Текст книги "Большая семья"

Автор книги: Анастасия Перфильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Люда начинает думать

– Ты лежи, лежи, грейся, – повторил мальчишка, набрасывая на Люду ещё одно одеяло. – Валенки-то давай посушу.

Он отнёс их к печке, вернулся. Люда, как зверёк из норки, выглядывала из-под воротника шубки.

Мальчишка подумал, полез зачем-то к фотографиям на стене и долго и внимательно рассматривал их.

– Вышку, говорит, поломала, – сказал он наконец. – Ишь ты!.. Ловко придумала.

– Там такая вышечка у них, и куколочка наверху, – забормотала под воротником Люда. – Я за ниточку подёргала, они и свалились. Пловунчики…

– Да где вышка-то?

– А у мамы Глебкиной на столе. И стаканчики разные.

Мальчишка наклонился к Люде и укоризненно посмотрел на неё.

– Да разве ж вышки на столах бывают? – строго сказал он. – С них в воду пловцы летом в реке, зимой в бассейне прыгают. Что я, не знаю? А ты – на столе…

Люда молчала. Орешек вылез из-под кровати, сел на пол и, пятясь, поехал к печке.

– А она пловун, – прошептала Люда. – Которая плавает.

– Кто, кто плавает?

– Мама Глебкина. Мы с Гандзей к ним насовсем в Москву приехали.

– Значит, живёте с которой?

– Живём.

Мальчишка прошёлся по комнате; нахмурившись, остановился у окна.

– Мелешь ты чего, не понять! – сердито сказал он, почёсывая в затылке. – В бассейне плавает?

– Я не знаю про бассейн.

– А как её звать-то?

Люда спихнула одеяло с шубкой и села.

– Звать Ольга И-ивановна, – запинаясь, ответила Люда. – Глебкина мама.

– А по фамилии?

– Ав… Авдеева.

Люда подумала немножко.

– Наша мама студент-митриолог, – забормотала сном она, – а Глебкина мама пловун. У неё такой значочек есть.

Последние слова Люда прошептала едва слышно, исподлобья глядя куда-то в стену.

– Пловун… Ловко придумала!.. Стой, стой, погоди! Какой, говоришь, значок?

– Чим-пионский.

– Стой, стой, погоди! – заторопился вдруг мальчишка, – Значит, плавает и значок чемпионский имеет?

Люда кивнула головой. Тогда мальчишка перебежал комнату к стоявшему в простенке шкафу. Мурлыча что-то, распахнул дверцу, стал перебирать разложенные на полках книги, растрёпанные журналы. Потом вернулся, неся ворох узких газетных вырезок, книжку в цветастой обложке.

– Ну-ка, пловун, – приговаривал он, листая сё и приплясывая, – раз чемпионский, значит тут надо поискать. Я их всех собираю, чемпионов. По лыжам – раз, по конькам – два, по боксу…

Он раскладывал перед Людой вырезанные кружками и уголками листки. С них смотрели весёлые и серьёзные лица, потом замелькали лёгкие прыгуны, быстроногие конькобежцы…

– Так, так, эге! Стой, вот они, пловцы, – говорил мальчишка. – Видать, это у ней дома модель такая, вышечка твоя. Говоришь, поломала? Значит, всыпят. Ладно, поищем… Эге! Гляди, не она?

Нет, это была не Ольга Ивановна. У Глебкиной мамы были пушистые светлые волосы, тёмная юбка и кофточка. А здесь, среди выстроившихся полукругом ребят, стояла похожая на неё, только высокая женщина в майке и круглой шапочке. Сбоку уступами поднималась большая, как дом, знакомая вышка. А на майке у женщины белела перечёркнутая полоской, тоже очень знакомая светлая буква.

– Буковка, – шепнула Люда, ткнув в неё пальцем. – Я знаю. Как у мамы Глебкиной. Мы зарядку детали, я видала. Называется «С».

– Зарядку? Это не буковка, а эм-блема, – сказал мальчишка. – Эмблема спартаковская, так бы и объяснила. А ты «буковка»!

Он поднял листок и громко прочитал:

– «Старший тренер ДСШ «Спартак», чемпионка по плаванию вольным стилем за 1948 год Ольга Ивановна Авдеева со своими учениками». Она, верно, и есть? То-то же. Эх ты, пловун!

Мальчишка сгрёб рассыпанные по кровати листки, побежал опять к шкафу. Застёгивая на ходу рубашку и пряча под ушанку вихор, сказал:

– Теперь вот чего: ты, значит, лежи. Лежи, отдыхай. А я к своим скорей побегу, скажу – отыскался след. Не балуй только тут, а не то осерчаем! – Он повернулся к двери, накидывая на плечи куртку. – Ты лежи, спи.

– Я не хочу спать, я наспалась, – сказала Люда, берясь за спинку кровати.

Но мальчишка не слушал её. Люда осталась одна.

Она медленно сползла на пол, подобрала упавший шарф. Прошлёпала к печке и сунула ноги в валенки. Вышла в коридор. Синяя куртка мальчишки как раз заворачивала за угол.

– Я наотдыхалась! – не очень громко крикнула Люда. – Я хочу домой. Я не хочу отдыхать!

Ей никто не ответил. А из двери напротив вдруг вышел сердитый усатый человек в железных очках и загудел:

– Это ещё что – «хочу», «не хочу»! Мне чтоб тут не мешать! Думать надо.

Люда вернулась в комнату. Аккуратно застеленные кровати тянулись вдоль стен. Только на одной были горой свалены подушки и одеяла, лежала раскрытая книжка.

Люда боком обошла кровать, залезла на самый краешек. Уселась. Хлюпнула раза два носом и… начала крепко думать. А Орешек у печки помогал ей – скулил тонко-тоненько нараспев: «У-и-и-онг-онг-онг!» – как будто говорил: «ой, ой, ой!..»

Что делать?

Возле темного неподвижного грузовика, уткнувшегося в край шоссе, горел яркий костёр. Шофёр натаскал из лесу хвороста, облил бензином и зажёг. Костёр трещал, рвался к небу, освещал машину, кусок заметённого снегом шоссе. А кругом, как на страже, стояла чёрная зимняя ночь.

Сейчас шофёр сидел на корточках у огня, грел инструменты, а около него, тоже на корточках, сидели ребята в синих форменных куртках, в ушанках и слушали.

Шофёр рассказал им всё: и как он увёз Люду, и как у них случилась авария, и про встречную машину, и как он завернул к ним, в школу ФЗО будущих метростроевцев, попросить оставить Люду погреться. И про то, что он сам не знает, как скорей доставить девочку домой к родителям, да и родителей этих тоже не знает – только переулок и номер дома, где они живут. Грех, да и всё!

– А у неё и родителей никаких нет, уехали куда-то, – сказал старший из ребят. – Мы там малость поговорили. У чужих у кого-то живёт.

Лицо у шофёра помрачнело ещё больше. Он собрал инструменты, отошёл к машине и завозился у мотора.

На тропинке, ведущей от школы к шоссе, показался ещё один мальчишка. Он бежал быстро, из карманов у него торчали какие-то бумажки, он улыбался и махал рукой.

– Ребята! – крикнул он издали. – А ребята! Знаю я теперь вроде, чья она, отыскал!

– Ну, ну, откуда узнал?

Мальчишки зашевелились, подошли ближе к костру. Шофёр отложил инструменты, подошёл тоже.

– Вот, глядите. Рассказала она, у кого живёт. Верно, эта и есть. Вот!

Он торопливо, повернувшись к свету, показывал им газетные вырезки, снимки, объяснял про Люду.

Шофёр облегчённо вздохнул, хлопнул его по плечу и сказал:

– Молодец, братишка, постарался! Точно груз с души снял. Фамилия её собственная, конечно, не та… Так, говорите, у чужих осталась? Может, у этой самой и есть? Адрес бы скорей сверить, и если тот, известить. Из встречной они, может, и в домоуправление-то не передали. А?

– Адрес сверить – это можно, – заговорили мальчишки. – И телефон спросить. Нашему физкультурнику сейчас позвоним, он всё разузнает. Мы и девчоночку сами отвезём, у бригадира отпросимся. Только сверить, ясно. Узнаем!

– Ясно-то оно ясно, – подумав, сказал шофёр, – только вот что, ребятки… – Он зашагал около костра и остановился. – Грех мой, что я несмышлёную такую завёз. Как же я её вам на руки сплавлю и домой с повинной не явлюсь? Э, нет! Сам завёз, сам и сдавать буду. Адрес сверить и по телефону известить, что цела дочка, – это вы мне, конечно, пособите. Если оттуда она. А отвозить уж мы с вами вместе! Вот дочиниться бы поскорей!.. Да ещё яблоки эти…

Шофёр задумался, и ребята задумались тоже. А когда додумали до конца, порешили так: трое – старший и ещё два – бегут в школу звонить по телефону, справляться; остальные делятся на два отряда; половина разводят другой костёр и вместе с шофёром чинят машину, половина, погрузив яблоки на санки – их можно взять тут же, при школе, – не теряя времени, духом везут их в детский сад, предупредив бригадира, чтобы скорей было. Детсад недалеко: если итти напрямик, можно обернуться в полчаса.

– Про вышку-то рассказывает, а сама чуть что не плачет, – снова заговорит мальчишка. – А что? Отвезём девчоночку, поглядим, чего она там натворила. Может, починить можно? Инструмент захватим, бригадир даст. Верно говорю?

И ребята, поддакивая, дружно закивали головами…

Ольга Ивановна

А Ольга Ивановна? Где же была тем временем сама Ольга Ивановна?

Совсем, совсем близко.

Только успели ребята-метростроевцы отгрузить в кладовой детского сада лихо довезённые яблоки, подписать накладную и проверить вес; только кончили они объяснять, почему именно они, а не обычный шофёр со склада привезли яблоки – у него сломалась машина, а потом ещё с шофёром приехала такая смешная девчоночка, она теперь дожидается, вот-вот дочинят машину и её повезут домой, – одним словом, только ребята рассказали всё громко ахавшей женщине в халате, попрощались, впряглись в санки и дружно убежали куда-то в лес, к своему общежитию, как вдруг с другой стороны шоссе к крыльцу этого же самого детского сада подошла, почти подбежала молодая, очень взволнованная женщина.

Подбежала, позвонила и спросила:

– Скажите, не приезжала ли к вам с продбазы девяносто два зелёная грузовая машина? А в машине шофёр и девочка шести лет, в меховой шубке и со щенком. Приезжала? Не сама приезжала, а от неё прибегали на санках и про неё рассказывали?

Молодая женщина вошла в приёмную, куда её пригласила вызванная заведующая хозяйством, всплеснула руками, сначала заплакала, потом засмеялась, попросила стакан воды и, отдышавшись сказала:

– Батюшки мои, нашлась! Наконец-то нашлась!..

Это была Ольга Ивановна.

Как же она узнала, что Люда вместе с шофёром должна была привезти детсадовцам яблока? Как добралась сюда?

А очень просто.

Вдвоём с милиционером они из отделения милиции сразу поехали на Казанский вокзал к складам. Там они ходили очень долго. Ходили, высматривали, спрашивали.

Наконец им попался один из грузчиков, помогавших шофёру грузить бочки с овощами. Конечно, он видел около машины маленькую девочку в меховой шубке, с собачонкой! Ещё бы её не заметить – всё время вертелась тут, мешала работать. А потом залезла в кабинку и уехала с шофёром в больницу – отвозить овощи. Тут недалеко, на шоссе.

Ольга Ивановна и милиционер помчались в больницу. Там ответили: да, да, с продбазы девяносто два приезжала какая-то девочка. Переполошила всех, собачонка напугала подавальщицу, чуть было больные не остались без обеда. А из больницы шофёра послала подвезти яблоки детскому саду. Шофёр ещё всё беспокоился – завёз чужого ребёнка! Но он человек хороший, одну не бросит.

Ольга Ивановна поблагодарила, отпустила милиционера, села в трамвай и поехала в детский сад.

Теперь Ольга Ивановна, измученная, но повеселевшая, стояла с завхозом детского сада и окружившими её воспитательницами и даже говорить ничего не могла, так вдруг устала! А они её успокаивали:

– Шофёр, наверно, уж везёт девочку домой. Вы не волнуйтесь! Машину должны были вот-вот починить…

Ольга Ивановна поправила шапочку, попрощалась и, немножко отдуваясь, быстро пошла к трамвайной остановке, чтобы тоже ехать домой.

Уф, наконец-то! Всё-таки Люда нашлась!..

Толька действует

Толька переступал с ноги на ногу, краснел и бледнел всё больше и больше. Наконец он решился.

Как раз в эту минуту в переднюю вошла его бабушка.

– Анатолий, – сказала она замороженным голосом, – в последний раз тебе повторяю…

– Бабушка! – Толька выпрямился и неслышно, как кот, подошёл к ней совсем близко. – Бабушка, я твой внук?

– Был таким, – ответила, поджимая губы, бабушка.

– Бабушка, слушай.

Толька вскарабкался на стоящий в передней сундук, ткнул губы в бабушкино ухо и зашептал что-то, отчаянно двигая рукой.

– Да что же ты до сих пор… – Бабушка даже затряслась от волнения. – Что же ты до сих пор-то молчал?

Толька слез с сундука. Вдвоём они на цыпочках подошли к приоткрытой двери и по очереди заглянули в щель.

Мать Геннадия Петровича Петровых попрежнему сидела с чемоданами на площадке.

– Видишь, сидит? Вдруг она и вправду бабушка? Мне Глеб Людке этой одной ключ велел отдавать. А дворник говорит – за город уехала, – зашептал снова Толька, показывая ключом на чемоданы.

Толькина бабушка громко ахнула. Отворила дверь, выбежала на площадку.

– Гражданочка, мадам, вы уж нас извините, – сказала она, прикладывая к груди руки. – Ключ от восемнадцатой квартиры у сорванца моего. Давать побоялся – вас не знает. Как можно, мы отопрём! Новые жильцы, мы знаем!

Мать Геннадия Петровича посмотрела на неё и, дуя на варежки, прошептала:

– Да я ничего. З-замёрзла вот немножко, з-зуб на зуб не попадает. Внучкам гостинцы вез-зу…

Толькина бабушка с размаху вставила в замок выхваченный из Толькиных рук ключ, распахнула дверь восемнадцатой квартиры.

В передней, в кухне, в коридоре было темно. В окно раскрытой комнаты Ольги Ивановны заглядывала ранняя луна.

– Свет зажечь, чаю поставить. Анатолий, вещи втаскивай! – суетилась Толькина бабушка. – Сейчас, сейчас… Вы знаете, у них Людочка, девочка, куда-то уехала, так вот…

Она не договорила. В коридоре на стенке громко зазвонил телефон. Толька швырнул чемодан на пол и, как ястреб, вцепился в трубку. Чей-то далёкий мальчишеский голос спрашивал:

– Квартира Авдеевой? Почему не отвечаете? Квартира Авдеевой?..

– Отвечаем, отвечаем! – сказал, выкатывая глаза, Толька.

– Ольга Ивановна Авдеева, старший тренер ДСШ «Спартак», у вас проживает?

– У нас! Проживает! Ушла сейчас!

– Девочка её, родственница или знакомая, Людмила Питровых, шести лет, ваша?

– Наша, наша! – заорал Толька. – Шести лет!

– Срочно передайте – благополучно отбыла из общежития номер пятьдесят четыре школы ФЗО Метростроя к дому. Передадите?

– Передам! Благополучно отбыла! Школа Метростроя!

Толька прокричал это несколько раз. Потом повесил трубку и потёр себе лоб.

Надо немедленно, как можно скорей дать знать, что Людка нашлась. Если не Ольге Ивановне, то хотя бы Глебу. Они со второй девчонкой и милиционером поехали искать в какой-то приёмник. Бежать туда? А кто его знает, где он.

Бабушке своей Толька всё рассказал, их бабушка ничего не знает – только что из Саратова. Что делать?

Наконец Толька кашлянул, подтянулся и радостно сказал обеим безмолвно и в оцепенении стоящим около телефона бабушкам:

– Она нашлась. Понимаете – на-шлась! Кто-то откуда-то позвонил и велел передать – благополучно отбыла, школа Метростроя. Мы должны, – тут голос у Тольки дрогнул от важности, – мы должны сейчас же передать Глебу. Он с вашей Людкиной сестрой и милиционером поехали в приёмник. Но как передать, как передать, скажите? Как передать? Заклинаю вас, д’Артаньян… Ой, это я не оттуда!..

А они всё ищут

Ехать до приёмника было очень далеко.

Троллейбус остановился на большой площади. Кругом светились дома, перекликались автомобили. И ещё гудело сразу несколько гудков: низкий и густой, как масло: «У-у-у!», тонкий, повыше: «Э-э-э!» – с ближних заводов, и резкие паровозные: «Мчу! Мчу!»

Потом вошли в переулок.

Снег похрустывал под ногами. Около высокого забора спали убранные пухом деревья.

Милиционер шёл посредине, Глеб и Гандзя – рядом. Все трое молчали.

Забор кончился. За ним были широкие ворота, и в них – маленькая дверь. Милиционер толкнул её. У освещённой будки паренёк проверял пропуска.

– Вам в приёмную, в регистратуру? – спросил он.

Милиционер объяснил. Паренёк ковырнул по-военному, и они очутились в тёплой большой комнате с окошками и надписями: «Справочная», «Дежурный воспитатель». «Про-фи-лак-торий».

Одно окошко хлопнуло в отворилось.

– Нам узнать о пропавшей, тут из отделение милиция звонили, – сказал милиционер высунувшейся оттуда девушке.

– Зайдите.

Глеб и Гандзя вошли в другую комнату. Вдоль стен стояли высокие шкафы с ящичками. Каждый назывался: «А – АФ», или «П – ПЫ», или «Ч, Ш, Щ.». Очень странно!

За столом сидел старичок. Он ловко защёлкал ящичками, вытащил один, на букву П: долго разглядывал в нём какие-то исписанные листки. Достал ещё толстый альбом с фотографиями, потом покачал головой:

– Нет. Нету такой – Петровых Людмилы. Однако зайдите в шестой корпус, там малышек бесфамильных только что привезли.

Гандзя стиснула пальчики. Глеб дёрнул её за платок, шепнул:

– Молчи, слышишь, молчи!

Милиционер вывел их опять мимо освещённой будки на большой белый двор. Двор был чисто-чисто выметен, а посредине, под красивым высоким фонарём блестела накатанная гора. Вокруг неё были натыканы, как лес, деревянные лопатки.

И вдруг Глеб и Гандзя остановились.

Им наперерез по дорожке к белому, с мягко освещёнными окнами дому шагали две девочки. Две одинаковые маленькие девочки в серых шубках и красных шапочках. Только у одной шапочка съехала на затылок, а у другой на нос. Девочки громко и дружно ревели.

– Ай ай-ай, бесстыдницы! – говорила идущая за ними старушка. – Искупались, переоделись, сейчас ужинать будете. Зачем плакать?

– Ы-ы-ы… – ревели девочки.

Гандзя посмотрела на них и тоже всхлипнула.

– Вот, глядите, ребятки идут, и они потерялись. Ух, нет обозналась, товарищ милиционер!

– У-у-у! – заревели девочки и вдруг замолчали.

Милиционер присел перед ними и спросил:

– Новенькие?

– Новенькие, новенькие, – заторопилась старушка. – Наши, должно, городские. Такие хорошие! Одну с Филей привезли – на рынке потерялась, другую из Сокольников. А мамы-то, небось, ищут! Ничего, ничего, найдут.

Девочки попробовали снова зареветь – ничего не вышло. Тогда милиционер сказал:

– Петровых Анна Геннадиевна, глядите хорошо: не ваша сестрёночка? – и осторожно повернул Гандзю за плечики сперва перед одной девочкой, потом перед другой.

– Н-нет. Нет. – Гандзя мотнула головой.

Девочки были: одна беленькая, другая чёрненькая, как жучок, с размазанными по розовым щекам слезами.

Старушка сказала:

– Сродственницу свою ищете? Ай-ай-ай! Ну, может, и у нас. Вместе идёмте, в шестом малыши.

Они снова зашагали вперёд: две девочки, за ними старушка, Глеб и Гандзя, за ними милиционер.

Шестой корпус

Чёрненькая девочка посмотрела на Глеба, проглотила слёзы и сказала:

– И ты теперь девочка, да?

На Глебе был халат, длинный белый халат. Правда, милиционер подпоясал его своим ремнём, но халат всё-таки свисал до полу.

– Нет, я не девочка, – сказал Глеб, раздувая ноздри.

А у Гандзиного халата болтались рукава, хотя милиционер и засучил их.

Халаты им принесла и одела старушка на лестнице шестого корпуса – без них к малышам не пускали.

Девочки больше не плакали – во все глаза смотрели на Глеба и Гандзю. Сами они были в одинаковых, в горошину, платьицах и даже в фартучках.

Милиционер остался ждать в комнате воспитателей, а старушка сказала:

– Пошли?

Глеб кивнул, оглянулся на девочек, подёргал, крепко ли держится ремень, и тихонько подтолкнул Гандзю:

– Пошли!

Девочки шли по высокому светлому коридору, присмирев и стуча сапожками, Глеб и Гандзя – рядом. А старушка оборачивалась и приговаривала:

– Это у нас спальня. А это занимаются здесь… ну, лепят, рисуют, чтобы не скучали. А нам сюда.

Она подождала немножко и распахнула стеклянную дверь. Девочки остановились, посмотрели друг на дружку и захныкали.

– Слышите, перестаньте! Слышите? – сказал, подбегая, Глеб. – Вот какие! Зачем плачете?

Старушка обняла девочек за плечи:

– Входите, входите!

За стеклянной дверью была очень большая комната. Под потолком горела люстра, вся в огнях. Вдоль стен выстроились длинные белые столы с низкими стульчиками. А посередине на огромном пёстром ковре сидели и стояли круглоголовые, в одинаковых курточках и платьях, ребятишки.

– Здравствуйте, ребята! – громко сказала старушка.

– Здравствуйте, Анна Сергеевна! Здравствуйте, тётя Аня! Мы ужинать будем, у нас новенькие!.. За Таней мама приехала! – закричали со всех сторон.

– Вот и хорошо! И у меня новенькие.

Она вывела вперёд обеих девочек и сказала:

– Одна тоже Таня, а другая Оленька.

Потом старушка подумала и показала на Глеба и Гандзю:

– Ребятки! А вот у них сегодня в городе сестрица потерялась. Людой зовут. Есть у нас такая – Люда, ну-ка, покажись!

– Люда, Люда! – зашептались на ковре. – Катя есть, и две Жени, и Вера. А Люды нету… Ой, есть!

Ребятишки расступились, и на середину вылезла глазастая и пухлая девчушка. Она покрутила фартучек и пропищала:

– Я Люда. Я в поезде отстала. Только я ещё Милочка.

Глеб и Гандзя молчали. А старушка сказала:

– Видать, не ты. Твоя мама письмо прислала.

– Может, её Лиза зовут? – крикнул белоголовый мальчишка. – У нас Лиза из-под Серпухова.

– Н-нет, Люда.

Ребятишки подошли к самому краю ковра и, вытянув шею, посматривали то друг на дружку, то на Глеба и Гандзю.

– А ещё у нас Лёля есть! – крикнул опять мальчишка. – Только она уже нашлась… Ой, смотрите, кто это?

За стеклянной дверью мелькнуло что-то розовое, потом большое и белое. Старушка раскрыла дверь – на пороге стоял милиционер. Обеими руками он запахивал не сходящийся халат, приседал немножко и улыбался.

– Вы что? – спросила старушка. – Заходите, заходите в гости.

– Да нет уж, в другой раз, мамаша, – сказал милиционер. – Так что там по телефону передали, с квартиры: не ищите больше.

– Не искать?

Глеб и Гандзя разом повернулись к нему и замерли.

– Нашлась сестрёночка. Всё, передали, благополучно. Ещё про школу какую-то, и про метро, да непонятно – зараз две старушки и мальчишка говорили.

Милиционер попятился в коридор, а Глеб и Гандзя схватились за руки и запрыгали на месте.

И ребятишки на ковре заговорили:

– Вот и нашлась, вот и нашлась! И меня тоже!.. А за мной завтра приедут!