Текст книги "Семейный подряд"

Автор книги: Анастасия Валеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ее мысли, как только она опустилась в кресло, снова запрыгали вокруг этого убийства, весьма странного, надо признать. Она хотела дать себе отдых, ей необходимо было расслабиться и обо всем позабыть перед завтрашним приемом, но какая-то ее часть, помимо ее воли, полностью увязла в этой истории, показавшейся ей поначалу банальной. Ее взгляд непроизвольно скользнул по лежащей сверху колоды карты «Джокер». Карты была опалена, ущербна, порой она ставила Яну в тупик, преподнося ей сюрприз за сюрпризом. Но плюсом было то, что работая с этой картой, Яна тратила в два раза меньше энергии, чем при обращении к любой другой карте. Карта таинственно переливалась, искусительно мерцала глянцевитой поверхностью, обещая разгадку всех загадок. Яна улыбнулась, будто отвечала на хитрую усмешку полумесяца, с верхнего рога которого свисали шутовские бубенчики.

– Тебе не терпится удивить меня, – постучала она пальцем по карте, – опять что-нибудь невразумительное и мудрое. Снова хочешь поводить меня за нос?

Она накрыла карту ладонью. Закрыла глаза и, сосредоточив все свое внимание на рассказанной Руденко истории, откинулась на спинку кресла. Сначала перед ее глазами плыл только иссиня-черный мрак, потом он стал покрываться патиной золотистых кружков. Пространство высветлялось на глазах, к золотистой гамме добавилась разбрызганная лазурь. Вскоре голубой оттенок стал тускнеть, пока перед внутренним взором Яны не возникла серая завеса.

Она чувствовала, что это даже не завеса, а стена, ощущала недоступную твердь, каменное сопротивление материала. И тут на его бледно-сером цвете мелькнуло что-то белое, выпуклое и такое же твердое. Яна напряглась, стараясь «отмотать пленку» назад. Она стала медленно, затаив дыхание, пропускать фрагменты виденного сквозь временной желоб. Нет, это ей было не под силу. Она прикусила губу. Ее досада ослепила ее в буквальном смысле слова. Она уже ничего не видела, кроме белого сияния. Наконец она, точно на вагонетке, плавно и не торопясь «отъехала» в сторону.

И тут на неизменно сером фоне возникла крохотная ножка. Детская. В этом у Яны не было сомнения. Она едва не рассмеялась. Нога была согнута в колене. Пухлая, маленькая, хорошенькая коленка. Но в то же время Яна чувствовала, что пухлость эта обманчива, фальшива. Словно кто-то хотел посеять в Яне восприятие этой ножки, как чего-то мягкого и безобидного.

Одновременно с этим к Яне пришло чувство тревоги. Рука слабо поблескивала. Яне даже на миг показалось, что она машет ей. Яна невольно улыбнулась. Картинка исчезла.

– Бред какой-то, – вслух произнесла Яна, выйдя из забытья, – не может быть! Как детская ручка связана с этим убийством?

Она посмотрела на Джемму. Та тихонько повизгивала.

– На тебя это тоже подействовало? – усмехнулась Яна. – Или ты тревожишься за хозяйку?

Джемма кинула на Яну один из тех по-собачьи преданных взглядов, которые всегда вызывают у людей мурашки и заставляют их хотя бы на пару минут преисполниться любви и жалости к братьям меньшим.

Яна смешала карты. Ей не в первый раз приходилось довольствоваться завуалированным ответом «Джокера». Порой эти «подсказки» представлялись ей чистым бредом. И сейчас был один из тех случаев. «Мне действительно нужен отдых», – подумала она.

* * *

На следующее утро ей позвонил Руденко. Яна как раз готовилась принять посетителя. Она сказала лейтенанту, что ничего с картами не получается – не говорить же ему о том, что явил ей «Джокер». Он сочтет ее сумасшедшей! Поэтому она пожаловалась на полную неспособность быть ему полезной, по крайней мере сегодня. Руденко пробурчал что-то невразумительное, поблагодарил за готовность помочь и повесил трубку.

Яна приняла посетителя, сорокалетнего мужчину, мать которого страдала язвой желудка и которая находилась в клинике, покормила Джемму и принялась за чтение. Но не успела она прочесть и страницу, как в гостиной раздался надоедливый телефонный звонок.

– Да, – Яна сняла трубку.

– Яна Борисовна? – услышала Яна грудной женский голос.

– Да, а кто говорит?

– Санталова Любовь Ивановна, – признесла женщина, и Яна различила в ее голосе сдержанное рыдание.

– Чем могу быть полезна? – искренне удивилась Яна этому звонку.

– Я нашла у невестки ваш телефон и хочу обратиться к вам за помощью, – всхлипнула Санталова.

– Слушаю вас.

– Мой сын… погиб… – дрожащим голосом произнесла Санталова.

– Я знаю. Дело ведет лейтенант Руденко. Он вчера был у меня. Я вам очень сочувствую, но…

– Он сказал, что знаком с вами. Я знаю, что вы расследуете преступления, – Санталова подавила всхлип. – Могу я на вас положиться?

– Я, конечно, очень благодарна господину Руденко за рекламу, но боюсь, что разочарую вас.

– Прошу вас, не отказывайте мне, – взмолилась Санталова, – я щедро оплачу ваши услуги.

– Но этим делом занимается милиция. Мне кажется, лейтенант Руденко на верном пути, или вы иного мнения? – Яна была не склонна предпринимать расследование, она чувствовала себя не готовой к этому.

Вчерашнее разочарование, постигшее ее в связи с тем, что карты не могли активизировать скрытые в ней энергетические ресурсы, давало о себе знать. В настоящее время она лечила людей и была вполне довольна результатами. Две ее пациентки избавились от ревматических болей, лечение язвы третьей шло хорошими темпами. Язва рубцевалась. А тут это убийство!

– Помогите мне! – воскликнула Санталова, – мне нужно с вами поговорить. Вы все поймете!

Яна еще пару минут колебалась. В течение этого времени трубка рыдала и умоляла. Наконец Яна произнесла довольно сухо и деловито:

– Хорошо, приезжайте. Знаете мой адрес?

– Разумеется, – ответила Санталова, все еще всхлипывающая и подавленная.

Яна положила трубку на рычаг со смешанным чувством раздражения и удивления. Ее распирало от желания помочь, но становиться объектом манипулирования она не хотела. Нет, не то чтобы манипулирования, – вздохнула Яна, – скорее она не терпела быть понуждаемой как приказами, так и назойливыми просьбами. Ей хватало всех этих взбалмошных женщин, приезжавших к ней с требованиями и мольбами приворожить неверных мужей, насолить сопернице, вернуть возлюбленных, пославших их куда подальше, она устала встречать обманутых мужей дежурными репликами, вкладывая в них максимум терапевтического тепла, успокаивать великовозрастных любовников, сетующих на то, что молодые любовницы предпочитаю им смазливых ветренных жиголо. Она вынуждена была себя защищать. Нет, не пистолетом или кинжалом, не газовым баллончиком или кастетом, а психофизическими методами, призванными не допустить откачивание у нее полезной, положительной энергии.

И тем не менее Яна согласилась. Размышляя над своим скоропалительным решением, она пришла к выводу, что сделала это исключительно из эгоистических соображений. Сейчас к ней приедет заплаканная, горюющая женщина, которая потеряла сына, она, Яна ее утешит, скажет ей несколько теплых слов, посочувствует и мягко откажется от этого дела. Часто людям просто необходимо выплакаться или высказаться перед кем-то.

Яна взяла на себя нелегкую миссию психоаналитика, руководствуясь определенным расчетом: она сделает все от нее зависящее и сохранит себя для своих пациентов. Если Яна отказала бы Санталовой по телефону, она бы, возможно, в течение долгих часов мучалась угрызениями совести, досадуя на собственную черствость и невнимательность. Приняв же женщину у себя и спокойно объяснив, что ей, Яне, сейчас не до расследования, что у нее полно проблем и больных, она убедит ее довериться милиции, похвалит лишний раз Руденко, заверит ее в правильности действий последнего и так далее и тому подобное.

Яна закусила губу. «Вот так эгоизм понуждает нас быть альтруистами, – невесело подумала она. – А, может быть, альтруизм – не что иное, как щит, за которым прячется наш эгоизм?»

Яна размышляла обо всем этом и о многом другом, так глубоко погрузившись в свои мысли, что раздавшийся в прихожей звонок показался ей расплывчатой серенадой ленивого шмеля. Звонок повторился. Яна вздрогнула. Поспешила открыть дверь. Джемма проявила живой интерес и, настороженно рыкнув, проследовала за хозяйкой.

На пороге стояла дородная дама средних лет в роскошной дубленке и песцовой шапке. Волос видно не было. Лицо женщины, одутловатое, с обвисшими щеками, изборожденное морщинами, изрядно наштукатуренное, выражало боль и растерянность. При виде собаки растерянность на ее онемевшем лице только возросла. Она немного отпрянула и выжидательно посмотрела на Яну.

– Джемма, фу! – скомандовала Яна. – Не бойтесь, она вас не тронет. – Свои, Джемма.

– Здравствуйте еще раз, – процедила дама, – это я вам звонила.

– Проходите, пожалуйста, – посторонилась Яна, пропуская посетительницу в прихожую и жестом приказывая любопытной Джемме освободить дорогу.

Собака по-прежнему загораживала проход.

– Я кому сказала! – прикрикнула на нее Яна.

Джемма подняла на хозяйку виноватый взгляд, в котором все же сквозила тайная укоризна. Я, мол, волнуюсь за тебя, а ты…

– Спасибо, – со вздохом ответила та и протиснулась между Яной и косяком.

– Разуваться не надо, – предупредила Яна, – проходите в гостиную.

Санталова сняла дубленку, повесила ее на вешалку, потом – шапку. Ее короткие светлые волосы были завиты и уложены в прическу. Она, правда, изрядно примялась под шапкой. Джемма, демонстрируя само смирение, наблюдала за вошедшей.

Санталова неловким суетливым движением одернула черную юбку, поправила такой же черный пиджак и, бросив торопливый взгляд в зеркало, прошла в зал. Села в кресло. Яна устроилась напротив. Джемма растянулась у ее ног. Санталова робко улыбнулась, скосив глаза на собаку и тут же вновь стала подчеркнуто серьезной, если не скорбной.

– Чай, кофе? Может, что-нибудь покрепче?

– Нет, спасибо, я за рулем. А вот от чая не откажусь, – пробормотала Санталова.

Яна прошла на кухню, включила электрочайник и вернулась в гостиную.

– У вас курить можно? – осведомилась Санталова.

– Пожалуйста, – Яна пододвинула гостье пепельницу и сама достала из лежавшей на столе пачки «Винстона» сигарету.

– Мне нелегко говорить об этом, – Санталова нервно затянулась, – но я должна…

Ее маленькие серо-голубые глазки подернулись влажным туманом. Яна заметила, что губы и руки посетительницы дрожат, но та усиленно стремится сдержаться и не рухнуть в океан рыданий.

– Извините, – торопливо произнесла Санталова, – так вот… Мой сын погиб. Глупо и бессмысленно. Я никогда не одобряла его брака с этой… – она скривилась.

И тут Яна поняла, что перед ней вовсе не истеричка и не сверхчувствительная особа. Санталова, подумала Яна, властная и жесткая женщина, и только смерть сына смогла исторгнуть из ее глаз потоки слез. И словно в унисон Яниным мыслям глаза Санталовой просветлели, высохли, став похожими на два прозрачных кристалла. Их ледяное сияние неприятно ударило Яне в глаза.

– Все это из-за нее. Нет, не улыбайтесь! – чуть не возмущенно воскликнула Санталова. – Это не обычная неприязнь свекрови! И то, что произошло… – она словно задохнулась.

– Я вас очень хорошо понимаю, – мягко сказала Яна, – вы потеряли сына…

– Никто не может этого понять, пока сам не потяряет сына или дочь!

– Я, представьте себе, в один день потеряла сына и мужа, – стараясь не показывать своего волнения, произнесла Яна, – они погибли в автокатастрофе. Я чудом осталась жива.

– Простите, – снизила обороты Санталова, – нервы ни к черту. Но это не отменяет ее вины. Она допустила у себя в доме такое! Господи, какой позор! Да ни одна порядочная женщина не пошла бы на это. Этот… парень, которого она привела…

– Мне неудобно об этом говорить, но осмелюсь напомнить вам, что на вечеринке было две пары. Ваш сын вызвал проститутку, – Яна выдержала грозный взгляд Санталовой.

– Если бы Оксанка сказала «нет», ничего бы не было! Все в семье зависит от женщины! Но я пришла не за этим… – ее взор смягчился.

– Вы хотите, чтобы я помогла вам с расследованием? – скромно сказала Яна.

Она поймала себя на том, что сочувствие, которое обычно питаешь к людям, потерявшим близких, испаряется в ней с быстротой спирта. По телефону Санталова производила впечатление убитой горем, сникшей женщины. Кто мог догадаться, какое вулканическое пламя таится в глубинах ее тщеславного существа?

– И кто вам сказал про проститутку? – нахохлилась Санталова. – Может, она была просто знакомой… Как что, так сразу проститутка!

– Сказал мне это лейтенант Руденко, а ему сообщил Гулько, тот парень, которого на вечеринку пригласила Оксана.

– Понятно, откуда ветер дует, – Санталова быстро загасила сигарету в пепельнице. – Так вот, я хочу предпринять расследование с тем, чтобы все прояснить раз и навсегда! – торжественно и гордо изрекла она. – Зачем этой девушке понадобилось убивать моего сына? Да еще принародно! Преступник был в маске, значит, не хотел, чтобы видели его лицо. Думаю, это был сообщник моей невестки. Она ни шиша не имеет, и ее мамаша, думаю, отдала бы полжизни, чтобы с моим сыном случилась какая-нибудь беда. Оксанка балластом висела на шее моего мальчика. Он ее кормил, обувал, одевал, покупал ей всякие безделушки, возил на курорты, оплачивал ее массажисток, всякие там сауны, солярии, тренировочные залы… – она снова осеклась, решив перевести дыхание.

– Вы полагаете, что в убийстве замешана Оксана? – удивилась Яна.

Ей все более становилось невыносимо общаться с этой вздорной мамашей. Исходящая от Санталовой аура нетерпения и упрека угнетала Яну. Она еще могла бы согласиться заняться этим расследованием из-за симпатии к пострадавшей, но помогать самовлюбленной, высокомерной и придурковатой мамаше она не собиралась. Яна стала как бы между прочим перебирать карты. Остановилась на карте «Внушение». Было бы замечательно внушить этой громогласной особе желание покинуть скромный этот чертог, – с усмешкой подумала Яна.

– Да кому же, как не Оксанке желать смерти моего мальчика! – чуть не вскочила с кресла Санталова.

– А я в этом не уверена, – скептически пожала плечами Яна. – Кто бы тогда стал оплачивать ее расходы?

Она положила руку на карту и чуть прикрыла веки.

«Собирайся, собирайся, уходи. – шептал ее внутренний голос. – У тебя много дел, забот, ты забыла выключить утюг, стиральную машину, миксер, кухонный комбайн. Тебя ждут далеко отсюда… ну, вспомни, кто может тебя ждать… Тебе здесь нечего делать. Никто не поможет здесь тебе. Уходи».

Но Санталова молотила языком, словно какой-то автомат. Она костерила невестку, совершала бесчисленные экскурсы в прошлое супругов, поносила мать Оксаны, всю ее родню, жадную и нищую, превозносила сынка, желала кары Оксаниным родственникам, говорила что-то о ее любовниках, о том, как она мешала Юре, и так далее.

Нет, карта не помогала настроиться на нужную волну. Яна с досады закусила губу. Она остановила неподвижный стеклянный взгляд на дергающемся лице Санталовой и созерцала ее с той тоскливой отрешенностью, к какой порой смотришь на скалу и бешенное плюющее в нее пеной море. «Давай-давай, болтай-болтай, выкладывай…» – Яна вздохнула. А что, если ей все-таки заняться расследованием? Нет, не из желания помочь этой тетке, а, наоборот, чтобы доказать ей, что ее сноха ни при чем. А ты сама-то веришь в то, что Оксана не замешена в убийстве? Посмотрим.

– Но ведь Оксана сама пострадала, – возразила Яна Санталовой после того как та на секунду замолчала.

– Случайно, – намекающе улыбнулась та, отчего все ее лицо собралось в складки. – Это была часть плана. Чтоб ее никто не заподозрил.

Довольная своим хитроумием, Санталова даже подмигнула Яне.

– Вы недовольны действиями милиции? – равнодушно поинтересовалась Яна.

– Мне нужно, чтобы расследование шло быстро и продуктивно. А наша милиция… Сами знаете, как она работает, – сделала презрительную гримасу Санталова.

– Хорошо, я берусь, – просто сказала Яна, – но вам это будет стоить…

Теперь была очередь Яны лукаво подмигнуть Санталовой.

– Сколько бы ни стоило! – встрепенулась та. – Я докажу, что эта дрянь убила моего сына!

– Так, может, вы сами справитесь? – усмехнулась Яна.

– Нет, – поводила Санталова пальцем из стороны в сторону, – я не обладаю паранормальными способностями.

– Но вы должны сознавать, что мои паранормальные способности не означают, что я с ходу назову убийцу, – резко ответила Яна, – вам потребуется все ваше терпение, а мне время…

– Вы разыгрываете меня! – натянуто улыбнулась Санталова.

– Мне нужно время, чтобы во всем разобраться. К тому же сегодня у меня был прием…

– Сколько? – с нарочитой деловитостью спросила Санталова.

– Что сколько? – не поняла Яна.

– Денег, – Санталова выразительно вздохнула и заложила ногу на ногу.

– Две тысячи долларов – аванс, а дальше… Смотря по тому, как я справлюсь с возложенной на меня задачей. Если все будет хорошо, – Яна сделала невинное лицо, – ограничимся суммой в пять тысяч… не считая аванса, разумеется.

– Я принимаю ваши условия, – победоносно приподняла круглый подбородок Санталова. – Когда вы начинаете?

– Завтра. Сегодня я немного устала, – Яна снова закурила.

– Вот деньги, – Санталова достала из сумки кошелек из крокодиловой кожи и, отсчитав двадцать зеленых купюр, положила перед Яной.

Та поблагодарила, встала и пошла на кухню. Во время чаепития Любовь Ивановна, видимо, окончательно почувствовав себя хозяйкой положения, принялась давать самые разнообразные советы. В первую очередь, сказала она, Яне следует встретиться с матерью Оксаны, тогда она, Яна увидит, что это за акула!

– Эта самая акула, не сомневайтесь, – продолжила Санталова, – передала свой хищный аппетит дочери. Оксана любила прикидываться этакой душкой, ягненком, непрактичной, не смыслящей ни в чем дурочкой. На самом деле она покушалась на Юрино богатство, нажитое им, естественно, честным трудом и упорством. Наверняка у нее были любовники, – при этих словах Санталова таинственно понизила голос и поиграла бровями. – Чем еще заниматься замужней женщине, в то время, как ее супруг добывает средства на жизнь? Юра безусловно баловал эту затаившуюся дрянь, позволял ей делать все что угодно, не отдавая себе отчета, что вскормил змею на груди.

На Янин вопрос о брачном контракте или завещании Любовь Ивановна ответила, что, конечно, сын ее был настолько доверчив, что все нажитое им добро перейдет к Оксане.

– Вот увидите, – в глазах Санталовой вспыхнула неприкрытая ненависть, – вскоре она поправится и через месяц-другой выйдет замуж за какого-нибудь молодчика. Да не за какого-нибудь, – поправила она саму себя, – а за того, кто… Если только мы не разоблачим его и ее… Шайка бандитов!!!

Яне было уже невмоготу слушать Санталову. Она снова накрыла ладонью карту «Внушение» и сосредоточилась на передаче определенного импульса. Она напрягла все свои внутренние силы. В наступившей тишине тиканье настенных часов казалось гулким набатом.

– Ой, что это я! – спохватилась Санталова, – меня же ждут! Кроме того, я, кажется забыла выключить утюг.

Яна готова была послать воздушный поцелуй Всесильному Духу. «Получилось!» – молча ликовала она. Любовь Ивановна было дернулась, но, поймав настороженный взгляд Джеммы, снова застыла.

– Джемма, Любовь Ивановна собралась уходить. Успокойся.

Джемма уткнулась головой Яне в стопу.

– Милая собачка, – с опаской произнесла Санталова, – мне действительно пора. Я вам завтра позвоню. Вот телефоны, домашние, рабочие, как говорится.

Она снова открыла сумку и достала лист бумаги, свернутый в четыре раза.

«Так, значит, она была уверена, что я займусь этим делом – список заранее приготовила!» – с неудовольствием подумала Яна.

– Всего хорошего. Звонить лучше вечером. Так вернее, – выдавила Яна из себя.

– Ох! – Санталова, кажется, вновь готова была примерить на себя роль безутешной матери, – сколько дел! Эти похороны… – она всхлипнула. – А мне, знаете ли, сейчас не до мороки, такой комок вот тут, – она приложила руку к груди. – Господи, за что мне такое?!

Яна воздержалась от утешений. Она понуро проводила гостью до двери, потом до калитки и, увидев, как ловко и уверенно Санталова садится за руль синего «опеля-омеги», пошла обратно. Рядом с ней шествовала довольная проводами Джемма. Теперь вновь в их доме поселится покой и тишина.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Яна проснулась бодрая и отдохнувшая. С сегодняшнего дня она должна официально приступить к работе! Яна сделала несколько дыхательных упражнений, приняла душ и, покормив Джемму, стала готовить себе завтрак. Пока отваривалась цветная капуста, она наложила на лицо крем и устроилась в кресле. Взгляд ее непроизвольно упал на карты. Они так и остались лежать на столике со вчерашнего дня. Яна отвела глаза от колоды и стала размышлять об произошедшем в доме Санталовых.

Итак, Санталов мертв, его жена тяжело ранена, Настя исчезла, Гулько тоже ранен, но его дела быстро идут на поправку. Кому было выгодно убийство Санталова? Вообще-то идея группового секса, посетившая мозг Санталова, стоит того, чтобы о ней поразмышлять. Каким образом он решил задействовать в ее реализации жену? Или это она была инициатором этого нестандартного действа?

Если принять за истину последний вариант, то подозрения с Оксаны можно снять. Тем более Милославская почему-то не не принимала всерьез версию убийства Санталова женой. Но, с другой стороны, в случае, если инициатива принадлежала Оксане, это могло бросить на нее новую тень. Что, если вся эта вечеринка была организована лишь для того, чтобы было легче устранить мужа? Тем более что материальные ценности, нажитые Санталовым переходят его жене?

Если рассматривать эту гипотезу, то становится очевидным, что Оксана действовала с сообщником. Но сообщник не стал бы стрелять в Оксану… Если только не попал в нее случайно, с перепугу.

А как тогда быть с исчезновением Насти? Какая роль принадлежала ей? Пригласил ее вроде бы Санталов. Означает ли это, что он поддерживал с нею длительные отношения, или был знаком поверхностно и недолгое время? Кто может быть в курсе этого? Сослуживцы Юрия? Возможно, Настя навещала его на работе или звонила. И что вообще за отношения были у Санталова с женой? Может, он в открытую изменял ей? Ведь это он добывал средства к жизни, он содержал ее… Иначе как объяснить тот факт, что Оксана согласилась принять участие в оргии и даже пригласила на нее своего знакомого? Или групповуха была для нее неприятным, прямо-таки отвратным сюрпризом? Но тогда она должна была бы сама взять в руки пистолет и «навести порядок». Если бы, конечно, возмутилась до предела и слетела с катушек. Откуда возник человек в маске? Может, разгневанная и горящая злобой, она позвонила своему любовнику и по телефону обговорила с ним план действий на вечер?

Больно уж витиевато и не очень правдоподобно. Человек в состоянии аффекта скорее всего сам станет палить из пистолета, чем приглашать кого-нибудь со стороны. В этом случае зачем ей стрелять в Гулько? За компанию? Или потому что «крыша» поехала?

Яна сняла кастрюлю с плиты и, поставив на огонь сковородку, принялась вынимать и обваливать в приготовленных заранее сухарях капусту. Когда она выложила все это на сковородку и, монотонно помешивая, присела за стол, ее мысли сами собой вернулись к инциденту на даче Санталовых.

Куда пропала Настя? Если это действительно была она, то напрашивается вопрос о мотиве. Что двигало ею? Обида, злость или она была не в себе? А может, те трое, зная, что она проститутка, насмехались над нею? Это Гулько говорит, что все было пристойно. Вот смеху-то! Оргия была пристойна, все вели себя прилично… Люди как раз и устраивают такие праздники, чтобы «оторваться». Итак, выведенная из себя, Настя берет пистолет и стреляет по «мучителям»? Зачем тогда ей надевать маску? И вообще выход убийцы был словно отрепетирован. А человек, охваченный бурным чувством, толкающим его на совершение опасного, аморального поступка, будет ли он напяливать на лицо всякий хлам? Глупо.

Можно еще рассмотреть версию, согласно которой Настя действовала с сообщником. Например, Санталов пригласил ее на оргию, она договорилась с кем-то, кому была выгодна смерть Юрия, и… Что, если именно этот субъект в маске и познакомил Санталова с Настей? Что, если мы имеем дело с заранее спланированным убийством, совершенным человеком, который руководствовался вполне конкретным расчетом?

Яна выключила газ и стала лопаткой снимать со сковороды зарумянившиеся соцветия. Налила томатного сока, разрезала огурец и принялась за еду. Покончив с капустой и соком, Яна перешла в гостиную. Джемма сопровождала ее. Когда Яна села в кресло, собака, как обычно, растянулась у ее ног.

– Запутанное дело, – обратилась Яна к Джемме.

Та подняла голову, одарив хозяйку глубоким сочувственным взглядом.

– Что скажешь? – улыбнулась Яна.

Джемма издала протяжный жалобный звук.

– Вот и я не знаю, – вздохнула Яна.

* * *

Прошел по крайней мере час со времени этого краткого «диалога», когда Яна решила обратиться к картам. Она снова продела несколько упражнений психофизического свойства, шевеля губами, тихо, плавно и медленно повторяя «аум». И только потом вытянула из колоды карту «Взгляд в прошлое». Эту карту изрядно попортила Джемма, попортила своими зубами, после чего карта начала «фонить». Яна с тех пор трудилась над новым рисунком, стремясь воспроизвести с точностью до миллиметра изображение на этой карте, но пока ей это не удавалось. Приходилось довольствоваться ущербной картой. К тому же, в то время, когда данная карта функционировала в нормальном режиме, Яне была недоступна полная картина происшедших в прошлом событий. «Слишком быстро мотает», – обычно говорила Яна, выхватывая зрением лишь отдельные фрагменты прошлого. Она уподобляла действие этой карты ускоренному движению пленки вспять.

Яна положила ладонь на карту и сосредоточилась на поставленной задаче. Она попробовала настроиться на тот вечер, когда произошло убийство. Для этого Яна начала игру с воображением, разрабатывая образные ряды, подобно мускулатуре. Она позволяла своей фантазии путешествовать в таких краях, куда с трудом долетали отблески и отзвуки реальности. «Проработав» крайние пределы, Яна спускалась все ниже и ниже, словно падала на парашюте из заоблачных сфер. Она перебирала в памяти все, что слышала об участниках этой вечеринки, точно на весах взвешивая их интересы, импульсы, желания, пристрастия…

Тихо щелкнул замок. Яна вздрогнула и затаила дыхание. Ей казалось, что внутри ее холодеет ком нерожденной вселенной. И тут у нее заложило уши. Все ее тело, – чудилось Яне, – покрылось глазами, бесшумно моргающими, глядящими в тускло бронзовеющую дымку какого-то тесного помещения, надвинувшегося на нее точно облитая черной водой барокамера. Страх и тревога. Кто-то копошится у самой стенки. Или это бьется птица, полная ужаса и бессилия, бьется в тоске? Темные тени на покрытой патиной сумеречного света стене рушатся в кромешную темень и все замирает. Лицо стремительно приближается, едва выделяясь на фоне темноты. Блеснули два светлых кружка. Яна задрожала. Это маска… прорези для глаз… Янино нутро леденеет и в его вечной мерзлоте начинает позвякивать чей-то голос, переходящий в сдавленный шепот.

«Маска» прячется за узкой дверцей, шаги удаляются. Они звучат глухо, они крадутся… Достигая светлой полоски под массивной дверью, они обретают звучную вескость и беззаботность. Дверь распахивается, вылетает во мрак столб огня. Яна не может снести этого полыхания. Она щурится, она закрывает глаза. В ушах клокочет судорожный смех, бурлят языки пламени…

Забрызганные жидким золотом, выплывают лица. Яна шире открывает глаза. Она видит высокого темноволосого мужчину, он смеется, его глаза повлажнели от слез. Он раскраснелся и то и дело раскачивается из стороны в сторону. Яна напряженно всматривается, она знает, что все может исчезнуть в мановение ока, и боится, что «ларец» закроется, зеркало поблекнет. Нет, мужчина не качается, он дергается, что-то говорит, громко и бестолково. Слова пенятся на его губах, подобно шампанскому. Раздается звон, он наполняет комнату веселыми осколками смеха.

«Да что же он дергается?»

Янин взгляд скользит ниже и натыкается на красивое лицо светловолосой девушки. Она трясет головой, вырывается, хохочет. Она полуодета. Что-то голубое вихляется у нее на животе. Платье. Мужчина держит ее одной рукой. Грудь девушки влажно блестит, мужчина водит по ней рукой, потом хватает с тумбочки бокал на тонкой ножке и выливает на девушку. Та отбивается, выскальзывает из рук мужчины, падает на ковер. Мокрые волосы рассыпаются по ее лицу, она сворачивается калачиком и смеется. И тут ее смех перечеркивает гневный окрик.

Яна оборачивается. У двери стоит одетая в красное платье блондинка. У нее сдвинутые на переносице брови и недовольный взгляд, в котором кипит возмущение. Она держит в руке фужер. И тут, вдруг успокоившись, с каменным выражением лица швыряет его в стену. Фужер разбивается. Осколки летят на мужчину. Он кричит, он взбешен, он подскакивает к блондинке, но путь ему кто-то преграждает. Яна видит мужчину со спины, словно ее глаза переместились на стену, напротив которой стоит блондинка. Брюнет загораживает того, кто встал у него на дороге. Блондинка обходит темные силуэты и падает на широкую кровать. Платье на ней задирается. Силуэты размыкаются.

Яна видит, как молодой черноволосый парень плюхается на кровать. Его рука скользит по ноге блондинки. Та запрокидывает голову, из-под опущенных век следя за мужчиной. Тот садится рядом, стягивает тонкую лямку с плеча блондинки, начинает ласкать ей грудь. К его ногам подползает упавшая на пол девушка. Она приподнимает штанину, проводит языком по щиколотке мужчины. А он, стащив лямки и лиф платья блондинки до живота, кусает ее правый сосок. Парень сует руку ей между ног. Она раздвигает колени, рухнув на спину и закрыв глаза. Мужчина отталкивает парня, но сам тут же отлетает, отброшенный ногой блондинки. Девушка смеется. Мужчина вскакивает и, схватив хохотунью, волочет ее вон. Он переступает границу тьмы и света и исчезает со своей добычей во мраке.

Черноволосый парень целует блондинку в губы, налегает на нее, она не противится, обнимает его за шею. Ее тяжелые ресницы опалены видениями, они медленно поднимаются и опускаются, точно диковинные кулисы. Она видит зависшее над нею лицо парня, странно спокойное, восковое, только верхняя губа заметно дрожит… Вожделение? Внутри нее плотоядное воркование и истекающая кровью желания жизнь… Жизнь теплится только в ней. Она сдавливает шею парня, закидывает ноги ему на поясницу, она не может больше ждать. Его губы манят, дразнят, кончик языка, едва коснувшись ее воспаленного рта, пробегает по ее щекам, подбородку, шее и ускользает. Карие глаза глядят на нее без похоти, с какой-то затаенной жестокостью. Может, так и выглядит страсть… та страсть, которой у нее с мужем не было?