Текст книги "Большая семья"

Автор книги: Анастасия Перфильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Что произошло с Людой

А с Людой произошло вот что.

Когда она вышла во двор, на небе что-то случилось – светило солнце и сыпался лёгкий снег.

Орешек высунул нос из-под шубки и поймал снежинку.

Посреди двора три девочки строили крепость. Мальчишка на сломанных лыжах погрозил Люде латкой.

Люда сделала вид, что она живёт в этом доме по крайней пере сто лет, и зашагала к воротам.

На улице был как будто праздник! Навстречу бежали, шли прохожие. Как огромный усатый жук, катился троллейбус. На углу стоял милиционер. Он был весь новенький и блестящий от пуговиц. Под вывесками магазинов светились сосульки.

Люда сразу забыла про сломанную вышку, про Ольгу Ивановну, даже про Гандзю… Она вытащила Орешка и поставила на тротуар. Орешек сперва мелко-мелко задрожал, потом поднял хвост и стал обнюхивать снег.

– Ой-ой, смотрите, прелесть какая! – закричали две девушки с чемоданчиками.

– Это мой Орешек, – гордо сказала Люда. – С Урала.

– Уральский орешек, кедровый орешек! – засмеялись кругом.

Его подхватили, поставили на тумбу. Кто-то положил перед ним кусочек колбасы.

Из ворот дома выехал мальчишка на лыжах. Он пробрался к Люде и громко сказал:

– А я знаю, чья это собака: жильцов новых, вот чья.

Люда вдруг помрачнела. Запихнула Орешка снова под шубку и быстро пошла по улице. Она свернула в первый же магазин и остановилась. Это был какой-то странный магазин: на пачках лежала белая капуста; прямо на полу был свален горой блестящий коричневый лук; в огромных бочках плавали, как рыбы, тупоносые огурцы. Пахло яблоками и капустой. Люда посмотрела направо, налево – Гандзи среди покупателей не было. Да и самих покупателей почти не было. Тогда она пошла к выходу.

И вдруг очутилась в каком-то коридоре. В конце его горела лампочка. Вдоль стен стояли обитые железом ящики.

Люда хотела вернуться в магазин и попала в другой коридор. Здесь ящиков было ещё больше, и на них лежали красные, как с мороза, яблоки. Они пахли так вкусно, что Люда протянула руку и взяла одно яблоко.

– Девочка, ты чья? – спросила её женщина в халате.

Люда засопела и промолчала. Прижимая к груди Орешка в яблоко, она быстро пошла вперёд.

У открытой двери во двор, почти на самом пороге, стоял высокий зелёный грузовик. Шофёр лежал под ним и стучал чем-то по колесу. Люда присела на корточки, заглянула к нему.

– А я знаю, чего вы делаете, – сказала она: – стремянку подперчиваете.

– Го-го-го! – загрохотал шофёр, поворачивая к ней перемазанное лицо. – Почём знаешь?

– Знаю, – повторила Люда. – У нашего папы на заводе такие всегда подверчивали. Много-много машин на заводе. А вон там бывает кра-бю-ратор. А вот эта называется ша-си. – Она ткнула пальцем под колесо.

Шофёр вылез из-под машины, отряхнулся; поднял Люду вместе с Орешком и яблоком и поставил на землю.

– Ну и девка! – с восхищением сказал он. – Машину понимает! Откуда взялась?

– Сама не знаю, – вздохнув, призналась Люда. – Я Гандзю ищу.

Она потопталась на месте и пошла по двору. Двор был похож на ящик – со всех сторон его загораживали дома.

Люда заглянула в один подъезд – он оказался незнакомым. Тогда она постояла немножко и вышла через какую-то арку на улицу.

Улица была тоже незнакомая: вместо троллейбуса по ней бежал трамвай.

Из-за угла, воя и скрежеща железным скребком, вылезла огромная машина. Прохожие с весёлым смехом отбегали к стенам домов. Люда осталась на месте, и машина вдруг окатила ее острыми снежными брызгами. Одна брызга, отлетев, больно клюнула её в нос.

Люда прислонилась к фонарному столбу и приготовилась заплакать.

Из арки в это время, громыхая пустыми бочками, выехал грузовик. Шофёр сидел в кабинке, повернув к Люде лицо.

– Слышь-ка, дочка! – вдруг крикнул он, открывая дверцу. – Ты об чём это? Обидел кто?

– Снегом кидается… – сказала Люда.

– Кто кидается? Ребятишки?

– Нет, – Люда показала на уплывающую, с белыми крутящимися крыльями машину, – она.

– Эх, ты… Поди-ка сюда!

Люда осторожно слезла на мостовую. Шофёр высунулся, отряхнул ей шубку, поправил шарф.

– Откуда сама-то? Давай подвезу? – спросил он.

– Я из дома, – тихо ответила Люда. – Такой, где магазин. Там яблоки в ящичках и ещё капуста.

– А-а… Где база! Садись в кабинку, подкину. За углом это.

– А вам тоже за углом? – повеселев, спросила Люда.

– Мне-то? Нет, мне сперва за товаром на склад, потом обратно на базу, – шофёр махнул рукой. – А тебя уж, так и быть, подкину.

Люда сунула яблоко в карман, забралась на подножку. Уселась на сиденье. Сиденье было блестящее, кожаное и пахло, как новые папины ботинки.

Машина свернула в переулок, покачиваясь, проплыла мимо каких-то больших окон и остановилась у ворот.

– Приехали, – сказал шофёр. – Вон она, база, и дом твой. Ваш дом?

– Н-наш.

Люда покосилась на ворота, поёрзала на сиденье. Погладила пальцем гладкий круглый руль. Вылезать очень не хотелось.

– Знаете чего? – сказала она. – А можно я тоже с вами сперва на склад? Покататься?

– Го-го-го! – захохотал шофёр. – Если мать дозволяет, почему не можно?

– Моя мама всегда позволяет. – Люда вздохнула и зажмурилась. – Сперва покататься, а потом домой. Да?

– Беги-ка у своих спросись. Я обожду.

– А их нету. И Гандзя ушла, сестричка моя. Все ушли.

– Ну ладно, прокачу, коли, говоришь, не заругают. Мы быстро – до склада и обратно.

Люда поплотнее прижала Орешка, поболтала ногами и повторила:

– Мы быстро. Они не заругают, нет. Я сколько раз каталась.

Дома

Глеб и Гандзя между тем просто потеряли голову.

Они обшарили все дворы; заглядывали за помойки, спускались в котельные. Сбегали к своему дворнику. Но он был важный и сердитый и только буркнул:

– Знал, ничего не знаю, не видал.

Наконец попавшийся навстречу соседский Толька Воробьёв, сбивая с лыж снег, ехидно сказал:

– А я знаю, кого вы ищете. Ту девчонку с собакой? Она на улицу пошла. – И он махнул палкой на ворота.

Глеб и Гандзя долго бегали по тротуарам и мостовой, заворачивали в магазины, кричали и звали на разные голоса. Вспотевшие и измученные, они вернулись домой – на двери попрежнему висела записка.

Тогда они сели и стали думать. Гандзя, правда, думать уже не могла. Слёзы капали у неё из глаз прямо на ступеньки, забирались за воротник. Она закрыла лицо руками, но слёзы выползали между пальцами, сыпались в рукава.

– Слышишь, не плачь. Ты, пожалуйста, не плачь, – растерянно говорил Глеб. – Мы её найдём обязательно. Мы милиционера спросим, пожалуйста…

Но Гандзя всхлипывала так, что даже шубка у неё на плечах топорщилась.

– Мы знаешь что сделаем? – шептал Глеб, подбирая губы, чтобы самому не зареветь. – Мы сейчас по всей Москве звонить будем. Мы прямо самому…

Но Гандзя, не удержавшись, проплакала во весь голос:

– Лю-у-удка!..

В ответ внизу хлопнула парадная дверь. Кто-то быстро, стуча каблуками, поднимался по лестнице. Это была Ольга Ивановна.

Она очень торопилась – до начала занятий в институте оставалось полтора часа.

– В чём дело, что случилось? – ахнула она, увидев Глеба и Гандзю.

– Людки… нету!.. – в один голос ответили они, не вставая со ступенек.

– Как нету?

Ольга Ивановна побледнела, сдёрнула с ящика записку, открыла дверь, вбежала в переднюю и крикнула:

– Сию же минуту прекратить рёв и объяснить толком!

Глеб и Гандзя вошли тоже и, перебивая друг друга, объяснили.

Ольга Ивановна побледнела ещё больше, подумала и сказала:

– Значит, это была она! Батюшки мои, что же теперь делать?

Она вытерла Гандзе заплаканное лицо, поправила свою шапочку и продолжала:

– Глеб, сейчас же позвони ко мне в институт и скажи, что я, возможно, не приду на лекции. Гандзя, разденься, умой лицо, и с Глебом ждите меня. Ждите, делайте имеете уроки, и никуда не сметь уходить, поняли? Я пойду поищу сама и заявлю в милицию… Ай-ай-ай, значит это всё-таки была она!

Она или не она?

Машина ехала очень быстро.

За стёклами кабинки прыгали огромные, наверно двадцатиэтажные, дома. Неожиданно рядом вдруг вырастал тоже грузовик или низкая блестящая легковая машина. Потом прямо в воздухе вспыхивал красный глазок, и Люда с Орешком так усердно начинали вертеть головой, что у обоих болела шея.

Улицы были прямые и широкие или вдруг расплывались, и на них, обгоняя друг друга, выбегали новые машины. Тогда шофёр говорил: «Самотёка», или: «Колхозная».

Потом свернули в переулок. Колёса запрыгали сильней – снег с мостовой был собран в кучи, – и из-за угла вылез высокий, очень знакомый дом. Люда вспомнила: вокзал.

Здесь подождали немножко. Орешек даже соскучился и лизнул Люду в нос.

Вокзалов было несколько: от одного к другому перекатывались трамваи, цепочками бежали люди. Над головой по мосту прогромыхал закутанный паром поезд.

А потом тронулись дальше, обогнули вокзал и остановились около железнодорожных путей, у каких-то длинных и узких домов.

– Стоп! – сказал шофёр. – Вот он, склад.

Он вылез. Люда с Орешком вылезла тоже. Шофёр крикнул:

– Тут меня обождите маленько! – и ушёл.

Люда села на подножку, вытащила нагревшееся яблоко и стала есть. Орешек прошёлся у грузовика, увидел воробьёв и от страха попятился.

Грузовик вдруг тряхнуло, он грохнул, точно выстрелил, и Люда чуть не слетела с подножки. Она обернулась: над головой у неё в кузове выросла чья-то спина, потом сразу две головы и застучали доски.

– Чего тут мешаешься? Ступай, ступай! – сердито сказала Люде одна голова.

Длинная, как жердь, доска выехала из кузова и уткнулась в снег.

Люда вскочила на ноги.

Два грузчика забрались на грузовик, а из раскрытых дверей склада сами собой покатились громадные бочки. Грузчики, навалившись, стали вкатывать их по доскам в кузов. Лица у грузчиков были красные и такие сердитые, что Люда подхватила Орешка и огляделась – где же шофёр?

Она отошла немного от грузовика, вытянула шею и стала разглядывать склад.

За складом, по узкой деревянной платформе, быстро стуча каблуками, шла какая-то женщина. Пройдя несколько шагов, она обернулась и удивлённо посмотрела на Люду. У Люды вдруг задрожали коленки: женщина была чем-то похожа на Ольгу Ивановну, только вязаная шапочка спрятала волосы. В руках она держала жёлтые квитанции и на ходу помахивала ими.

– Гражданин, вы не знаете, багажная станция – это сюда? – крикнула она встречному железнодорожнику.

– Сюда, сюда…

Люда съёжилась, прижала Орешка и повернула к складу.

Грузчики всё грузили бочки и только отдувались. Один, побольше и потолще, покосился на подошедшую Люду и пробурчал:

– И чего торчит? Шла бы себе домой… Не видала, как люди работают!

А потом из склада вышел наконец шофёр, тоже красный и сердитый, и, надевая шапку, громко крякнул:

– Ок-казия! То, говорят, на базу поезжай, то в больницу овощи подкинь!.. Эй, друзья, пошевеливайтесь!

Люда подошла и тронула его за рукав.

– А-а, ты… – Лицо у него сразу смягчилось. Он вынул из кармана большой загорелый бублик, сунул Люде и сказал: – Ну, дочка, видать, нам с тобой подольше покататься придётся, закуси маленько. Дома-то мать не затревожится?

Люда пробормотала:

– Н-нет, моя мама далеко… Она ещё не скоро! – Вдруг вспомнила Ольгу Ивановну и только поёжилась.

Всем помеха

Зимой темнеет рано.

Вдоль шоссе мигнули и вспыхнули круглые матовые фонари, вокруг них заплясали снежные мошки. Блеснули над головой провода троллейбусов, зажглись окна высоких, уходящих к небу домов.

Справа чернел большой, огороженный решетчатой оградой сад. Машина въехала в ворота и по разметённой асфальтовой дорожке обогнула белый с колоннами дом.

На крыльце стояли два человека в шубах и поверх них – в светлых халатах. Люда погладила Орешка и прижалась носом к стеклу. Шофёр, открывая дверцу, крикнул:

– Товарищ завхоз, распорядитесь товар на кухню принять? Продбаза девяносто два!

Один в халате кивнул. Из освещённой двери выбежал низенький в гимнастёрке и отдал шофёру бумажку. Шофёр сказал:

– Выходи, дочка, ноги разомни. Накладную подписать надо. Не застыла?

Люда сползла с сиденья и вместо ответа просипела что-то. Они вылезли с Орешком, но ноги почему-то не слушались и кололись мурашками.

Люди в халатах ушли с шофёром в дом. Люда подумала и пошла за ними. Дверь была тяжёлая, резная, с красивой металлической ручкой. За нею начиналась лестница. От нечего делать Люда полезла по ней.

Откуда-то так вкусно пахнуло вдруг свежими щами, что Орешек жалобно взвизгнул. Из приоткрытой двери в коридор высунулся доктор в странном белом колпаке. Он понюхал воздух, скосил на Люду глаза, вытянул палец и страшным голосом сказал:

– Собака? Валенки? Пальто? Кто позволил?

Люда попятилась и тихо ответила:

– Это Орешек. Мы со склада приехали.

Белый колпак нырнул за дверь, а из неё выкатилась проворная санитарка и зашептала:

– Нельзя, нельзя сюда, шеф-повар ругается! Откуда пришла?

Она подтолкнула Люду к лестнице, а Люда, пригнув голову, пробормотала:

– Это мы с Орешком. Нам он велел ноги разминать.

– С каким орешком, кто велел? Нельзя, нельзя…

Санитарка быстро вела Люду по коридору. Наперерез, чуть не столкнувшись с ними, вышла девушка с большим, уставленным дымящимися тарелками подносом в руках.

Орешек рванулся из-под шубки, плюхнулся на пол.

Р-раз!

От толчка с подноса свалился кусок хлеба.

Девушка оступилась, Орешек взвизгнул… Два!.. Раздался грохот, звон посуды, сердитый крик… Поднос вместе с тарелками перевернулся в воздухе и полетел на пол.

Люда отскочила к стене, санитарка – к другой. Девушка, всплеснув руками, с ужасом смотрела на перевёрнутые тарелки: обмазанный соусом Орешек вылезал из-под них, держа в зубах котлету…

А по коридору из захлопавших вдруг дверей высовывались чьи-то головы в белых косынках, выбегали люди в халатах, с испуганными лицами.

Санитарка, охнув, схватила Орешка, сунула его Люде, дёрнула её за плечо и подтолкнула обоих к двери.

– И где только бегаешь? Ищу, ищу – как сквозь землю провалилась! – сердито сказал, появляясь навстречу, шофёр. – Время сколько задаром потеряли!

– Мы там… ноги разминали, – с трудом и каким-то осевшим голосом ответила Люда. – Теперь опять ехать можно?

– Можно-то можно, – ещё сердитей сказал шофёр, – да не домой. И чего мне с тобой делать? В детский сад ещё подшефный заехать велят, яблоки сгрузить. А оттуда уже на базу. Может, на трамвай тебя подсажу, одна доедешь… или милиционера попросить?

– Нет, я милиционера не хочу. Я лучше с вами, – подумав, твёрдо и басом ответила Люда. – В детский сад с вами. А оттуда домой.

Она повернулась и молча полезла в кабину. Уселась, спрятала за пазуху Орешка. Орешек лизнул ей щёку и потёрся ухом. Ухо было мокрое и очень вкусно пахло бараньей котлетой.

Авария

Теперь вдоль шоссе бежал настоящий лес. Москва оставалась сзади.

Строгие нарядные сосны почти касались друг друга, за стволами только иногда мелькал жёлтый огонёк одинокой дачи.

Шофёр и Люда больше не разговаривали. Он – потому что был сердит и озабочен, она – потому что прямо засылала от голода и усталости. А наевшийся в больнице Орешек давно уже крепко спал.

Грузовик вдруг подпрыгнул, фыркнул и задёргался. Под кузовом что-то заскрежетало, и в кабинке резко запахло бензином.

– Ох ты, вот незадача! – с ожесточением сказал шофёр, отпуская руль.

Он выскочил из кабинки, подбежал к мотору. Пахнуло мороз ветром, снегом – мимо пронеслась, оставляя вихрящийся след, тёмная легковая машина. Люда слезла с сиденья, высунулась из дверцы. Кругом было темно. Над шоссе и лесом раскинулось чёрное, пересыпанное звёздами небо. Шофёр, привалившись к кузову и ворча что-то, возился у мотора.

– Что-нибудь сломалось? – спросила Люда.

– Подшипник игольчатый, кажись, полетел. Ох ты, беда какая! – сказал шофёр.

– Ку-куда полетел? – просипела Люда.

– Ну, дочка, пропали мы с тобой. Попадёт теперь тебе от матери, мне – от начальника, – не отвечая на вопрос, сказал шофёр.

– От какого начальника?

– Тогда узнаешь, от какого. Иди-ка сюда.

Люда сползла с подножки, подошла к нему. Ветер кольнул ей щёки, щипнул за нос.

– Держи.

Шофёр подал ей большой гаечный ключ, наполовину влез под покрышку и застучал по радиатору. Потом тихо выругался и сел на снег.

– Оказия! – сказал он наконец. – Выходит, авария у нас полная. Дела-а…

– Плохие дела?

– Н-да… Ну ладно, не в лесу же тебе ночевать. Сам завёз, сам и вывезу. Ты вот чего скажи: квартира наша в доме какай будет?

– Квартира? – Люда затопталась на месте и повертела ключом. Такая квартира… большая. Мы там с папой и Гандзей. И ещё Глеб, мальчишка.

– Нет, номер какой? Мать-то, может, пришла, с ума сходит, хоть по телефону известить. Телефона своего у нас нету?

– Телефона? Я не знаю про телефон.

– Эх, ты!.. Наделал я делов!

Шофёр собрал валявшиеся на снегу инструменты, взял у Люды ключ, присел на подножку, а Люду с Орешком поставил между ног.

– Ты, значит, толком отвечай. Дом ваш – где база помешается, так? В том же доме?

– Так. Дом в том же доме.

– Значит, двадцать первый. А квартира, квартира какая?

– Квартира?.. Новая квартира, – тихо сказала Люда.

– Эх, ты! Я про номер, а не про новую! Известить-то надо? Тебе сколько годов?

– Мне шесть лет, – вздохнув, твёрдо ответила Люда.

– А фамилия?

– А фамилия – Питровых. Люда Пи-тро-вых. Шесть лет.

– Питровых? Хитрая фамилия. Теперь вот чего: ты в кабину залазь, а то озябнешь, а я встречную ловить буду.

– Поймаете и опять поедем?

– Там видно будет.

Люда вернулась в кабинку, положила снова уснувшего Орешка на сиденье, а сама наполовину высунулась из дверцы.

Шофёр ловил встречную машину недолго. Далеко в темноте, как два глаза, зажглись фары и стали быстро приближаться. Тогда он вышел на середину шоссе, подмял руку. Когда из подъехавшей и остановившейся машины выглянул кто-то, он подбежал, торопливо заговорил. Потом начиркал что-то на протянутом ему белом листке.

– Ты уж, браток, расстарайся, хоть по телефону в домоуправление позвони, – несколько раз повторил он человеку из встречной машины. – Мы тут, видать, надолго застряли. Про девчоночку пускай в квартиру родителям доложат. А то ведь грех какой – завёз бог знает куда.

Ему весело ответили:

– Будьте спокойны, дадим знать! Сами бы подвезли, да не по пути.

– Ну, бывайте здоровы.

Шофёр тряхнул шапкой, встречная машина рванулась я умчалась – только снег закрутился на шоссе.

– Пошли, дочка, – сказал шофёр, подходя к своей кабинке. – Тут недалече тебя отведу, обогреешься. А я костёр разведу, чиниться буду. Пошли.

Остались одни

В комнате было сумрачно. За окном по низкому небу метались и крутились белые хлопья – шёл сильный снег.

Ольга Ивановна, убегая искать Люду, ещё раз крикнула.

– Никуда не вздумайте уходить, слышите? Поешьте вчерашней каши, сидите и делайте уроки. Как делать? Так, как будто ничего не случилось.

Легко сказать – делайте уроки!

Но Глеб хорошо понимал, что Гандзе ещё труднее, и сдерживался изо всех сил. Он принёс портфельчик, разложил на столе тетрадки и, тяжело вздохнув, сказал:

– Значит, давай делать. Сперва стихотворение выучим, да?

Гандзя молчала. Глаза у неё были большие и печальные, уголки губ подрагивали.

Глеб отошёл от стола, немного закатил глаза и, сжав руки, прочитал:

– «Я стою на мосту и смотрю на канал: подо мною вода голубая, виден лес впереди и белеет вокзал, золотую звезду подымая…» Теперь Марья Петровна всегда велит повторять.

– «Я смотрю на мосту и стою на канал, – шопотом повторила Гандзя. – Подо мною… голубая вода…» – Она потупилась и замолчала.

– Ну, если не хочешь стихотворение, давай тогда арифметику, – подумав, тихо сказал Глеб. – Нам сегодня задачку задали, ох и трудная! Вы там на Урале тоже задачки делали?

– Тоже детали, – как эхо, откликнулась Гандзя.

Глеб порылся в портфельчике, вытащил задачник, полистал его.

– «У одного бойца было четыре обоймы, по пять патронов в каждой. Семнадцать патронов он израсходовал…» – дрожащим голосом и торопливо прочитал Глеб. Потом замолчал и посмотрел на большую фотографию на стене. – Да. Четыре обоймы, по пять в каждой… – Он положил задачник и пошевелил губами. – А мой папа был танкист.

– Танкист? – спросила Гандзя, поднимая опущенную голову и расплетая пальцы.

Где-то за окном мягко и певуче разрастался протяжный гудок. В доме напротив засветились окна, потом их задёрнули, и стало опять темно.

– Да, танкист… Ты, Гандзя, не думай, мама её найдёт. Вот увидишь, найдёт. Она просто куда-нибудь зашла. Познакомилась с кем-нибудь и зашла.

– Зашла?

Глеб вспомнил, когда-то, в этой самой комнате, мамин брат, дядя Коля, утешая её, долго ходил от стены к стене и что-то говорил.

Глеб одёрнул на себе курточку и тоже заходил вдоль окна большими шагами. Очень он был похож в эту минуту на человека, смотрящего на него с фотографии на стене!

– Раз мама сказала, что найдёт, значит найдет.

Он громко вздохнул и остановился у столика перед окном.

Блестящие планки сломанной вышки, судья с флажком попрежнему лежали друг на друге под слюдяной водой. Только загорелая девушка стояла, прислонившись к бокалу с серебряной крышкой, и в руке у неё покачивался обрывок нитки.

– Может, русский тогда сделаем, письмо? – с тоской спросил Глеб.

Гандзя молчала, и глаза у неё становились всё больше.

– Может, свет тогда зажечь, лампу?

– Не надо свет… А если её кто-нибудь украл? Или в милицию забрали?

– Ну вот, украл! – невесело рассмеялся Глеб. – Очень надо её украдывать! – Он всё-таки задумался. – А если в милицию забрали, тогда даже лучше: сюда приведут.

В коридоре вдруг резко зазвонил телефон.

Глеб и Гандзя так и рванулись из комнаты. Говорила Ольга Ивановна. Голос у неё был сухой и тревожный.

– Глеб, это ты? Гандзя с тобой? Люда не приходила?

Глеб быстро ответит:

– Да, да, – потом медленней и тише: – Нет.

– Тогда слушай внимательно и повторяй за мной. Сейчас за вами с Гандзей зайдёт один милиционер. Вы оденетесь и вместе с ним пойдёте… Ты меня слушаешь. Глеб?

Глеб вытянулся в струнку и громко повторил:

– Сейчас за нами с Гандзей зайдёт один милиционер, и мы все вместе оденемся…