355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анастасия Миленова » Тайны фальшивых денег — вчера, сегодня, завтра » Текст книги (страница 6)
Тайны фальшивых денег — вчера, сегодня, завтра
  • Текст добавлен: 15 мая 2017, 15:00

Текст книги "Тайны фальшивых денег — вчера, сегодня, завтра"


Автор книги: Анастасия Миленова


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

„Мерила блюсти без пакости“

Народ высказывал недовольство плохим качеством серебра в гривнах. Следствие вышло на мастера по отливке Федора-фальшивомонетчика. Некий „ливец и весец“ (то есть литейщик, серебряных дел мастер) Федор Жеребец промышлял изготовлением гривен из неполноценного металла.

Необычайно образно рассказывается об этом в Новгородской летописи: „При державе великого князя Василия Ивановича начата безумнии человецы, неучением вражьим… деньги резати и злой примес в серед класти, того много лет творяху…“ Федора Жеребца вызвали на вече и стали пытать, „на кого он лил рубли плохие“. Чтобы у подследственного развязался язык, его напоили водкой. Окосевший мастер оговорил 18 человек. Суд долго разбираться не стал, собрали всех поддельщиков и разом, всех сбросили в реку Волхов.

Протрезвев, Жеребец твердо заявил, что ни в чем не виновен и что так льют гривны на всей земле. Но его все равно казнили, а в Новгороде начался такой мятеж, что несчастный новгородский посадник заболел и умер.

В те времена за подделку монет „казнили многих людей, москвич, и смолян, и костромич, и волжан, и ярославец, и иных городов московских, а казнь была: олово лили в рот, да руки секли“.

Рис. 29. Миниатюра из летописи XVI века. Казнь фальшивомонетчиков.

Монетное производство было под строгим контролем правительственных служб. Прием на работу в монетный двор обставлялся необычайно строгими мерами. Поступающий должен был принести присягу и назвать поручителей, которые могли засвидетельствовать его благонадежность и подтвердить, что не станет красть серебра, примешивать в серебро медь или олово, воровать, подделывать чеканы и штамповать фальшивые монеты. Даже после присяги и поручительства все мастера оставались под строгим присмотром. Как писал историк, такой присмотр заключался в том, что, когда, работники монетного двора шли на работу или с нее, „осматривают донага, чтобы они не приносили меди и олова, свинцу, или з Двора чего не унесли“.

Во главе Денежного двора стояли специально назначаемые царем дворянин и дьяк. Вся техническая часть заведения возглавлялась головой из гостей (купцов) и целовальниками из торговых людей. Целовальник – это человек который давал специальную присягу и целовал крест, чтобы подтвердить готовность работать честно, без злого умысла и воровства. Эти должностные лица принимали металл, выдавали его мастерам и получали от них готовую монетную продукцию. Высшие руководители двора менялись ежегодно, чтобы в их души не прокрался искус. И все равно размах фальшивомонетничества не ослабевал.

К 1601 году в Русском государстве работали три денежных двора; в Москве, Пскове и Новгороде Великом. Они являлись государственными денежными дворами, и чеканка монет на них составляла царскую монополию.

Серьезнейшей проблемой было снабжение денежных дворов сырьем для чеканки. Промышленной добычи серебра и золота в России не существовало вплоть до середины XVIII века. Золото и серебро закупали за рубежом, в Европе. Отсюда на Русь шли громадные количества серебряных западноевропейских монет-талеров и в более меньших количествах серебро в слитках к проволоке, а также золото в монетах и слитках.

Торговля талерами („ефимками“) для иноземных купцов представляла огромные выгоды. Они продавали талеры, как товар, и меняли их на русские товары: пушнину, лесные товары, поташ, пеньку, воск, сало, леи. Все это с большой выгодой перепродавалось на европейских рынках. Правда, и русская казна не оставалась без прибыли. За каждый талер, купленный у иноземца, казна платила от 36 до 36 с половиной копеек. Чтобы серебро несли на денежные дворы, была установлена более высокая цена при сдаче его в монетное производство: за каждый талер на денежных дворах платили 38 или 38 с половиной копеек.

Любой владелец серебра мог приходить на денежный двор со своим сырьем и заказывать из него монеты. После вычета пошлины он получал на руки то количество русских денег, которое выходило из переплавленного серебра. Основные заказчики денежных дворов, естественно, была царская казна и купечество, занятое внешней торговлей.

Государевы денежные дворы представляли собой самые крупные предприятия на Руси. На главном денежном дворе – Московском, который был и ведущим учреждением для всего денежного производства – Денежным приказом, трудилось не менее 100 человек. В Новгороде, на рубеже XVI–XVII веков, работало приблизительно столько же, на Псковском, самом маленьком, около 30 человек.

На денежных дворах трудились плавильщики и кузнецы, которые плавили серебро, выжигали из него посторонние примеси и из очищенного серебра делали заготовки для чеканки. Они назывались „гнезда“ и представляли собой определенное количество серебра в слитках (гнездах?). От кузнецов это серебро поступало к волочильщикам, которые, пользуясь простым сооружением-воротом, пропускали серебряные стержни через все более уменьшающиеся отверстия в доске и в результате из стержней получали проволоку. Проволока далее поступала к бойцам, которые на специальных „глатких“ чеканах плющили проволоку. Рабочие-резальщики резали проволоку на заготовки для будущих монет. Заготовки имели вес и размер копеек или полушек. Достигалось это просто. За исходный вес брали малую гривенку (в современных мерах веса – 204,756 грамма). Серебряная проволока с таким весом разрубалась на 300 заготовок для копеек, или 600 заготовок для денег, или 1200 заготовок для полушек. Заготовки поступали к чеканщикам. Орудием чеканки были чеканы – сделанные из закаленного железа стержня. На торце одних помещалось изображение ездока, на торце Других – надпись. Один из стержней имел четырехугольное основание, которое чеканщик закреплял в специальном пазу на скамье. Чеканщик закреплял нижний чекан, брал в одну руку верхний чекан, в другую – молот; подручный – „подметчик“ – подкладывал на нижний чекан заготовку, чеканщик наставлял верхний чекан и ударял по нему молотом. Монета таким образом отчеканивалась. Конечно, необходима была большая сила и сноровка, чтобы при помощи подобной примитивной техники чеканить сотни тысяч копеек, денег, полушек.

Главным и самым тщательно оберегаемым орудием производства на денежных дворах были маточники – своеобразные болванки, сделанные из особо прочной закаленной стали.

На одних маточниках – „вершниках“ – резались надписи, на других – „исподниках“ – изображения. Правда, полной уверенности в том, что „вершники“ несли надписи, а „исподники“ – изображения, нет. Сохранившиеся чеканы XVII века свидетельствуют о том, что изображения помещались на нижнем чекане, имевшем квадратное основание для укрепления в пазу, а надписи – на верхнем чекане, представлявшем собой короткий цилиндр. С вершников и исподников изображения отчеканивались на чеканы, которыми непосредственно чеканила монеты. При разрушении чекана от длительной эксплуатации сносившийся конец зачищали и на образовавшуюся гладкую поверхность оттискивали с маточника новые изображения или надпись. С одного маточника снималось до нескольких сот чеканов, пока маточник окончательно не изнашивался. И действующие, и изношенные маточники тщательно сохранялись.

Основная производственная единица денежного двора была „станица – артель, включавшая плавильщиков, кузнецов, волочильщиков, бойцов, чеканщиков – всех рабочих“ занятых производством монеты, за их работу ответственность нес староста, избиравшийся ежегодно из числа чеканщиков. Заказ на чеканку давался обычно одной станице, и староста следил за всеми операциями. В книгах денежного двора записывалось, сколько получено от заказчика серебра» какой станице оно передается для переработки. Староста обязан был сдать готовую продукцию, указав размеры «угара», «крох», отпавших от серебра в процессе чеканки, производственного брака. Готовую продукцию подсчитывали и сравнивали с весом серебра, полученного от заказчика. Тщательно сравнивали, точно ли соответствовало количество получившихся монет весу сданного серебра за вычетом «угара» или «крох». Этой проверкой занимались целовальники, сидевшие в приказной избе, располагавшейся в центре двора. Каждая станица сдавала готовый заказ в кожаных мешках – «юфти» – с личной печатью старосты. Подсчет готовых денег происходил в специально отведенном для этого месте. Посреди двора стояли под навесом дубовые столы, под ними были расстелены «кожи», чтобы ни одна монета не могла затеряться на земле. В книгах записывался окончательный итог всех операций по изготовлению и подсчету денег, записывались все пошлины, взятые с заказчиков, размеры оплаты «мастером за дело». Часть денег получали заказчики, казенные заказы в мешках под охраной стрельцов увозились со двора.

Руководство денежными дворами осуществляли «гости» – богатые купцы, выбиравшиеся из городского купечества на год, в порядке несения городской повинности. Мастера набирались из вольных посадских людей. При вступлении в должность мастера денежного двора называли поручителей и принимали присягу, «будучи у царского дела, не воровать серебра, и денег не красть, и в серебро меди и олова не примешивать и в домах своих воровских денег не делати никаких и воровски под чеканы не подделываться». Голова двора также присягал: в свой год сидя, служить на денежном дворе честно и по совести.

Денежный двор окружал высокий забор – «тын». По углам стояли караульные избы со стрельцами. Во двор вели укрепленные ворота. Денежников обыскивали «донага» и тогда, когда они приходили на работу, чтобы они не проносили с собой свинца, олова и других металлов для примешивания в серебро, и тогда, когда они уходили, чтобы не выносили готовых денег или производственного брака, которому, также вели строжайший учет.

Рис. 30. Миниатюра из летописи XVI века с изображением работ, производимых на денежном дворе.

Денежные мастера получали за свою работу сдельно: за каждую гривенку переработанного серебра было велено платить «чеканщиком, и волочильщиком, и бойцом, и кузнецом по 10 денег с полушкой». В самом привилегированном положении находились «резцы» – мастера-художники, готовившие маточники. На денежном дворе работал один, реже – два «резца». «Резец» получал отдельно годовое жалованье, но размеры его неизвестны.

Денежные мастера освобождались от несения городских повинностей: ночных дозоров, общих работ на том основании, что они у государева дела день и ночь беспрестанно. Они не выходили с денежных дворов, пока длился один передел – полная обработка одной или нескольких партий поступившего серебра.

Само качество чеканки было невысоким, и браковка монеты, очевидно, отсутствовала полностью. В обращение поступали даже монеты, отчеканенные по недосмотру застрявшей в верхнем штемпеле монетой: на одной стороне находится переданное нижним штемпелем нормальное изображение, а на другой стороне – его же углубленный след. Денежники называли такие монеты «односторонними». Однако их не считали браком. Проволочные монеты часто имели плохо различимое изображение и неправильную форму, за что их в народе прозвали «чешуйками».

Все это было на руку фальшивомонетчикам различного рода и ранга. В том числе и работающим по государственному заданию вражеской стороны, так сказать, «наученьем вражьим… деньги резати».

Это особенно ярко проявлялось в смутные времена.

…16 июня 1611 года в Новгород вошли шведские войска. С согласия новгородских властей над городом был установлен протекторат шведов. Власть в городе передавалась шведским военачальникам Якову Делагарди («боярину большому и ратному воеводе Якову Пунтосовичу Делагарди»), Эверту Горну («боярину и ратному воеводе Эверту Куарлусовичу Горну»), а также боярину и воеводе Ивану Никитичу Большому-Ордынскому и дьяку, «секретарю» Монше Мартыновичу. В число городских властей входил и митрополит Исидор.

Овладев Новгородом, шведы воспользовались тем, что в городе работал монетный двор. Как говорится, оккупанты застали его «на ходу», и вскоре шведы начали резать «новые снасти». Среди старых лицевых и оборотных маточников времени царя Василия Шуйского были выбраны самые подходящие, и чеканка началась.

Рис. 31. Копейки царя Василия Шуйского.

Первым выпуском шведской оккупации стали копейки, лицевые и оборотные стороны которых были чеканены с помощью самой поздней пары маточников, употреблявшихся в 1610 году. Чеканились они на трехрублевой стопе.

Шведы недолго задержались на полноценной весовой норме. Понижение веса копеек в Москве заставило их сделать то же самое.

Именитые люди Новгорода поняли, что они совершили ошибку, пустив шведов в город, и начали тайные переговоры с Москвой. В январе 1615 года в Москву прибыла тайная грамота новгородцев, где они просили простить им прежние «вины». «Вины» новгородцам простили, и началась подготовка к переговорам. В оккупированных шведами областях разгоралась партизанская война.

Отказ от намерения мирным путем включить Новгород в состав Шведского королевства сразу сказался на денежном деле. В марте 1615 года вес новгородской копейки снижается – из гривенки начинают чеканить не 360, а 390 копеек. Ее вес снизился но сравнению с весом копейки трехрублевой стопы на три четверти новгородской старой почки (около 0,15 грамма).

Вес копеек оказался равным не 0,52 грамма, что соответствовало бы норме, а 0,48 грамма.

В 1616 году шведское командование обратилось к чеканке фальшивых монет. Эти монеты были особого свойства. Извлечение выгоды из их выпуска основывалось на массовых операциях по выпуску старых копеек трехрублевой стопы. За них давалась новые копейки четырехрублевой стопы. На руки сдатчики получали наддачу по 10 новых копеек на рубль старых.

«Воровскими снастями» была пара наново вырезанных маточников: лицевого с буквами ПС (Псковский монетный двор) и оборотного с именем царя Дмитрия Ивановича, но с ними в работе оказался оборотный маточник с именем Василия Ивановича Шуйского, Вес «воровских» монет стал намного ниже нормативного веса копеек трехрублевой стопы.

Король Густав-Адольф находился в военном лагере, раскинувшемся под стенами осажденного Пскова. Сохранилось письмо короля от 28 июля 1615 года, направленное в Новгород, Якову Делагарди, и от 29 июля – шведскому казначейству в Стокгольм. В этих письмах речь идет о чеканке монет на Новгородском монетном дворе.

В письме к Делагарди король просил прислать в лагерь под Псков с нарочным «несколько чеканенных в последнее время московских денег», а также монеты, выпускавшиеся в то время «на монетных дворах Московии», которые король собирался «послать в Швецию как образцы». В письме руководителю Государственного казначейства и Счетной конторы содержалась подробная инструкция по организации прибыли от чеканки копеек. Давалось распоряжение о закупке «двух или трех бочек золота» («бочка золота» – счетное понятие, соответствующее 100 000 серебряных риксдалеров) для чеканки монет.

Необходимость начать чеканку монет в России объяснялась тем, что это поможет сократить расходы на содержание гарнизонов: «Мы можем с замечательной выгодой покрыть все расходы этими копейками». Копейки должны чеканиться «из хороших риксдалеров» и должны быть «так же хороши или даже лучше тех, которые чеканят теперь в Москве». Король надеялся, что новые копейки, изготовленные шведами, найдут широкое применение не только по всей России наравне с другими, но и в Польше, и в Литве, а также Данциге, Риге и прочих приморских городах. Определялась цена копеек – 42 копейки за риксдалер. Цена соответствовала той, по какой в то время покупали талер в Москве.

Отдавая распоряжение о чеканке монет, подражавших русским, король нарушал монопольное право царской власти на чеканку копеек. Фактически Густав-Адольф отдал распоряжение о массовом выпуске фальшивых денег. То, что они по качеству должны были оставаться такими же, как русские, но и «даже лучше тех, которые чеканят теперь в Москве», нисколько не изменяло факта фальшивомонетничества. Чеканка копеек вне царских денежных дворов считалась, с точки зрения российских властей, преступлением. Преступлением явилось и стремление распространять эти копейки за пределами России. Как известно, русская монета имела хождение строго в пределах Российского государства. Недопущение вывоза за границу драгоценных металлов в любой форме, в том числе и с монеты, являлось краеугольным камнем политики меркантилизма, которой придерживалось царское правительство. Король понимал все, поэтому не случайно просил сохранить в тайне, что закупаемые талеры пойдут на чеканку монет. В осторожной форме король высказал еще одно указание, не стесняться в выборе средств, которые позволяли бы максимально поднять доходы от чеканки. В заключение, «чтобы монетная чеканка производилась, чем больше, тем лучше, тем большую выгоду мы будем иметь от нее. Так что мы надеемся, что получим то, что просим для Ставки, и сможем таким образом содержать в большинстве мест наши войска без особых вспоможений из Швеции. Но на все это требуется время и терпение. Так, где же еще мы сможем найти подобные выгоды? И мы предоставляем вам все полномочия в настоящем деле, в чем подписываемся. Густав-Адольф».

После получения соответствующих инструкций шведские власти использовали предоставленные им полномочия в достижении максимальных доходов от чеканки. Они снизили нормативный вес копеек с 0,52 до 0,48 грамма, а также приступили к выпуску копеек, подражавших выпускам монет трехрублевой стопы.

В феврале 1617 года между Россией и Швецией был заключен Столбовский мир. Шведы получили единовременно 20 000 рублей русскими деньгами.

Ижорская земля перешла в шведское владение. Но русское местное население не желало пользоваться иноземной монетой – шведскими риксдалерами и их фракциями. Хотя монеты здесь продавали и покупали, как серебро. Шведы нашли простой выход. Они вывезли с Новгородского монетного двора целую станицу – артель денежников во главе со старостой Нефедкой («Нефедку с товарищи») и заставили их чеканить русскую монету. По условиям мирного договора не предусматривалось «никаких дел и книг и иного ничего не вывозить и людей сильно не вывозить». Действительно, шведы оставили на денежном дворе все старые маточники в неприкосновенности, однако остальные условия договора нарушили: вывезли людей, печать Новгород Великого, документы. Вывезли они и пару маточников, которые были предназначены для организации чеканки трехрублевой стопы. Поскольку в составе вывезенной станицы не оказалось резчика монетных чеканов, то шведы прихватили чеканы, снятые с маточников, которыми непосредственно чеканили монеты. Чеканы переделали на имя царя Михаила Федоровича и ими «Нефедка с товарищи» приступили «в Свее» (Швеции) чеканить деньги. Шведские дипломаты, прибывшие в Москву в 1618 году для ратификации Столбовского договора, получили русское заявление: «…Искони не бывало, что государю вашему деньги чеканить в своем государстве великого государя нашего царского величества имянем, мимо своего королевского имяни». Москва потребовала, чтобы «государь свейский Густав-Адольф король по договору полномочных своих послов Яков Делагарди с товарищи ноугороцкого государства печать и денежные чеканы и денежных мастеров и иные дела, что будет после договору из Великого Новгорода и из иных городов вывезено, сыскав, велеть прислать назад».

Требование о возвращении «Нефедки с товарищи» не было выполнено. Еще долго денежное обращение северо-западной части Русского государства засорялось многочисленными подделками.

Например, в 1619 году в Дании началась чеканка специальных денежных знаков – серебряных монет, по весу, внешнему виду и технике чеканки из проволоки полностью подражавших русским копейкам. В отличие от русских, данные монеты (у нумизматов они получили название «деннинги») имели имя не русского царя Михаила Федоровича, а датского короля Христиана IV. На части деннингов имя короля было написано на немецком языке готическим шрифтом (в переводе «Всемилостивейший Христиан IV король Дании»), а на другой части помещалась «русская легенда» – буквы фантастического алфавита, отдаленно напоминавшего русский, составляли надпись: «Христианос шетира королас Деннмарк».

6 апреля 1619 года королевский указ поступил датскому монетному мастеру Иоганну Посту отчеканить серию деннингов, по материалу и пробе «настолько похожих на русские образцы, что они могли бы пускаться в обращение как русские и быть ходовыми». Чеканить монеты предполагалось из расчета 48 деннингов на талеру. 7 июля 1619 года другой монетный мастер, Альбер Дионис, в Глюкштадте получил привилегию на чеканку монет и в том числе – на чеканку деннингов. Как видим, и шведский король, и датский король – инициаторы чеканки – имели одинаковые исходные намерения и общую точку зрения. Русские деньги – удобный объект для разного рода манипуляций.

Разница от чеканки монет шла в карман эмитентов, а не русскую казну. Кроме того, иностранные производители русских денег не очищали талерное серебро и талер не терял в весе при выгорании примесей. Простота технологии чеканки русских копеек стала их дополнительной привлекательной стороной. Не случайно ни поляки, ни шведы не пытались вносить кардинальные изменения в русское денежное дело, в глазах европейцев такое архаичное и соображениями руководствовались и датчане, чеканку деннингов.

Старые деньги приказывалось привозить в Москву и менять в казне с «наддачею нового дела деньгами». Иностранным купцам – «немцом» велено было оказать, чтоб они впредь таких денег на московской чекан не делали и в наши города не привозили. Фальшивые деньги, полученные у «Немцов», следовало изымать, запечатывать печатью таможенников и, «перепечатав», возвращать владельцам.

В указе 1620 года упор делался на то, что привозные деньги «не згодятца ни к чему», поскольку они сделаны из низкопробного серебра или вообще не из драгоценных металлов. Исследования показали, что датские монеты чеканены из высокопробного серебра. Указ был направлен, прежде всего, против нарушения монопольного права чеканки монет вне русских монетных дворов. Более поздняя редакция указа, который неоднократно повторялся в первой половине XVIII века, говорит именно об этой главной причине запрещения привозных денег: «Денег своего дела привозить в Московское государство не пригоже, ни в одном государстве того не ведется, чтобы делать деньги на чужой чекан иного государства».

Огромное количество копеек, выпущенных в Дании, для торговли датских купцов в Лапландии, получили у русских прозвище «корелки худые». Эти монеты вызвали целую народную смуту. «Деньги-корелки худые, цена невольная, купля нелюбовная, во всем скорбь великая, вражда несказанная и всей земле связа, никто не смей ни купить, ни продать», – так причитал Псковский летописец в 1636 году.

Царь издал грамоту, повелевавшую начать расследование о воровских монетах. Царские сыщики не всегда действовали успешно, но всегда жестоко. «4 Генваря взял воевода к себе в съездную избу нашего посадского человека Дементия Чудова с семьей и на сыне его искать велел по мощням и по земям и тех медных денег не нашел… и на дворе по всем хоромам и коробьям, и по мощням, у жены его медных денег обыскивали и не нашли нигде». Бравый воевода не любил неудач, а посему пошел на прямой подлог. Сделано это было настолько грубо, что возмутился даже вологодский дьяк. Так воевода его «бил и за бороду драл и из съездной избы выгнал».

Менялись один за другим сыщики, но «корелки худые» не убывали, поскольку производились за бугром. Царь лишь мог запретить продавать товары иностранцам за привезенные от них русские деньги. Запрет вообще-то бы подействовал, если бы не плохое состояние русских дорог. «Ныне мостов нет, а дорога Худа, грязна и водяна, и ехать ныне с телеги тою дорогою никоторыми обычаями нельзя…».

Нельзя было русским купцам, а иностранные торговцы героически преодолевали все тяготы дорожные и торговали безнаказанно и беспошлинно, таким образом подрывая экономику Великого государства Российского.

Недаром известный русский нумизмат И. Г. Спасский назвал фальсификацию «болезнью русского денежного обращения».

Этой болезни зачастую содействовали сами российские правители. Бот как описывает известный историк С. М. Соловьев денежные беззакония, предшествовавшие знаменитому «медному» бунту 1662 года. По решению царя Алексея Михайловича в 1655 году были выпущены в обращение медные монеты с нарицательной стоимостью серебряных. Два года все шло нормально. А в 1659 году медные деньги резко обесценились. Историк пишет: «Стали присматривать за денежными мастерами, серебряниками, котельниками и оловянщиками и увидели, что люди эти, жившие прежде небогато, при медных деньгах поставили себе дворы каменные и деревянные, платье себе и женам поделали по боярскому обычаю, в рядах всякие товары, сосуды серебряные и съестные припасы начали покупать дорогою ценою, не жалея денег. Причина такого быстрого обогащения объяснилась, когда у них стали вынимать воровские деньги и чеканы».

Снова последовали жестокости. Преступникам рубили головы, отсекали у них руки и прибивали у денежных дворов на стенах, а деньги и имущество преступников забирали в казну. Не помогло.

В 1663 году царь вынужден был отступить. Чеканку медных денег прекратили, всю наличность переплавили в металл. В 1664 году появился указ, который свидетельствует, что воля царя не была выполнена. Свои медные запасы людине сдавали в переплавку. В указе говорилось, что в Москве и разных городах появляются в обращении деньги «портучены» (натертые до серебряного блеска ртутью), а иные посеребренные или просто полуженные. Снова последовала волна жестоких казней. Всего за порчу монет в те годы было казнено более семи тысяч человек. Более чем пятнадцати тысячам отсекли руки, Ноги, наказали ссылкой, у многих отобрали имущество. Однако соблазн нажиться фальшивомонетничеством оставался большим. Свидетельство этому дело об «охульном серебре» иноземного купца Вахромея Миллера, который в 1676 году принес на Московский монетный двор серебро: целые или ломаные талеры.

По приказу царя серебро начали плавить, чтобы перечеканить в русские монеты. Когда часть серебра расплавили, то выяснилось, что талеры содержат очень плохой металл с большим количеством примеси олова, меди, свинца и т. д. Работать с таким серебром было нельзя. Обычно при переплавке выгорали примеси олова и меди. На этот раз угар был слишком велик. «Вахромеевские ефимки против любских (т. е. любекских) плоше», – доносили монетчики. Однако Миллер утверждал, что его серебро хорошее. Дело дошло до боярской думы. Царь указал, а бояре приговорили охульное миллеровское серебро переплавить и, если будет слишком большой угар, то недостаток серебра взыскать с иностранных купцов хорошими ефимками. На сей раз серебро плавили в присутствии заинтересованных лиц: Вахромея Миллера и его товарищей, некоторых других купцов, мастеров-монетчиков и серебряных дел мастеров. На 20 фунтов миллеровского серебра, взятого для пробы, пришелся очень большой угар немногим меньше 2 фунтов, т. е. почти 10 %. Серебро забраковали.

Снова настойчивый Вахромей и его компаньоны били челом государю, и снова царь отдал приказ плавить «охульное миллеровское серебро». Из этого ничего не вышло: рвалось переплавленное серебро, не чеканилось, оно ломалось. Чем кончилось это дело, не известно. Известно лишь одно, что народ к фальсификации монет относился как к официальному злу. Единственный номинал – крошечная серебряная копейка низкого качества – доставляла большие неудобства. Крупные платежи приходилось пересчитывать по нескольку дней, а для меньших операций злополучная копейка была крупноватой. Мелкие торговцы начинали резать копейки пополам или натрое. В критические дни для денежного обращения появлялись денежные суррогаты, например, клейменные кусочки кожи. Их окрестили «кожаными жеребьями».

Средние века уходили в небылое, наступало новое время.

Молодой царь Петр I начал денежную реформу. Серебряные, чеканенные из проволоки русские копейки еще ходили некоторое время. Царь Петр ненавидел их не меньше, чем боярские бороды, и называл их «старыми вшами». Однако избавиться от них удалось лишь в 1718 году.

Сбылась петровская мечта – все копейки стали медными. Однако другой мечте – вывести всех фальшивомонетчиков – не суждено было сбыться. «Денежные воры» остались.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю