Текст книги "Мое чужое имя (СИ)"

Автор книги: Анастасия Логинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 5. Свидетельница

Старогорск

Свидетельница Шорохова явилась на допрос к двум часам. К этому времени мнение о ней у Максима уже изменилось, отчасти благодаря доводам Ваганова. Но Ваганов только обратил его внимание на то, что с этой дамочкой не все в порядке, а остальное Федин нарыл сам. Не далее как вчера, он был в читальном зале Старогорского Гуманитарного Университета, где работала фигурантка Шорохова, и разговаривал с ее непосредственным начальством – степенной дамой по имени Салтыкова Дарья Сергеевна. И… в общем, нужно было видеть, как эта Дарья Сергеевна изменилась в лице, как только Максим упомянул имя Шороховой. Нет, здесь определенно не все так просто. Поэтому с утра Максим предвкушал, как в два часа сюда явится эта библиотекарша, как первые минут пятнадцать она будет все отрицать – но Максим будет непреклонен! Он коварно и тонко будет ее разоблачать, задавать вопросы, которые, безусловно, выведут свидетельницу на чистую воду. В конечном итоге она расплачется и во всем признается Федину. В чем конкретно она признается, Федин пока еще не придумал, но точно знал, что именно ее показания помогут ему раскрыть убийство Каравчука…

И вот теперь она сидела в кабинете, из которого Максим предусмотрительно выпроводил соседа, и терпеливо, ни разу не изменившись в лице, отвечала на вопросы, которые ей задавали уже по третьему, а то и по четвертому кругу: как познакомилась к Каравчуком, в каких отношениях с ним состояла, когда в последний раз видела.

Протокол ее допроса Вагановым с ответами на большинство вопросов лежал здесь же, и Максим уже начал удивляться, почему она не взбесится и не предложит ему заглянуть в дело.

– Татьяна Леонидовна, а что-то я документов ваших не вижу, вы привезли паспорт?

– А у меня нет паспорта, – не моргнув глазом, ответила Шорохова, – я его потеряла как раз перед отъездом из Москвы – теперь вот восстанавливаю. Могу предложить водительские права и служебное удостоверение, – она полезла в сумочку, – Юрия Николаевича это вполне устроило.

«Ну, раз Юрия Николаевича устроило…» – с сомнением Максим разглядывал документы, проверяя, не поддельные ли.

– Ну ладно, – закончил он с официальной частью, – вернемся снова к Каравчуку. А вас не удивило, что когда ему понадобились деньги, он позвонил именно вам? Ведь и кроме вас у Каравчука достаточно квартиросъемщиков.

Только договорив и подняв на Шорохову взгляд, Максим понял весь идиотизм своего вопроса. Весь вид свидетельницы – и многозначительно поблескивающий на пальце бриллиант, и явно недешевая одежда, и сравнительная молодость – все это автоматически делало дамочку объектом для выкачивания денег. Явись Каравчук с подобным ультиматумом «плати или съезжай» к тому же Агееву (а ведь именно ему подобные были остальные квартиранты), тот бы его послал куда подальше и съехал. Шороховой же было проще заплатить, чем собирать свой многочисленный гардероб и искать другое жилье. Тем более, без паспорта.

Второй раз он почувствовал себя идиотом, когда Шорохова скептически улыбнулась:

– Видимо, я его самая перспективная квартиросъемщица?

Тогда Максим сделал непроницаемое лицо, будто его вопрос это тонкий, продуманный ход.

– Татьяна Леонидовна, вы ведь москвичка? И Каравчук долгое время работал и жил в Москве. Теоретически вы вполне могли там встретиться и даже поддерживать дружеские отношения. Конечно, нет ничего удивительного в том, что и вы и Каравчук приехали из Москвы. Удивительно, что приехали вы оба именно сюда, в Старогорск. Согласны?

– Согласна, – пожала плечами Шорохова, – но это просто совпадение.

– Значит, вы утверждаете, что познакомились с Каравчуком только в Старогорске?

– Да.

Максим решил пойти на крайние меры и неожиданно сам для себя выпалил:

– А у нас на этот счет другие сведения, – от него не укрылось, что Шорохова едва заметно вздрогнула. Он продолжил, – в Москве вы работали в… – он заглянул в служебное удостоверение Шороховой, – ООО «Оникс», так?

– Так.

– А Каравчук работал в охранном агентстве… – он заглянул в свои записи, – «Бренд». А я ведь специально наводил кое-какие справки обо всех клиентах этого агентства и хорошо помню, что среди них был «Оникс». Что вы на это скажите? Тоже совпадение?

Фигурантка сначала растерялась, но тут же усмехнулась:

– Скажу, что «Бренд» действительно и по сей день предоставляет охранные услуги «Ониксу», только «Оникс» существует всего один год – столько же времени, сколько Каравчук постоянно живет в Старогорске.

Максим чертыхнулся про себя: нужно было тщательнее проверять, а он не знал про «Оникс» ничего, кроме названия. И как-то сразу он поскучнел, добиваться от Шороховой признания уже не расхотелось. Да, скорее всего и не в чем ей было признаваться. Еще очень хотелось пить, и есть тоже. Но Ваганов велел держать у себя свидетельницу аж до пяти часов, пока тот будет обрабатывать Агеева.

– Татьяна Леонидовна, беседовать нам все равно еще долго… вы чаю не хотите? Тогда прошу подождать в коридоре.

Шорохова не успела неуверенно пожать плечами, а Максим уже схватил чайник и раскрыл перед ней дверь. Он помнил, что по инструкции нельзя посторонних одних оставлять в кабинете – мало ли. Вдруг она где-нибудь найдет секретные документы, и, не дай бог, их прочитает?

Так как вода из-под крана в помещении, да и во всем городе была непригодна для питья, в конце коридора имелся кулер – подарок мэрии на день уголовного розыска. К нему-то Федин и направился, но на полпути задержался – дверь кабинета Васи Туманова была распахнута настежь. Сам Туманов был в отпуске, и помещением пользовались все кому не лень – допрос провести, или просто поспать после ночного дежурства. Но двери в отделе все-таки принято за собой закрывать. Насторожившись, Максим заглянул внутрь – за столом сидел небритый и странного вида следователь. То, что это был действительно следователь, а не гопник, не пойми как забредший в кабинет, Максим понял только по тому, что тот вел себя довольно по-свойски – сейф раскрыт, на столе уголовное дело, пакет, из которого Небритый вытаскивал палку колбасы. Видно, тоже обедать собирался. К тому же Максим слышал, что утром в РУВД привезли задержанного, и кто-то из комитетских должен был прийти его допрашивать.

– Эй, товарищ следователь! – окликнул его Федин. – Ты б окно прикрыл, а то сквозняк по всему этажу гуляет.

Небритый беспокойно оглянулся. Максим еще раз спросил:

– Задержанного увели уже, что ли?

Небритый кивнул и снова начал копаться в пакете.

А Максим пошел дальше по коридору. По пути он поймал себя на том, что сочувствует следователям: может, нужно было ему бритвенный станок предложить? Да и не спал, бедолага, судя по виду, уже суток трое…

Навстречу ему шагал следователь Антонов… или Абрамов, неся полный до краев чайничек.

В мозгу что-то щелкнуло и прежде, чем Максим успел понять, что к чему, ноги уже несли его обратно к незапертому кабинету. Ну да – вызванный следователь СК, должно быть, и есть Антонов, а Небритый, которого Максим видел в кабинете… неужели задержанный? Так там ведь дело уголовное на столе лежит! И сейф открытый, с тумановскими зарегистрированными вещдоками!

Небритого за столом уже не было, он не спеша вылезал через открытое окно – благо был первый этаж – и спокойно зашагал по дворику РУВД. Полицейских вокруг было полно, но уж больно уверенно вел себя небритый, никто и бровью не повел в его сторону.

– Стой! Стрелять буду! – крикнул вдогонку Максим и хлопнул рукой по бедру, где ни кобуры, ни табельного оружия, конечно, не было.

Но похищение из РУВД уголовного дела – инцидент нешуточный, поэтому Максим, опять же не успев подумать, побежал следом за Небритым, в один прыжок преодолевая подоконник. Услышав окрик, нервы у Небритого сдали, и он тоже побежал. Пока курившие на крыльце полицейские соображали, что к чему Максим бежал, стараясь не сбить дыхание, и думал только о том, что с каждой секундой все ближе и ближе спина небритого. Когда расстояние между ними максимально сократилось, Максим, собрав силы, сделал прыжок и, хватая фуфайку убегавшего, повалил его на землю. Из фуфайки что-то вылетело и покатилось по асфальту. Максим не заметил, что это было, он просто был доволен собой и, перевернув небритого лицом вниз, собрался надеть на него наручники. Наручников, правда, тоже не было – остались в кабинете – зато подоспел дежурный уже с пистолетом наголо. Держа вторично задержанного Небритого на мушке, он протянул Федину наручники.

Народ теперь плотным кольцом окружил парочку на асфальте – были здесь и прохожие граждане, и полицейские набежали.

– Федин, ты из-за колбасы за ним гнался, что ли? – спросил кто – то из толпы.

– Да какая колбаса! Он дело уголовное у Абрамова спер!

– У какого Абрамова?

Уже отдышавшись, Максим огляделся: сержант – дежурный держал в руках палку сырокопченой колбасы – она – то, наверное, и выпала из фуфайки небритого.

– А дело-то где? – совсем растерялся Федин.

– Ты куда документ дел, паразит?! – орал на задержанного теперь уже дежурный.

– Расходитесь! Дело мы спасли… нечего здесь стоять! – Перекрикивал толпу и протискивался в центр следователь Абрамов. – На пять минут нельзя вам задержанного оставить! Я ведь просил, чтобы вы, – он запальчиво грозил Федину указательным пальцем, – за кабинетом присмотрели!

– Когда?!.. – опешил Максим.

– Я на вас рапорт подам! – Верещал Абрамов, потрясая папкой с тем самым делом. – Слава богу, что документ мне спасти удалось! А если бы меня поблизости не было?

Пока Абрамов как школьника отчитывал Федина, дежурный уже поднял с земли задержанного и буднично вел его обратно в здание. Наоравшись, Абрамов ушел, следом начали расходиться и прохожие. Федин, недовольный и злой, покидал дворик последним. Пока прыгал с подоконника, бросил где – то по пути свой чайник и теперь искал, заглядывая под все скамейки.

Абрамов ведь теперь точно накатает рапорт – задержанный с его допроса сбежал, его дело чуть не похитил, так чтобы обелиться перед начальством, тот будет искать козла отпущения. А найти его не трудно: кто за сбежавшим задержанным рванул? Федин! А почему? Виноват потому что, вот и спешит реабилитироваться. Железная полицейская логика.

Перепачканный, измятый и хромой (пока прыгал, потянул лодыжку) Федин вернулся в кабинет. Кстати, без чайника – любая оставленная без присмотра вещь исчезает из РУВД мгновенно. Шорохова все еще предано ждала у запертой двери, хотя давно уже пора было вести ее к Ваганову.

С опознанием тоже ничего толкового не вышло, да и заметно было, что мысли Ваганова витают где-то далеко. Еще бы – слухи о сегодняшнем побеге задержанного уже дошли до комитетского начальства, а там вполне могут начать проверку в отношении его следователя. Таня Шорохова не очень внимательно, как показалось Максиму, оглядела троих парней, приведенных на опознание. Все трое были лет тридцати, темноволосые, худощавые и одетые в черные кожаные куртки. На среднем стуле сидел Илья Агеев, которого свидетельница, собственно, и должна была опознать, или как-то на него отреагировать. Двоих других Максим лично двадцать минут назад подцепил около РУВД, мимо которого те на беду свою пробегали. Максим настороженно следил за мимикой Шороховой, но если она и узнала кого-то, то все равно этого не выдала. Агеев в ответ так же бесстрастно разглядывал свидетельницу, и лицо его не выражало ровным счетом никаких эмоций.

Конечно, ни Максим, ни Ваганов особо не надеялись, что свидетель Агеев окажется «качком в куртке», но была надежда, что оба свидетеля все-таки в сговоре. То есть, если их столкнуть подобным образом, то как-то они свое знакомство выдадут. Надежда не оправдалась.

– Максим, задержись-ка, – остановил Федина Ваганов, когда все закончилось.

Говорили, конечно, о побеге задержанного, вскоре к ним присоединился и следователь Абрамов, и начальник угрозыска Русаков – начальник Максима. Максим и Абрамов изложили свои версии инцидента: Антонов говорил неуверенно, но довольно складно, а Максим знал, что был прав, но звучали его слова как оправдание, причем еще более неуверенные, чем у следователя. Максим был молод и пылок, но наивным он уже не был. В высшую справедливость тоже не очень – то верил. Сила была на стороне Ваганова, а он будет выгораживать своего следователя, потому Федин, отвечая что – то, проклинал свое геройство и раздумывал, какие неприятности его теперь ожидают. Премии за этот месяц наверняка лишат… А ему еще за квартиру платить… И долг Соколку отдать нужно…

Разговор вышел тяжелым. Максим маялся, пытаясь подавить зевоту, и миг, когда его отсюда выпустят, казался далеким и нереальным. Когда дверь вдруг без предварительного стука открыли, и в кабинет вошла свидетельница Шорохова собственной персоной.

«Чего это она – я ей пропуск не подписал, что ли?», – мгновенно оживился Максим.

Но свидетельница к нему не обратилась, зато обвела надменным и даже слегка презрительным взглядом следователя, а потом и самого Ваганова, потом молча прошла вперед и положила перед Юрием Николаевичем лист с написанным от руки текстом.

– Что это? – Ваганов двумя пальцами почти брезгливо поднял листок.

– Это объяснительная, – свысока и чеканя слова, ответила Татьяна, – я весь день, с самого утра, сидела у Максима Георгиевича в кабинете – ваш следователь ни с какими поручения к нему не заходил и не обращался. А когда задержанный похитил дело и попытался скрыться, ваш следователь завтракать ходил. Я все это видела.

Повисло молчание, в течение которого трое мужчин сидели с приоткрытыми ртами и недоверчиво смотрели на Шорохову, как смотрят на людей, которые подают первые робкие признаки безумия. Первым закрыл рот Ваганов:

– Заберите это, – он попытался вернуть объяснительную.

Шорохова не двинулась, только одарила его еще более презрительным взглядом:

– Если понадобится, я отнесу это вашему руководству вместе с заявлением, что вы отказываетесь приобщить мои показания к делу.

– Жалуйтесь хоть Папе Римскому! – Чувствовалось, что Ваганов уже начинает беситься. – К какому делу вы собираетесь это приобщать?! Сбежавший задержанный числится на Абрамове до тех пор, пока он официальнее не сдал его контролерам. И отвечает за него Абрамов вне зависимости от того, кого и о чем он просил. При чем здесь вообще Федин?!

Шорохова хлопнула ресницами – ее надменность как ветром сдуло:

– Так этот побег не повесят на Федина?

Вместо ответа Ваганова устало и устало рявкнул:

– Выйдите из кабинета, пожалуйста!

Максим уже перестал скучать и до конца опроса сидел слегка пораженный, то и дело поглядывая на дверь. За последние полчаса его удивили сразу два человека. Сначала Ваганов, который почему – то не выгораживал своего следователя, теперь вот свидетельница, которая не понятно с какой стати вздумала свидетельствовать в его пользу.

Нет, он решительно чего-то не понимает в этой жизни. Может и этот мир не такой уж сволочной, как кажется…

* * *

Я был неправ. У маленьких городов есть и плюсы, а один из самых существенных плюсов – находится все поблизости. Взять хотя бы мой Питер: у нас можно полдня убить на то, чтобы добраться с одного конца города в другой и обратно. Старогорск же хорош тем, что здесь все находится в центре: и гостиница, где я остановился, и Следственный комитет, куда от нечего делать я мотался каждый день, и редакция, телефоны которой я обрывал с раннего утра. Так что я не успел выбрать радиостанцию на магнитоле, как уже был в кафе напротив комитета.

Да, и я, наконец, смог понять, чем манит Пиццерия полицейских, следователей, а порой и начальников вроде Ваганова. Пельмени… бог с ними, но, оказывается, если успеть сюда к десяти утра, когда они только-только открылись, то пиццу подают свежевыпеченной, горячей, даже слегка дымящейся. Подернутая золотом корочка, хрустит, услаждая слух, а кусочки ветчины буквально таят во рту…

Но это даже не все: главной удачей сегодняшнего дня – словно компенсация за все неудобства – было встретить Юркину свидетельницу. Правда была она не одна, а с опером Фединым, они выходили из ворот РУВД и активно что-то обсуждали, как старые друзья. Меня это ни капли не смутило: ну в самом деле, не может же такая шикарная девушка всерьез интересоваться опером Фединым? Поэтому я, мучительно вспоминая имя моей «компенсации», позвал их обоих пообедать.

– Мне, пожалуй, пора… – начала отнекиваться моя «компенсация», – мне на работу еще зайти нужно.

– Во всех нормальных учреждениях уже закончился рабочий день, – уговаривал я, потому как обедать с ней мне было намного интересней, чем с Фединым.

Разумеется, она все-таки она согласилась.

– Таня, – представил меня, устраиваясь за столиком, Федин, – это Никитин, можно сказать наш штатный адвокат.

Ну да – Таня, Таня! Невольно Федин подсказал мне ее имя. Уже не давая Тане попытки исчезнуть, я отодвинул для нее стул и помогал снять пальто.

– Танечка, что вам заказать? – спросил я, словно в меню было что-то кроме пельменей и пиццы.

– Так вы адвокат? – стала расспрашивать она меня. – Я была уверена, что вы следователь, как и Юрий Николаевич.

– Нет, Танечка, не ровняйте меня с Вагановым – мы с ним совершенно разные, и вы в этом еще убедитесь. Я адвокат. Алексей, для вас Леша. Специализируюсь на уголовных делах, между прочим, так что если у вас появятся проблемы… – я ненавязчиво положил перед ней визитку.

– А я похожа на девушку с проблемами? – высокомерно спросила Таня, но визитку все же покрутила в пальцах и бросила куда-то в недра сумки.

Передо мной сидела типичная современная женщина. Строит из себя прожженную стерву, а на самом деле наивна, как первоклассница. Я улыбнулся:

– Танечка, если судьба вас столкнула с Вагановым, то у вас априори появятся проблемы. Не сомневайтесь.

Таня приняла из рук официантки тарелку с куском пиццы и посмотрела на меня ясными зелеными глазами, почти изумрудными:

– Алексей, видите ли, мы, московские барышни, приучились решать свои проблемы сами. Мы, конечно, обращаемся в адвокатские конторы иногда, но к проверенным адвокатам с внушительным резюме. А вот вы… извините, сколько времени прошло после того, как вы ушли из полиции и устроились в адвокатуру? Год-полтора ведь, не больше? И с чего вы взяли, что сможете тягаться с таким специалистом, как Юрий Николаевич?

Я даже растерялся: кроме Ваганова в Старогорске никто не знал о моем милицейском прошлом – зачем он ей это рассказал?

– Никитин, так ты тоже из наших? – мгновенно заинтересовался Федин.

Ну все, этот завтра на весь СК раструбит.

– Вы извините, Алексей, может быть, вы не хотели этот фактик обнародовать, – Таня, похрустывая пиццей, решила, что сказала еще не все: – просто вы так настойчиво критикуете органы и Ваганова в частности, как критикуют только бывшие сотрудники этих самых органов.

– Кстати, да, – поддакивал ей Федин, – я тоже об этом сразу подумал. Выперли или сам ушел?

Я обвел их мрачным взглядом: Максим явно сгорал от любопытства узнать подробности, Таня выглядела делано-равнодушной, только изумрудные глаза откровенно посмеивались. Будь она чуть более серьезной, я бы не видел смысла продолжать, а так…

– Сам ушел, не стал дожидаться, когда выпрут. Доволен, Федин? И, кстати, Ваганов в вашей защите не нуждается, Таня – он прекрасно знает, как я отношусь к его методам.

– А я и не думала защищать Юрия Николаевича, вот еще! – мгновенно вспыхнула Таня и сделала вид, что ее вообще ничего не интересует, кроме пиццы.

Мне показалось, что она разволновалась даже больше, чем нужно. А потом Максим поведал историю своего сегодняшнего героизма и вскользь упомянул, что если б не Ваганов, сидеть бы ему сейчас в конторе и строчить объяснительные во все инстанции. Таня, судя по ее восхищенным репликам в адрес Юрки, уже была в курсе этой истории. По крайней мере, понятно с чего такой резкий переход от «козла» до «такого специалиста, как Юрий Николаевич».

Н-да, она не только наивна, но и сентиментальна.

Глава 6. Сестра

Москва

Студентка была умницей, и доклад читала интереснейший, но сейчас Женя не могла найти в себе силы даже просто вслушаться в произносимые фразы. Взгляд ее был устремлен за окно, но все чаще она посматривала на часы – да когда же пара кончится! Студенты на задних рядах, убедившись, что Евгении Андреевне не до них, шушукались и хихикали…

«По двадцать лет людям! Некоторые уже сами мамы с папами, а все как дети!..» – поражалась про себя Женя, но вслух замечаний не делала. Не до них ей было. Она бы сейчас и сама многое дала, чтобы не сидеть в этом душном, скучном кабинете, а уйти… Только куда уйдешь? Домой? А что дома? Дома даже Сергея нет. Нет, уж лучше быть здесь, на людях.

Женя снова посмотрела на часы: о господи, еще двадцать минут до звонка…

Кто-то надоедливо и звонко постучал в стеклянную дверь аудитории – худощавая брюнетка лет тридцати с модной стрижкой улыбалась во весь рот и приветливо махала рукой. Кому – ей? Жене?

– Кира… – узнала Женя подругу своей студенческой поры.

Досиживать последние двадцать минут не было никаких сил – сославшись на срочные неотложные дела, она выпроводила своих студентов и теперь, еще не веря в реальность происходящего, рассматривала подругу.

Та изменилась. Когда Женя видела ее в последний раз – было это года два, или даже два с половиной назад – Кира была длинноволосой полноватой блондинкой в локонах. Если открутить пленку памяти еще лет на пять, то Кира представлялась в образе провинциальной девочки – русоволосой, немного пухленькой с очаровательными ямочками на щеках. Сейчас ямочек не было, зато появились ранние морщинки. Кира менялась часто и всегда кардинально, а вот Женя как носила со старших классов стрижку каре, так носит до сих пор. И даже глаза все еще подкрашивает в прежнем стиле. Зато ранних морщин нет, а вот у Кирюши, похоже, жизнь нервная.

– Ну что, ты все сидишь? Все в своем институте? – щебетала Кира, прохаживаясь по аудитории и искусно лавируя между партами, чтобы не дай бог не коснуться модной одежкой обшарпанного стола. – Уже, наверное, до доктора доучилась?

– Смеешься? Мне бы кандидатскую защитить.

– Ой, Женька-Женька, – не слушала ее Кира, – хоронишь ты себя заживо среди этих кандидатских-шмандидатских. Ну что у тебя за жизнь! Первую половину дня здесь просиживаешь – копейки за это получаешь, вторую половину – мужа своего обстирываешь, готовишь ему, что ты там еще делаешь… У тебя даже машины нет! Твой Салтыков тебя вообще за рабыню держит. Вот почему он тебя в таком состоянии на работу отпустил?

Кира вдруг изменилась в лице – из оживленно-негодующего лицо ее сразу стало трогательно-сочувствующим. Она подбежала к Жене, села рядом и крепко-крепко обняла подругу.

– Женечка, я же знаю, какое у тебя горе. Ты прости, я на похороны приехать не смогла, но как только с делами расплевалась – сразу к тебе. Ой, Женька, бедная моя, как же тебе плохо сейчас, наверное.

– Да, мне плохо… – прошептала Женя и почувствовала, как по щекам катятся слезы.

Парадокс – на похоронах, почему – то принято жалеть умершего, которому в принципе, уже все равно. И мало кто всерьез задумывается насколько плохо в этот момент родным. А Жене было плохо. Вдвойне плохо оттого, что она считала верхом эгоизма жалеть себя на похоронах сестры. Посторонние сочувствовали ей только для проформы, на словах, а близкие… Мама даже не приехала. Для мамы Катя всегда была младшенькой, непутевой, с неустроенной судьбой. Катькины успехи в карьере в расчет не брались, главное – ей аж двадцать семь, а она до сих пор не замужем. Для мамы, которая в двадцать три имела двоих детей, это было за гранью понимания. Конечно, Катю мама всегда жалела и, может, даже любила больше, а новость, которую со слоновьей тактичностью преподнес ей Сережа, выбила ее из колеи. Мама, конечно, слегла и полностью ушла в свои переживания, напрочь забыв, что есть еще старшая дочка, которой тоже сейчас несладко.

Сережа любит Катьку. Как друга и просто человека, разумеется. Всегда любил и сейчас любит. Но предпочитает свои переживания держать в себе и страдать в одиночку. Он даже мысли не допускает, что кому-то может быть хуже, чем ему.

Вот и вышло так, что только подруга, с которой Женя не виделась два года – единственная, кто пожалел ее, а не Катю. Единственная, кто объяснил, что жалеть себя она имеет полное право.

С Кирой Женя когда-то училась на одном факультете, на той почве и сдружились, хотя сейчас даже созванивались редко. Так уж вышло. Жизнь у Киры была неспокойной. Еще на последних курсах она вышла замуж, причем, как тогда казалось Женьке, неудачно. Муж ее был приезжим, в Москве снимал комнату, занимался каким-то непонятным бизнесом. Пятый курс Кира с ними не училась – неожиданно исчезла, говорили, что уехала домой, в Тамбов. Через полтора года снова появилась: как ни в чем не бывало, позвонила Жене поздно вечером, и около часа они щебетали о всякой ерунде. Напоследок подруга попросила денег в долг – ее мужа, оказывается, посадили, а она в Москве, с годовалым ребенком на руках. Еще через год муж вышел. Женя не вникала, каким образом, но после дефолта девяносто восьмого Кирин муж как-то здорово поднялся, и с тех пор дела его шли только по возрастающей. Кира с мужем и детьми переехала из плохонькой «улучшенки» в центр Москвы, потом и вовсе перебралась в миленький домик на Рублевском шоссе. Когда Женя видела подругу два года назад, та рассекала на ярко-красном «Мерседесе» последней модели.

Сейчас муж Киры был уважаемым бизнесменом. Правда, читая про него время от времени в газетах, Женя догадывалась, что бизнесмен он очень недалеко ушедший от своего криминального прошлого. Женя была почти уверена, что Сережа о Кирином муже мог бы рассказать очень много интересных вещей. Но не рассказывал, конечно.

У Жени история была куда более прозаична – после университета осталась на кафедре, поступила в аспирантуру. Нельзя сказать, что французский классицизм в живописи, который она всю жизнь изучала, так уж ее увлекал, но нужно ведь чем-то заниматься? Женя методично, постепенно и не спеша насобирала материл на целую кандидатскую. Больших доходов ее научная деятельность не приносила, что не удивительно, но Женя жила тогда с родителями и в деньгах не нуждалась. Отец в то время был частнопрактикующим адвокатом – отбоя от клиентов не было. Позже он от практики отошел, встав во главе фирмы и еще болше повысив свои доходы.

Ну а потом Женя вышла замуж за Сережу. Он любил свою работу, а Женя любила его и была счастлива. Что еще нужно женщине?

Что до Сережиных доходов – Жене Салтыковой их вполне хватало. От отца она унаследовала крайнюю непритязательность, кроме того, всерьез считала, что внутреннее содержание гораздо важнее внешней оболочки, потому обогащала свою душу культурой, а к модным тряпочкам ничего не испытывала.

Денежный вопрос очень уж остро перед Женей не стоял, хотя уровень ее был совсем не тот, что у Киры. Так что созванивались бывшие подруги крайне редко, а виделись и того реже. Правда, когда-то давно Кирин муж даже приглашал их с Сергеем «на коктейль» – Сергей тогда безразлично пожал плечами: «Езжай… а мне чего-то не хочется». Женя дурой не была и сама понимала, что Сергей, будучи майором Управления по борьбе с экономическими преступлениями на коктейль к Кириному мужу не поедет. Хоть и надеялась. В общем, дружбы семьями не сложилось, а сама Кира звонила с периодичностью раз в два-три месяца, иногда ночью – плакала, что, наверное, муж от нее скоро уйдет, что она его опять видела с какой-то девкой, и тому подобное… Женя ее как могла утешала.

Но сегодня, надо отдать ей должное, Кира приехала только ради Жени.

Кира, оказывается, уже давно сменила ярко-красный «Мерседес» на белоснежный «Бентли». Куда они ехали, Женя даже не поинтересовалась, а Кира всю дорогу без устали болтала, успевая следить за дорогой. Колесили по Москве недолго, неизвестными Женьке проходными дворами, минуя забитые пробками проспекты, пробрались в центр. Здесь Кира втащила вялую подругу в какой-то ресторан и продолжила настойчиво ее уговаривать, хоть Женька вроде бы и не спорила.

– И твоя мама тоже хотя бы могла позвонить… Я так и не понимаю, почему она не приехала? Слушай… – с подозрением спросила Кира, – а почему это с ней разговаривал твой Салтыков? Возьми и позвони ей сама!

– У меня ее телефона нет… – Уже в который раз пожалела Женя. Вообще-то, мама сразу как вселилась в гостиницу, позвонила дочери и оставила свой номер (сотовый телефон она на отдыхе отключала вообще). Женя точно помнила, что вписала его в свою записную книжку. Правда, по нему ак ни разу и не звонила – обычно звонил Сережа, потом просто передавал трубку ей. Пару раз у Жени возникало желание позвонить маме самой, но, как назло, она не смогла найти книжку с телефонами. Она, конечно, могла спросить номер у Сергея, но теперь уже она просто не хотела разговаривать с мамой.

– Так он тебе еще и с родной матерью общаться не дает? – ужаснулась Кира. – Подруга, ты в курсе, что «Домострой» уже не актуален?

Женя смущенно пожала плечами, ей даже стало неловко за мужа. Если честно, Кирюша была немного не права: конечно, готовила и стирала Женя сама, так же как и отдраивала каждый миллиметр паркета, или обивки мебели – но это ей это было даже в удовольствие. Сама себя Женя в шутку называла профессиональной домохозяйкой. Еще бы кое-кто хоть иногда замечал, что рубашки у него каждое утро свежие, и что обедает он не вермишелью «Доширак».

Нет, положа руку на сердце, Женя не могла себя назвать затворницей, а Салтыкова мужем – тираном, но… так приятно, когда хоть кто – то тебя жалеет.

Кира улыбнулась кому-то за Жениной спиной – адресат улыбки тут же приблизился к столику:

– Кирюша, вот так встреча! – Мужчина легко и непринужденно чмокнул Киру в щеку. – Как наши дела? Кстати… ты просила, так вот – в конце месяца у меня образовалось окно, так что могу провести тебе пару сеансов. А ведь больше тебе и не надо, радость моя…

Кира кашлянула и весело представила Женю:

– Знакомься, это Володя Донин, частнопрактикующий психоаналитик. Скоро вся наша деревня будет у него в клиентах ходить.

– Владимир, – голубоглазый психоаналитик галантно поцеловал Женину руку, пристально глядя ей в глаза.

– Евгения, – смутилась Женя и действительно почувствовала, что до сегодняшнего дня была затворницей – с такими милыми психоаналитиками ей общаться еще не приходилось.

Кира, глядя на них, чему-то задумчиво улыбалась.

Утром Женю разбудил телефонный звонок – это был Дима Левченко:

– Здравствуй, я не слишком рано? – Женя успела взглянуть на часы – половина первого. Ничего себе поспала. Вчера после ресторана Женя заехала к Кире – немного поболтать, в итоге вернулась домой она далеко за полночь и не очень трезвая. Слава богу, что Сергей был на своем ночном дежурстве, иначе бы он как минимум сильно удивился – за все годы, что они с мужем друг друга знают, таких фортелей Женя не выкидывала ни разу.