Текст книги "Кому в раю жить хорошо..."

Автор книги: Анастасия Вихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Человек ушел давно, или пал замертво в земле, наполненной страхом, болью и одиночеством. Умирала земля, замученная и распятая, которая уже не ждала, что на нее прольются живительные капли дождя. Черви жили своей жизнью – полноправные хозяева, которые не жалели человека, обращаясь с ним, как со скотиной, которая была им в пищу. Земля была слепая и глухая – черви не отвечали ей, когда она обращалась к ним, неуловимо обрывая нить времени, вытаскивали на свет любые состояния, в которых земля себя не узнавала, снова и снова возвращая в то время, когда ее убивали …

Однажды издалека пришел голос, который звал ее, кричал о помощи, вдруг пришла боль и тоска, которая не отпускала ни днем, ни ночью, и земля поняла: само ее существование поставлено под угрозу. Она нашла, кто звал ее и ответила, а потом на землю пришел огонь, и свет померк, и снова стал день. Вампир-солнце, которому не было до земли дела, остановился в зените и не закатывался ни днем, ни ночью. Солнечные лучи выжигали любое явление нового. Где-то там еще носились воспоминания о благодатных днях, когда в земле жили люди, росли сочные травы и тучные стада резвились на бескрайних просторах. Совсем как Манькины надежды, когда она сидела в чреве матери и ждала прихода в огромный мир.

Страшнее была участь этой земли: она верила, что все еще могло вернуться, ибо знала другие времена. Парнишка жил за семью горами, за семью морями. А спалился, наотрез отказавшись ехать с родителями в далекие края, встретив ту самую, единственную…

«Просто как! Болезнь – это я!»

Манька с удовлетворением отметила, что методы воздействия были те же. Физическая боль в статуе присутствовала, но глубоко, будто воспоминания о зубной боли, вытесненные обещаниями и пристойными россказнями о себе. К боли она привыкла, боль скорее раздражала, чем убивала, но ощущения тоски и обреченности, которые физически обожествляли солнце, спалившего все и вся, отведала впервые. У нее еще получалось обнаружить подмену, не путала себя с Благодетелями. Когда понимала, что ее не хотят, молча собирала манатки и уходила, предоставив времени раздавить страдания, не билась головой в стену, не искала встреч, не устраивала разборки. Мучилась недолго – неделю, другую. А у земли, которую видела перед собой, сознание отсутствовало напрочь, любые слова из среды ее самой принимались за чистую монету.

Парень обожествлял болезнь настолько, что умер, но продолжал считать себя кем-то, кто продолжал интересную жизнь…

Может, потому что душа? Зубы у Царствующей Особы крепкими были с детства…

Над парнем основательно поработали – ни живой, ни мертвый. Ужас, как Благодетельница его не взлюбила. Голову ему пробивали дважды: один раз всадили иглу над переносицей, повредив бесполезную на первый взгляд железу, которая отвечает за телепатию и синхронную работу двух полушарий, а второй раз добирались до земли через дырку на лбу, чтобы хорошенько заморозить и погладить… Чтобы ни с кем не путала Мудрую Женщину… Любой, кто пытался его образумить, автоматически становился врагом. Парень слышать ничего не желал и не искал ответы, уверенный, что сделал дырку во лбу себе сам – молоточком… Не пытался справиться со своими чувствами, обрекшими его на одиночество и смерть. Любое сопротивление мысленным посылам вызывало у него приступы эпилепсии. Даже сейчас по телу вдруг пробегали судороги, и он начинал яростно копать глаза, которых уже не было, будто хотел их вырвать. Человек страдал, но физическую боль сознанием не пил – не хотел, не мог, увиливал, подавлял, отказываясь принимать, как данность. Он не искал свою землю – он не знал о ней. И всем своим сознанием устремился к единственному человеку, который был его благодатью.

Самые страшные Манькины ночи, проведенные в одиночестве и раздумьях, не достигали и десятой доли бедствий, обрушенных на парня. Столько молитв во имя и за душу были положены на него, что иной раз две или три молитвы, не переставая, вырывались из его рта в несколько странном звучании, когда он произносил их одновременно. Голоса не ругались, не спорили, не упрекали, обращая любую неправедность в достоинство и мудрость – любить, понять, простить. Но не парня, а некую абстрактную личность, сердце которой, образно выражаясь, как Твердь, держало на себе вселенную, Бытие и весь род человеческий.

«Бог милостив!» Манька подумала о своем вампире с благодарностью, облившись холодной испариной. Ощущения прикосновения уже сходили на нет, а вместе с ними боль, которую приняла на себя. Теперь она могла перестать воспринимать ее как свою, проанализировав более объективно.

– Каждый раз открываю для себя новое. Мне на треть не повезло, как этому чудику… У него вампирша была рядом! – в глубоком потрясении произнесла она, пытаясь унять дрожь в своем теле. – Дал бы как следует по зубам, чтобы клыки отлетели! – пожала плечами, угрюмо взирая на самую крепкую крепость, воздвигнутую Благодетельницей.

Надежная крепость. Кто бы разрушил ее здесь?! Трижды облей Благодетельницу помоями и сама обольется на виду у всего честного народа – не поверят! Или поверят, и найдут самые боголепные мотивы. Только теперь до Маньки стало доходить, почему любая глупость вампира вроде бы на виду, но оправдана. На месте Благодетеля, даже с умными мыслями ее редко слушали, а уж оправдывать тем более – выставляли и имени не спрашивали. Взять, к примеру, писателя – умер голодный и злой, или замученный Совестью, а как ушел – стал классиком, ибо вдруг обнаружили мудрость, которая все время была на виду. И начинали гадать, что бы сказал, как бы высказался по другому поводу. А не спросишь – умер! И жалели, что не успели вовремя. Или другого писателя: жил, радовал народ, работал, не покладая рук, тоже… у всех на слуху, миллион друзей, ушел под оркестр и с долгими проводами – и нет его, ни фамилии уже не помнят, ни имени, будто пелена с глаз упала, как бабочка-однодневка…

Если таким умным людям крепость не давалась, ей ли, дуре, биться о прочные стены головой?!

– Человек как всегда не имеет правильного представления о том, что происходит с ним и с людьми вокруг, – ответил Дьявол.

– Это почему это? – вскинулась Манька, хмуро и исподлобья, почти с ненавистью обойдя огненную статую по кругу.

Человек не видел ее, но черви видели, и поворачивали тело парня, прикрывая спину, нацеливаясь взглядом, как дулом пистолета.

– Все дело в том, что ты случайно участвовала в эпитамии, не предназначенной для тебя – часть обращений противоречивы. Вакцинация не раз и не два уберегла тебя. Ты скрыта от глаз вампира и постоянно путаешь Бога, который в одном месте иной раз молотит противоположно самому себе. А в его сердце Бог, который истинно Бог, признанный даже мной. Она не только Бог, она его лицо и гневный голос, а этот мертвец – обитель истины о Божестве. Он знает ее, помнит – и тащит повозку с солнцеликой. А твоя душа-вампир придушил тебя ночью, тайно – ты в глаза его не видела. И живая пока, тьфу, тьфу, тьфу. На тебе нет греха, когда человек сознательно убивает землю. Если проще, то имя твоего вампира написано на грязной тряпке, и сам он затерялся среди тех, кто вытер о тебя ноги. А ее имя светиться на белоснежном полотнище. Он раб, а ты вол – он для госпожи, ты для многих. У него нет любви к людям, он отказался от них. И первый плюнул бы в тебя, если бы знал, что ты поднялась на вампира. А ты ходишь от дома к дому и веришь в людей, и была бы рада даже ему, если бы он хоть как-то обратил внимание. Но, знаешь ли, любить одного человека опаснее, чем все человечество – нет-нет, и кто-то из «многих» разует глазенки, облегчая участь… С одной стороны вроде бы минус, но с твоей стороны это плюс.

– Странно, что я вообще тогда тут делаю? – обиделась Манька. – Ты все время говоришь обо мне гадости! Когда это мнение вола интересовало тех, кто заставляет его работать?! И этот малохольный, – она не удержалась и смачно плюнула в глаза тлеющей плоти, – меня меньше всех интересует, – она отвернулась. – Пусть себе горит… Не такая я послушная…

– Чтобы не забывала, от какой беды спасаешься. Когда раб бежит из неволи, он достанет безопасного места и живет, а волу везде опасное место, если на тучную пажить веду его не я.

– Я не вол! – еще сильнее обиделась Манька.

– Это не обидное слово, – успокоил ее Дьявол, усмехнувшись голосом. – Это доходное слово, у которого есть и мясо, и сила. Ясности недостает. А раб свою зависимость осознает и смирился. В отличии от вола, он знает. Быть рабом много позорнее, чем волом. Раб продает себя, чтобы извлечь из этого выгоду, а вола обыкновенно используют. Но если к нему добавить сознание, то получится воля. А воля уже ближе к Богу. И нечего обижаться на животное. Человек – два вола, обретших волю. Между прочим, у животного тоже есть сознание, которое от человеческого ничем не отличается. Красная глина у меня однородная, другое дело, что у кого-то ее больше, у кого-то меньше. И дышу я на нее по-разному. И пространства своего нет. Их сознание никогда не звезданется, оно размытое и не мыслит отвлеченными категориями – именно, как глина в земле. А твое сознание на двух землях, и не как поле, а как частица, смещенная к краю.

Манька промолчала, мрачно уставившись на ужас перед собою. Получалось, что и Твердь защищала вампира. Интеллект ему не требовался, умные посылы интеллектуально выманивали его у прохожих. Любой обращался с идеями в первую очередь к вампиру, а тот уже решал, как и куда ее приспособить. Человек вряд ли смог бы в одиночку пробиться через все воздвигнутые барьеры. Даже здесь, в Аду, она была менее значима, чем Мудрая Помазанница.

Дьявол не выдержал и недовольно пристыдил ее.

– Ну, знаешь! Если так рассуждать, можно забыть о том, что где-то внутри тебя есть ты, подобная мне, сдвинувшая с катушек Бездну. У меня не бывает ничего незначительного. Даже атом – и тот произведение искусства. Но, если миссия твоя на этом завершена, могу позвать черта…

– Я же ничего не сказала! – пробурчала Манька, оправдываясь.

– А я услышал. Вопль, что головню поставил выше. Но она повесилась, а ты, слава Дьяволу, пока жива!

Дьявол рассмеялся.

– Не надо, я сама позову, – Манька вдруг снова почувствовала боль. – Обидно мне. Грустную ты придумал историю обо мне и моей твердыне. Твердыня оказалась падальщиком, я – падалью. Даже не понимает, – она жестом ткнула в человека, – что где нет места мне, там нет места и ей. Если я – это я, земля у меня по-другому живет? Ведь со мной бедствует! И будет, как эта… Нет места нам обоим, – голос ее из обиженного стал злым. – Отправлюсь в Бездну – и никому не докажешь, что умнее была. Это и есть второй шанс?

– Что делаешь ты с ногтями и волосами, когда понимаешь, что они стали лишними? Прикладываешь на место? Оплакиваешь? Пытаешься слепить из них существо, подобное тебе? – с легким недоумением возмутился Дьявол. – А я пытаюсь понять, чем этот волос и ноготь был. Глупое занятие, но как оказалось, волосы и ногти в своих собственных глазах гораздо весомее, чем они есть на самом деле. Вот ты – голое сознание, лишенное даже малой способности, которая дана человеку – произнести в земле слово… Маня, почему я должен ценить тебя? Ты знаешь что-то, чего не знаю я?! Или, может быть, я не восполню утрату?! Это для себя ты уникальна, а для меня как миллиарды больных мертвецов.

Дьявол опять издевался над нею – Манька сообразила, что вновь наступила на те же грабли. Борзеевича рядом не было, чтобы разделить с нею насмешки.

– Пора с этим что-то делать… – твердо проговорил Дьявол. – Ну так признай, что ты ничтоже сумнящееся существо, бесполезное и бессовестно отнимающее мое время…. Та же Благодетельница… Имеет знания, которым нет объяснений в твоей голове! – напомнил он. – Разве не умнее?! Да, она мыслит не так широко, но ей хватило ума, чтобы устроить себя, тогда как ты, с твоим-то интеллектом! – больная, избитая, обманутая, украденная и вынутая…

Маньке вдруг отчаянно захотелось применить те же самые слова, которыми изгаживали ее, к душе Благодетельницы, на которую она смотрела почти с ненавистью. Но она удержала себя. Могла ли она встать ногой на землю, которая была беспомощна и убита много раз? Злость прошла. Внезапно ей показалось, что Дьявол, наверное, испытывал ее – так ранить мог только он.

– Если земля такая умная, понять бы ей пора, где я, а где вампир, – недовольно проговорила она. – Я никогда не желала зла ни себе, ни вампиру, и если что-то у земли на меня есть, то без меня это было. Но ведь не получилось выставить вампира! – воскликнула она почти в отчаянии, прислушиваясь к себе.

Все как обычно. Радио работало на нескольких каналах сразу – слева, справа, спереди, со спины и из чрева. В последнее время она прекрасно слышала все каналы, без всякой боли, без выскакивания черта. Иногда разговаривали двое, иногда людей на передаче было больше. Они говорили о чем-то своем, никак не касаясь ее жизни – недалекие, а разговоры глупые. В основном просили денег, требовали, доказывали, плакали, кричали, когда мольбы не достигали ушей, и ей почему-то сразу приходи на ум разные мысли о себе самой, когда она начинала невольно представлять то, о чем ее просят, только на свой лад. И все они считали себя интересными. Денег у нее сроду не было, и была она без определенного места жительства, поэтому, следуя советам Дьявола, начинала мысленно рассказывать им о своей безрадостной жизни, советуя обратиться к кому-нибудь другому. Но мысленно получалось только слушать. Иногда произносила мысли вслух, в трех словах – идите в баню!

– Где развод и девичья фамилия? – возмущенно проворчала она.

– Ты не боль, ты здравый рассудок, – ответил Дьявол с теплотой. – А вампиры – и боль, и обман, и множество врагов. Они тоже не дремлют. Любой разрыв отношений начинается с подозрений, сравнений, взаимных обид. Но это человеческие отношения. Вампиры не искореняют друг друга, они избавляются от подозрений, сравнений, обид. Самым простым и доступным способом – проходят обряд наложения проклятий на твою голову. А раз у земли сознание, которое ее слушает, одно, то все головы она, естественно, несет тебе: «Маня, посмотри, что они делали со мной?!»… Радоваться надо! Пока не искала землю, она к тебе не обращалась. Ты обрела слух – а это уже две четверти земли! Может быть, когда-нибудь и зрение вернется. Главное, разумеешь о своей увечности.

– Вампирам от моей слышимости ни холодно, ни жарко… – Манька скрипнула зубами. Голос Благодетельницы пришел из-за спины слева, но не как черт. – Ну вот! Опять что-то советует, выгоду объясняет… уверенно… Даже здесь, в Аду! Ну почему ближний так глуп, почему не понимает? Почему земля не показывает ему то, что вижу я?

– Естественно! И вполне объяснимо. Сын Человеческий, как Дух Божий, витает над твоей землею. Как же к вампиру потекут реки воды из чрева, если он вдруг перестанет быть для земли, как сознание? А какое он сознание, если земля однажды не найдет его? Мысленно древний вампир радуется возможности показать земле начало, напоминая о Благодетеле, который возвеличился, почтив ее своим вниманием. Тебя для того и выдавливают, чтобы не мешала человеческим фактором. И ты Дух Божий. И не какой-нибудь, а родной! Двенадцать каналов направлены на тебя, чтобы заставить замолчать, или мыслить, как нужно вампиру.

Представь, что у земли вдруг появилось свое мнение, и ты в земле…

И все, и нет Сына Человеческого, а к вампиру пришел Конец Света…

Вампир не рубил с плеча, когда внезапно понял преимущество существования в образе вампира. Отказавшись от души, он возненавидел душу. Он не верит в сказки, он понимает, что душа – это человек. Ты ненавистна ему, и раздражаешь, а твое мнение ему противно до мозга костей. То бишь до матричной памяти. Глупой она кажется тебе. Но он Царь, к его услугам множество слуг, дворцы, которые ломятся изобилием. Даже если он услышит тебя, он оглянется и спросит себя: зачем мне отказываться от всего, что я имею?!

А ты упрямо пытаешься поднять его из праха…

Да, было бы неплохо, проснуться однажды, и понять, что ты свободна, но этого не будет! Он не птица Феникс. Вампиризм не болезнь, которую можно вылечить – это смерть. Вампира выдавливают с ребром. Единственный выход – научиться жить рядом с мертвецом и превозмочь мертвеца. Вампир для тебя, как Бездна для меня – объективная реальность. Проиграть, значит умереть вместе с ним. Он сгниет, высохнет, но не раньше, чем уберешь маску, скрывающую его истинное лицо.

В моей жизни существует не менее опасное существо, с единственной разницей, что оно не умеет повесить на меня ярлыки. Но, Маня, оно много опаснее любого вампира. Оно без чести, без совести, без смерти. Бездна – это Бог! Бог, который сражен мной. Он боится меня и бегает за мной по пятам, он давит на меня со всех сторон. Закон – это не прихоть, а необходимость, которая помогает мне удержать его на расстоянии. Быть головой, а не хвостом – понять, насколько опасен твой враг, и как много у него способов достать твою кровь. И следить за ним каждую секунду. И ответственность.

Земля рассказывает тебе о врагах, разве этого мало? Ведь и ты держишь в руках сердце…

Посмотри! – Дьявол развернул Маньку против ее воли к горящей головне, как-то вдруг, со всех сторон обхватив плотным пространством, как руками. – Вот твое будущее! Его предначертал вампир. Но будущее можно изменить! Человек укушен и спит в то время, когда руки его держат жало гремучей змеи. Она откладывала яйца и выводила на свет потомство, а он кормил ее своей плотью и припадал к ногам. То же самое, что кролику умолять удава, – совершеннейшая глупость…

Спорить Маньке не стала. Она лишь передернулась, наткнувшись на пустые глазницы, в которые было жутко смотреть. Дьявол имел веские основания так говорить.

Она не была другой, и точно так же много раз искала себе смерти, не найдя взаимопонимания с людьми. Слава Богу, обошлось. И ум, наверное, был ни при чем. Смогла же она проткнуть себя в сердце Дьявольским кинжалом, когда он, или кривое зеркало, чуть-чуть приглушили одни голоса, позволив говорить другим. Многие высказывания на спине матери пришлись на нее в то время, когда она была в полубессознательном состоянии, в то время как мать лежала без сознания, или когда была без сознания, в то время, как мать в полубессознательности. Воспринимались слова противоположно. Кроме того, мать она не знала, многие высказывания воспринимались ею, как от родного человека.

Ужас был в том, что все случилось, как случилось, и в том, что вдруг не случилось бы.

Но принять это было тяжело. Свершившееся все еще пугало ее.

– Наши там как? – кисло поинтересовалась она, рассматривая человеческие останки, с комом в горле.

– Нормально, чего им сделается? – безразлично ответил Дьявол. – Плюют в меня и проклинают…

Наверное, Дьявол тоже смотрел на землю человека, который умудрялся бодать себя даже в Аду, обнаружив прыткое и несвойственное покойнику половое влечение. Манька смутилась и вдруг испытала некоторую неловкость, вспомнив, что стоит посреди Ада в чем мать родила. Прикрыться было нечем. И невольно покраснела. А головня вдруг застонала. В том месте, где у него был половой орган, огонь стал красным, и потекла кровь.

– Благодетельница любовью занялась… – Дьявол обратил ее внимание на характерные движения.

– А я почему ничего не чувствую? – покраснев еще больше, Манька снова прислушалась к себе.

– Не с Благодетелем… Здесь сразу обрезаются. Убилась бы… Они же йодом поливают, или натирают солью, могут сунуть что-нибудь, или руками внутрь залазят. Оргии – одно из важнейших составляющих заклятия.

– От этого у меня по утрам болит живот? – догадалась она.

– И врач поставил бы диагноз: нет секса – нет здорового образа жизни… – подтвердил Дьявол. – Не обязательно, это самый распространенный могучий червь, который селится в земле человека в утробе матери. Ни одна тварь не имеет половых отношений после того, как зачато потомство, кроме человека. Представь, что ребеночек бултыхается придавленный и истыканный до смерти между папой и мамой, которые в перерывах ведут интеллектуальные беседы, сдабривая речи оргазмами. Они и знать не знают, что червь даст потомство и выест все внутренности еще не родившегося чада. В своем теле ребенок мертв, он может быть кем-то из родителей. Стоит хоть раз насильнику вогнать мужа в личину матери – и человек стал голубым. Оргазм женщин глубже, чем оргазм мужчин. А душа в это время получает сразу двух Благодетелей, которые будут иметь ее во все места во все дни ее жизни.

В руке червя слово, либидо и смерть. Одному он будет испытывать внутренность, другому ляжет на уста. Половина бед пришли к человеку путем именно этого змея. Когда ролевые игры Благодетелей обращают человека в выдающуюся личность, думаешь, он исправится? Но ведь не обязательно выдающаяся личность! Бывает медсестра, или учительница, сталевар и просто уставший от жизни человечище. Да мало ли что Благодетелям в голову придет! Так появляются семейные династии… Кем угодно будет, лишь бы болезнь не наступила! Ведь не секрет, что душевнобольные испытывают повышенное половое влечение.

Самые страшные черви – это черви, которые могут болезнь обратить в удовольствие. И, пожалуйста, получите сексуальную революцию – взгляд человека не успокаивается и не изнемогает. Даже понятие такое появилось «инь-темные части тела», когда инь становится темой. Ну, или тьмой…

– Ну так… Прикрывают же!

– Чем они хуже или лучше других частей? – осудил Дьявол. – Те же клетки, те же микроорганизмы, тот же суповой набор из костей, мяса и сала. Как только червь насытился, многие не могут понять, как соблазнились, какая моча промыла мозги. И чувствуют грязь, и пытаются скрыть. И снова рыщут в поисках.

– Что же, сексом теперь не заниматься? – не согласилась Манька. – Ведь приятно…

– А вампиру убивать приятно… Позволить червяку кормить себя с руки чьей-то похотью – разве не мерзость?! Человек убивает душу, когда накладывает грех на грех. Грех совокупления с таким червем называется прелюбодеянием.

Представь, что я обласкал человека с таким червем… Займусь ли когда любовью, не знаю, но истинно два Благодетеля встанут превыше вселенной. Они войдут в меня и размножаться, и станут пространственной плотью. И все, и нет вселенной, есть я, парящий над Бездной, которая не замедлила обнаружить мой грех.

Человек не закрыт для любви и секса, но без червя. Тогда он смотрит на человека, а не на части тела. Люди знакомятся, узнают друг друга, понимают, что не враг – и строят взаимоотношения. Принять пришельца, не преступление. Если пришелец не наступил на человека, он не войдет в землю, как образина, которая ведет за собой чужих Богов и делает ее пустыней. Иначе, по Закону положено убить и его, и всех его детей.

Вот ты, открыла Благодетельницу и судила ее. Будь она человеком, и так вошла в землю – после Суда не умерла бы, но для земли умрет. Душа твоя не перестанет ее любить, как родителей, как детей, как друга, с которыми делит и радость, и горе. Но будет любить за дело, понимая, что на человека можно положиться. Это больше, чем просто желание совокупится – это родство души и пришельца. Нельзя иметь половых отношений с родственником, который мог бы стать червем – мать, отец, свекор и теща. Каково будет душе, когда Благодетелем станет тот, кто дорог ей?! Она умрет в тот же день.

– Ну а если я встретила душу, что же, пройти мимо и не попытаться отбить? – прищурилась Манька.

– Поэтому вампиры так прославляют себя, чтобы нельзя было отбить, и убивают, чтобы не соблазнилась душа душою.

– Ну правильно! Жили-были, дом построили, детей народили, а тут раз, и разлучница подкатила…

– Так у тебя одна разлучница, которая, может, и не захочет разлучать. И будет не разлучницей, а сестрой. Если душа душу уважает, то и люди к человеку тянутся. Она тоже все это время как-то и с кем-то жила. Душа – подножие ног и небо над головой. Имени ее нет у человека, пока вампир по земле не прошел. Миллиарды людей чьи-то души, но немногие находят половину, которая с первого слова понимает человека. А по-другому, любая может стать разлучницей, на которую червяк глаз положил. Червяки не стареют и не меняются со временем. Нашли друг друга по червяку, а прошло лет пять, смотрят и ужасаются – где глаза были?! Скандалы, ругань, деление имущества, импотенция… Последнее не без твоего участия. Не бегаешь, значит, вывернула червя…

– И что? Ну, вывернула, а где огонь благодати? У вампира!

– Плетка и пряник на одном конце, а мудрость и люди на другом. Открытый червь – безголосый червь. Если дело дошло до плетки – пряник съеден. Пожелай им удачи и крепкого здоровья, им это сильно понадобиться, чтобы, оставаясь червяком, обнимать друг друга. Маленькое, но засилье! – успокоил Дьявол.

Манька вздохнула с невероятным облегчением – и тут она испоганила вампирам существование. Как-то не до вожделения было. Чем-то да отличалась она от огненной статуи…

Много, много Дьявол приготовил человеку сюрпризов на Судный день.

Человек встретил свою половину и обломался. Но это не повод, чтобы дойти до такого плачевного состояния. Садо-мазо раскроила ему череп, вынула мозги, решительным образом лишила наследства и успокоилась лишь когда он, припугнув милую своей смертью, повесился на суку, до которого смог дотянуться. И, поистине искалечив свою жизнь, не раскаялся даже после смерти. Обрадовался, когда узнал, что место в Небытии уготовлено им обоим. Ждал бедняга. И, правильно, наверное, считал, что когда они вдвоем куда-то отправятся рука об руку, счастье, наконец, наступит…

Перед тем, как выдернуть мученика из земли, Дьявол не особо расстраивал землю, не вдаваясь в подробности описания Бездны и своих ожиданий, относительно нового поступления земельных и пространственных угодий. Сознание как таковое в земле отсутствовало, или уже ушло в Небытие, но не полностью. Осколки еще покоились где-то там, но не так, как при жизни. А ведь держал в руках вампирское яйцо, которое мог раздавить прямо сейчас…

Странно, но в ощущениях, которые ей довелось испытать, когда дотронулась до земли проклятого, присутствовало желание отомстить, но не Благодетельнице, а Благодетелю, который перешел ему дорогу. Знакомое чувство. И лишенное смысла. В который раз Манька убедилась, что Благодетельница – побочный продукт жизнедеятельности души-вампира. Того самого, который был Небом и землей.

«Сволочь, повесила бы его снова!» – разозлилась Манька, внезапно сообразив, что если бы этот идиот сумел (или попытался!) противопоставить себя вампиру, возможно горстка ее собственного пепла осталась бы при своих интересах. А теперь приходилось брать на себя обоих Благодетелей.

– Только любовь, только любовь… – она грустно покачала головой, обращаясь к Дьяволу.

Огненная статуя вдруг вздрогнула и загнала свою боль еще глубже в сердце, которого у нее как будто не было. Не должно было быть. «В землю, – догадалась она, внимательно наблюдая за мертвецом, – он вгоняет свою боль в землю!» Царствующая Помазанница была обречена на успех – мертвец надежно защищал ее. Обожествлял при жизни – не одумался после смерти. Это ж сколько нужно пролить кровавых слез, чтобы проснутся и обнаружить истинную башку этой твари?!

– Он не может, – ответил Дьявол. – Он мертв. Лишь страшные знаки на его сознании благовествуют ему о тех, кто пил его кровь и внушал благодать надежды. Ты правильно заметила, он все еще защищает ее, в его земле лишь начертание любви. Но подумай, как?!

– Не знаю… – Манька прислушалась к бормотанию статуи. – Сдается мне, он просто выкрикивает, то что ему говорили. Или отвечает, на то что слышит. Или это не он, а все те же вампиры, которые вселились в него, как бесы. Никто изгонять их конечно же не будет, – она тяжело вздохнула. – Людей, одержимых любовью к вампирам, сумасшедшими не считают. И не подумают, что бесы. Не иначе, он как голос души, возвещающий истину о Благодетельнице. Радиостанция. Будь здесь я, а не он, мои умные мысли, наверное, голосили бы точно так же. А где он сам?

– Сознание, пьет то, что даю ему я. Все, что я думаю о нем. Он здесь, в земле, но как бы заключен в темнице, которая берет начало из моих уст. Он ждет, даже не осознавая, что знаки на челе продолжают исполнять волю вампира. А земля – вот она. Царствие Небесное – это боль, которую нельзя поднять, и отсутствие человека, который мог бы подпортить вампиру имидж. Ты услышала голоса в себе, и сразу же раскрыла заговор, а в Аду, когда сознания нет, Бытие приходит и умножает ужасы.

– А ты? Мог бы? В смысле, подпортить имидж…

– Могу, если сочту нужным напомнить о бренности Бытия, порадовал ее Дьявол. – Бессмертным только я могу быть. Но мне это ни к чему, я существо недоказанное! – тут же расстроил, заметив, как Манька заинтересовалась его признанием. – Я лишь разрезаю пуповину, чтобы получить свой доход, – неохотно признался он и тут же похвалился: – Но могу поднять еще выше, чтобы все видели и молись…

– И что теперь? – Манька, совершенно расстроенная, не знала, что ей делать дальше. – Столько испытаний… Ну, посмотрела…

– Ад повидала, вот плохо-то! – изумился Дьявол. – Такой материал для исследований, а ты спрашиваешь, что теперь! Мало достала болезней? Или все еще на любовь вампира рассчитываешь? Знаешь теперь, что бессмертие – это миф, который придумали люди, чтобы успокоить совесть. К доказательству праведности совесть не прикладывается, совесть – это люди, которые требуют от человека жить так, как удобно им, а не ему. Если бы совесть хоть что-то стоила, она была бы у всех одинаковой, но одним она в горе, другим в радость. Ты можешь сотни раз рассказать земле о вампирах, она не услышит, а так, наглядным примером, убиваешь, не сходя с места. Земля увидела кровь! Не сомневайся, когда-нибудь она разберется что к чему. Да и ты примеришь семь раз, прежде чем отрезать. Попробуй как-нибудь разбудить сознание. Или забей и разберись, какие знаки оставляют вампиры на челе. Выманивай слова, учись – вдруг пожелаешь стать нечистью, как Баба Яга! Пригодится…

– Ну, это вряд ли… Но не исключено, – согласилась Манька. – Как на тебя накладывали проклятие? – обратилась она к огненной статуе.

– Щас, дай только вспомнить! – остановил ее Дьявол. – Ты видно плохо слушала меня! Только в соединении с землей можно образовать ум, которым человек способен оперировать. Без земли человек в своем сознании нем и глух, как когда лежит в коме. Если бы этот мученик мог помнить, он не сидел бы здесь, а нежился под крылом Дивы Додолы. Мудрость в том и состоит, чтобы при жизни поймать концы земель, научившись бить демона, приготовившись к Суду, а когда будет Суд, войти в землю и еще раз вызвать червей на бой, чтобы отделить нужное от ненужного.