Текст книги "Большая семья"

Автор книги: Анастасия Перфильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Откуда звонила Ольга Ивановна

Ольга Ивановна остановилась на углу.

По тротуарам, притаптывая свежевыпавший снег, разговаривая и смеясь, шли прохожие. В магазине напротив уже запирали дверь. Машины, шурша, бежали по мостовой. Всё, как обычно…

Ольга Ивановна круто повернула к площади, почти бегом пересекла её и вошла в тёмный, ещё не освещённый переулок. Издали над дверью вдруг зажглись в яркокрасной рамке большие светлые буквы: «Отделение милиции».

Ольга Ивановна добежала, отворила дверь.

Навстречу по лестнице спускались какие-то люди с портфелями, несколько милиционеров. Ольга Ивановна остановила первого – молодого и краснощёкого:

– Пожалуйста, будьте добры, где мне навести справку или заявить? Пропала девочка…

Милиционер пригнул голову, показал рукой на коридор:

– Третья дверь направо, гражданка.

Ольга Ивановна пошла вперёд.

За третьей дверью направо её прежде всего усадили на стул. Немолодая, спокойная женщина в форме задала ей несколько вопросов: сколько пропавшей девочке лет и откуда она пропала. Потом положила руку на рычаг телефона, надавила на столе блестящую кнопку и вызвала кого-то.

Тотчас на большой цветной карте над столом вспыхнул красный глазок, и в нём цифра – номер телефона ближайшей в районе станции скорой помощи. Может быть, с девочкой что-нибудь случилось? Со станции ответили: нет, за сегодня ребёнок Людиного возраста не поступал.

Тогда женщина в форме порылась в толстой книге, позвонила ещё куда-то и сказала:

– Гражданка, вам придётся проехать с нашим работником в детский приёмник. Пока девочки с указанной вами фамилией там нет. Но туда вечером направляют из всех отделений милиции затерявшихся ребят, да и с фамилией могла произойти ошибка. Вы говорите, она ушла из дому во втором часу?

– Да, да, – быстро сказала Ольга Ивановна. – Сейчас скоро шесть. И ещё вот что: примерно в два часа я сама находилась на Казанском вокзале у багажной станции. Это кажется невероятным, но я видела там, почти на путях, около какого-то склада, совсем такую же девочку. Даже шубка… Мне, конечно, не могло притти в голову!.. И тоже с собакой, понимаете?

– У Казанского вокзала? – Женщина в форме нахмурилась и задумалась. – Скажите, у вас дома ещё кто-нибудь сейчас есть?

– Только мой сын и вторая дочь инженера Петровых.

– Сколько лет сыну и дочери?

– Ученики второго класса.

– Так. Эти смогут.

Женщина в форме надавила на столе вторую блестящую кнопку, и в комнату вошёл тот самый милиционер, которого Ольга Ивановна встретила на лестнице.

– Вот что, Бабаев, – сказала женщина в форме, – быстро отправь кого-нибудь с этой гражданкой на Сортировочную Казанского. Пусть опросят там кого надо насчёт пропавшей девочки. А сам одновременно заберёшь с квартиры двух ребят – мы им сейчас сообщим – и проедешь с ними в центральный приёмник. Возможно, девочка уже там… Опознать её они смогут? Телефон у вас есть?

– Да, да.

– Тогда звоните домой. Проверьте, не вернулась ли девочка, и если нет, предупредите сына, что за ними сейчас зайдут.

– Хорошо.

И Ольга Ивановна сняла трубку, набрала нужный номер и громко и четко сказала подошедшему к телефону Глебу:

– Глеб, ты? Гандзя с тобой? Люда не приходила? Тогда слушай внимательно и повторяй за мной: сейчас за нами с Гандзей зайдёт одни милиционер…

Глеб и Гандзя уезжают

Наконец-то внизу хлопнула парадная дверь!

Шаги были сначала тихие, потом громче и снова затихли на их площадке. Глеб и Гандзя, уже одетые, не дожидаясь звонка, скинули цепочку.

– Квартира Авдеевых? – спросил высокий, розовый от мороза милиционер.

– Авдеевых.

Глеб и Гандзя попятились и коридор. Милиционер вынул из кармана бумажку, прочитал: «Авдеев Глеб, Петровых Анна Геннадиевна». Точно?

Глеб и Гандзя кивнули головой. Тогда милиционер обил с сапог снег, шагнул и переднюю и сказал:

– Ежели точно, собирайтесь. Мамаша приказала – одеться потеплей.

Глеб, заторопившись, сунул ноги в калоши, шепнул что-то Гандзе.

– Мы сейчас, мы и так тепло, вы выходите. Я только ключ соседим отдам.

Но милиционер остановил его:

– Ушаночку, молодой гражданин, оправьте. К ночи оно похолодает.

Он ловко и осторожно развязал на Глебкиной шапке тесёмки, спустил уши, а Гандзе поправил съехавший платок.

Потом все трое вышли на площадку. Глеб запер свою дверь и позвонил напротив. Оттуда сразу выглянул мальчишка в накинутой на плечи фуфайке.

– Толька, – громко зашептал Глеб, становясь на цыпочки, – мама ключ вам по телефону велела оставить. Искать её в приёмник едем, понимаешь?

– В приёмник? – Глаза у Тольки стали круглые, как у совы, – Я ж говорил – на улицу пошла. Я на лыжах катался, видел. Со щенком. И пропала? А милиционер зачем?

Глеб ничего не ответил. Но, спускаясь с лестницы, крикнул:

– Ты ключ никому не отдавай, слышишь? Это если она откуда-нибудь придёт… Погоди, а как же… – Глеб вдруг остановился и схватил Гандзю за рукав. – А откуда же она узнает, что ключ у них?

Гандзя тоже остановилась, подняла заплаканное лицо.

– Я услышу-у!.. – закричал сверху Толька. – Я караулить буду, ты не бойся! Я услышу-у…

Милиционер положил Глебу на плечо руку, кивнул наверх:

– Так, так, добре! – и они вышли из подъезда.

На улице была настоящая ночь.

Снег перестал. Высоко над домами поблёскивали редкие звёзды. У ворот дворник, ворча что-то, посылал песком накатанную за день дорожку. Увидев Глеба и Гандзю, за которыми, поскрипывая сапогами, шёл милиционер, он скосил лицо и буркнул:

– Ага, допрыгались! С милицией, значит. То-то мамаше радость! За дело, стало быть…

Глеб хотел объяснить, что случалось, но вспомнил, как сердитый дворник на расспросы о Люде ответил: «Знать ничего не знаю, не видал!», и махнул рукой.

За углом милиционер посадил их с Гандзей в троллейбус, вскочил сам.

Гандзя ничего не спрашивала, только ёжилась и смотрела на всех испуганными глазами. Глеб, стиснув зубы, молчал тоже. Что же говорить? Надо дело делать.

Дворник

В девять часов вечера дворник, как всегда, перед тем как уйти дежурить на пост, зашёл в контору домоуправления. Проверил, приготовлена ли на завтра домовая книга, налил в графин чистой воды; бормоча что-то, выбросил из пепельницы окурки.

Тут-то как раз и раздался резкий телефонный звонок.

– Слушаю вас, – сказал в трубку дворник, перегибаясь через стол.

– Домоуправление шестьдесят четыре? Говорят с вами вот по какому делу: у вас в доме проживают жильцы по фамилии Питровых?

– Какой фамилии? Слыхать плохо.

– Питровых.

В трубке что-то щёлкнуло и загудело, и дворник перегнулся ещё ниже:

– Не слыхать. По буквам скажите.

– Первая буква «П», ну Пётр.

– Есть Пётр.

– Дальше «И», Игнат. Вы слышите?

– Игнат? Ладно, ПИ.

– И-ПИ, – рассердились в телефоне. – Следующая «Т», тумба.

– Тумба? Стало быть, ПИТ?

– Да не ТИТ, а ПИТ. Питровых!

– Ладно, слыхал, – ответил дворник. – Нету у нас таких… Ан нет, стойте!

Дворник положил трубку на стол и залистал приготовленную домовую книгу. На букву П были разные фамилии: и Поповы и Петровы, Постников, даже просто Петух, а Питровых не было ни одного. Но в голове у дворника крепко сидело, что он недавно и не раз слышал очень похожую фамилию. И вдруг он вспомнил: это были новые жильцы, которые переехали к ним в дом.

– Слушаю вас! – закричал он снова в трубку. – Есть. Вроде в восемнадцатой квартире такие. Переехали только.

– Это кто говорит, дворник? Так вот: передайте им, чтобы за девочку свою не беспокоились. Она попала за город, её привезут, как только можно будет, тогда всё объяснят. Поняли?

– Понять-то я понял… А какая девочка? Ихняя?

– Ясно, ихняя! Питровых этих. Нас шофёр позвонить просил, мы сами ничего не знаем.

– Шофёр? Да нешто у них машина своя?

– Да. Значит, передадите?

Дворник промычал что-то и повесил трубку.

Через несколько минут он, кряхтя, поднимался по лестнице к восемнадцатой квартире. Дверь в семнадцатую была открыта, из неё высовывался Толька.

Дворник затопал по площадке, надавил звонок и минуты две не отпускал его, только звон пошёл по квартире.

– А там нет никого. А вам что-нибудь нужно? – очень вежливо, тоненьким голосом спросил, высовываясь, Толька.

– Стало быть, нужно, раз звоню.

Дворник покосился на Тольку и снова прижал звонок.

– А вы мне скажите, я передам, как придут. – Толька вылез наполовину из двери и даже улыбнулся.

– Не твоего ума тут дело! – отмахнулся дворник. – Раз, стало быть, машина своя.

– Нет, правда! Я как раз их караулю. Может, Глеб сейчас придёт или Ольга Ивановна.

– Отвяжись ты, репей! – Дворник махнул рукой. – Твоё дело – лыжами двор чиркать. Тоже, передатчик!.. Ещё раз притти надо.

Он загромыхал вниз сапогами.

– А вот и передам! А вот и передам! Они мне поручили!.. – крикнул сверху Толька. – Что? Даже ключ оставили, что?! – Он приплясывал, вертя перед лицом ключ.

– Ключ оставили?

Дворник покачал головой и, не обращая на него внимания, скрылся в подъезде.

Толька попадает в неприятное положение

В десять часов Тольке пришлось надеть поверх фуфайки шубу, а на ноги валенки с калошами – с лестницы дуло, как из погреба. А уйти погреться он боялся: вдруг пропустит Люду.

Толькина бабушка сидела на кухне и вот уже полчаса жаловалась соседям: мальчишка совсем от рук отбился – вместо того чтобы делать уроки и ложиться спать, весь вечер торчит в передней, да ещё то и дело открывает парадную дверь. На вопросы же о том, что случилось, ничего не отвечает.

А почему Толька не хотел объяснить своей бабушке, в чём дело, он и сам не знал. Может быть, начитавшись «Трёх мушкетёров», считал – так интереснее?

Наконец Толька услышал внизу какие-то странные звуки. Он, конечно, сразу же выскочил на площадку.

По лестнице опять поднимался дворник. Но теперь он был не один.

За ним, озираясь, охая и ахая, шла какая-то незнакомая старушка в белом пушистом платке и в очках. На руках у неё были навешаны свёртки, узелки и сумочки, и дворник тоже был весь обвешан узелками и чемоданами.

– И что такое стряслось, ума не приложу! – говорила старушка не то дворнику, не то чемоданам. – Никто и не встретил. Семнадцать мест у меня! Внучкам гостинцы везу: меньшой одеяло новое связала, старшей – чёсаночки купила. Говорите, их и дома-то никого нет? Страсти какие!..

Толька присел от любопытства, потому что дворник, крякнув, спалил чемоданы около Глебкиной квартиры, а старуха подозрительно посмотрела на него, Тольку. Дворник вытер вспотевший лоб и вдруг подошёл к Тольке:

– Ключ от восемнадцатой квартиры давай. Мамаша ихняя приехали.

– Какой ключ от квартиры? – сказал Толька, прячась за свою дверь. – Мне никому, кроме одной девчонки, давать не велели. Да, не велели!

Дворник исподлобья оглядел Тольку:

– Эх, ты! А ещё говорил – караулить поручили! Да как же, когда они, может, как раз их встречать поехали, да разминулись.

– Они не встречать, а в приёмник. Эту самую девчонку искать.

– Да тебе русским языком говорят: по телефону звонили, она на ихней машине за город уехала.

– За город? Зачем?

– Стало быть, нужно, раз поехала. Дашь ключ, ну?

– Н-нет. Не дам.

И тут Толька решил соврать. Потому что кто его знает – может быть, и неправда всё это? Ещё отдашь ключ, а потом окажется, что пустил кого-то чужого.

– У меня и ключа никакого нет. Это я просто нарочно, неправду тогда сказал, – проговорил он жалобным голосом и юркнул совсем в дверь, но щёлочку всё-таки оставил.

– Канитель одна! – сказал дворник. – Известно, мальчишка! Придётся вам, гражданочка Питровых, обождать. Может, зараз и подъедут. А то в контору пройдёмте, там натоплено, или вот к соседям попрошусь.

– Да нет, зачем людей тревожить? Я уж здесь посижу.

Старушка перевела глаза на скрипнувшую дверь семнадцатой квартиры и присела на чемодан.

– А меня извиняйте, на пост пойду, – сказал дворник, сдвигая в кучу вещи. – В случае чего, покричите, у ворот буду.

– Да бегите, разве ж можно с поста уходить!..

Так они и остались – мать Геннадия Петровича, наконец приехавшая из Саратова, около своих узлов и чемоданов, и Толька Воробьёв, выглядывающий из дверной щёлки, с тёплым ключом во вспотевшем кулаке. Он хмурился и всё думал, думал о чём-то, даже двигал бровями. А дворник ушёл дежурить на пост.

У метростроевцев

Крепко держась за руку шофёра, Люда шла за ним по тёмному, занесённому снегом шоссе.

Сначала перешли мост; по обе стороны его торчали полосатые, белые с чёрным, столбики; потом свернули на посыпанную чем-то хрустящим дорогу.

– Устала, небось, дочка? – спросил шофёр, наклоняясь к Люде. – Давай понесу.

Люда ничего не ответила, только вздохнула.

Шофёр подхватил её, Орешек пискнул за пазухой, и они закачались над землёй. И вдруг совсем близко метнулся к небу яркий синий свет. Потом ещё и ещё. Погас и снова блеснул над землёй. Загремело что-то, точно посыпались камни.

Орешек завозился в шубке, выставил нос.

Шофёр внёс Люду в высокие ворота на огороженный забором двор. Свет вспыхивал здесь так часто, что Люда ткнулась лицом шофёру в плечо.

Посреди двора, у огромной, разрытой в земле ямы, снегу вокруг как не бывало – работали люди. Все в масках, в больших железных очках. По земле, извиваясь, ползли резиновые трубки, внизу, в яме, гремел и вздрагивал ящик на колёсах, а четыре круглые, как солнце, лампы поливали всё это жёлтым светом. Сильно пахло чем-то едким и горьковатым.

Люда ухватила шофёра обеими руками за шею. Он подошёл к одному только что снявшему маску человеку, спросил что-то. Человек сказал:

– Они в общежитии, верно. Вы в проходной спросите.

Шофёр подхватил Люду поудобней, быстро перенёс через площадку к большой двери в заборе. Из неё выглянул парнишка в ушанке, дверь распахнулась, и они очутились в длинном пустом коридоре. Здесь было тепло, за стенкой тихо-тихо играла гармошка.

– Это мы куда? – шопотом спросила Люда. – Погреться?

Шофёр поставил её на пол, Люда вытащила и тоже поставила Орешка. Так они подождали немножко, пока шофёр сбегал в конец коридора.

– Идём, дочка, – сказал он вернувшись.

Люда задвигала валенками, Орешек покатился за ней.

Навстречу им вышел другой парнишка, только без ушанки; он был в синей, с блестящими пуговицами рубашке, и на ремне у него тоже блестела большая, с буквами пряжка.

– Сюда, сюда, товарищ шофёр, пройдите сюда. Я нынче дежурный, – сказал он и поманю пальцем Орешка: – У-у, цуцик!..

Они втроём вошли в большую, светлую комнату. В ней стояло очень много кроватей с одинаковыми, обёрнутыми белыми простынями одеялами.

Шофёр снял с Люды шубку, повесил на спинку кровати. Потом нагнулся и сказал:

– Значит, так, дочка: ты тут пока у ребятишек метростроевских погости. Спать тебя положат и покормят, ты не бойся. А я чиниться буду. Как управлюсь, за тобой прибегу, до дому поедем. Есть?

Люда подняла к нему красное, горящее с мороза лицо:

– Есть. Только немножечко починитесь, и поедем, да? Мне домой скорей надо.

А Орешек вильнул хвостом и полизал шофёру сапог.

Пловунчики

Люда закрыла сперва один глаз, потом другой.

Лежать было удобно. Мальчишка постелил поверх одеяла стёганку, прикрыл шубкой, сунул под кровать половик – для Орешка. Есть больше не хотелось: перед тем как уйти, мальчишка принёс целую тарелку гречневой каши. Валенки Люда спихнула на кончики ног и теперь шевелила пальцами – выгоняла остатки мороза. В печке постреливали дрова, и струйка пара вылетала из дверцы.

А сон всё не шёл!

Люда села. Валенки сразу съехали на пол и встали у ног солдатиками. Спинка у кровати была белая, немножко обколупанная. На дощатой стене сбоку были развешаны какие-то непонятные фотографии.

Бух-бух! – ударили из коридора.

Люда снова легла, отвернулась к стенке, прижалась щекой к подушке. Уставилась на развешанные фотографии. И тут-то медленно стала проваливаться в странный, удивительный сон.

Над головой у неё вдруг закачалась и выросла светлая узорная вышка. Правда, кто-то проколол её кнопкой, но вышка была совсем как та, Ольги Ивановнина…

С горы прямо на вышку, пригнувшись и размахивая руками, мчался заснеженный лыжник. Рядом, приседая и отдуваясь, поднимал длинную палку с колёсами толстяк в безрукавке. А на вышке… на верхней перекладине вышки, приготовившись к прыжку, стоял маленький ловкий пловунчнк. Он сердито, поблёскивая глазами, смотрел на Люду и вдруг погрозил ей кулачком. Двумя кулачками…

И сразу откуда-то сверху посыпались ещё пловунчнки – в полосатых трусиках, в майках. Они перебирали ногами, крайний изогнулся, подпрыгнул и изо всех сил швырнул в Люду круглый чёрный мяч!

– Ух! – сказала Люда.

Бух-бух! – ответили из коридора.

Люде стало страшно. Она глубже зарылась в подушку, а уголком глаза подглядывала сон.

За дверью затопали, и в комнату вошло несколько мальчишек – все в новеньких синих рубашках, с блестящими пуговицами и пряжками. Мальчики были румяные и розовые, как из бани.

– Вы-ыдумал тоже! – сказал один. – Да разве пять тысяч за двадцать восемь минут пробежишь? У меня лыжи лёгонькие, смазанные, и то за тридцать одну еле-еле.

– А вот пробегу! Спорим, пробегу! – сказал другой, с тёмным коротким вихром. – И с препятствиями, по пересечённой. Ещё недельку потренируюсь, и пробегу!

– Тише вы! – сказал третий, постарше. – Тут девчоночка какая-то спит.

Люда прикрыла уголки глаз, и сон поехал дальше.

– А как же который прошлый раз первое место заработал? – заговорил опять тот, с темным вихром. – Не всю зиму, а два месяца готовился. И пробежал?

– Так то чем-пи-он. Сам, небось, его карточку сразу выпросил!

– Ладно, братцы, будет! – перебил старший. – Завтра к восьми на работу. В тоннель спускаться будем. Валяйте зарядку делайте, и спать.

«Зарядку, зарядку, все по порядку…» застучало что-то в Людином сердчишке.

Из подушки вдруг выглянула Ольга Ивановна, за ней Глеб и Гандзя – сердитая, испуганная.

Люда не выдержала и открыла оба глаза.

В комнате было видимо-невидимо не то пловунчиков, не то мальчишек.

Они стояли каждый у своей кровати, в трусах и тапочках, и кланялись, приседали, разводили руками, точь-в-точь как они сегодня утром – Глеб, Гандзя и Люда.

– Ух! – сказала опять Люда.

Старший пловунчик-мальчишка подошёл, нагнулся над кроватью и прищурился:

– Глядите, девчоночка-то проснулась! Спи, спи, махонькая. Ты чья будешь?

– Я ничья, – очень тихо сказала Люда. – Я с шофёром уехала.

Она села на кровати. Шубка сползла у неё с плеч и прикрыла высунувшегося Орешка.

– Я ничья, – повторила Люда. – У нас плохие дела случились. Зашипник игольчатый куда-то улетел…

Новые защитники

Теперь мальчишки, попрежнему в одних трусах, стояли вокруг кровати. Старший держал на руках Орешка и чесал ему за ухом.

– Какой-такой зашипник, куда улетел? Ну, ну?

– А в машине бывает. – Люда поёрзала на кровати, и глаза у неё заблестели. – Она и сломалась.

– Машина сломалась?

– Да. Насовсем.

– А шофёр тебе кто – папанька?

– Не-ет! – Люда помахала рукой. – Наш папа на завод уехал, далеко-далеко. И мама уехала, ещё давно.

Мальчишки подошли ближе, улыбаясь и перешёптываясь.

– Ну, ну? А живёшь с кем?

– Я Гандзю пошла искать, сестричку мою. В магазине капусты, капусты! И яблоки. А Гандзи нету. Мы с дяденькой шофёром и поехали. Покататься. На складе говорят: «В больницу овощи закидывайте!» Мы в больницу. Моя мама никогда не ругает на машине кататься, я сколько раз каталась. А Глебкина мама… Глебки… одного такого мальчишки… – Люда пригнула голову, замялась и замолчала.

– Глебки? Братишки, что ли, твоего?

– Он просто так, он не братишка.

– А сама то, сама откуда?

– Из больницы. Там Орешек тарелки поразбивал. – Люда зашептала что-то и вдруг спряталась в подушку.

Мальчишки больше не смеялись. Старший поставил Орешка на пол, присел у Люды на кровати.

– Махонькая, – сказал он, – чего испугалась?

Дверь отворилась, и в комнату вошёл дежурный. Он один был в брюках и рубашке и даже ушанку держал в руке. Расталкивая собравшихся, он подошёл к кровати.

– Витась, а Витась, – заговорили кругом, – объясни толком, откуда она взялась?

– Её шофёр давеча привёз. Просил обогреться, машина у него там застряла. Говорит, чужая девочка, хорошая, а чья, не знает вовсе. У дома покататься взял, да и завёз. Ну?

– Ишь ты!

Лица у ребят были удивлённые и озабоченные. Некоторые, отойдя к своим кроватям, стали молча одеваться.

Люда поглядывала на всех испуганными чёрными глазами.

– Одного я не пойму, – буркнул, подумав, старший: – где он её в машину то подобрал? В магазине зачем-то, говорит…

Люда подняла голову. Щеки её разгорелись, спутанные волосы торчали во все стороны.

– Я ту вышечку не нарочно поломала, – тихо, в отчаянии сказала она. – И пловунчиков. Только за ниточку немножко подёргала, они и свалились. Одни только разочек.

– Что ещё за вышечку?

– Вот.

Люда ткнула пальцем в фотографию на стене, съёжилась и снова нырнула в подушку.

– Ничего не разберёшь!

Старший встал, повернулся к ребятам, потом к Люде и твёрдо и решительно сказал:

– Ты, махонькая, лежи. Здесь лежи, грейся. А мы, ребята пойдём справимся, какой-такой шофёр, почему завёз. Пошли?

И через несколько минут, друг за другом, одетые в форменные куртки и ушанки, они уже выходили из комнаты. Около Люды остался один – с тёмным вихром. Он накинул рубашку, подошёл к печке и отворил дверцу. Красные угли вспыхнули и зажглись ещё ярче.