержана. Или Логос, вернувшись к своим старым подозрениям oб изменениях в моей психике, вторично запретит его, или же люди будут по крайней мере знать, какой ценой платят за три месяца волшебной сказки. Но впереди было еще самое трудное. Я посмотрел на Лайону. Ее смуглое лицо было цвета гренландских ледннков, вероятно она в мыслях уже видела, как ее двойник, корчась на дыбе, пытается выкричать обрубком отрезанного языка.
– Войны не было? – сказал я, вспоминая ночь в бмодоме, когда Лайовелл раскрыл мне самую невероятную ложь, на которой держалась Пирамида Мортона.
– Вы все видели документальный фильм “Стена”. Он был сделан при помощи биокукол и комбинированных съемок по заказу тогдашнего президента Болдуина Мортона. План американского правительства был таков – с Бермудской подводной базы нацелить на Нью-Йорк не поддающиеся радарному обнаружению ракеты, а саму базу уничтожить при помощи самовзрывающейся атомной бомбы. После этого Стена должна была навсегда отгородить Америку от неуклонно надвигавшейся с Востока моральной катастрофы.
Я не стал рассказывать, чем руководствовался истинный творец Стены Лайонелл Марр. Тех, что на востоке, он считал неповинными в гибели индейской расы. Стена являлась ловушкой для живущих в Америке белых, и одновременно единственной надежной защитой остального мира от американских ракет.
Для подробностей не было времени. Логос еще щгаега не успел предпринять, но Тристан Мортоя уже дейетвэвал. По его знаку шеренга выстроенных перед, полунепроницаемой стеной черно-комбинезонных полицейских навела на меня свои трехствольные автоматы, а сама стена начала медленно раздвигаться, как занавес.
– Но Латнелл Марр хотел итого! – крикнул я, уже ощущая в cвоей груди разрывные пули. – Жертвой атомного удара с Бермудской базы стало не миллионное население Нью-Йорка, а само правительство во главе с Болдуином Мортоном. Окруженные гравистеной радиоактивные развалины Вашингтона являются единственным правдивым памятником эпохи, где нищенское прозябание выдается за процветание, логическое безумие за высший разум, массовое уничтожение – за мир и благополучие! Пятисотмильная Зона Опасности вдоль Стены, куда кибернетическая охрана не допустила бы даже меня, прячет…
Мне не дали договорить. Повторилась та же картина, которую я уже наблюдал пятьдесят лет назад, когда телемортоновские болельщики ворвались в зал заседаний подкомиссии Сената. Автоматчики не успели выстрелить, их смяла толпа. На меня надвигался живой разъяренный вал разноцветных комбинезонов. Ибо огромная, заложенная еще в мои дни, выстроенная в течение тридцати четырех лет пирамида чудовищного обмана была сильнее меня. Люди карабкались на сцену, готовые разорвать меня на куски. Я их не осуждал. Ведь столько моих современников непреложно верило неправде – чуть меньшей и поэтому куда менее убедительной.
Кдк тогда Джордж Васермут, мое слабое, страшившееся смерти естество пыталось вскочить на стол и кричать голосом уже почти вздернутого на виселицу преступника: “Все, что я сказал, – ложь!” Но я не вскочил на стол. Отступая к телеону, через который Логос изучал меня сейчас своими бесчисленными мыслительными блоками, я бросал навстречу надвигавшейся многоликой смерти свое единственное оружие – правду.
Я не сразу понял, почему они остановились. Но потом и я услышал громоподобный механический голос:
– Сообщение государственной важности Логосу. Докладывает кибернаблюдатель Стены, Гренландия-127. В стратосферной гравизащите по непонятным причинам образовалось “окно”. Сквозь него две секунды назад прошел управляемый космический снаряд. Прошу принять срочные меры.
– Установи уровень радиации в зоне разрыва! – раздался за моей спиной мой голос – голос Логоса.
Я думал о том же самом, что и Логос. Может быть, это вовсе не долгожданное спасение, а последняя месть Лайонелла? Может быть, не достигший непосредственно своей цели Лайонелл избрал меня своим орудием, чтобы прикончить семь миллиардов белых одним последним, почти мгновенным ударом? Может быть, война действительно была, и сейчас в разорванную моими собственными руками гравистену хлынет убийственная радиация, а за ней инопланетные захватчики, только и ждавшие этого момента, чтобы завладеть обезлюдевшей Землей?
– Уровень радиации в зоне разрыва ноль рентгенов восемьдесят миллирентгенов. Разрыв увеличивается. Космический снаряд только что приземлился на ледяном плато Скорбесун. Прошу скорее принять меры!
Я стоял плотно прижатый к телеону, чувствуя, как он весь вибрирует. Логос думал. Потом он приказал:
– Покажи мне космический снаряд по гравителеону!
И тут я увидел самое удивительное техническое чудо XXI века, которое, как и гравикрылья, нигде и никогда не применялось – Логос считал, что изготовлявшие искусственную пищу синтезаторы людям куда нужнее.
Прямо посреди зрительного зала возникла бескрайняя ледяная пустыня. Мы видели ее как бы сверху. Серебристое, еле заметное на белом фоне, пятнышко все приближалось и постепенно выросло в ракету невероятных размеров. В верхней части открылся люк, из него как бы по воздуху спустились на лед несколько серебряных бесформенных коконов.
Потом верхняя часть коконов потеряла окраску, стала прозрачной. Мы увидели человеческие лица и услышали человеческие голоса.
– Вижу! Можешь выключать! Срочные меры будут приняты! – после долгой паузы сказал Логос.
Телеон за моей спиной пронзительно загудел. Каждой нервной клеткой я ощущал трагедию, что сейчас разыгрывалась в электронной мыслительной субстанции.
Корабль и космонавты исчезли как мираж. Был старый телемортоновский зрительный зал, а в нем неподвижно застывшие люди и такая тишина, какая бывает только перед чудом.
И вдруг, как тогда в моих галлюцинациях о Храме Радиотелескопического Откровения, раздался чей-то одинокий голос, вобравший в себя семь миллиардов голосов:
– Чудо! Чудо!
На сцене засветился старый многоканальный телевизор, так и оставшийся влюченным с того момента, когда господин Чири в последний раз демонстрировал отсталость смертельно скучных европейских программ. В миг, когда возникла Стена, экран просто погас.
То, что я видел на экране, как будто подтвердило мои худшие опасения. Передо мной простиралась огромная безжизненная пустыня. Значит, война…
Моя судорожная мысль оборвалась. Где-то вдали, на краю каменистой пустыни, загорелось яркое пятно.
Телестанция показывала типично лунный пейзаж.
Когда глаза свыклись со струящимся из лунных недр ярким светом, я различил прозрачный купол огромных размеров. Он полностью накрывал кратер, в котором высился удивительный город с утонувшими в зелени сферическими зданиями.
– Передает Всемирный координационный центр “Кратер Птолемея”. С чрезвычайным сообщением выступит Главный Координатор Адаптационного Комитета Джек Янсон…
Вместо лунного города на экране появилось лицо.
Лицо мыслителя. Лицо из другого мира.
– Товарищи, настал час, к которому мы так долго готовились. Первое известие было получено с орбитальной Наблюдательной ракеты “Интернационал 537/АНО, которая, заметив “окно” в гравитонном барьере стратосферы, спустилась в Гренландии на плато Скорбесун. Аппаратура зарегистрировала моментальный визуальный и акустический контакт с тамошней кибернетической наблюдательной системой. Со всех наблюдательных постов поступило подтверждение. Барьер, чуть ли не полвека насильно разделявший человечество на две неравные половины, перестал существовать! Раньше или позже это неизбежно должно было случиться. Уже в двадцатом столетии все истинно разумные люди пришли к заключению, что человечество, несмотря на характерные для того времени противоречия, превратилось в единый организм и только как таковой в состоянии выжить.
