Текст книги "Кому в раю жить хорошо..."

Автор книги: Анастасия Вихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Я долго думал, что с ней делать. Вроде и выбросить жалко, и стать мной она уже не могла. Не была мне врагом, и друга во мне не видела. Самое смешное заключалось в том, что если оторвать от нее кусочек, этот кусочек тоже мог пропищать «я», и еще одна странность – она умирала, если ее не подзаряжать.

И, наконец, подытожил: если я умер, остался калекой, заканчиваю свои дни убогим, я должен дать себе еще один шанс. Эту новую материю я назвал «красная глина», потому что в этом месте я пролил кровь, но это было не на столько болезненно, чтобы считать, что я истек кровью. Сознание я не терял, способность мыслить при мне осталась. Не скажу, что мне было больно, и когда я щупал ее, я чувствовал, что ей тоже не больно. Но все же, она была мной, и как бы потерей.

В целом, она, то есть я, оказался очень дружелюбным. И первая моя мысль была сделать еще одного меня. Но затея не увенчалась успехом. Она не чувствовала землю, как я, не умела произнести слово, она оказалась менее интеллектуальной, чем земля, которая быстро накапливала информацию о самой себе. В массе своей тут же обо всем забывала и засыпала. А если я отворачивался, не подзаряжая, таяла, уходя в Небытие, оставляя после себя землю.

Печально взирал я на себя обгоревшего.

И тогда я решил немного поработать над нею, закрепив на материальном уровне. Так она окончательно потеряла свое «Я», и многие миллионы лет валялась бесхозной, пока однажды мне не пришло в голову создать живое существо. Идея оказалась удивительно удачной. Я внезапно понял, что могу смотреть на себя ее глазами. Меня охватила глубокая радость. И уже тогда я начал подумывать создать мыслящее существо, с которым бы я мог разговаривать, которое вернуло бы глину в ее первоначальное состояние, или, по крайне мере, приблизило бы ее ко мне. Мое пространство не такое, как ваше, я могу слепить все что угодно, и оно будет материальнее, чем твои мучители. Если уж на то пошло, я стал мечтать о блохе, которая бы стала прыгать и восхищаться: о, как здорово, о как великолепно – а я как бы по любви с ней живу. Но такую блоху, которая должна есть то, что я дам, не кусая меня самого.

Первый человек и первая женщина не имели между собою ребра. Самостоятельные, не как животные, но и недалеко. И вдруг обнаружил, что друг друга не ищут, не злые, но и не добрые, как камни. И абстрактно мыслить не получается.

И тогда стал думать, как оставить их самостоятельными и в то же время мудрыми.

Пришел к выводу – устроить надо по образу себя самого, но, вместо Бездны пусть будет другой человек, чтобы и у человека была Небесная и Поднебесная. И тогда он будет не как Бог, а друг и брат, и муж или жена. И боль одного позовет другого. А появятся дети, он будет учить их искать доброе.

– Но тут появился змей, и сказал: обломись, я воду в землю человека, и буду принимать горячее участие в его жизни, и стану ему и женой, и мужем, и Богом. И Небо оказалось под угрозой. Глина сразу же захотела иметь все то, что есть у Бога! И ты проклял глину и переправил ее на другой уровень материальности, чтобы посмотреть, как она себя поведет. А потом решил, что лучше от нее вообще избавляться! – Манька криво усмехнулась.

– Ну, в принципе, так оно и было, но не сразу, – согласился Дьявол. – У животных сознание устроено несколько иначе, чем у человека. У животных нет своего пространства, сознание не пищит «я», оно выдает земле ощущения и не более того. Многие животные вообще не имеют красной глины, а состоят из одной земли. Человек вышел из грязи и обрел самостоятельность, как я планировал. И вот результат. И тогда я подумал, а но на что она мне? Ума нет, совести нет, и размножается. Стоит один раз слепить горшок, и пошло и поехало. Зато оказалось очень удобно добывать через нее землю. Змей торжественно был переправлен вместе с людьми в Поднебесную, и получил землю человека, чтобы язвить ему пяту.

– Получается, что я – это ты? Не в смысле ты, но как бы ты? То есть я могу прийти к тебе и сказать: вот она я, твоя изувеченная, искалеченная, оторванная от тебя какая-то часть, в каком-то поколении?

– Можешь, но если только протиснешься через Твердь.

– С другой стороны, получается, люди правильно тебе говорят, что земля должна им принадлежать, это они ее достали!

– Начнем с того, что голову в Небытие сунул я! Заземлил тоже я. У моей обгоревшей кожи ума бы ее рассмотреть не хватило. Как говорится, все достается сильнейшему. Сама глина мне по этому поводу никаких претензий не выставляет, лежит себе и очень довольна быть моей частью тела! А твое сознание отстоит от нее на несколько сотен поколений. Имей она хоть чуточку ума, посмотрев на тебя, думаю, она бы в ужасе перекрестилась: чур меня, чур!

– Ну… получается, что Небытие не совсем пустота? – подытожила Манька.

– О пустоте я не говорил, пустота, это когда пространство какое-никакое есть – именно Ничто. Великое, Безмолвное, Однородное, лишенное всякого движения и чего бы то ни было. Без Времени, без Закона, без малейшего желания жить или умереть… Ничто и пустота – две разные вещи. Там, где я, Небытия уже нет. Но теперь я не так глуп, и с Бездной обращаюсь осторожненько. Меня не стало меньше, но часть меня все же пострадала, и я не уверен, что если я буду ломиться в Небытие дальше, я весь не стану, как красная глина.

– Получается, что Бездна, хоть и не имеет сознания, Бог больше, чем ты.

Дьявол утвердительно кивнул.

– Бездна – Абсолютный Бог. Видишь ли, мне трудно себя измерить. Куда бы я не посмотрел, я везде. Возможно, я как-то могу себя восстановить, а если нет? Я хорошо знаю, что я могу, но я меньше всего знаю, что я такое, и только догадываюсь, наблюдая за вами за всеми, но каждый раз понимаю, что я не вы.

И я клянусь своей немой частью, которая испытала ужасы Бездны и даже мне не может поведать, что с ней стало, я не приму сторону тех, кто не несет моей земле Благо, потому что Благо, в первую очередь, он не несет мне. Но самое-то смешное, Манька, что от вампира мне Блага больше, чем от тебя! Я наследник всего, что от него останется. Вернее, я возвращаю себе все, что он получил для жизни, но с процентом.

– От меня тоже останется! Будем считать, что я доброволец! – отрезала Манька.

– Это вряд ли… – задумчиво произнес Дьявол, с любопытством разглядывая Маньку. – Кто не смог землю здесь понять, у того путь не долог, а кто привил ей себя, прорастает в другие планы, как росток, который нельзя отменить. Земля не даст удрать такому интеллекту. С тобой не только у вампиров проблемы, у меня тоже!

– Это почему еще? – насторожилась Манька.

Дьявол хитро прищурился.

– Ты меня видишь! А это значит, что сознание твое живое, и чтобы отправить тебя в Бездну, мне придется ослепить землю. И оставить тебя, тоже не могу. Выбор у меня небольшой: или выжечь из земли тебя, или оставить жить, но выжечь мерзость.

– ??? – Манька недоверчиво покачала головой.

– Вот предстанешь передо мной, и я выну мерзость твою перед землей, а она спросит: а что же ты раньше не показал?! Ведь рядом шел! Но если ты не найдешь в себе силы заглянуть сейчас за колючую проволоку, я отвечу: а я показывал, но твое сознание смотреть не захотело, потому что твоя боль Маньку никоим образом не интересует! – Дьявол хитро прищурился. – Прыгнешь ты или не прыгнешь – ты проиграешь, если только не перепрыгнешь!

– Сам ты мерзость! – возмутилась Манька. – Ты хитрый! Ты на все найдешь себе оправдание, а потом спрашиваешь, откуда мерзость взялась у твоей обгоревшей кожи! И не земле больно, а мне!

– Ой, Маня, как мало ты знаешь о своем прошлом! Ты даже не представляешь, как мучают ее вампиры! Разве ты хоть как-то существуешь в сознании, когда оно спит и не видит сны? Его просто нет – и этим все сказано. Ты спишь треть своей жизни, чтобы продлить на земле дни. А земля не спит, она караулит твое тело и твое сознание, и если боль не пугает ее, она даже не скажет тебе об этом. А есть такая боль, как язва, которую вижу я, и вижу, как она убивает землю, а твое сознание глухо и слепо, потому что стоит земле открыть свою рану, ты начинаешь умирать. И она терпит, потому что ее ужас, только ее ужас, а ты гость – временное явление. Недостойный гость. И она спокойно выставит тебя.

– А как меня можно выставить из меня самой?

– Не из тебя, а из земли. Спокойно! Если я так решу. Ты смотришь на меня, как частица живой, праведной сущности, я как существо на обгоревший хвост. Я вообще мог всю эту ненужную материю отправить в Небытие сразу, но решил использовать по-другому. И кто мне может запретить? Обгоревший хвост? Простите, но это мое дело, как распорядиться собственным хвостом! Я не могу носить вечно на себе ногти, волосы, струпья ороговевшей кожи, даже если они умеют вопить. Человек ежедневно смывает с себя миллионы микробов, которые тоже вопили бы, если бы я дал им голос. Ты смываешь их всех одинаково, а я выборочно. У меня много глины. С чего мне ее жалеть? Материя сознаний ни бе, ни ме, пока не заземлишь и, как следует, не раскрутишь – она мертвее мертвой. Но если вдохнешь в нее жизнь, она может стать маленьким подобием меня.

Вот зима: снег, сугробы, ураганы, ветер – это я. И маленькая снежинка – это ты. Я Бытие, огромная вселенная, а твое сознание – зеркало, в которое я могу посмотреть на себя и увидеть маленькую снежинку, которая имеет меня в себе. Даже если тебе не нравится, или ты не замечаешь, что я смотрю на себя через тебя, я вполне в это время могу собой любоваться. Но таких снежинок миллиарды. Я не только ты, я еще Вампир, который пьет твою кровь. Ты правильно сказала – красная глина открыла мне самого себя, или то, чем я мог бы стать. И когда смотрю на нее, я с ужасом понимаю, а ведь я мог и не знать, что я способен сеять ужас вокруг себя.

– Путь долог и пространен, но разве понять человеческим умом вечность Бытия? – риторически задался вопросом старик Борзеевич, который подошел, чтобы сообщить, что к прыжку все приготовлено.

Дьявол рассмеялся. Манька сдержано улыбнулась. Вид у него был болезненный, а сам он как никогда рассеянным. В его туманной бессвязной речи не было никакой связи ни с тем, что говорил Дьявол, ни с тем, что занимало Маньку, и вряд ли вообще был в речи какой-то смысл.

– А солому на кой настелил вокруг избы? Не веришь мне? – усмехнулся Дьявол.

Но Борзеич не обратил на слова Дьявола ровным счетом никакого внимания.

– Ты, Маня, сбереги себя, охрани от всего, что могло бы тебя остановить. Там, куда ты идешь, неугасимый огонь открывает врата Бездны.

– А ты-то откуда знаешь? – Дьявол сделал слегка удивленное лицо, с сомнением покачав головой.

– Ворона на хвосте принесла! – ответил Борзеевич, и вынул из-за пазухи книгу.

Манька с любопытством полистала ее. От сердца отлегло: герой назад вернулся живым и невредимым. И душу вернул, правда, наполовину, ибо в подземном царстве ее завербовали и наложили проклятие. Но пролистать до конца не успела: Дьявол взял книгу из ее рук и сунул обратно Борзеевичу.

– Итак, повторим, – потребовал он учительским тоном, не терпящем возражений, когда они шагали к Храму. – Первая заповедь в Аду!

– Возлюби Бога Ада, превыше всех! – поспешно ответила Манька, выученный как по нотам урок. – Не сотвори кумира, тельца, идола и икону, никакого изображения их ни на небе, ни на земле, ни под землей! Интересно, а как правильно любить Бога? Мне казалось, все Бога любят, только каждый понимает его по-своему.

– Последнее, наверное, было лишним, – с сомнением произнес Дьявол, – Богом надо быть в целом, а ты годна разве что выбросить тебя вон. Когда молятся Богу, а поговорить с Богом не хотят. И когда понять не хотят, какой Бог, придумывают и не думают, что Он может сам за себя ответить. Когда начинают в нем человека искать.

– Дьявол, – не выдержала Манька. – Ты у людей Олицетворение Зла. Я-то понимаю, что ты Бог. Но других людей каленым железом не заставишь думать по-другому. Ты видишь перспективу, заглядывая далеко вперед, когда человек предстанет перед тобой, и будет держать ответ. А человек думает о настоящем. И чаще всего, думая о настоящем, он просит о неправедном. И, вместо помощи, ты удивляешь его своей несговорчивостью. Я уж поняла теперь! Я попросила от тебя помощи, а ты мне что? Забей, Манька, от вампира мне одна польза, а от тебя головная боль! И получается, что проще помолить того, кто царит над землей человека. Я бы тоже… помолилась, да молитвы не помогают. У людей Царь то в одну сторону смотрит, то в другую. И у оборотней. А у проклятого и вампира только в сторону вампира. Это подвиг, что люди так долго учились у тебя. Но они уже давно не учатся, и все, что помнят, это то, что сознание обладает бессмертием. Я-то понимаю, но другим не понять твоих проклятий. Как понять, если бессмертие и проклятие, когда сознание становится смертным, понятия несовместимые?!

– Манька, я полностью тебя подержал бы, – сказал Борзеевич, – если бы не исторический факт: Отче Дьявол очень быстро устраивает в думе человека переворот и немногие после его откровений остаются слепы. День сменяет Ночь, а Ночь сменяет День. Я помню времена, когда у человека был День, и помню, как наступила Ночь. Пламя костров вздымалось к самому небу, и вопли последних людей тонули в хоре улюлюкающей толпы. Мертвые не слышали их. Все, о чем они могли думать, это похоть и кусок хлеба на следующий день. Боль в каждом была настолько сильной, что сама мысль, что земля не стоит на трех китах и небо над головой не твердое, ужасала человека.

Какой морок затмил разум человека на тысячи лет?

Миллионы людей внезапно перестали интересоваться культурой, наукой, историей, забыли все, чему их учил Господь Бог. Пусть они думают о своем бессмертии, молятся на костях и прикладываются к мощам, оскверняясь мертвечиной. И прав Дьявол, убивая падаль. Что тебе до них? Радуйся, что Олицетворение Зла открывает тебе Врата Ада, чтобы злобная тварь ушла с твоей земли. Останешься ты живой или мертвой, разве это имеет значение? Ты знаешь, что ты не бессмертна. Но тебе выпал шанс, когда голос твоего сознания может быть услышан.

Это не подвиг, это мужественный поступок во имя себя любимой.

– Вот послушай, о чем говорит мудрый Мастер Гроб. Он знает людей не как я, он знает как ты, но довольно долго. Лучше подумай, почему я могу звездануться, как Бог, а ты, имея частицу божественного «Я» не можешь! То-то и оно! – фыркнул Дьявол. – Если вернешься из Ада, может и тебя клочок земли начнет узнавать. А теперь ответь, хочешь ли ты стать жертвой Небытия?

– Не знаю, – Манька обижено поджала губы.

– С такими мыслями, Маня, в Аду станешь головней. Верить надо в себя! – возмутился Дьявол.

– Не хочу! – нехотя призналась Манька. – Небытие не было и никогда не будет таким местом, откуда можно вернуться. Это смерть вторая, – заучено пробубнила она, и подняла мученический взгляд к небу. – Я только про предопределение не поняла! Как такое может быть, что Небытие предопределение дает, если ты, как ответственное лицо, меняешь одну материальную единицу объема и содержания на другую? Если Небытия как такового не существует. Сам же сказал, что его даже пустым местом назвать нельзя…

– Ну… Я ж не могу всю ответственность принимать на себя! – пожал плечами Дьявол. – Бездна ущемила меня и я теперь не такой, как был раньше. И это ущемление снимает с меня часть ответственности за то, что происходит с землею и со мной в частности. Мне все время приходиться собственные планы корректировать на погрешность Небытия.

– Но предопределение было не сейчас, оно осталось в прошлом. При чем тут предопределение, когда приходит некто славить вампира, да так, что никто понять не может, что пришел вампир. Как это связать с предопределением?

– Манька, а разве трудно понять, что когда Бог о себе говорит, это одно, а когда человек, это другое? Бездна предопределила два возможных варианта для вас: остаться со мной, или уйти в Небытие. Я не проклинал и никогда не прокляну землю, которая родит тернии и волчицы, но я с удовольствием прокляну человека, который не может сделать ее достоянием, позволив терниям и волчицам плодиться и размножаться.

Бремя от меня, когда я покинул человека, а он продолжает думать, что он что-то из себя представляет. Все, жизнь закончилась, он доживает последние дни. Я самое совершенное существо во вселенной, и то, что я даю, это не бремя, это право быть впереди вселенной. У меня нет такого бремени, который я мог бы на чужие плечи взвалить. Бремя возлагают на меня люди, когда моя земля вопиет ко мне, и я пью ее боль. Перед тем, как положить ее прахом в землю, откуда ее взяли, я лечу ее.

А иго Спасителей – иго Спасителей. У вампира бремя есть – он сам.

И цивилизация не может вспомнить, как поднималась, как умирала, как попал человек в рабство, и как вышел… Ну, вышел, это громко сказано, но получил шанс. Люди умирали, чтобы поднять ее снова, и кричали, чтобы быть услышанными через убогий голос плотника и его родственников, которым не было дела до убитых ими.

Думаешь, в другое время не было таких умников, проповедующих о себе? Всегда были. Но люди не искали человека. И вот наступило время, когда они выбрали другой путь. Разве это не предопределение Небытия? Разве не символично? Будь у Небытия хоть капля сознающей материи, разве бы оно не стремилось к тому, что бы принять в себе все, что враждебно мне и моей земле?

– Будь у Небытия земля, вряд ли! Зачем, если Оно могло бы создавать себя в сколько угодно проекциях меньшего размера?

– Тогда к Небытию приехал бы конец. Небытие – это монстр, которого нельзя насытить. Это такое состояние Ничего, что если в него ткнуть чем-нибудь, то оно переходит в состояние меня. Оно низвергло меня в землю и шагу не дает ступить, чтобы не быть им схваченным. Или не быть схваченным мной, – Дьявол улыбнулся. – Я все думаю, а как я на свет появился? Небытие меня родило, или я был какой-нибудь почкой непророщенной?!

– Но как люди могут изменить предопределение, которое уже свершилось по воле рокового стечения обстоятельств задолго до их рождения? Мессия пришел, положил конец знаниям и утвердил веру в Себя Самого. Миллионы людей поняли, как выгодно поднимать Его, чтобы стать над теми, кто положил себя к ногам Мессии. И вот маленький человечишка, один на миллиард, устал от вранья, устал от веры, хочет стать чем-то большим, но не так, как другие. Он хочет знать Истину. Не верить, а знать наверняка. Пощупать ее, поднять Закон, как щит. И что? Выйдет у него что-то?

– А что мешает человеку хоть чуть-чуть поразмыслить над ужасом чужого бремени? Разве это не то же самое, что взвалить на себя чужую болезнь или нищету? Разве можно взойти превыше Небес? Крест не дает ничего, кроме иссушающего креста не землю. И если земля отвечает, то только потому, что ее заставили бояться креста. И кто ее освободит, как не я? От человека спасая.

Теплицы не дают те растения, которые могли бы прорасти в любое время в любом месте, как сорняк, который не ищет благодатных почв и прорастает там, куда занес его ветер. Смелым нужно быть и безрассудным, но поистине великим должен быть человек, чтобы, вгрызаясь корнем в камень, произвести потомство многочисленное.

Как сказал один умник: «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся, вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? Жало же смерти – грех; а сила греха – закон. Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Спасителем Йесей»…

Куда как откровенное признание вампиров! И это в то время, когда кости вот они! И прах у всех на виду!

Поглощена смерть победою – над кем? Не все умрем, но все изменимся: вампир станет вампиром, проклятый станет проклятым. Когда труба вострубит. Да, жало смерти – грех, а что сила греха – Закон, это опять поторопились. Не имиджем с Твердью объясняются. Воскреснуть, будучи мертвым, облекаясь в нетленное – и жить вечно, низвергнув Закон – мечта всех вампиров! Чтобы победить Ад, надо вылизать землю и поганый язык вырвать всякой плоти, которая поселилась в земле. И никакой Йеся не поможет, потому что Сын Человеческий – хищный волк, который будет рвать первым. Господи Святый, Ад они обошли! Чтобы сказать такое, сначала надо убить вселенную, и родить ее вновь, с своими законами.

Я сказал: «От власти ада Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? Раскаяния в том не будет у Меня» – Ефрему сказал. И еще сказал: «Угнетен Ефрем, поражен судом; ибо захотел ходить вслед суетных. И буду как моль для Ефрема и как червь для дома Иудина.

А что это за народ, догадаться нетрудно, если обратится к вечно праведному Давиду:

«Пред Ефремом и Вениамином и Манассиею воздвигни силу Твою, и приди спасти нас. Боже! восстанови нас; да воссияет лице Твое, и спасемся!»

Это, Манька, молитва, которую каждый день творит Благодетельница, чтобы истыкал тебя Господь перед лицом твоим всеми стрелами, и не стеснялся рубить голову, если пожелает спасти Богоизбранных. И молитвы ее идут от души твоей.

– Что-то я как-то раньше не задумывалась, что молитву можно творить, а можно просто… молиться…

– Но как, Манька, я не мог дать такого Йесю людям, чтобы искусить их самих в себе?

Судьбы нет, она предопределена самим человеком. Худшее из возможных грехов я буду вытаскивать на свет. Предопределение – это то, что позволяет мне определить, как сказал тот же умник, глубину молчания твоего духа! А судьбы всего мира складываются в судьбу человечества. Где один споткнулся, там многие упадут, если он поводырь слепым, где один поднялся, там встанет еще один. Или не встанет, но что тебе до него, если я, и моя земля стала твоей? Ты первая скажешь: с ума сошел, убелять лживую тварь?! Я хочу жить в земле и не пить кровь, и не поить кровью…

Кто лишил человека глаз?

Сами же просили взять и руку, и глаз и бросить в геенну. Попросили, а душа, в ком твое матричное понимание, разве не просит? Разве она не избавляется от руки и глаза, если ей от них одно горе? Вот и не осталось у человека ни рук, ни глаз. И уши отвалились.

Разве не предупреждал мой человек, что все вы находитесь под епитимиями?

Но кто задумался, а что это собственно такое?

Радостно приветствуя людей, которые накладывали эти самые епитимии, разве можно было ожидать какой-то другой судьбы, которая ведет человека в Небытие? Нет, нет, и нет, я сказал, проклят всякий, нарушивший Закон – это и есть предопределение.

– Дьявол, разве людям проникнуть малюсеньким своим сознанием в Бытие земли и ее Творца? Люди, всего лишь люди. Разве им понять, что земля больше для тебя значит, чем ты сам? Небытие для людей Абсолют, который имеет большую значимость, чем ты и твоя земля. Люди всегда ищут источник, самый первый по значимости, времени и положению.

– И что? Разве я не даю им то, что они хотят?! – рассмеялся Дьявол. – Совершенно немыслимы обвинения твои. Я, может, завидую им! Где еще найдется такой смельчак, который канет в Небытие, согласно Закону?! Мне это точно не дано!

– Ты такой хитрый, тебе палец не клади! – прокомментировала Манька его признание. – Но у меня нет в уме горошин старика Борзеевича! А кто людей поджужил и накрутил им абсолюты? Только не ври мне, я знаю уже, чем пахнет ваша макулатура! Просто бессовестные вы все: и ты, и вампиры, и старик Борзеевич, и все, кто охотиться за человеком. Все вы ловцы человека, и нет у вас ни жалости, ни сочувствия. Когда человеку, который пашет поле, сеет, детей воспитывает, интересоваться вашими бедами? Он посмотрел, принял, как ему кажется, что добрее, а ты его за это в пекло и в Небытие! Дьявол, вот ты сказал про Ефрема, а я вдруг вспомнила: то его благословляют, как первенца, то отрыгивают, как предателя, то мечут против него проклятия, то снова… обнимает его Господь. А что это за пророк, если сам же признается, что мерзости поразили народ, и тут же обрушивается с проклятиями на народы, которые его народу на эти мерзости указывают? Собака лает – ветер носит. Если человек, он везде человек, а если вампир – в любом месте вампир.

– Правильно, Маня, правильно, ругай меня! Пахари и сеятели многими местами обычаи мои блюдут, и ты поплачь, когда мимо проходить будешь, утри их безутешную слезу! Но, знаешь ли, и птицы гнезда вьют, и животные норы себе роют. А чем он отличается от них? Ах, мне дали, ах, я принял! На песчинку ветер дует, и та сопротивляется! Неужели шевелить извилинами труднее, чем вспахать поле? А мне не нужны пахари и сеятели, у меня земля родит все, что нужно. Прекрасной Живой и мужем ее Перуном. Если кто-то занимается садом-огородом, то для удовольствия. Люди кормят себя, как любая тварь, которая думает чем набить живот, чтобы не умереть с голоду. И человек в этом преуспел.

– Но ведь не могут все перестать пахать поле и стать какими-то особенными, за руку здороваясь с Дьяволом! Дети, семья…

– А ты не роди, чтобы тебе было трудно прокормить! Может, тогда на планете еще для какой-нибудь твари место останется, – изрек Дьявол с усмешкой. – Для себя человек родит детей, чтобы умирать не в одиночестве. Вампиру, чтобы было что покупать и продавать и кому производить. Возьми любой кризис, когда миллионы остаются без работы и без возможности покупать – вот кровушка-то льется! И не рад человек сам себе, и друг другу уже не рады… Все время и не надо, субботний день предназначен для поиска истины. Тут и за руку поздороваться обязан человек, и подмигнуть: мол, я козу тебе припас для всесожжения!

А что он делает?

В субботу он отправляется на съедение к вампиру – сам! Приобщается к идеалу или бьет поклоны, умоляя пощадить жену, детей и все его имущество. Было бы о чем молить! Перед ним чужая жена, чужой ребенок, имущество его давно поделено между вампиром и оборотнем, а все остальное – исковерканная и искореженная земля.

Не таким бы я видел человека, я был бы иного мнения о нем!

Борзеевич выставил вверх палец, посматривая в сторону востока и запада, сверяясь со своими часами. Ждали, устроившись перед входом в Храм.

– Как сказал один умный человек, – произнес Борзеевич, многозначительно посматривая на Солнце, которое коснулось вершины горы, – который долго наблюдал за жизнью вампиров и всех, кто под ним: «Все суета сует! Бессовестным дается много, и не бессовестные имеют ту же участь. Всему и всем – одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим. Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву!» Одна земля вечно будет радовать Бога Живого, Дьявола!

Дьявол одобрительно вскинул бровь.

– Ну, не одна земля, Манька иногда радует, и ты… – признался он нехотя. – Говорить, что земля радует меня, это то же самое, что сказать: я радую сам себя. Когда-то у меня возникла идея проникнуть умом во все уголки знания, которые возможны в принципе. А потом я понял, что я знаю то, что осознал уже. Знание не проникало в меня. Я его, примерно, отстроил, зная, что именно хочу, а земля была тем самым пластилином, который исполнял мои желания. Но однажды я столкнулся с тем, что могу больше, а земля имеет ограничения. Земля все время пишет и пишет, все что слышит, видит, думает, что думают другие, что я ей говорю, что говорят люди и животные друг другу. Мне иногда кажется, что она умнее, чем я сам. И в конечном итоге, это я, я, и еще раз я, который сунулся головой, куда не следовало!

– Ты жесток! – заключила Манька, но уже без всякого желания вести разговор. Над горизонтом появился диск луны, и страх вернулся. До прыжка оставались считанные минуты. – Ты проткнул головой Небытие, и понял, что таким образом в него можно совать другие сознания. Правильно ли это, не мне судить, но это неправильно!

– Откуда ты знаешь, что правильно, что нет? – произнес Дьявол, улыбнувшись. – Каждое сознание, считавшее себя Богом, получает возможность стать им. Если им не нравится моя земля, пусть достанут себе другую.

– Но место же занято!

– Ну! – Дьявол пожал плечами. – Небытие тоже пластилин, если с Ним уметь работать. Бездна еще большая…

– Ну ладно, нечисть, а почему праведнику одна участь?

– Однажды один человек с его женой, которым я дал самое лучшее, что у меня было, передали мою землю во владение змею. Это такой вид бесовской твари, которая просила человеческую жену преобразовать материальность одной плоскости к другой. И жена сразу же согласилась. Она захотела владеть всем, чем распоряжался бы и ее муж – самолично. Над его сонной землей она произнесла речь, и проверка показала, что змей укоренился, разделив их плоть саму в себе. Укоренился глубже, чем врос в землю человек.

– Наверное, они правы, – сказала Манька, – У каждого сознания есть шанс стать таким Богом, как ты. Представь, что сознание породило еще одну вселенских масштабов голову.

Дьявол хитро улыбнулся, заметив, что Манька прячет руки, которые начали дрожать.

– Вижу, ты меня достать хочешь, но меня мало интересуют произведения Небытия, которым места в моей вселенной не было и не будет. Если на меня свалиться такой кошмар, – а иначе и быть не может, потому, как я хорошо знаю свои творения! – я об этом подумаю на досуге! Потому и отправляю свои произведения на уровень, выше Неба. Тут в Бога поиграл, теперь там поиграй, – он стал немного серьезнее, сердито добавил, – Возможно, что-то и получилось бы, если бы люди хоть чуть-чуть интересовались моим делом. Манька, – еще раз попросил Дьявол, – помни, что все ужасы Ада преступник получил по заслугам. Будь хладнокровной и голой, как сам черт. Хочу тебе открыть, что утаил: худшее зло и свидетельство неправды твоей – благодатный огонь, который течет по венам. Земля умирает, а червь, который пьет ее, гонит в сознание наслаждение. Худшее зло, которое хранит твоя земля. Оно предназначено вампиру, но в Аду ты можешь выпить его, и тогда другая правда откроется тебе.

– Поняла, – кивнула Манька, которая заметила, что солнце вот-вот сядет. – Ты за меня не переживай, я справлюсь! – успокоила она его.

Старик Борзеевич, который ходил по берегу реки и собирал нетесаные камни, прибавляя их к тем, которые уже были, очевидно, задавшись целью сделать жертвенник небывалых размеров, несмотря на то, что посетителей в Храме не было – Дьявол и Манька оставались единственными, заторопился, и, вываливая камни из подола, переглянулся с Дьяволом. Дьявол заметил, что труды старика напрасны. Но Борзеевич не расстроился, напомнив, что у изб были ноги, и, дождавшись Маньки, он собирался всем Храмом перебраться к людям.