Текст книги "Ванда Здорная и Колдовские свитки"
Автор книги: Анастасия Шульга
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Ванда прищурилась. В Школе Таинств ей однажды довелось держать в руках в точности такую же книгу, написанную на мертвом наречии гмуров, некогда обитавших в подземельях Китежа. Крошечный народец канул в лету, а с ним и ведомые ему тайны. Остались лишь неразгаданные записи, тысячи никем непрочитанных книг. Впрочем, Бровчиха не раз бахвалилась, что в ее венах течет гмурская кровь…
– Не тяни, старуха! – Разозлился колдун. – Ты разгадала тайнопись?
– Эээ… Нет,милок. Сперва заплати!
– Получишь плату! Говори, что узнала. Где свитки?
–Свитки, свитки… – проворчала старуха и прошамкала беззубым ртом: – «МОРОД НЕРЕ НЕСЛЕТКО ГЛУБИ, ОСЫНЫЙ» – В бездне реки глубокой скрыта сила могучая обрети ее в ночь помрачения, послеродный.
Ванда повторила про себя ее слова, зачем-то желая запомнить.
Колдун сомкнул стальные пальцы на горле карлицы.
– Шутить вздумала? – пророкотал он.
Глаза старухи выпучились, вцепившись обеими руками в его ладонь она силилась освободится:
– Пусти! – Прохрипела она. – Все дело в заклятии крови, – проскрипела старуха и колдун разжал тиски. Бровчиха осела на пол, и отползла в темный угол, скрючилась, словно раненая лиса и оттуда завела речь, заунывную яко поминальная песнь, но ладную, вольно льющуюся, точно затверженную наизусть. – Не добраться тебе, и не получить чего алкаешь, ибо наложено на то Заклятие Крови, колдовство древнее, жертвенное. – Есть один только способ. Только тот, в чьих венах ее кровь, разрушит заклятие и найдет свитки в пучине бездны. Ведьма предвидела твое возвращение. – Она наложила заклятие крови, и пока оно действует талисман останется глух. Никому не разрушить древних чар, только тот в чьих венах ведьмина кровь – способен снова возвратить тебе могущество. – Проговорила карлица с явным злорадством, но тут же лицо её исказила гримаса ужаса – в несколько шагов колдун пересек расстояние между ними и снова сжал ее горло. Бровчиха с жадностью ловила ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – Пусти!
Колдун рассмеялся. Одутловатое лицо старухи медленно синело. Бровчиха издала булькающий звук и обмякла, как тряпичная кукла.
Ванда ахнула. Что-то внутри оборвалось, заставив забыть о осторожности и здравом смысле. Со всех ног она бросилась по коридору назад, в свою палату, а оказавшись в ней, забилась под одеяло и дрожала, как мышь, прислушиваясь не раздаются ли поблизости шаги.
***
В полдень к градоначальнику прибежала Оляна – лицо белое, руки дрожат, коса распущена – сама мара, не иначе.
– Убили! Бровчиху убили! – Заголосила она.
Савелий вздрогнул. Бровчиха была неприятной и болтливой старухой, сеяла смуту по Китежу, на баб наговаривала, за что иной раз и выхлопатывала от какой-нибудь бойкой девицы, но на кой черт понадобилось убивать полоумную? Да и словам Оляны поверить – равносильно признать себя дураком.
– С чего ты взяла, что убили-то? – Нахмурился он. Оляна любила преувеличивать.
Оляна захлопала ресницами.
– Так я это… Зашла вот к ней, утку сменить. Стучу, стучу – не отзывается. Вхожу я, значит, в палату, а она на полу лежит, лицом вниз, руки в разные стороны…
Савелий молча встал, налил Оляне крепкой настойки, заставил выпить и забил в тревожный колокол.
Когда явилась стража, он попросил Гаруду остаться с Оляной, а сам, с остальными хлопцами отправился в лечебницу.
Бровчиха лежала в неестественной позе, уставившись стеклянными глазами в потолок, и на лице покойной навеки отпечаталась гримаса ужаса. Савелий лично обшарил каждый закуток палаты, но не нашёл ничего, что могло указать на убийцу, лишь маленький нательный крестик был зажат в сухонькой руке карлицы.
Крестик сейчас лежал на столе в ожидании ведки – Савелий тут же послал за ней свою повозку и приказал немедленно явиться и определить, кому он принадлежит.
Досада не заставила долго ждать. Она была взволнована, и от того казалась еще миловиднее. Лицо горело, толстая коса была растрепана, рубаха слегка расстёгнута, обнажая родимое пятно над грудью. Савелий предложил ей присесть, а сам подумал не жениться ли ему второй раз, и тут же устыдился мыслей, неуместных в столь мрачный день.
Ведка застелила стол красной скатертью, растолкла в ступе семена прозрей-травы, добавила щепотку земли, и какой-то, ведомый ей одной, порошок. Потом зажгла красные свечи, коснулась креста и зажмурилась.
Несколько минут она ловила образы, возникающие перед ее мысленным взором, а потом зашептала:
– Я вижу. Вижу… – Рука, сжимавшая крест, дернулась. – Он убил её, он забрал что-то принадлежавшее ей… Я слышу его имя… Иииииии… – Мгновение её трясло в трансе, глаза вылезли из орбит, голова болталась со стороны в сторону… Очнувшись, ведка долго приходила в себя, и наконец, задув свечи, повернулась к Савелию и страже. – Это Косматый.
***
Когда Ивана привели к городничему выяснилось, что креста на нем нет, зато в его кармане нашелся золотой перстень, ранее принадлежавший Бровчихе. Косматый упал на колени и завыл, выдергивая на себе волосы. При послухах он признался, что вечером напился и остановился на постоялом дворе у хозяина трактира, зарекался, что всю ночь спал и утром пошел к домой, к Умилке, но ведка лишь качала головой.
От нее не скрылось, как Иван накинул на шею злосчастной Бровчихе веревку и сбежал с украденным кольцом.
Два стражника надели ему на запястья кандалы и впихнули в крытую повозку – путь лежал неблизко – в каменоломню, где предстояло преступникам дожидаться суда за тяжелой работой.
И не было ни одной газеты не осветившей события прошлой ночи во всевозможных красках.
***
Набат звучал не раз и не два, а целых семь раз, и тревога, закравшаяся в душу Ванды в день, когда стало известно о преступлении Косматого, становилась нестерпимой. Как бы не заверяла она себя, что Ивана обязательно оправдают – улики свидетельствовали против него. Колокол созывал народ на третий, заключительный суд, и исходя из двух предыдущих, на которых Ванда присутствовала тайно, можно было догадаться, что приговор будет неутешительным.
Вече собиралось посреди центральной площади, где стояла теперь деревянная сбитая клетка – в таких обычно содержали собак или волков, а в ней, как преступник, сидел Иван и прохожие не стеснялись плевать в него и бросать камни.
Узник больше не реагировал на насмешки и даже когда соседский мальчишка на спор пытался выбить ему с рогатки глаз, лишь вздохнул и кое-как скрючился на соломенном тюфаке, закрыв голову руками.
– Итак, – начала собрание незнакомая Ванде женщина. – Я хочу выслушать доказательства вины этого человека. – Строгим взглядом она окинула рвавшихся вперёд китежцев. – Кто нашёл тело?
Вокруг площади собрались свидетели и просто зеваки. Каждый жаждал справедливости.
Оляна выступила вперёд. Руки её слегка дрожали, но голос звучал уверенно.
– Я. Утром, как обычно, я пришла на смену. Навестила нескольких больных, все они ещё спали… Да, представляете, спали. Это удивило меня, ведь обычно на рассвете травница даёт им особое зелье… – Судья в нетерпении кашлянула. – Бровчиха шла на поправку, поэтому я не торопилась. – Словно оправдываясь, она добавила: – понимаете, у неё был тяжёлый нрав… Сперва я решила, будто Бровчиха намеренно не отворяет мне, это было как раз в её духе… обозлившись, я застучала сильнее, дверь распахнулась. Бровчиха лежала лицом вниз, как я уже говорила, но я все равно испугалась, поэтому растерялась и не забила в колокол.
– Вы обратились к городничему, не так ли? Почему же вы не позвали дежурных травников?
– Они спали. Да, – повторилась она, – все спали, и очень крепко.
Ванда возликовала – это объяснение озадачило судью и она задала ещё несколько вопросов дежурным. Впрочем, ничего внятного они не сообщили.
– Я поругался с женкой, – признался Молчан, густо покраснев, – и выпил немного смородиновой настойки…
– Достаточно. – Прервала его судья, обведя присутствующих взглядом, и задержав его на городничем. – Как вы считаете Савелий, Косматый мог совершить убийство ?
– Не думаю, что у него были на то причины. – С нажимом в голосе ответил городничий.
– Он задолжал крупную сумму. – Ехидно пискнула конопатая девка, торчащая, словно пугало, в первом ряду зевак. – Я слышала его разговор.
Приглядевшись, Ванда узнала в девке подавальщицу самоварной. Дело принимало нежелательный оборот.
– Это ложь! – Умилка, вся почерневшая, появилась на площади словно из ниоткуда. – Мой муж не любил занимать деньги, это всем известно. Вы ведь хорошо знаете его, Савелий, разве я лгу?
Но прежде, чем городничий опроверг или подтвердил её слова Ванда, к своему ужасу, увидела направляющегося в центр громилу.
– И все же занял, – крикнул он, и толпа расступилась. – Не далее, чем полгода тому назад, Иван занял у меня мешок златников. Бумага имеется. – Он вытащил из-за пазухи сложенный вдвое листок, и развернув , зачитал его:
«Я, косматый Иван, сын Космая, и внук Буя, обязуюсь к четвёртому месяцу вернуть Грому тысячу златых, и сто в придачу. А коли не возвращу, то обещаю выдать за него замуж дочку свою Беляну. "
Толпа ахнула и едва успела подхватить рухнувшую без чувств Умилку.
Ухмыльнувшись, Гром пояснил :
– Как Ждан помер, Иван захотел его самоварную купить, да не подрасчитал малехо.
На этом суд был окончен. Народ единогласно решил, что изверг, продавший дочь, однозначно является убийцей, и Ванда слышала, как палач хвастал, что завтра подвесит душегуба на площади.
– Вот увидите, – говорил он, – никто и слезинки не проронит. Гнилой он был человек…
2
– В конце концов, Ерш! – Возвел руки к потолку Савелий. – Вам ли не знать, что мы не справимся без вашей помощи?
Городничий выглянул в окно и поморщился – виселица на площади уже дожидалась своего часа.
– Что вы, что вы! – возразил Ерш, рассеянно пожимая плечами, – очевидно же, вы преувеличиваете мою значимость. Впрочем, озвучьте свои требования и я, конечно, сделаю все, что в моих силах.
Городничий, меривший шагами комнату, остановился и пробормотал :
– Безусловно, князь Всеслав согласен с вашими действиями…
– У нас нет выхода, – развёл руками Ерш, – нечисть скоро прорвется сквозь линию и тогда… я не допущу повторения…
– Помилуйте, Ерш, – вздохнул Савелий. – Никто из нас этого не допустит! Но вы же забрали лучших стражников! Малый Китеж не охраняется! Прошлой ночью случилось убийство! – В его голосе прозвучало отчаянье.
Ерш прокашлялся :
– Всё неспроста. – сказал он полушепотом. – Над нами нависла угроза и одному богу известно с чем мы столкнёмся. Но поверьте, Савелий, иного выхода у нас нет. Все, что мы можем сделать мы должны делать сейчас, иначе погибнем! Я укрепил линию своими людьми и до поры до времени нам ничего не угрожает.
– Значит ли это, что вы вновь послали хранителей стеречь коридоры?
Ерш едва заметно кивнул. Ведка, до этого не проронившая ни слова, ахнула.
Перед её мысленным взором возник старик. Его одежда, руки, даже снежно-белые пряди были в крови. Не дойдя лишь несколько шагов до покосившегося дома, он рухнул в снег и метель разыгралась сильнее, словно торопясь спрятать тело.
Савелий с шумом втянул в лёгкие воздух и направился к двери. Едва он коснулся ручки, дверь распахнулась и на пороге появилась Ванда. Несмотря на непогоду, на ней была надета лишь лёгкая ситцевая рубаха, до колен, а мокрые волосы облепили лицо. Если Савелий и удивился то виду не подал.
Рассказ дался Ванде с трудом. Страх заставлял её сбиваться и блеять, но она говорила и говорила, не поднимая глаз. Признание стоило дорого. Мачеха устроит взбучку за то, что ей вздумалось встречаться с Ильей и запрет на месяц, а то и два, однако мысль о казни Косматого придавала ей смелости.
Когда Ванда кончила, Ерш кивком предложил Савелию выйти.
– Бедная девочка, – произнёс он, постучав кулаком по лбу. – Ее нужно поместить в Лазарет, очень надеюсь, это лечится.
– Она здоровее нас с вами. – С гордостью в голосе ответил городничий, – по меньшей мере котелок-то у неё варит пуще нашего.
Секунду Ерш взирал на него из под взлетевших на лоб бровей, а потом громко рассмеялся:
– Ох, как вы убедительны. Я уж и в самом деле, душка, подумал будто вы в это верите. Но вы ведь, несомненно, решили меня разыграть, отомстить так сказать за недопонимание, возникшее между нами. – Он одобряюще похлопал его по плечу.
Губы Савелия сжались в тонкую полоску, но Ерш готов был поклясться, что отчётливо расслышал слово "осел".
– Я знаю о девочке такое от чего у вас волосы станут дыбом. И я вполне доверяю ее словам. Ванда не поддалась чарам и стала единственной свидетельницей убийства, совершенного, как вы уже догадались отнюдь не безобидным Косматым. Кто-то оморочил нас, всех, включая саму ведару. – процедил городничий. Очевидно, внутри него происходила борьба. – Но если вы все еще сомневаетесь, так и быть – я открою вам тайну. Однажды я дал обещание приглядывать за Вандой ее бабушке, Верее Юродивой.
Краски ушли с лица главного стража, глаза вытаращились, похоже, он все ещё надеялся, что городничий сейчас рассмеется, но Савелий был как никогда серьёзен.
– Правильно ли я вас понял, Савелий? – спросил он, поскребывая жидкю бороденку обрубком отрубленного пальца. – Девчонка – внучка Вереи Юродивой? Той самой Юродивой, которая обратилась к тёмным силам и…
– Видите ли, – слегка повысил голос городничий, – я хорошо знал Верею. Никогда не поверю, что она могла перейти на тёмную сторону.
Ершу потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить сказанное.
– Однако каждому очевидно, что столь могущественной ведьме было бы… Эээ… выгоднее перейти на сторону зла!
– Столь могущественной ведьме, как вы верно заметили, ни к чему переходить на сторону зла.
– Но не станете же вы отрицать, что она украла священные свитки? – Вскричал Ерш.
– Пожалуй не стану. – Голосом холодным, как сталь ответил городничий. – И предупреждаю вас, Ерш, если девочка что-то узнает…
Глаза Ерша сузились.
– Вы что, пытаетесь мне угрожать, Савелий? – В голосе тоже зазвучали стальные нотки. – Верея была воровкой. Она лишила Китеж священных записей и призналась в этом.
– Верея,повторюсь, была могущественной ведьмой. И свитки, как источник силы, не интересовали её. Я думаю она… взяла их не для себя.
Ерш замер. Колючие глаза втупились в городничего, словно пытаясь разглядеть душу – лжет она или нет.
– Да… – протянул он, – возможно, вы правы. С её стороны было бы очень глупо уничтожить…
Он не закончил мысль, склонив голову, побрел прочь, бормоча что-то себе под нос и взмахивая руками.
***
Отсутствие городничего давило на Ванду вечностью могильной плиты. Она знала, что брошено ею на кон и больше всего на свете желала сохранить жизнь Косматому. Ведка презрительно глядела на Ванду и Ванда старалась ничем не выказать , что взгляд приносит ей неудобство. Он словно заставлял её усомниться в себе, почувствовать полным ничтожеством, а Ванда и без того не ощущала способности выполнить обещание, данное Савелию. Поверит ли он ей или все же видение ведары перевесит и Ванда заплатит цену своей совестью? Ванда не знала. Все, что ей оставалось это молиться, и она молилась так неистово, как никогда прежде.
Савелий вернулся один и приступил сразу к делу. Бросив взгляд на насупившуюся ведку, городничий предложил Ванде присесть.
– Много времени у нас нет, – сказал он. – На день отсрочу казнь. Коль управишься за сутки – сможешь рассеять морок – спасешь Ивана от виселицы. Если надобно тебе чего – золота, иль помощника, не стесняйся. Портал для перемещений к твоим услугам. Только ежели мало суток будет – не обессудь. Сдерживать правосудие не имею права.
***
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем портал перестал кружить и «выплюнул» Ванду на многолюдную улицу. Никто не обратил на нее внимания – это было в порядке вещей – то здесь, то там вспыхивали порталы, и рынок кишел людьми, как водоем в нерест.
Ванда шла по Новограду, глазея по сторонам. От увиденного захватывало дух! Из воздуха возникали люди и нелюди, покупали, продавали, обменивались и вновь исчезали. Маленькие коренастые карлики сновали туда-сюда предлагая всадникам подковать лошадей. Мощные великаны показывали покупателям сбрую и мечи, отлитые из серебра и стали.
Ванде едва не отдавили ноги, когда она пробиралась в толпе, глазеющей на цирковое представление. Медведь играл на гармошке и громко рычал, напевая незнакомую мелодию, а под конец песни сделал кувырок и вместо зверя перед удивленной публикой появился усатый цыган. Он тут же снял шляпу и стал прохаживаться по площади, а довольные зрители бросали в шляпу монеты.
– Что уставилась? – Прошамкала старуха, которой Ванда загородила путь. – Не стой, как вкопанная.
– Простите, – Ванда отшатнулась в сторону, старуха оттолкнула ее и поковыляла дальше, сгибаясь под тяжестью сетки с продуктами, но не перестала бубнить о бездельниках, отнимающих время.
– Постойте! – Крикнула Ванда.
Старуха остановилась и прищурилась, отчего паутинка шрамов на лице стала еще заметнее. Волосы старухи не были седыми, скорее серыми, редкими, связанными на затылке в тугой узел. Водянистые глазки обшаривали щупленькую фигурку девушки – и поношенную рубаху в заплатках, и большую торбу за плечами. На ней самой было надето зеленое бархатное платье с высокой горловиной, а в ушах поблескивали серьги с изумрудами, величиной с голубиное яйцо.
– Чего надобно? – Говор ее был слегка необычным, она произносила «о» вместо «а».
– Я ищу лавку с травами.
Старуха еще некоторое время разглядывала девчонку не то с презрением, не то с отвращением, словно бродячую собаку, вывалявшуюся в грязи. Потом молча всучила ей сетку и кивком приказала следовать за ней. Сетка оказалась на удивление тяжелой.
– Как звать тебя, девка?
Ванда ответила и ожидала, что в ответ старуха назовет свое имя, но та не торопилась.
– Так, значится, откуда к нам пожаловала?
– Я из Лагвицы.
– Явно, что не из столицы, – рассмеялась старуха и Ванда удивилась, насколько помолодело ее лицо в то мгновение, – Дак не жмись ты! – Приободрила она, решив, что Ванда постыдилась своих обносков. – Тебя-то во что не приодень красавицу не сделаешь! Уж больно щеки впалые! Деньги-то есть у тебя ? – Прервала она размышления.
Ванда кивнула.
– И какие травы понадобились? Небось любисток, хлопца приворожить? – Ухмыльнулась женщина, и ухмылка полоснула по самолюбию, словно бритвой.
– Я по поручению городничего! – Скромно ответила Ванда.
Карлик, пробегавший мимо ряда с пометом летучих мышей, услыхав ее, обернулся, тут же споткнулся и упал. Ванда подала ему руку и он посмотрел на нее с осуждением:
– Нехорошо привирать, ой нехорошо. – Проворчал он, поднимаясь на ноги.
Теперь старуха смотрела на нее с интересом, хоть и с легкой примесью недоверия.
Они обогнули угол аптеки и очутились перед вывеской с полустертыми буквами. «Яды» угрожающе гласила вывеска. Ванда толкнула дубовую дверь, пропуская старуху вперед, сама вошла следом. Помещение освещалось тусклым светом, который исходил от брюшек крупных светляков. Банки с ними расставили на верхних полках вместо ламп. Под стеклом витрин продавалась всякая гадость. Были и толченые щучьи глаза, и сушеные мокрицы, и жирные мухоловки с длинными хлыстообразными усиками.
Хмурый аптекарь никак не отреагировал на вошедших. Он сидел с задумчивым видом и копался в жиденьких волосах. Ванда обратила внимание на неестественную серость его кожи и синюшно-бледные губы. Он был раздет до пояса и тело его выглядело разбухшим, точно от длительного купания. Аптекарь не замечал нацеленного на него взгляда. С радостным возгласом он зажал между указательным и большим пальцем докучающее насекомое и едва взглянув на улов, тут же закинул вошь в беззубый рот и смачно причмокнул. Ванда прижала ладонь ко рту и отошла, стараясь больше не смотреть на аптекаря, продолжавшего поиски вшей.
– Эй! – Позвала старуха, теряя терпение. – Мне нужна отрава для злыдней.
– Опять злыдни, – протянул аптекарь, вяло поднялся с колченогого стула, но тут же встрепенулся и залебезил, распознав покупательницу. – Добрый день, госпожа Гонтия, как поживаете? Сейчас принесу отраву. – Взгляд его устремился в самый темный угол и заметил Ванду. – А ты, – поинтересовался он, – не желаешь ли свежих опарышей в сахаре?
Ванда сглотнула подступивший к горлу комок и мотнула головой . Аптекарь скрылся за черными шторами. Пока он отсутствовал, Ванда разглядывала содержимое банок и ценники: «гребень кокатриса, 150 златых» или «пальцы упыря, 50 полушек».
– Не пужайся, – сказала Гонтия. – Утопец он.
– Упырь? – Поразилась Ванда.
– Не упырь, – поправила старуха, – Мы в Новограде иной раз оживляем утопленников. Они, видишь ли, согласны работать за малую плату.
Аптекарь вскоре вернулся, потрясая пыльным мешком:
– Молотый чертополох. С вас восемнадцать полушек. Что-нибудь еще?
Старуха схватила его за локоть крючковатыми пальцами и зашептала что-то в самое ухо. Ванда заметила, как с лица аптекаря исчезло льстивое выражение, губы, и без того белые, затряслись.
– Я ничего не знаю, госпожа. Хозяин не доверяет мне!
Гонтия просверлила аптекаря злобным взглядом, вырвала с его рук сверток с тертым чертополохом и выругалась:
– Глупый осел! А ты чего уши развесила? – Прикрикнула она на Ванду.
Ванда наспех купила необходимые травы, даже взяла растертые в порошок когти лобасты, и вывалилась на улицу, с облегчением вдохнув свежий прохладный воздух. Времени до закрытия портала оставалось немного, но она все же успела выторговать у бородатого торговца оберег, помогающий приоткрывать межмирье и считала это хорошим знаком.
– Эй, красавица! – окликнул торговец, когда ванда одной ногой уже погрузилась в сверкающее облако портала. – Купи камешек-то, – торговец блеснул лунным камнем, круглым, как монетка. – он тебя от аспида сбережет, что в затмение солнце и месяц утащит! Недорого отдам…
Ванда хмыкнула и нырнула в портал. Сказки все, давно уж каждому известно, что нет никакого крылатого змея, ворующего светила с небосвода, а и по сегодняшний день осталась привычка оберегать себя амулетами. А если был бы аспид на самом деле разве спасет он него какой-нибудь амулет? Проглотит и не подавится!
Так Ванда размышляла, пока вихрь портала не замер в Лагвице у главного алтаря.
***
Савелий, Ерш и Досада ожидали ее у Жертвенника.
Ведара гневно воззрилась на городничего, настоявшего, чтобы она уступила Ванде свой Алтарь.
– Вы, Савелий, ставите под сомнения мои способности по одному слову девчонки!
– Что тебя так оскорбило, Досада?
– Мы потеряем время.
– Но если сказанное Вандой правда – мы потеряем жизнь.
– Савелий прав. Мы не можем казнить невиновного. Хотя я, Досада, разумеется на вашей стороне. Ванда слишком юна и самонадеянна. – Ерш казался усталым и озабоченым.
Ведка хмыкнула и незаметно высыпала из рукава заговоренный плевел. Пускай теперь попробует что-то узреть. Ей не нравилась эта выскочка, кем бы она себя не мнила.
Когда Ванда вышла из портала, Савелий подал ей руку.
– Не волнуйся. – Приободрил он.
Ванда разложила на траве перед алтарем ритуальные предметы – нож, кубок, глиняную ступу и травы, купленные у несчастного утопца, она растолкла в ступе семена прозрей-травы и воткнув серебряный нож в землю, наполнила кубок родниковой водой и выплеснула на алтарь; вспыхнули сухие ветки плакучего дерева, зализали камни, принимая жертву. Ванда сжала в ладони гаруду,33
Гаруда – оберег.
[Закрыть] закрыла глаза, произнося очищающую молитву.
Обряд давался ей тяжело. Мысли путались, сознание время от времени затуманивалось и лишь огромным трудом колдунье удавалось сосредотачиваться на оберегающих словах. Ведка глядела ей в спину тяжёлым взглядом, от которого по спине бежал холодок.
Безуспешно повторяла Ванда ритуал, раз за разом с вызовом поглядывая на ухмыляющуюся Досаду .
Был ещё один способ развеять морок, но одна только мысль о Пустоши приводила ее в ужас.
– Не вини себя. – Сказал на прощание Савелий, – видит бог, ты сделала все, что могла.
***
– Зачем? – Отвернувшись к окну, девушка глядела в черное, как смоль, небо.
– Много ты понимаешь, Березка. – Скривилась Ведара. – Ежели и узрит что – кому от того легче? Савелий ее подле себя посадит, и поминай как звали… А я… Я, – она метнулась к сестре, схватив ее за руки, заглянула в синие глаза, – не век в прихвостнях ходить буду. Вот как городская Чаша совет соберет и нового городского выбирать станет, я уж туточки все свое мастерство раскрою. А как в городничие сяду и о тебе позабочусь. В ведки запишу. Будешь у меня, как у бога за пазухой. А там, глядишь, и Стипко на тебя оком кинет.
– Так уж и кинет.
– Кинет-кинет. Куда до тебя прихлебалке Дорогомиловичне.
Березка зарделась. Что, если Досадка правду говорит?
– Ты меня не выдавай, слышишь? – Зашептала ведка. – Для нас ужом верчусь. Неровня сиротка лагвицкая боярину Стипку, то ли дело сестрица городничей…
– Правду ли говорят, что она внучкой ведьме Юродивой приходится?
– Да кому то ведомо, – сморщилась Ведара, – может и внучка, а может так – седьмая вода на киселе, вот только носится с нею наш Савелий аки с какою цацей. А я тебе так скажу – кем бы эта девка не была, а по вине ее родички мы с тобой голь перекатная без отца-матушки. Она их со свету сжила!
– Это ж… Как же это? – ахнула Березка.
– А вот так! – Гаркнула ведара. – Мала еще. Ступай-ка спать. И ни слова, слышишь меня, ни слова!
Оставшись наедине, ведка вытерла слезы с ланит. Помнилось ей, как в ночь, предшествующую Рождеству в их дом притащилась Верея.
– Кого еще там нечистик привел? – заскрежетал батька. – Ну-ка, Беляна, отвори.
Отворила матушка, а Досада с постелей вылезла – одним глазком на ночного посетителя взглянуть вздумала. Да в тот час же и пожалела. Смотрит – стоит Верея, вся белая, аки призрак, губы синюшные, глаза запали. От холода трясётся и все бормочет:
– Нельзя вам, Белянка, в дорогу. Пропадете вы.
– Пропадете? – Крикнул отец, да кулаком так, что стол пополам и треснул. – А-ну пошла прочь, малохольная! Нечего по чужим домам шастать да страх наводить.
Белянка дверь затворила перед самим ее носом, но к мужу обернулась :
– Гляди, и точно, Орысь. И у меня на душе неспокойно. Давай отложим поездку.
– Отложим? – батька подскочил, как ужаленный. – Ты к кому веру имеешь? Да мы поди как год ждали, пока утрясется все…
Ведара головой мотнула, отгоняя воспоминания, словно назойливую муху.
А Савелий… Ах, как же он непрост. Нынче же вечером приказал отправить повозку, полную золота к дому душегубца Ивана. Золота-то у городского полные коморы. Не иначе, как ведьма при жизни подсобила…
Сестрица у нее дуреха, мала еще; всем верит, в людях лучшее видит. Тьфу!
Досада поморщилась, словно под носом у нее запахло коровьим навозом. Сама она к людям относилась с недоверием, исходила завистью черною, слыша, как звенят золотыми монетами котомки на животах купцов. Ненавидела и настоятельницу Надию, но была с нею связана обязательством.
Надия – властная баба, в три аршина высотою, успехов добилась благодаря труду и упорству, но останавливаться не собиралась. Очень уж ей хотелось осесть в городничих… А чтобы Савелия победить задействовать приходилось и мудрость, и хитрость лисью.
Потому она ведке и платила; собирала о Савелие слухи о дурных случаях, чтоб перед выборами ославить пред честным народом и вырвать победу у закадычного друга.
Не знала Надия, что ведка в хитрости ее обошла. Самые грязные сплетни и нечистые поступки для себя приберегала, а ей пустяки задорого продавала. Дескать, такой Савелий правильный – не подкопаешься.
Но договор есть договор. Надия исправно платила, а потому раз в три седмицы отправлялась к ней ведка с новостями – тут, дескать, судил городничий несправедливо, а вот здесь из казны деньги взял, а куда дел не отчитался…
Размышляя так, она взяла сумку, сложила какую снедь в дорогу и пошла самым коротким и малолюдным путем.
Тропинка, ведущая в Новоград, пробегала змейкою
мимо черной топи. Идет ведка по лесу, песню под нос мурлычет. Вдруг смотрит – боярыня стоит, Дорогомиловична. В белоснежном праздничном платье. Слезы по лицу катятся…
– Что случилось, барыня? – Спрашивает ее Досада, а самой то и лепо на душе, словно меду выпила.
– Заругает меня дядюшка за новые сандалики… В топь они загрузгли, не достать мне. Испачкаюсь – еще более дядюшка заругает…
Ведка ухмыльнулась. Что с них взять, богатеек, белоручек чванливых? И заботы не как у людей, о сандаликах, видите ли думает, когда Досада с утра до ночи Городничему служит за золотую копейку. А много ли купишь на златник тот? мешок муки, да маслице, одёжи какой… Да еще сестрицу малую на ноги поднять нужно.
– Экий перстенек у вас, барыня… – протянула Досада, хитро прищурившись.
Девка мигом смекнула что к чему.
– Понравился? Вы мне сандалики достаньте, а я так уж и быть, подарю. Перстней у меня много, глядишь, дядька и не заметит пропажи!
Вот кащейка, озлобилась на нее Досада! Перстней у нее много, даром раздает. Ей бы в прислужницах годок спину погнуть – гляди, узнала бы цену…
Полезла ведка в топь, сандалики ухватила, тащит, а они будто смолою приклеены… А Дорогомиловична тут как тут ( и платья вымазать не боится). В спину дышит.
– Зачем же вы в топь забрались? – удивилась ведка; Златославка как засмеется… вокруг рта ни морщинки, словно не лицо то вовсе, а маска из человечьей кожи… А потом вдруг как вцепится зелёными лапищами в ведку… Досада закричала, оттолкнула Нечистую и к суши бросилась, только бывшая Дорогомиловична, а теперича девка болотная, проворнее оказалась. Схватила ее за косу и за собою на дно поволокла…
***
Дожидаясь пока все уснут, Ванда собрала колдовские предметы, которые могли пригодиться, сложила в свою холщовую сумку и села на постель, обхватив руками колени. Округлый светильник из горшочной глины бросал по комнате причудливые тени. В ночной тишине она слышала , как ругаются родители, как на чердаке похрапывает домовой Кузьмич и как гулко бьется ее собственное сердце.
Когда ругань умолкла, и терем погрузился в сонную тишину, Ванда отворила оконную створку и скатилась кубарем по покатой крыше.
Лес она преодолела скоро, не испугал её ни шорох гадюки под ногами, ни внезапно заухавший филин. Но чем ближе подходила Ванда к Пустоши, тем сильнее охватывал её липкий страх, не схожий ни с каким другим страхом. Ванда чувствовала взгляд невидимых злых очей, глядевших на неё со всех сторон.
Деревья расступились, оказалась она перед Пустошью, и от этой картины захватило дух. Совершенно голая земля, без единой травинки, вся потрескалась от палящего солнца. Посреди поляны застыли каменные языческие боги, возвышающиеся над Пустошью, словно хозяева. Вдалеке, будто груда костей, виднелись руины старого склепа. Поговаривали, что в каждый пятый день седмицы, выходит из него неупокоенный мертвец, чтобы напиться крови несчастных, приходящих в Пустошь за колдовской помощью.
